Ошибка сценариста

Пошли уже вторые сутки, как Клаус носился по лесу в шкуре волка, как будто выиграл абонемент на дикий туризм с элементами насилия. А я с Элайджей, как верные участники клуба «защитим Клауса от последствий его же веселья», убираем за ним трупы. Остальная семейка, разумеется, в этот цирк добровольно не вписалась — у них, видите ли, аллергия на внутренности и чувство ответственности.

Сегодня моя смена. Вчера телами развлекался Элайджа — в своей фирменной манере: с выражением благородного страдания и шелковыми перчатками. А я вот, в отличие от него, без сантиментов и без маникюра.

С отвращением бросаю руку какого-то бедолаги — судя по всему, очередной «охотник», который переоценил свои способности и недооценил Клауса — в уже солидную кучу из конечностей, торсов и одного особенно тупого вампира, которого Клаус, похоже, ел в два приёма.

Затем достаю канистру, заливаю эту мясную мозаику бензином, и со вздохом драматической усталости чиркаю спичкой. Пламя жадно поднимается вверх, распространяя аромат поджаренного фатализма и человеческой глупости.

— Фу, — кривлю носик, отшатываясь от зловония, будто я не час назад держала чьё-то бедро в руках, — спасибо, Клаус, умеешь делать подарки.

Подхватываю сумку, которую заботливо укомплектовала вещичками для нашего любимого нудиста-гибрида. Скоро он обратится обратно в человека, голого человека, и, наверняка, с радостью прошвырнётся по поляне абсолютно голый, демонстрируя свой королевский зад как предмет культурного наследия.

Но, как говорится, я слишком люблю себя, чтобы смотреть на это. Поэтому в сумке: брюки, футболка, трусы — ну, пусть будет — и полотенце, чтобы вытереться от крови, слизи и понтов. Хотя, конечно, последнего у него хоть выжимай — полотенцем не обойдёшься.

Послышался шорох за спиной — приглушённый, но отчётливый, как будто кто-то специально решил наступать на каждую хрустящую ветку, чтобы объявить о своём приближении. Я медленно, почти лениво, повернулась, не отпуская сумку и уже морально готовая к новому трупу.

Из-под тени деревьев вышел он — массивный, с золотистыми глазами, которые даже в звериной форме оставались слишком самодовольными. Узнала сразу. Конечно, узнала. У Клауса даже походка в облике волка была самоуверенной до мерзости.

— Из-за тебя я испачкала брюки, Ник, — укоризненно произнесла я, уперев руки в бёдра и смерив его взглядом, будто ругала провинившегося подростка. — Можно было, я не знаю, не оставлять столько трупов? Я тебе что, местная служба по утилизации? В волонтёры по уборке за бесячими гибридами меня никто не записывал.

Волк остановился в паре метров, наклонил голову на бок. Прямо как в тех видео, где собаки делают вид, будто не понимают, что разбили твою любимую чашку. Только эта собака — кровожадный гибрид с комплексом бога.

— Не строй из себя пушистую невинность. Я знаю, что ты всё понимаешь, Клаус, — процедила я с вымученным терпением, будто говорила с упрямым ребёнком, а не с древним убийцей в мехах.

И он... фыркнул. Чётко. Выразительно. Ещё и хвостом вильнул. Фыркнул, будто это я устраиваю вечеринки с расчленёнкой в лесу, а он бедный волк, убирающий за мной.

— Заноза ты в моей прекрасной заднице, — прошипела я, обойдя его. — Гибридская заноза.

Он не отставал. Пошёл следом, вальяжно и гордо, словно его не интересовала пылающая гора тел за нашей спиной, запах гари и ужаса, и вообще всё, что не касается его царственной прогулки.

Пламя за спиной полыхало ярче, в воздухе стоял удушающий смрад, и только птицы умные — молчали. Весь лес, казалось, затаил дыхание. Или он просто был в шоке от происходящего.

— Надеюсь, я случайно не сожгу весь лес, — пробормотала я себе под нос, но достаточно громко, чтобы услышали и окружающие деревья, и вот этот волк-на-миллион-проблем, — а всё из-за тебя.

Он вскинул голову, расправил плечи и зашагал рядом, как будто вышел не из чащи, а с красной ковровой дорожки: весь такой гордый, блистающий невидимой короной и мокрой шерстью.

А я мысленно пообещала себе: если он сейчас обратится обратно прямо на ходу — я сверну в сторону. Пусть позирует сосне.

— Тебе не надоело бегать на четвереньках? — бросила я, не оборачиваясь, просто на ходу, лениво махнув рукой, будто он был не древний гибрид, а бродячий пёс, пристроившийся за мной на прогулку.

Ответа, разумеется, не последовало. Увы, но волки не разговаривают — хотя конкретно этот всегда умел сделать так, чтобы молчание звучало как презрение.

— Плохой из тебя собеседник, — цокнула я языком и слегка покачала головой. — С тобой даже ссориться не так весело пока ты волк.

Волк прищурил глаза и метнул в меня взгляд из разряда «ещё слово — укушу».

— Не надо на меня так смотреть. Ты и в человеческом виде вечно так смотришь, а уж в зверином и подавно. Может, тебе уже завести табличку: «Недоволен, но выразить это могу только рычанием»?

Он, разумеется, не отреагировал. Просто продолжал идти рядом, как тень, но при этом с видом императора, у которого забрали трон и теперь ведут к позору — по тропинке, среди углей, трупов и моей ехидной болтовни.

Я выдохнула. Тяжело. Слишком много всего накопилось, а говорить это кому-то из Майклсонов — себе дороже. А вот зверь... зверь хотя бы не перебивает.

— Ладно, тогда слушай, — тихо пробормотала я. — Елена жива. Сейчас она у нас в особняке. Под присмотром.

Реакция последовала мгновенно. Волк резко остановился, напрягся всем телом, и из его горла вырвался глухой, низкий рык — тот самый, от которого у обычных людей подкашиваются колени. Он зарычал, как будто я только что сообщила, что поселила у нас его смертельного врага и вручила ей ключи от винного погреба.

Я остановилась, резко развернувшись к нему, и вскинула бровь.

— Не рычи на меня, — строго бросила я, ткнув пальцем в его сторону. — Она тебе ещё нужна, гений. Чтобы создавать гибридов нужна её кровь как последний компонент обращения. Или ты уже забыл свою великую цель?

Он смотрел на меня в упор. Глаза яркие, звериные, но внутри — всё тот же Клаус: недоверчивый, вспыльчивый, с постоянным ощущением, что его хотят предать. И подозреваю, в его голове уже роятся образы: как я заключаю сделки за его спиной, как Елена сбегает, как всё выходит из-под контроля.

— Вот станешь снова... эм, собой, — пожала я плечами, — тогда и поговорим. Развеем твои параноидальные теории по списку.

Повернулась и зашагала дальше по тропе, не глядя назад, но слыша, как он снова двинулся следом, уже без рычания — но с таким натянутым молчанием, что воздух вокруг будто уплотнился. Лес снова затих. Пахло гарью, мокрой землёй и напряжённым ожиданием.

И всё-таки странно, как даже в облике волка он умудряется давить взглядом...

***

Пару часов спустя

Пахло дымом, выжженной травой и ещё чем-то... звериным. Я сидела на поваленном бревне, лениво щёлкала ножом по коре и прислушивалась к звукам леса — уже не таким мертвенно-тихим, как пару часов назад, когда горела куча трупов. Где-то щебетала птица, явно не в курсе, что тут недавно был концерт «Кровь и кишки. Симфония № 666».

Раздался лёгкий шорох — и в следующее мгновение я посмотрела в сторону Клауса. Обратился. И как всегда, абсолютно без комплексов, в лучших традициях «та-даам, я прекрасен».

— Вставай, не соблазняй белок своим задом, — лениво бросила я и метнула в него сумку с вещами. Попала точно. Хотелось бы сказать — случайно. Но нет.

Клаус хмыкнул, не спеша поднялся с травы, на которой развалился, будто позировал для обложки «GQ: Древние гибриды. Голые и непобеждённые».

— Может, я тебя пытаюсь соблазнить, — проговорил он, с той самой фирменной ухмылкой, от которой большинство женщин либо таяло, либо сбегало. Я — ни то, ни другое. Хотя таять хотелось. Немного. Где-то внутри. Глубоко.

Я резко вскинула подбородок и уставилась в какую-то точку между деревьями, словно она внезапно стала ужасно интересной.

— Мне это не интересно, — холодно бросила я, скрестив руки на груди и застыв как мраморная статуя «Безразличие в боевом режиме».

А он всё ещё ухмылялся. Конечно. У него, видимо, это рефлекторно: как только появляется я — включается режим «сексуальный демон с сарказмом».

Из сумки он достал боксеры — чёрные, обтягивающие, потому что, ну конечно, даже нижнее бельё у него должно быть как оружие массового отвлечения внимания. Натягивал их медленно, явно зная, что я упорно не смотрю, а это его только забавляет.

— Ты можешь отвернуться, но я-то чувствую, — пробормотал он с усмешкой, не поднимая глаз. — Как ты сражаешься с желанием посмотреть.

— Как ты сражаешься с желанием замёрзнуть насмерть, пока болтаешь голым посреди леса? — я изобразила сладкую улыбку, но в голосе были лезвия.

Он фыркнул, натянул футболку, потом штаны. И только после этого выпрямился, подходя ближе, всё с той же невозмутимой грацией дикого хищника, которому чуждо чувство стыда.

— Знаешь, — произнёс он, приблизившись, — ты можешь продолжать изображать холодную ледяную королеву... но в тебе есть пламя. Я его чувствую.

— Это не пламя, Клаус, это раздражение, — ответила я, подняв бровь. — И оно у меня при виде тебя хроническое.

Он улыбнулся шире, глаза сверкнули.

— А раздражение — тоже чувство. А с чувств начинается всё самое интересное.

Я закатила глаза и прошла мимо него, старательно не задевая, не вдыхая его запах, не цепляясь взглядом за линию ключиц, волос, губ...

«Ну и задница у него, конечно...»

— Чёрт, — прошептала я себе под нос.

Он услышал. Конечно услышал.

— Ты что-то сказала, любовь моя? — с хитрецой в голосе поинтересовался Клаус.

— Только если «заткнись и иди», то да, — буркнула я, но уголки губ предательски дрогнули.

Я, конечно, видела голый торс Клауса в сериале. Когда это было? Тысячу лет назад как минимум (причём буквально). Тогда, на экране, он был просто горячий персонаж с плохим характером и отличной генетикой. А теперь вот он — живой, слегка влажный, в паре метров от меня, и... нет, Калли, не вздумай залипать. Он же меня бесит!

Живьём я позволила себе только один, абсолютно невинный, случайный взгляд. Такой: «Ой, я просто ищу пень, на который можно сесть. А, это твои кубики пресса? Ну ладно...»

Ниже — ни-ни. Ну... почти. Ладно, задницу я оценила. Потому что я — всё-таки не монахиня, а всего лишь женщина с хорошим вкусом. И да, я леди. А у леди, как известно, есть самодисциплина и тактичное периферийное зрение.

— Могла бы хотя бы обувь прихватить, — хмыкнул Клаус, шагавший рядом с грацией кота, знающего, что его обожают даже, когда он кидает вазу на пол.

Он сложил руки за спиной, будто на прогулке по Версалю, а не босой в лесу.

— Посчитала, что и без обуви обойдёшься, — лениво ответила я, закатывая глаза настолько сильно, что чуть не посмотрела себе в прошлое.

— Ты жестока, — выдал он с наигранным страданием в голосе и самой очаровательной, чертовски опасной улыбкой, от которой у нормальных людей перехватывает дыхание.

Но я — не нормальная. У меня иммунитет. Ну... почти.

— Будь я жестока, — начала я, сложив руки на груди, — я бы вместо помощи с этим вашим «великим ритуалом» просто взяла и обратила Елену. Как Кэтрин. Пятьсот лет назад. Без лишних вопросов, драмы и прелюдий.

Я расплылась в сладкой, хищной улыбке, будто только что предложила испечь пирог из крови и сарказма.

— Но я этого не сделала. Так что выходит, я — сама доброта. Прямо кандидат в нобелевские лауреаты по милосердию. Или на худой конец — в мисс сострадание.

Клаус усмехнулся, мельком посмотрел на меня, но в глазах явно читалось: ты чертовски опасная, и именно поэтому мне скучно без тебя.

— Да уж, — сказал он с напускной серьёзностью. — Ты и доброта... как я и скромность.

— Тронем твою скромность — и она сдохнет от непривычки, — отрезала я, шагнув чуть вперёд.

— А если тронешь мою... — начал он, поднимая бровь, но я вскинула руку, останавливая его.

— Даже не заканчивай. А то я начну обсуждать твою выдающуюся... недальновидность. В стратегиях. И в выборе женщин.

Он только рассмеялся, а я, с самодовольной улыбкой, пошла вперёд по тропе, будто не слышала, как он пробормотал себе под нос:

— Всё-таки ты меня соблазняешь, Калли.

Ох, Клаус... если бы я соблазняла — ты бы уже стоял на коленях. В ботинках, между прочим.

— Кстати... — услышала я его голос, и буквально в тот же момент почувствовала, как Клаус поравнялся со мной.

Голос был почти будничным, но слишком нарочито будничным — а у Клауса это всегда предвестник чего-то ехидного.

— У вас с Энзо всё так серьёзно?

Я чуть не споткнулась. Нет, правда. Камень под ногой, нога вперёд, и вот ещё чуть-чуть — и я бы лицом в землю, а Клаус бы катался от смеха и, наверное, предложил бы написать эпитафию на моём достоинстве.

Я резко затормозила, выровнялась и посмотрела на него так, будто он только что спросил, не вяжу ли я шарфы из шкур врагов. Хотя... вопрос был даже опаснее.

Он остановился тоже. Стоял, сложив руки за спиной, с выражением любопытства, но глаза... ах, глаза. В них плясало не любопытство, а то самое фирменное раздражение, которое он выдаёт за «беспокойство».

— К чему этот неожиданный вопрос? — медленно спросила я, приподняв бровь, словно врач, которому пациент заявил, что у него в животе живёт червь с Wi-Fi.

— Просто интересуюсь жизнью своей дорогой...  сводной сестры, — процедил он, особенно ядовито выделив последнее слово.

Оно, как кислота, прожгло воздух между нами. Проглотить не мог, но и вслух не сказать — не его стиль.

— Ага, конечно, — фыркнула я и пошла дальше, тряхнув волосами, как в дешёвой рекламе шампуня «для женщин, которым плевать на мнение гибридов». — Если я даже скажу, что у нас всё серьёзно, — продолжила я через плечо, — то что? Ты сядешь и поплачешь в подушку? Или вырежешь Энзо имя на дереве, а потом дерево сожжёшь?

Кажется, я услышала скрежет зубов. Очень характерный.

Я на мгновение обернулась. О да. Уголки губ задёргались сами собой, потому что лицо Клауса в тот момент было бесценно: губы сжаты в линию, брови сошлись, челюсть подрагивает. Настоящая гроза надвигается, только гроза босиком и с листиками в волосах.

Хм. Бесить его даже как-то... возбуждает. В научном смысле. Чисто исследовательский интерес. Сравнить реакции. Понаблюдать за дикой природой в ярости.

Я сделала ещё пару шагов и, не оборачиваясь, произнесла со всей своей невинной лживостью:

— Знаешь, Клаус... у Энзо отличные руки. И чувство юмора. И он умеет слушать. Представляешь?

Молчание. Вау. Даже птицы замолчали. Кажется, деревья отодвинулись.

Я обернулась снова, с нарочито наивным выражением.

— Всё хорошо? Или ты уже рисуешь его смерть в голове?

Он всё ещё молчал. Но улыбка у него появилась. Та самая опасная, слегка перекошенная, где ты понимаешь: он либо шутит, либо сейчас вырвет кому-то сердце. Может, не Энзо. Может, просто белке, чтобы расслабиться.

— Всего лишь... интересовался, — спокойно сказал он.

— Конечно, — кивнула я с усмешкой. — А я интересуюсь, как бы тебе намекнуть, чтобы ты не ревновал как подросток на выпускном. Но, увы, жизнь — боль.

Он снова усмехнулся.

— Подростки на выпускном хотя бы надеются на поцелуй, любовь моя.

Я хмыкнула и пошла дальше, вглубь леса, кидая через плечо:

— Надеяться ты можешь сколько угодно. Только без языка, пожалуйста.

Я ещё не успела сделать и пяти шагов после язвительного «только без языка», как раздался характерный треск веток. Лес будто вздохнул от напряжения, а Клаус... напрягся. Прямо физически. Челюсть сжалась, мышцы на шее — как струны.

Вот и началось.

Из-за деревьев, с той же лёгкой наглой походкой, которая обычно вызывает у меня либо улыбку, либо желание швырнуть в него ботинок, вышел Энзо (прямо как чувствовал, что о нём говорят). Слегка взъерошенный, в чёрной кожанке, с фирменной полуулыбкой, как будто ему всё по кайфу. Но глаза тут же скользнули по мне — а потом, конечно же, на стоящего рядом Клауса. Босого. В мятой футболке. И, судя по ауре агрессии вокруг него, с уровнем недовольства на 99 из 10.

— А вот и вы, — бодро сказал Энзо, будто пришёл на чаепитие. — А я думаю, куда вы пропали, Калли. Весь лес обошёл.

— Мы... — начала я, но он уже шагал ко мне и, не теряя времени, легко приобнял за талию.

Чёрт.

Стратегическая ошибка.

Клаус не шелохнулся. Он просто посмотрел. Знаете, как вулкан перед извержением — снаружи ничего, а внутри уже кипит магма. Я буквально услышала, как в его голове раздаётся «пора кого-то убивать».

— О, привет, Никлаус, — добавил Энзо, будто вспомнил, что перед ним не просто парень с тёмным прошлым, а психопатический гибрид, способный порвать его пополам за одно «не так посмотрел».

Клаус ответил молчанием. Такое ледяное, гнетущее молчание, что даже птицы снова решили: ладно, пошли все нафиг, мы на перерыв (покурить полетели).

— Мы как раз шли домой, — сказала я быстро, выскальзывая из руки Энзо, как будто просто меняла позицию, а не спасала его от немедленного обезглавливания.

— Мгм, — выдохнул Клаус, при этом абсолютно не отводя взгляда от руки, которой Энзо только что дотронулся до меня. И это был тот взгляд, после которого у людей начинают отказывать почки.

— Ты не против, если я... — начал Энзо и снова коснулся моей руки.

— Против, — отрезал Клаус. Холодно. Спокойно. С таким тоном, будто следующим предложением будет «я вырву тебе глотку и сделаю из неё вазу».

Я шагнула вперёд, вставая между ними, как дипломат между двумя ядерными державами. Пошутили и хватит, а то, и правда головы полетят.

— Всё хорошо. Мы просто устали. Пошли уже домой.

— Конечно, — ухмыльнулся Энзо. — Я просто хочу составить компанию.

Клаус сделал полшага вперёд. Медленно. Точно. В его лице всё ещё читалась вежливость, но это была вежливость типа: я сначала предложу тебе умереть красиво, а потом сам выберу способ.

— Энзо, — сказала я через зубы, — может, ты вернёшься в особняк? Я догоню тебя через пару минут.

— Ну если ты так настаиваешь... — он ещё раз смерил Клауса взглядом (зачем?!), махнул мне и скрылся в лесу, явно не осознавая, как сильно только что увеличил свои шансы на смерть в ближайшие 24 часа.

Как только он исчез, я повернулась к Клаусу. Тот стоял, не двигаясь. Его глаза были не просто тёмными — чёрными.

— Ты специально, — тихо выдохнул он. — Подбираешь мужчин, которые раздражают меня до бешенства?

— Нет, — я фыркнула. — Я подбираю мужчин, у которых хотя бы есть чувство меры.

— Чувство меры? — он шагнул ближе, и в его голосе зазвенел металл. — Он лапает тебя при мне. Это чувство меры?

— А ты ходишь голым, как будто мы в древнегреческом театре, — парировала я, — и ведёшь себя, как будто я принадлежу тебе. Я не принадлежу никому, Клаус. Особенно тому, кто начинает рычать при виде любого, кто подходит ко мне ближе метра.

Он замер. Потом усмехнулся — медленно, хищно.

— Пока.

— Что?

— Ты пока не принадлежишь мне, — уточнил он, отступая назад, всё с той же почти-улыбкой. — Но, Калли... Я умею ждать. И я всегда получаю то, чего хочу.

Он исчез в мгновение ока. Оставив за собой запах крови, угроз и... нет, ну какого чёрта он всегда заканчивает фразы так, что у меня потом дрожат колени?

Боже, почему я вообще с ними общаюсь?

Ах да. Потому что это чертовски весело. Иногда...

***

Позже, в особняке

Дом, наконец, снова дышал тишиной — не той мрачной, как в лесу после пожарища, а уютной, звенящей от приглушённых голосов, запаха свежего кофе и потрескивания камина. Вроде бы всё как обычно. Только нет. Потому что я хожу по гостиной туда-сюда, как акула в стеклянном аквариуме, и мысленно уже в третий раз представляю, как Клаус вырывает Энзо позвоночник — вытянув его через ноздрю.

— Ты собираешься вечно делать вид, что всё в порядке? — резко обернулась я на Энзо, который вальяжно растянулся на диване с чашкой кофе. Конечно, в кожанке. Даже дома. Стиль у него — «живу на грани и всегда фотогеничен».

— А что, по-твоему, случилось? — он приподнял бровь, сделал глоток и расплылся в ухмылке. — Я просто появился в лесу. Сказал «привет». Всё очень мирно.

— Мирно? Мирно?! Энзо, он хотел тебя убить глазами. И ты это прекрасно видел.

— Ну... — он потянулся, как кот. — Немного. Но это же Клаус. Ты сама говорила, у него два настроения: «тебя убью» и «всех убью».

— А мне, по-твоему, хочется потом ходить с совком и собирать твои части по участкам?! — рявкнула я и тут же села рядом, схватившись за голову. — Чёрт. Послушай, я не хочу тебя потерять. Ты мой... дурак. Мой лучший друг. Я не могу рисковать тобой. Особенно, зная, что Клаус в режиме «ревнивый древний гибрид с агрессивной территориальностью».

Энзо чуть посерьёзнел. Отставил чашку и посмотрел на меня без всей своей обычной ухмылки.

— Калли...

— Нет, послушай, — перебила я. — Я знаю, ты обожаешь провоцировать. Но в этот раз — не надо. Ты не видел его лицо, когда ты положил на меня руку. Он не просто ревновал. Он рассматривал варианты расправы. А мне не нужно это кино с кишками и трагичным «Энзо умер, потому что не знал, когда заткнуться».

Он молчал. Потом кивнул. Медленно. Почти с уважением.

— Ладно. Окей. Успокоюсь. Буду вести себя... поумнее.

— Ого, — я прищурилась. — Это больно?

— Очень. Прямо как диета, — вздохнул он театрально. — Но... ладно, ради тебя. Не хочу, чтобы ты страдала. И, честно говоря, голову свою я тоже люблю. Она мне идёт.

Я хмыкнула, потянулась к нему и ткнулась лбом в его плечо.

— Спасибо. Ты мой мозгоед, но я тебя люблю.

— Взаимно, спасительница. Только ты могла назвать меня мозгоедом с таким теплом.

В этот момент послышался лёгкий скрип половиц за дверью.

Я резко выпрямилась. Энзо тоже замер.

— Он подслушивал? — прошептал Энзо.

— Ну конечно. Это же Клаус, — пробормотала я, закатив глаза. — Он может подслушивать даже через камин, если ему скучно.

Я поднялась, подошла к двери... резко распахнула её.

Пусто.

— Трус, — усмехнулась я себе под нос.

— Или просто даёт нам шанс закончить без крови, — философски заметил Энзо.

Я повернулась к нему и с лёгкой улыбкой сказала:

— Значит так. Без прикосновений, без провокаций и никаких «внезапных появлений». Всё. Договор?

— Договор, — кивнул он. — Хотя я бы хотел увидеть, как он ревнует, если я тебя поцелую в лоб...

— Энзо!

— Шучу. Почти.

— Живи, пожалуйста, — простонала я, уже уходя из комнаты.

Сзади донёсся его тихий смех и совсем несерьёзное:

— Постараюсь. Ради тебя, Калли. Ради тебя.

***

Пока внизу царил бардак уровня «апокалипсис, но с чемоданами», и вся наша весёлая компания металась туда-сюда, собирая вещи, как будто мы не уезжаем, а спасаемся от потопа, я поднялась по лестнице к комнате Елены.

Стучать, конечно, постучала. Я ведь воспитанная.

— К обеду отправляемся в путешествие, — заявила я с порога, не дожидаясь приглашения и вообще не особо заботясь о чужом личном пространстве.

Елена сидела на подоконнике и, как водится, смотрела в окно. Очень драматично. Видимо, репетировала сцену для очередного «я всё потеряла». Увидев меня, она повернулась и нахмурилась.

— Путешествие? — уточнила она, словно я пригласила её на пикник на кладбище. — Ты же говорила, что я могу жить своей жизнью, и вам нужна только моя кровь.

Я театрально вздохнула, подошла к кровати и плюхнулась на край, небрежно закинув ногу на ногу.

— Сейчас лето, и всё равно где ты. Твоя кровь путешествует с тобой. Так что логистика тут весьма простая. А ты же хотела увидеться с тётей Дженной, помнишь? Так что мы убьём двух зайцев: вы — с сентиментальной воссоединительной сценой, а мы — с очередной дозой магического красного сока.

Елена напряглась, как струна, и тут же выпалила:

— А как же Джереми?

Я отмахнулась, как от назойливой мухи.

— С ним может посидеть ваш милый учитель истории. Ну, или любой взрослый, способный отличить ложку от вилки. Не переживай, твоего брата пока никто не хочет использовать как донорскую канистру.

— Но зачем вам тащить меня с собой? — всё ещё пыталась включать разум и сопротивление, бедняжка.

Я резко взглянула на неё, уже устав от её попыток вникнуть в сюжет, который не она пишет.

— Не раздражай меня, — прошипела я, при этом натянуто улыбаясь, как будто собиралась откусить ей нос, но вежливо. — Я просто хочу... подружиться с Дженной. Мы ведь не знакомы. А ты — удобный предлог. Она не станет болтать со мной просто так, если я приду одна. А с тобой — у нас уже общая тема. Семья. Слёзы. Все дела.

Елена вскочила с подоконника, в глазах мелькнул панический ужас.

— Зачем вам моя тётя?!

Я пожала плечами, как будто речь шла о выборе вкуса мороженого, а не о потенциальной цели манипуляции.

— Она классная. Весёлая. У неё нормальное чувство юмора — что для меня уже редкость. А я, как ты могла заметить, предпочитаю окружать себя привлекательными и остроумными людьми. Смотрю на тебя — ну, сама понимаешь, срочно надо разбавить компанию.

Она, конечно, побледнела. Я довольно потянулась, встала с кровати и направилась к двери.

— Одевайся. И веди себя хорошо. Чем тише ты себя ведёшь, тем больше шансов, что поездка закончится без трагедий. Хотя не факт.

Я вышла, не оглядываясь.

***

Я стояла, упёршись руками в бока, между двумя чертовски дорогими, чертовски блестящими джипами — будто режиссёр на съёмочной площадке фильма «Безумные гибриды: дорога ярости». Только мне никто не платил, и попкорна тоже не было.

Сначала я смерила взглядом Элайджу, потом Клауса, потом снова Элайджу — и уже даже не скрывала раздражения.

— Почему я должна ехать с этим гибридом? — процедила я сквозь зубы, скривившись, как будто он был не бессмертный альфа-хищник, а пятно от кетчупа на белом платье. И гордо ткнула пальцем в сторону Клауса, стоящего с таким выражением, будто он только что выиграл главный приз: моё общество.

— Потому что в моей машине нет мест, — вздохнул Элайджа с тем благородным усталым видом, который идеально подошёл бы к словам: «я отец семерых детей и все они вампиры».

Я повернулась к его джипу.

Сзади: Надя, Хенрик и Кай. Прекрасный микс для того, чтобы машина взорвалась просто от напряжения в атмосфере. Спереди, конечно, сияет Кэтрин, как венец всего хаоса. Улыбается. Провокационно.

Потом перевожу взгляд на второй джип. Джип Клауса. На заднем сиденье — Елена с видом мученицы из подростковой драмы и Энзо, жующий жвачку, как будто всё это не начало очередного сезона выживания, а турпоездка по живописным лесам смерти.

— А почему бы мне не поехать на своей машине? — холодно спросила я, скрестив руки, уже предвкушая, как сейчас проявится заговор века.

Клаус, конечно же, сложил руки за спиной, как будто собирался зачитать лекцию по тому, как правильно выводить меня из себя.

— Потому что, любовь моя, твою машину уже отогнали обратно в Чикаго, — с неприличным удовольствием сообщил он. — Ты сама, между прочим, отправила весь автопарк. Помнишь?

Нет. Склироз.

Я сощурилась, сверля взглядом двух мужчин, как будто пыталась испепелить их силой воли. И, признаться, почти получилось. Особенно по отношению к Клаусу — он чуть не закашлялся от моего «я сейчас кого-то укушу» выражения лица.

Честно? Я могла бы предложить Кэтрин пересесть к гибридскому психопату. Это бы освободило место у Элайджи. Но... нет. Не хочу выглядеть капризной маленькой девочкой. Даже если очень хочется. Я леди. Леди с шилом в душе, но всё же.

— Если мы сейчас не поедем, я пойду домой, — заявила с заднего сиденья Елена с выражением «обиделась навсегда», театрально откинувшись назад, как героиня мексиканской мыльной оперы.

— А давай, иди, — буркнула я себе под нос.

Фыркнув, я закатила глаза так сильно, что увидела прошлые жизни, и резко прошла мимо Клауса, грубо его оттолкнув плечом. Он даже не шелохнулся — только хмыкнул с довольной улыбкой, как будто получил приз за терпение.

Села на переднее пассажирское сиденье с видом мученицы, которую силой затолкали в лимузин.

— Чур, музыку я ставлю, — бросила я, захлопнув дверь с таким энтузиазмом, что аж воздух в салоне вздрогнул.

Клаус сел за руль. Улыбка на лице — медленная, самодовольная, бесстыдная.

— Главное, чтобы это не был твой плейлист «Как пережить предательство и не убить всех».

— А вот теперь точно он, — с хищной улыбкой ответила я и воткнула AUX-кабель.

Через пару секунд из колонок раздалось что-то между индастриалом, вендеттой и «я сожгу твой мир, пока ты спишь».

Поездка обещала быть... волшебной.

***

Шесть часов спустя

Асфальт мелькал под колёсами, как жизнь перед глазами у тех, кто по глупости оказался в одной машине со мной. За это время мы проехали леса, поля, одну странную деревню, где в воздухе пахло вареньем и ведьмами, и приблизились к той точке, где даже у древнего гибрида начинают дёргаться глаза.

— Аттестат в крови, по бокам конвой! А меня везут под Серены вой!.. — орала я, ни в голос, ни в такт, но с душой, с чувством, с адреналином.

Я отбивала ритм кулаком по бардачку, подпрыгивая на сидении, как будто у нас не кроссовер, а сцена «Голоса». В окно летели комья пыли, шины шипели, как змеи, а в салоне происходила натуральная культурная катастрофа.

Клаус...

Клаус молчал. Уже давно. Он держал руль как спасательный круг, сжав пальцы так, что костяшки побелели, а скулы сводило от напряжения. В глазах пустота, как у человека, пережившего блокаду и пять вечеров с Микаэлем. Кажется, он успел не только постареть, но и пережить внутренний кризис, пересмотреть свою жизнь и заново пожалеть, что не сжёг меня ещё тысячу лет назад.

— Серены во-о-оой! — затянула я особенно выразительно и бросила голову назад, как примадонна в драме о распятой душе.

Энзо, сидевший сзади, хлопал мне, как будто я на бис выхожу в Кремле. Он вообще сдался где-то на третьем часу, когда стало ясно: эта машина — не только транспорт, но и кара небесная за все его шуточки. Теперь он искренне кайфовал, хлопал в ладоши, кивал в ритм, и даже пытался подпевать, пусть и получалось что-то вроде:

— А-тэ-стад в... крове... бо-кам... канвуй...

Я аж захлопала от смеха, и повернулась к нему через плечо:

— Вот это мой мальчик! Ещё пару дней — и поедешь на «Евровидение» от Курска!

Елена сидела рядом с ним и выглядела так, будто уже сочинила прощальное письмо всем родным. Уши заткнуты пальцами, глаза полные скорби. Смотрела на меня, как на существо из другого измерения, которое кричит, поёт, смеётся и с каждым километром приближает её к мысли: а может, лучше бы я всё-таки умерла на том ритуале?

— Ты ненормальная, — прошептала она, когда я в очередной раз отбила ритм ногой по приборной панели.

— Спасибо, родная. Стараюсь быть выше нормы, — улыбнулась я ей, как будто подарила комплимент, а не новую душевную травму.

Клаус издал протяжный выдох, будто старик, который прожил слишком много, чтобы всё это терпеть.

— У тебя есть хоть одна нормальная песня? — спросил он, не отрывая взгляда от дороги.

— Конечно! — ответила я и с радостью включила следующую. Зазвучал русский шансон в стиле «как я сидел за любовь и вышел человеком».

Клаус прищурился.

— Ты ведь специально это делаешь, да?

— Ну а как иначе, любовь моя? — довольно прищурилась я. — Надо же как-то скрасить поездку. У тебя лицо, будто ты ешь лимон и вспоминаешь Долину смерти.

Он покосился на меня, губы дрогнули. Возможно, где-то внутри он всё же не хотел меня убивать. Пока.

А сзади Энзо уже раскачивался в такт, и гордо заявил:

— Я не знаю, что она поёт, но это чертовски заводит. Калли, ты — мой герой.

— Герой — это Клаус, — с серьёзным лицом ответила я. — Он до сих пор не врезался в дерево. Хотя у него был... каждый повод.

Машина внезапно свернула к обочине, и я, не пристёгнутая (естественно, я же не самоубийца — я бессмертная, но с понтами), чуть не вылетела в окно. Меня спас только рефлекс и ненависть к тому, чтобы Клаус потом над этим смеялся.

— Ты что, псих?! — взвизгнула я, встряхнув волосы и кое-как усевшись обратно. — Хочешь сэкономить на бензине, выкинув меня по дороге?!

Клаус не ответил. Он уже вышел из машины, хлопнув дверью с такой силой, будто хотел, чтобы она улетела в другой штат.

— Мне нужна минута покоя, — бросил он мрачно и зашагал прочь, в сторону придорожного кафе, которое я, если честно, даже не заметила — всё внимание ушло на бессмертное страдание в его лице последние три часа.

Елена, не теряя момента, тоже рванула из машины с видом человека, который так и не понял, зачем вообще выжил. Дверь захлопнулась за ней с криком души.

Я осталась в салоне одна, повертела головой и посмотрела в зеркало заднего вида. Джип Элайджи аккуратно свернул следом, как приличная леди на вечернем приёме.

Из него один за другим высыпались Элайджа, Кэтрин, Надя, Хенрик и Кай.

Кто-то потянулся, кто-то закурил, кто-то просто выглядел так, будто уже сожалеет, что вообще согласился ехать.

Я фыркнула, резко открыла дверь и, высунувшись, крикнула Клаусу в спину, сладко и громко:

— Что? Уже жалеешь, что я вернулась в семью?!

Он, разумеется, не ответил. Просто распахнул дверь кафе и скрылся внутри, как древняя драма в плаще из безразличия.

Ну и ладно.

Я вернулась на сиденье, потянулась к магнитоле и включила музыку на полную.

Выбрала самое подходящее — душевно-драматичное, идеально отражающее атмосферу «жизнь — боль, но я звезда».

И, на весь лесной массив, заорала:

— ТОЛЬКО! А-А-А! РЮМКА ВОДКИ НА СТОЛЕ! ВЕТЕР ПЛАЧЕТ ЗА ОКНОМ!..

Звук был такой, что птицы в ближайших деревьях испуганно вспорхнули и улетели куда подальше, желательно в другой сериал.

Об дверь машины облокотилась Кэтрин. Вся из себя изящная и раздражённая, смерила меня взглядом, полным чистого, концентрированного осуждения.

— Хватит орать, — процедила она. — Элайджа даже на километр отстал, специально, чтобы не слышать твой вокал. У него, между прочим, вкусовой слух, ты его насилуешь.

Я обернулась к ней с абсолютно довольным выражением лица. Я была богиней хаоса, и мир наконец снова вращался вокруг меня.

— Они хотели вернуть? — усмехнулась я, потирая руки, будто ведьма на шабаше. — Так теперь пусть мучаются.

Я повернулась к магнитоле и ещё громче выкрутила звук.

— ВСЁ! ТЕПЕРЬ У МЕНЯ ЕСТЬ ТОЛЬКО ТЫ! — снова заорала я, закатив глаза и вытянув руки вверх, будто это молитва богам трэша.

Кэтрин закатила глаза, оттолкнулась от двери и буркнула:

— Всё, я пошла за валерьянкой. Или за ружьём. Что ближе.

— Принеси водки, если там рюмки на столе, — подмигнула я ей вслед.

А она только махнула рукой, будто признала: да, это твой момент. Пусть мир страдает.

— Пойдём, мадонна, поедим, — хлопнул меня по плечу Энзо, как будто я не устраивала тут недавно концерт для фауны, и грациозно вышел из машины, словно шел не в придорожное кафе, а на вручение «Оскара».

Я тяжело вздохнула, будто не просто выключала музыку, а прощалась с эпохой. Щёлк — тишина. Вздох — капитуляция. Захлопнула дверь машины так, чтобы она знала, как сильно я не одобряю происходящее.

Подошла к Елене. Та стояла в стороне, разглядывая щебень на обочине с видом «хотела бы быть где угодно, только не здесь». Я подхватила её под руку, и, несмотря на сопротивление тела и души, потащила к кафе.

— Хватит изображать трагедию века, Гилберт, — прошипела я ей, склонившись ближе. — Это всего лишь общепит, а не дорога на Голгофу.

Кафе, честно говоря, ничем не отличалось от тысячи других американских заведений, в которых подают кофе с привкусом горя и блины с ароматом «мы пытались».

Но всё равно — чужая атмосфера. Не такая, как в тех кафешках, где я была когда-то в России. Где пахло борщом, выцветшими шторами и дешёвыми мелодиями из магнитофона. Там было по-домашнему. Здесь — как в фильме, где ты главная, но тебя хотят убить все посетители.

Медленно подошла к двум столикам, за которыми уже устроились наши. Два стола. Раздельно. Кто-то наверху очень хотел, чтобы мы ненавидели друг друга ещё и физически.

Слева — Хенрик, Надя, Кэтрин и Кай. Справа — Элайджа, Клаус, Энзо (наш нянь для Гилберт) и... сама Елена, которую я усадила рядом с Энзо. Он кивнул мне с видом «я справлюсь», хотя выглядел так, будто мысленно просит святую Терезу защитить его от нытья Ленки.

Официантка подошла через пару секунд — молодая, лет двадцать, симпатичная, но сейчас с лицом «мне платят недостаточно, чтобы обслуживать этих сумасшедших в кутюре».

— Здравствуйте, что будете заказывать? — спросила она, обводя нас взглядом с выражением: вы, наверное, богачи. Или секта. Или просто очень странная модная банда.

Ну, мягко говоря... мы не вписывались в интерьер. Особенно Элайджа в своём костюме, стоившем столько же, сколько вся месячная выручка этого заведения. Я тоже — в дорогом платье, от которого у официантки, кажется, нервно дёрнулся глаз. Даже Хенрик был одет так, будто сбежал с обложки модного журнала. И да — рядом с нами сидел Кай. Просто Кай. Этим уже можно объяснить, почему половина зала притихла.

— Я хочу, чтобы вы сдвинули столики, — произнесла я холодно, не глядя на меню, потому что я пришла не за едой, а за доминированием.

— Эм... простите... но это запрещено, — неуверенно проговорила девушка, явно надеясь, что на меня подействует вежливость. Глупая.

Я медленно повернулась к ней, как хищник, которому только что предложили салат вместо мяса.

— Я сказала: сдвинь. эти. чёртовы. столики, — зашипела я, глядя ей в глаза.

Голос низкий, ледяной, с тенью внушения. Магия? Возможно. Или просто харизма уровня «я сломаю тебя взглядом».

Официантка резко кивнула, пробормотала что-то о «сейчас, секундочку» и, практически бегом, подзвала коллегу.

Через минуту столики были сдвинуты. Потому что, как показывает практика, сопротивляться мне — не просто бесполезно, а опасно для ментального здоровья.

Я, абсолютно довольная, вальяжно опустилась на единственный свободный стул — между Клаусом и Элайджей. Потому что где, как не в эпицентре потенциальной катастрофы, чувствовать себя как дома?

Клаус скользнул по мне взглядом. Элайджа — сдержанно вздохнул. Я — взяла меню с видом королевы, которая сейчас выберет, кого казнить.

— Надеюсь, тут хотя бы не травят, — пробормотала я. — А то у меня сегодня нет плана «воскреснуть красиво».

— Можно было быть немного вежливой, — как будто мимоходом заметил Элайджа, даже не поднимая на меня взгляда, занятый тем, что поправлял манжет рубашки.

Он говорил ровно, сдержанно. Настолько спокойно, что это было уже почти оскорбительно.

— Можно и заткнуться, Элайджик, — ответила я, не отрываясь от меню, будто там был список способов, как вывести его из себя. — Но ты, как вижу, выбрал говорить. Делаем каждый свои плохие выборы, да?

Его тяжёлый, театрально уставший вздох был почти музыкальным. Настоящий саундтрек к его внутренней драме «Почему я трачу вечность на этих людей». Меня это не злило. Наоборот — у меня вырвалась тень ухмылки. Почти нежная. В стиле «вот он, мой вечно страдающий лорд тьмы в галстуке».

Я скользнула взглядом по столу и задержалась на Елене. Та сидела напротив, всё с тем же выражением лица, будто каждый вдох причиняет моральную боль. Меню лежало перед ней нетронуто — как её надежды на нормальную жизнь.

Я, чуть громче, чем надо, со звуком, положила своё меню на стол, потом лениво скрестила руки и опёрлась грудью, пусть немного — но эффектно — на край стола. Элегантно. И в меру вызывающе. Всё-таки рядом сидят Клаус и Элайджа. А сцена — всегда моя.

— Можешь заказать всё, что угодно. Я оплачу, — бросила я в сторону Елены. Не из доброты — а из принципа: если я тебя таскаю за собой, то уж будь любезна не страдать голодной.

Она посмотрела на меня с тем самым выражением, с каким смотрят на ураган: вроде боятся, но притягивает. Поджала губы и молча взяла меню, будто я вручила ей оружие, но она не уверена, как им пользоваться. Периодически бросала на меня взгляды — с подозрением и... ну да, долей непонимания: вот зачем эта женщина добрая, если она стерва?

К этому моменту к нашему объединённому «столу судного дня» подошла официантка. Та же самая. Уже более бледная, чем раньше. Наверняка мечтала вернуться в школу и стать бухгалтером.

— Вы уже выбрали, что будете заказывать? — осторожно спросила она, как будто боялась, что кто-то укусит. Или проклянёт. Или оба варианта сразу.

— Пиццу, — сказал Хенрик с улыбкой подростка, который ещё не понял, что мир — это боль.

— И колу, — добавила Надя, даже не поднимая глаз, листая что-то в телефоне.

Они сидели как двое подростков, которых вытащили с тусовки на ужин с древними.

— Кофе, — сухо бросила Кэтрин, делая глоток из своей принесённой заранее бутылочки. Там точно был не кофе. Но официантка вежливо проигнорировала эту деталь.

— Мороженое, — сказал Кай, улыбаясь слишком весело. Он уже начал ковырять вилкой салфетку, будто хотел вырезать пентаграмму прямо на столе.

— Бурбон, — синхронно сказали Клаус и Энзо, не глядя друг на друга.

Наступила та самая неловкая тишина, когда оба понимают: да, вы пьёте один и тот же яд, но всё равно хотите его друг другу подлить в глотку.

— Стейк. Прожарка — medium rare. Вино — сухое, красное, желательно дорогое, — ровно произнёс Элайджа, подавая меню с таким видом, будто он сейчас заказал не еду, а присягу на верность.

— Кофе и шоколадное пирожное, — хмуро пробормотала Елена, будто была не уверенна в своём выборе.

— Девушке принесите ещё тарелку супа. А мне, вишнёвый пирог и кофе, — сказала я и, не глядя на официантку, добавила: — И если к пирогу не будет взбитых сливок — я вызову демона. Не шуточного, а с когтями.

Девушка нервно кивнула, собрала все меню и поспешно удалилась, чуть не споткнувшись. Кай, наблюдая за её уходом, в задумчивости произнёс:

— Интересно, у них есть мороженое со вкусом страха?

Кэтрин хмыкнула, а Клаус, не поворачивая головы, лениво пробормотал:

— Может, и есть. Но оно слишком сладкое.

Я откинулась на спинку стула, скрестила ноги и сделала театральный вдох:

— Ах, как я люблю семейные ужины. Столько нежности, поддержки, уюта...

— И угроз, — добавил Энзо, подмигнув.

— И бурбона, — добавил Клаус, наклонившись к вперёд.

— И психов, — прошептала Елена, сжав салфетку в руках.

***

После довольно напряжённого (и громкого) обеда мы снова отправились в путь.

На этот раз — в тишине. Не потому что кто-то наконец оценил важность внутреннего покоя (я), а потому что Клаус окончательно потерял терпение, вырвал магнитолу из панели и выбросил её в окно на полном ходу, сопроводив всё это сухим:

— Музыка — молчание души.

Энзо аплодировал. Я чуть не задохнулась от смеха. Елена выглядела так, будто в этот момент внутренне аплодировала самой себе за выживание.

Добравшись до Денвера, мы подъехали к уютному одноэтажному дому с белыми ставнями, цветочными горшками на ступенях и тем самым ощущением «здесь никто не знает о вампирах».

— Дженна живёт здесь, — сказала Елена, всё ещё слегка напряжённо, будто надеялась, что тётя магическим образом сменила адрес.

По плану остальные поехали в отель — переодеться, отдохнуть, притвориться нормальными. А мы с Еленой — к Дженне. Или, если быть точнее, я с Еленой — к Дженне. Елена явно была не слишком вдохновлена этим визитом.

Она постучала в дверь. Спустя минуту за дверью раздались какие-то звуки — щелчок замка, возня, приглушённое «ой, где этот ключ», и вот наконец дверь отворилась.

На пороге стояла она — Дженна Соммерс. Симпатичная, слегка растрёпанная, в уютной домашней кофте и с искренней улыбкой, которая тут же вспыхнула, завидев Елену.

— Елена?! — взвизгнула она и буквально кинулась к племяннице, обняв так, будто та только что вернулась с войны. — Что ты здесь делаешь? Ты ведь не писала, не звонила...

Елена, слегка обомлев, отстранилась, изобразив самую натянутую улыбку года:

— Проезжала мимо... решила заскочить. Спонтанно, — добавила она, подчеркнуто не глядя в мою сторону.

— А кто это у нас? — наконец заметила меня Дженна, удивлённо моргнув.

Я, конечно, уже шагнула ближе и, как культурная дама (хотя бы снаружи), протянула руку:

— Калли. Подруга Елены. Очень рада наконец познакомиться.

Рука Дженны была тёплой, но в её взгляде промелькнуло то же самое, что у всех взрослых, которые внезапно встречают новую подругу подростка, про которую никогда не слышали.

— Странно, я не видела тебя раньше, — с долей сомнения пробормотала она.

— Мы совсем недавно подружились, — с лёгкой усмешкой отмахнулась я, делая вид, что это неважно.

Хотя на самом деле — я стратегически вклинилась в её жизнь, но об этом позже.

— Ну что ж, заходите. Я как раз... эээ... рагу приготовила.

— Радость без границ.

Она махнула рукой и развернулась, приглашая нас в дом.

Я поймала взгляд Елены. Он был обречённый, как у заключённой, которую везут обратно в камеру. Она посмотрела на меня. Я же просто... ухмыльнулась. И в голове спокойно подумала:

«Теперь я официально приглашена в дом её тёти. Назад дороги нет.»

Правила вампирской вежливости всё ещё работают. Приглашение — это всё.

Я уверенно вошла следом, оглядывая скромное, но уютное жилище. Ковры, фотографии на стенах, пара домашних тапочек у двери, запах тушёных овощей с чем-то мясным — типичная американская «семейная жизнь без монстров и драм».

Почти трогательно. Почти скучно.

Мы прошли на кухню. Там — маленький круглый стол, засаленное меню с магнитами на холодильнике, и несколько приборов, аккуратно разложенных на салфетке. Я села на один из стульев, плавно и без лишнего шума.

— Приятно, наконец, познакомиться с тобой лично, Дженна. Я так много о тебе слышала, — сказала я с самой сладкой, самой невинной улыбкой на своём лице.

Та улыбка, которая означает: «я знаю всё, и даже больше».

— Правда? — удивлённо и немного смущённо переспросила Дженна, заправляя прядь за ухо. Честная, добродушная, открытая. Такой людей особенно... жалко.

— Конечно, — выдохнула я с восторгом, но сдержанным, чтобы не казаться слишком прилипающей.

Боковым зрением я видела, как Елена смотрит на меня в панике. Ну да, она ничего про тётю не рассказывала. Но это мелочи. Я умею импровизировать.

Елена пыталась телепатически передать мне «заткнись», но было уже поздно. Я вошла. Меня пригласили. И теперь... теперь всё только начинается.

Дом пах обедом, уютом и лёгкой наивностью. Всё было как в старом ситкоме: расцветка скатерти, смешная солонка в виде курицы, и Дженна — та самая добрая, немного доверчивая, очень американская тётя, которая не знает, что в этой комнате одна первородная вампирша готовая сдать её в нежные объятия древнего семейного ужаса.

Все сели за стол. Рагу оказалось вполне съедобным — овощи, мясо, немного зелени и очень много стараний. Дженна подала его с домашним хлебом, а потом, к моему нескрываемому удовольствию, вытащила бутылку белого вина.

— Немного вина? — предложила она, как будто собиралась поучаствовать в невинном девичнике, а не накормить свою племянницу и её... загадочную подругу.

— Конечно, — сладко улыбнулась я. — Только немного.

Елена сжалась. Она понимала: «только немного» — это начало конца.

Я наблюдала, как Дженна наливает бокалы. В её движениях была лёгкость и привычка — она явно не новичок в этом деле. Возможно, вина здесь выпито больше, чем пролитых слёз.

Мы чокнулись. Лёгкий звон. Елена, кстати, взяла воду. Умница.

— Так, Калли, расскажи, чем ты занимаешься? — спросила Дженна, любопытство явно брало верх над осторожностью. Вино уже начинало действовать — я это видела в её чуть расслабленных плечах и мягкой улыбке.

«Легко же она пьянеет. Ей, наверное, хватает только нюхнуть текилы, чтобы увидеть небеса...»

Я выпрямилась, сцепила пальцы на колене, склонила голову чуть в сторону — делаюсь честной и притягательной:

— Немного всего. Работаю, развиваюсь, увлекаюсь историей... Особенно семейной. Мне всегда были интересны корни, связи, настоящие чувства. А у Елены, ты знаешь, удивительная семья. Столько потерь, столько стойкости. Ты — её настоящая опора, и я понимаю, почему она тебя так любит.

Враньё. Полное. Но такое красивое, что на него хочется положиться.

Я бросила быстрый взгляд на Елену. Она медленно поднимала вилку ко рту, будто собиралась ею вцепиться в меня. Глаза у неё были квадратные. Паника тихо подбиралась.

— Ой, ну что ты, — засмеялась Дженна, отпив из бокала и заправляя прядь за ухо. — Я просто... старалась быть рядом. После всего, что было, я подумала — или я впишусь в роль взрослой, или Елена совсем сломается. Но теперь вроде всё налаживается. Поэтому я и уехала.

«Точнее, Кэтрин тебе это внушила.»

— Конечно, — поддержала я. — А ещё ты отлично готовишь. Серьёзно. Я давно не ела рагу, которое... ну, не пытается меня убить.

Дженна хихикнула.

— Ты странная... но забавная. Мне нравишься.

О, я знаю. Это был момент, когда лёд треснул.

Я наклонилась вперёд, отодвинув бокал. Мои пальцы чуть коснулись её руки, почти по-дружески.

— А ты мне. Честно. Мне кажется, мы могли бы быть подругами. Или, знаешь... почти семьёй. Я давно не чувствовала такого уюта, как здесь.

Зашло. На ура. Дженна слегка зарделась и налила себе ещё вина. Тело у неё расслабилось, голос стал тёплым, почти мурлыкающим.

— Ой, Калли, не говори так, а то я прям растрогаюсь. Правда.

Елена наконец не выдержала:

— Дженна, не наливать тебе больше вина. Серьёзно.

— Не ворчи, — мягко отмахнулась Дженна. — Я с Калли болтаю. Она замечательная девочка. Как я могла о тебе раньше не слышать, а?

Я, сцепив пальцы на коленях, наклонилась чуть к Елене и прошептала:

— Видишь, как просто? Я очаровательная. Даже под белое вино.

Елена, не мигая, смотрела на меня с видом «мне конец, и я это чувствую».

— Ну, расскажите ещё про себя, Калли! У тебя, наверное, есть парень?

Я усмехнулась.

— Есть... кое-кто. Правда, он сложный. Характер... ну, такой, что его даже стулья боятся. Но мне, видимо, такие и нужны.

Хотя, он и не парень мне.

— Ах, это любовь, — вздохнула Дженна, слегка пьяно и мечтательно.

— Скорее... мм, интерес.

А я смотрела на неё, слегка покачивая бокал, и думала: Да, Дженна. Это любовь. А ещё — война. И ты даже не представляешь, в чём теперь участвуешь.

***

Мы просидели за этим кухонным столом пару часов. Может, больше. За это время вино стало не просто напитком, а мостом между двумя мирами: её — обычной, доброй, почти наивной жизни, и моего — хаоса, крови, интриг и безумия, где я привыкла выживать с улыбкой на губах и лезвием под языком.

Мы давно уже перестали есть. Остывшее рагу стояло забытое на плите, тарелки пустовали, а мы всё говорили и говорили.

Елена всё это время сидела рядом с Дженной, прижавшись к ней, будто боялась, что я её съем. Буквально. Её взгляд метался между моими руками, вином, моими губами, и иногда — дверью. Она явно не доверяла мне.

И, конечно, правильно делала. Только... у неё было слишком ограниченное воображение.

Я могла сделать с Дженной куда больше, чем просто укус. Но не сегодня. Сегодня я впервые за долгое время действительно наслаждалась беседой.

Потому что Дженна... она была потрясающей. Искренней. Слегка растерянной, да. Но именно таких людей хочется защищать, шлифовать, ставить на пьедестал. Неогранённый алмаз. И я люблю алмазы. Особенно те, чью ценность пока никто не распознал.

Она умела слушать. Не просто кивать, как делают большинство. А именно слушать, включаясь, чувствуя, не перебивая.

А когда я рассказывала какую-нибудь историю — неловкую, странную, ту, что обычно прячут за шуткой или сарказмом — она делилась своей. И её рассказы были... настоящими. Без вычурности. Без жалости. Просто: «Да, со мной тоже было. И я тебя понимаю.»

Мне это казалось почти диким. В моём мире, о таком, никто не слушал. Никто не понимал. Но она — слушала. И даже смеялась там, где нужно. Не притворно. По-человечески. Она и была человеком.

И это меня подкупало. И пугало. Потому что у людей самая короткая продолжительность жизни в нашем мире.

И я уже однажды видела, как её убивают. В сериале. С её добротой, её доверием, её готовностью пожертвовать собой ради Елены. Это было ужасно несправедливо.

Но теперь... я здесь. И я сделала всё, чтобы этого не случилось.

Я смотрела на неё, пока она рассказывала о каком-то своём одногруппнике из колледжа, который однажды забыл штаны на экзамене (длинная история, я смеялась до слёз), и у меня в голове уже начал складываться план.

Свести Дженну с кем-то. С кем-то, кто достоин. Не просто случайный проходящий мужчина. А кто-то из наших. Из бессмертных. Чтобы её уже никто не мог убить, чтобы она перестала быть «слабым звеном» и стала кем-то важным.

Чтобы у неё был щит. И любовь.

Кол? Нет, ну нет, Господи. Он выглядит на восемнадцать и ведёт себя на пятнадцать. С ним она будет ощущать себя школьной учительницей на продлёнке. Да и Дженна... слишком тонко чувствует. Кол бы её вымотал за две недели (минуты).

А вот Элайджа... Или Финн.

Финн вообще как будто вышел из эпохи романтизма, в нём есть эта благородная печаль, идеален для Дженны.

Но и Элайджа подходит: уравновешенный, умный, воспитанный. У него даже смех звучит как хорошо поставленный музыкальный аккорд. Да и по возрасту — визуально они смотрятся рядом естественно.

Конечно, никто из них пока не знает, что я только что начала играть в сватовство. Но меня это никогда не останавливало.

Дженна между тем смеялась, слегка покраснев от вина, и смотрела на меня с искренним теплом:

— Знаешь, Калли... я так рада, что ты есть в жизни Елены. Ты... немного странная. Но ты настоящая.

Я чуть наклонилась вперёд и мягко улыбнулась:

— А я рада, что у Елены есть ты. Потому что без тебя её бы уже, скорее всего, не было.

Она замерла, чуть сбитая с толку. А я быстро добавила, лёгким тоном:

— В смысле — эмоционально. Ты её опора. Без тебя она бы развалилась. Ты — якорь, и такие люди в жизни редкость. И очень нужны.

Дженна смущённо улыбнулась. Елена нервно сделала глоток воды.

А я, поставив бокал, подумала:

«Ещё немного. И ты станешь частью нашей семьи, Дженна. Только теперь — на моих условиях.»

— Думаю, нам пора, — вдруг резко выпалила Елена и вскочила из-за стола так стремительно, что тот чуть не качнулся.

Дженна вздрогнула, едва не уронив бокал, а я... я только медленно, лениво перевела взгляд на свою «подругу по несчастью». Склонила голову на бок, приподняла бровь.

— Уже? — с лёгкой иронией протянула я, будто не поняла, но на самом деле всё понимала.

Елена приблизилась ко мне и как бы между прочим, но с тем напряжением, как будто сейчас выкинет меня через окно, указала на дверь:

— Уже стемнело. А Дженне завтра на работу.

О, вот оно. Официальное прикрытие. Как мило, как предсказуемо. А ещё — насколько очевидно, что она просто хочет утащить меня подальше, пока я не втерлась в доверие её тёти окончательно.

Поздно, Гилберт. Я уже почти в семейном альбоме.

— Можете ещё посидеть, — нерешительно пожала плечами Дженна.

Она выглядела немного сбитой с толку и смущённой резкостью племянницы, да ещё перед гостьей. Кстати, шикарной гостьей. Очень вежливой и харизматичной, между прочим.

— Ладно, мы пойдём, — вздохнула я, театрально поднимаясь со стула и грациозно поправляя платье. — Действительно стемнело. Мои братья... будут беспокоиться.

— Младшие? — уточнила Дженна, с лёгкой улыбкой провожая нас к двери.

— Старшие, — я повернулась к ней с хитрым прищуром, и моя улыбка заиграла в уголках губ. Голос стал чуть мягче, почти мурлыкающим: — И очень... заботливые.

Дженна уловила тон. Её брови слегка приподнялись, а в глазах мелькнула та самая искра женского интереса.

— Красивые? — спросила она, уже почти с заговорщицким смешком.

— Как с обложки журнала «Playboy», — мурлыкнула я, чуть склонив голову. — Если увидишь их однажды... не сможешь налюбоваться.

— Если когда-то увидимся, — пожала плечами Дженна. Немного шутливо. Немного с надеждой. А я уже знала — она увидит.

Я подошла ближе, легко провела рукой по её плечу, будто по-женски, по-дружески. Но вместе с этим — вложила внушение, почти невесомое, но точное, как укол иглы.

— Я с семьёй приедем к сентябрю в Мистик Фолс. Ты же осенью будешь в городе? — спросила я мягко, вкрадчиво.

И она, с доброй улыбкой, естественно, как будто это её собственное решение:

— Конечно. Обязательно. Я хотела... давно съездить.

Конечно хотела. Теперь точно хочешь.

Мне было немного стыдно. Чуть-чуть. Но если бы я не вмешалась, она бы туда не поехала вообще — спасибо, Кэтрин, с её внушением «исчезни из города» (о котором попросила я). А теперь... Соммерс вернётся. Под моим контролем.

— Тогда увидимся осенью, — сказала я, уже выходя на крыльцо, и повернулась, чтобы помахать на прощание.

Дженна вдруг шагнула вперёд и тепло обняла меня.

— Буду ждать, Калли. Ты удивительная.

— А ты — прекрасная, — ответила я в ответ, и на миг это прозвучало даже искренне. А может... так и было.

Дверь закрылась за нами, и мы с Еленой пошли к машине. В ночи уже стыло, воздух наполнился запахом сырой травы и вечерней пыли. Луна подсвечивала дорогу, словно тоже подглядывала за сценой.

Я была счастлива. Она — зла. Прекрасный баланс.

— Не хмурься, а то морщины появятся, — усмехнулась я, сев за руль и пристёгивая ремень (учимся на ошибках, девочки). — Или хочешь, чтобы я свела тебя с хорошим косметологом? У меня есть одна колдунья из Парижа.

Елена захлопнула дверь со злостью и буркнула:

— Уж лучше с колдуньей, чем с тобой.

— О, милая. С этим — могу помочь тоже, — подмигнула я и завела двигатель.

Мы тронулись (умом). Назад — к семье. Вперёд — к моим планам. И осенью Дженна будет там.

***

Пока доверия у меня к Елене не появилось (и в ближайшее время, судя по всему, не появится), пришлось временно поселиться с ней в одном номере.

Да, «радость» неописуемая.

Просто потому что других вариантов особо не было.

К Кэтрин? О, пожалуйста, только не это — она не выносит её даже за дверью, а уж спать в одной комнате с двойником — чистый мазохизм для Пирс.

Надя? Живёт с Хенриком. И я искренне сомневаюсь, что она захочет этот своеобразный «тройничок с семейным подтекстом», деля пространство с копией своей матери, который задаёт больше вопросов, чем дышит.

С мужчинами?.. Даже не начинай, Калли.

Энзо — сразу минус. Клаус? Это было бы... слишком. И слишком опасно. А Элайджа? Ну, я хочу спать, а не слушать лекции по этике до рассвета.

Так что вот — я и Елена. В одной комнате. На временной основе. Пока одна из нас не отравит другую шампунем.

Мы заехали в один из местных бутиков, пока он ещё был открыт и я заставила Елену выбрать себе что-то на первое время.

Она, конечно, возмущалась, что «всё нормально, не нужно», но я просто положила ей в руки джинсы, свитер и пару простых футболок. Ещё одно слово — и я бы купила ей костюм клоуна из детского праздника. Просто из вредности.

Когда мы наконец добрались до номера, усталость навалилась волной.

Тёплый свет. Пахнущие новыми тканями пакеты. И ощущение, что сейчас я просто упаду лицом в кровать и умру до утра.

— Я в душ, — буркнула Елена, даже не глядя на меня, и тут же скрылась в ванной, захлопнув дверь с щелчком замка.

Ну-ну. Как будто я за тобой в душ пойду. Расслабься, Гилберт, ты не в моём вкусе.

Я устало опустила пакеты с её шмотками на диван, потянулась, собираясь сесть, как...

Щёлкнула дверь. Кто-то вошёл без стука. И даже не подумал, что, возможно, я тут переодеваюсь или отдыхаю.

— Вас долго не было, — раздался за спиной недовольный голос Клауса. — И, ты не отвечала на мои звонки.

В нём уже привычное: раздражение, требование отчёта, и эта британская пассивная агрессия на максималках.

Я даже не обернулась сразу. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула, и только тогда повернулась.

— Потому что я тебя игнорировала, — устало выдохнула я, глядя на него как на назойливого менеджера с ресепшена. — Или тебе и это объяснять надо?

Он сузил глаза. Шагнул ближе. Тень от его силуэта падала на пол, растекаясь по ковру как предупреждение. Начинается.

— Где вы были так долго? — глухо спросил он, голос твёрдый и холодный.

— У тёти Елены, — скрестила я руки, глядя ему в глаза. — Я говорила тебе об этом.

Он навис надо мной. Брови сдвинуты, губы поджаты. Его терпение — это тонкая стеклянная нить, и я отчётливо слышу, как она трещит.

— Не смей меня контролировать, Ник, — продолжила я тихо, но сдержанно, в голосе лёд. — Я тебе не Бекка. Не твоя собственность. И не солдат в гибридской армии.

Между нами повисло напряжение. Тихое, как перед землетрясением. Где достаточно одного слова, чтобы всё пошло к чёрту.

Я смотрю в его глаза и вижу там всё: бешенство, усталость, упрямую заботу, которую он прячет за командным тоном.

А он — видит моё: раздражение, внутреннюю стену, и отказ подчиняться.

И всё равно остаётся.

— Ты знала, что я волновался, — наконец произнёс он тише, почти сквозь зубы.

— Я знала, что ты захочешь меня задушить, если узнаешь, что я решила поработать свахой для братьев. Так что да. Я предпочла проигнорировать.

Он не ответил. Только моргнул медленно. Тишина разлилась по комнате, лишь за дверью душа доносился шум воды.

— Если бы ты волновался, — добавила я уже спокойнее, — ты бы написал, а не звонил пятнадцать раз за двадцать минут. Ты мне не отец, Клаус. Не командуй мной.

Он опустил глаза на мои руки. Медленно, молча. Потом снова поднял взгляд.

— Тогда кто я?

Вот дерьмо.

Я открыла рот, чтобы что-то съязвить, отшутиться, поставить точку. Но дверь ванной хлопнула. Елена вышла, завернувшись в полотенце, с мокрыми волосами и кислым лицом.

— О, простите, прервала сцену из «Кто на кого рычит», — пробурчала она, проскальзывая в комнату.

Клаус усмехнулся, но взгляд не отвёл. Я чуть склонила голову:

— Мы потом продолжим. Если доживёшь.

Он усмехнулся шире — почти волком — и развернулся, уходя так же молча, как вошёл.

— Спокойной ночи, любовь моя, — бросил он с ухмылкой напоследок, прежде чем захлопнуть за собой дверь.

Я осталась стоять. Ровно пять секунд. А потом рухнула на кровать и устало зарылась лицом в подушку.

— Ты в порядке? — спросила Елена неуверенно.

— О да. Всё отлично. Просто... у меня аллергия на мужчин с комплексом бога.

— Тогда зачем ты с ним... вообще... — начала она.

— Потому что я тоже с тараканами, дорогая, — пробормотала я в подушку. — Но хотя бы не кусаю всех подряд.

— Вы же брат и сестра? — уточнила Елена, копаясь в пакете с вещами, и выудила оттуда пижаму — серо-розовую, скучную до боли. Прямо в духе «девушки по соседству».

— Не по крови, — отозвалась я, не глядя, уже лёжа на спине и уставившись в потолок, где висела нелепая лампа с пластиковыми «хрусталиками».

Секунда паузы. Я даже услышала, как Елена приостановила движение.

— В смысле? — удивлённо спросила она и бросила на меня быстрый, полный недоверия взгляд.

Я глубоко вздохнула. Потянулась, перекатилась на бок, а потом села и скрестила ноги в позе лотоса на своей половине кровати. Подтянула под себя платье, бросила ленивый взгляд в сторону Елены.

— Точно. Ты же не знаешь всей нашей... потрясающей семейной истории, — протянула я с полунасмешкой. — Хотя не удивительно. Если бы я знала всё о своей семье с первого дня, у меня бы не было столько... неловких воспоминаний.

Елена надела пижаму, задумчиво поправляя лямку и отвернувшись, вдруг сказала:

— Элайджа как-то обмолвился, что Клаус не родной вам брат по отцу. Его отец не Майкл... вроде как... а оборотень.

— Угу, — кивнула я. — А мне Клаус вообще никто. Ни капли крови. Ни капли родства. Ни одной общей хромосомы.

Она резко повернулась ко мне. Удивление — слишком мягкое слово. Её лицо говорило: «Это вообще законно?»

— Так уж вышло, что я — дочь Майкла, но не дочь Эстер. А Клаус — сын Эстер, но не сын Майкла, — я подмигнула и театрально раскинула руки. — Великая семейная драма в одном флаконе. И нет, мы не герои сериала HBO. К сожалению.

— Подожди... — Елена медленно опустилась рядом, уже в пижаме, хлопая ресницами, словно пыталась расшифровать сложное уравнение. — То есть... ты — сестра Элайджи и Хенрика...

— По отцу, да. У нас один отец — Майкл. Со всеми, кроме Клауса... мм, у меня только половинчатая родственная линия. Есть ещё братья и сестра, и со всеми у меня по Майклу связь.

Я встала, прошлась по ковру к мини-бару и достала две маленькие бутылочки с алкоголем. Выбор был печальный, но терпимый. Открыла одну зубами, вторую кинула Елене, и та еле успела поймать.

— Я тысячу лет назад... — начала я, отвинчивая крышку и делая небольшой глоток. — ...думала, что Клаус проявляет ко мне интерес, потому что, ну... я его любимая сестра. Лучшая. Та, которая не боится говорить в лицо и стрелять в спину, если надо. Связь, понимаешь?

Елена сделала глоток — и в этот самый момент мои слова прозвучали.

— Но оказалось, что я ему нравлюсь... как женщина.

Она подавилась.

Нет, правда, подавилась. Захрипела, начала кашлять, чуть не выронила бутылку. Я подошла, отняла её алкоголь, села обратно, наблюдая за этим мини-апокалипсисом с лёгкой усмешкой.

— Расслабься. Он не признался в любви с кольцом и розами. Но... то, что нравлюсь сказал сам.

— Ты... ты серьёзно?! — Елена уставилась на меня с широко раскрытыми глазами. — Он... ты... Но это же... он же... Клаус!

— Спасибо, капитан очевидность, — фыркнула я. — Он же вечно живущий убийца, помешанный на контроле и манипуляциях. И да — иногда ещё и безумно харизматичный засранец, способный одновременно вывести из себя и заставить вспомнить, что ты тоже живой человек.

— И что... ты... чувствовала?

— Говорю же, я думала, что это просто братская привязанность. А век назад поняла... что у него в глазах не «я горжусь своей сестрой», а скорее «мне нужно выпить холодной воды, прежде чем я что-то натворю».

Елена прижала к себе подушку. У неё на лице был тот самый взгляд: «Почему я сюда ввязалась? И можно ли перемотать жизнь назад хотя бы на неделю?»

Я допила свой алкоголь, вытянулась на кровати и закрыла глаза.

***

За окном — тишина, только редкие звуки проезжающих машин где-то вдалеке и мерцание неоновой вывески напротив, которая пробивается сквозь шторы.

Я лежу на боку, отвернувшись от Елены. Уже полчаса как выключила телефон и в сотый раз попыталась заснуть. Бессмысленно.

Из-за спины доносится осторожное:

— Ты не спишь?

Я вздыхаю, не поворачиваясь:

— Нет, Елена. Я просто очень медленно умираю в тишине. И не надо меня спасать.

Пауза.

— Прости, — шепчет она. — Просто... я не могу уснуть. В голове крутится всё подряд.

— Страдай молча, как нормальные люди, — бурчу я, зарываясь в подушку. Но потом поворачиваюсь. — Ладно. Давай. Что тебя гложет?

Елена колеблется. Потом шепчет:

— Как вы вообще жили раньше? До того как стали... теми, кем вы стали.

Я моргаю. Несколько раз. Это не тот вопрос, которого я ожидала.

— Ты про нашу «до-вампирскую» жизнь?

Она кивает.

— По-человечески, — тихо говорю я, и в голосе нет привычной иронии. — Мы были людьми. Ссорились, смеялись, работали на земле, ловили рыбу, дрались за еду...

— Майкл был строгим? — перебивает Елена.

Я горько улыбаюсь.

— Майкл был чудовищем. Все его боялись. Кроме меня... мне палец в рот не клади. Он мог избить Клауса, просто потому, что он дышал. А я ненавижу несправедливость, поэтому защищала... Майкл тянулся ко мне, а я отталкивала. Потому что он был козлом.

— И ты жила с ним... ненавидя собственного отца? — спрашивает она осторожно.

— Потом всё равно сбежала, — я снова ложусь на спину и смотрю в потолок, вспоминая взгляд не-матери. — Эстер не принимала меня. Для неё я была... напоминанием об измене. Моя мать — простая травница. И хоть Майкл признал меня, он не смог защитить.

Елена молчит. Потом, неуверенно:

— Ты говоришь, что сбежала. Но ты ведь всё равно... часть семьи?

Я молча смотрю в потолок. Медленно киваю.

— Семья — это сложно. Это те, кто может тебя убить, но вместо этого просто рявкает и даёт одеяло. Это Элайджа, который читает лекции, даже когда ты бесишься. Это Клаус, который рушит города, когда думает, что с тобой что-то случилось. Это Хенрик, который первый поверил, что я не чудовище.

Наступает тишина. Теплая. Почти уютная.

— Ты не чудовище, — тихо говорит Елена.

Я поворачиваю к ней голову. Выгнула бровь и улыбаюсь устало.

— Ты ещё плохо меня знаешь.

— Но я пытаюсь, — отвечает она и натягивает на себя одеяло.

Я закрываю глаза.

— Тогда постарайся не разочароваться. Это... редкий талант.

Тишина.

Сон постепенно стягивает веки. И впервые за долгое время, я позволила себе выдохнуть.

«Если ты будешь таким же нытиком, как и в сериале... мы не подружимся.»

***

Утром мы продолжили путь.

Никто особо не разговаривал — усталость, смена городов и регулярное «подглядывание» друг за другом начали надоедать даже самым терпеливым. Поэтому до Чикаго мы добрались за пару дней в молчании. Каждый копался в себе, в мыслях или в телефоне. Я же... смотрела в окно и считала минуты.

Почему Чикаго?

Потому что ещё до моего переезда в Мистик Фолс я потянула за ниточки и устроила всё так, чтобы стая оборотней осела именно здесь.

Мягко, хитро, без давления. Пара намёков, один контакт у ведьм, парочка слухов о «безопасном городе» — и вот, они сами прибежали, как послушные волчата. Чтобы потом, когда всё будет готово, я могла превратить их в гибридов. И подарить Клаусу готовую армию.

Машины свернули с центральной улицы и поехали вглубь старого квартала. Высотки сменились старыми зданиями, заросшими плющом. Атмосфера двадцатых: кирпич, чугун, тонкий налёт роскоши, вперемешку с тем, что давно пора реставрировать.

И вот — поворот, закрытые ворота, и за ними...

Мой особняк.

Клаус вышел из машины первым. Окинул фасад взглядом, нахмурился.

— Почему, когда я в двадцатых обыскивал весь город, я не видел этот особняк? — скептически спросил он, изучая детали. — Я, чёрт возьми, жил в Чикаго.

Я вышла из машины и усмехнулась:

— Потому что, чтобы увидеть особняк, в него должны пригласить. Один раз получил приглашение — и всё, теперь будешь видеть. А если не пригласили — ну извини, мимо пройдёшь, думая, что тут заброшенная фабрика.

— Помощь ведьмы? — уточнил Элайджа, подходя ближе, с подозрением глядя на фасад.

— Глория, — кивнула я, открывая ворота с лёгким жестом. — За хорошую оплату и душевный комплимент она и не такие фокусы может провернуть. А если сильно попросить — и воспоминания сотрёт так, что ты забудешь, зачем вообще в Чикаго приехал.

Внутри — холл с мраморным полом, тяжёлыми портьерами, мебелью в стиле ар-деко. Потолки — высоченные, люстры — старинные. Запах времени, пыли, тлеющих свечей и... чего-то моего.

Пока все рассредоточились по комнатам, Энзо — верхний этаж, вторая дверь слева. С видом на озеро. Кая комната через две от Энзо. Надя с Хенриком в комнате напротив. Комната Кэтрин соседняя (чтобы следить за дочерью).

Елену, Элайджу и Клауса я разместила в гостевых — старинные комнаты с каминами, в каждой своя ванная, винтажная мебель и книги, которые я собирала столетиями.

— Для тебя, Ник, я даже кровать обновила, — сказала я с кислой улыбкой, кидая ключ ему в ладонь.

— Очаровательно, — процедил он.

Мы остались в холле одни на пару секунд, прежде чем остальные разбрелись по комнатам.

После того как все в особняке поели, поспали, пожаловались на подушки и перестали ныть, я взяла заранее подготовленные пакеты крови — те самые, что мы аккуратно выкачали у Елены вчера в больнице по пути, и, прихватив с собой Клауса, направилась в нужный район.

Район, где по моим сведениям, предоставленным верными мне людьми в Чикаго, прятались те самые волчата, которых я заманила в город как в ловушку.

Дверь была крепкая, но я постучала без лишней спешки — три раза. Чётко, размеренно. Почти музыкально.

Сначала было молчание, потом за дверью послышалась возня — шорохи, чьи-то шаги и едва слышный женский голос:

— Не открывай.

Но парень всё-таки открыл. Молодой, с широкой челюстью, мятая футболка, запах — волчий, свежий, немного прелый, как у всех, кто живёт страхом.

Он смотрел прямо на меня, а потом — взгляд метнулся на стоящего за моей спиной Клауса.

И выражение на лице сменилось мгновенно — от легкой настороженности до чистой, концентрированной ненависти.

— Вампиры... — процедил он, словно это оскорбление.

Я склонила голову и одарила его беззаботной, почти ленивой ухмылкой.

— У тебя хороший нюх, щенок, — хмыкнула я. — Хотя... видимо не до конца. Потому что ты, кажется, не заметил, что мой спутник... — я небрежно кивнула за плечо. — Такой же четвероногий дружок, как и ты. Ну, почти. На половину.

Лицо парня слегка дёрнулось. Глаза метнулись на Клауса. Его губы приоткрылись.

— Гибрид... — выдохнул он, и это слово будто прокатилось по полу волной страха.

Я услышала, как Клаус за моей спиной издал низкий, самодовольный смешок. Он обожал этот эффект. Славу, предание, шепотки. Как чёртов монстр из детских страшилок, который однажды стал реальным.

— Слава о тебе, Ник, бежит впереди тебя, — мурлыкнула я, не глядя. — Не разочаровывай фанатов, а?

Клаус только ухмыльнулся. Его глаза сверкнули — нечто хищное и почти радостное в этом блеске.

Парень, хоть и пытался держать лицо, сжал пальцами дверную ручку. Настолько крепко, что костяшки побелели. Он сделал шаг назад, но голос его звучал вызывающе:

— Вы не сможете войти. Это мой дом.

Я прикусила губу, сложила руки на груди и качнула головой, с жалостью глядя на него. Как взрослый смотрит на ребёнка, который ещё не понял, во что ввязался.

— Мальчик, — медленно протянула я, — ты, кажется, не в курсе... но владелица всех этих зданий — я. Квартал за кварталом. Здесь даже кафешка, где ты утром пьёшь кофе — моя. А раз я мертва... то у домов нет хозяина. И приглашение не требуется.

Я подняла ногу и сделала один единственный шаг вперёд — через порог.

Парень попятился, глаза округлились. Паника прорвалась сквозь попытки выглядеть суровым.

— Ник, — обернулась я, — фас.

Клаус закатил глаза, как будто я просила вынести мусор, а не атаковать. Но его тело — словно тень — сдвинулось вперёд в мгновение ока. Он оказался прямо перед парнем, прокусил себе запястье и, прежде чем тот успел понять, что происходит, влил кровь ему в рот. А после — одним быстрым движением свернул ему шею. Почти с заботой.

Парень рухнул на пол, как мешок с картошкой. Глухой звук тела по паркету.

Я лениво подошла и присела на корточки возле его мёртвого лица.

— Кажется, всё идёт по плану, — пробормотала я, глядя, как кровь тонкой дорожкой стекает по его подбородку.

Но тут же — звук.

Шорох. Едва уловимый. Слева, за дверью, что ведёт вглубь квартиры. Быстрое дыхание. Чуть дрожащие шаги.

— Здесь есть ещё, — сказала я, не оборачиваясь.

Клаус — щелчок, и он уже двинулся дальше, как охотник, что почуял движение в кустах. Я осталась сидеть над трупом, достала из кармана пакетик с кровью Елены.

***

Трое гибридов.

Один — тот самый нахальный мальчишка с порога.

Вторая — девушка лет двадцати пяти, с хриплым голосом и короткой стрижкой, которая пыталась спрятаться в кладовке.

И третий — мужчина постарше, с усталыми глазами и шрамами на шее, которых было явно больше, чем положено волку-одиночке.

Трое. И у всех троих в жилах теперь бурлит кровь Клауса.

А сам Ник, конечно, весь сиял, как новоиспечённый папаша.

— Хочешь сама их покормить? — спросил он лениво, вытирая руки полотенцем, как будто не обращал пару минут назад оборотней в гибридов, а просто разделывал курицу.

— Я сюда не играть в няню пришла, — хмыкнула я, поднимая один из пакетов крови и вкладывая его в руки девушке, лежащей на диване.

Пока тела остывали — мы ждали. Прошёл почти час. Я сидела в старом кресле, пила бурбон (который нашла на кухне) и наблюдала за ними. Они выглядели... мертвыми. Пока — мертвыми.

А потом — оно началось.

Парень — тот, что с порога — первым резко вдохнул. Так резко, будто только что вынырнул из воды, где пробыл с грузом на ногах. Его глаза распахнулись. Желтые. Дикие. Искавшие что-то — воздух, смысл, кого-то. Он попытался встать, но его ноги не слушались. Он заскреб пальцами по полу, глядя на нас.

— Что... что вы сделали? — прохрипел он.

Я подалась вперёд, склонилась к нему чуть ближе и подала пакет крови, в который он тут же вцепился.

— Поздравляю, ты теперь уникален. Полуволк, полувампир. Ну и, конечно, полностью... собственность вот этого красавчика, — кивнула я на Клауса, который, разумеется, стоял в проёме двери, сложив руки за спиной, и выглядел так, будто оркестр должен заиграть в его честь.

Парень посмотрел на него. И взгляд его изменился.

Я видела этот взгляд раньше. В старые времена. Когда обращённые впервые видели того, кто подарил им вторую жизнь. Это не было обычное «спасибо».

Это была преданность. Почти религиозная. Только вот, у вампиров это редко проявлялось, но как я помню по сериалу, каждый гибрид предан Клаусу. Пока всё не испортил... Тайлер.

— Мой... создатель, — прошептал он, и чуть ли не пополз к Клаусу на четвереньках, словно пес, которого давно били, а теперь кинули кусок мяса.

— Господи, — выдохнула я. — Он в тебя влюбился. Вот только этого нам не хватало.

— Он понимает своё место, — усмехнулся Клаус. — Вот и всё.

Почти сразу вскрикнула девушка. Она резко села, задыхаясь, волосы прилипли к лицу, глаза бешеные. И нащупав в руках пакет крови тут же вцепилась в него.

А потом — и мужчина. Медленно, с трудом, но с тем же выражением.

Покорность. Страх. Голод. И восторг.

Я откинулась в кресле, закинула ногу на ногу.

— Это даже впечатляюще, чем я думала. Хоть от части и мерзко, — пробормотала я. — У тебя будет армия. И каждый из них будет видеть в тебе не просто лидера. А бога.

— Так и должно быть, — Клаус повернулся ко мне, в глазах — азарт. Живой. Опасный.

— И что ты с ними сделаешь? — лениво поинтересовалась я, глядя, как девушка лижет кровь с пола с каким-то безумным наслаждением. — Пошлёшь на Мистик Фолс? Или сразу порабощать мир?

— Сначала — соберем армию. Потом — посмотрим.

— Начни с моего списка, — я усмехнулась. — Некоторые меня раздражают уже двести лет.

А кто-то уже тысячу лет...

Клаус усмехнулся.

— Будет сделано, любовь моя.

Я встала, бросила последний взгляд на троицу новообращённых и пошла обратно в особняк.

***

Как только мы убедились, спустя неделю, что всё идёт гладко — гибриды успешно обращаются, Елена не пытается сбежать или воткнуть кому-нибудь кол в спину, — мы наконец-то перешли к самому главному.

— Мы должны разбудить наших братьев и Бекку, — сказала я твёрдо, сидя в своём кабинете за рабочим столом. Скрестила руки на груди, глядя на каждого в комнате.

Кабинет был полутемным, только настольная лампа отбрасывала золотистый свет на груду бумаг, старинные книги и несколько пустых бокалов. Атмосфера напряжения висела в воздухе гуще, чем пыль на старых фолиантах.

— Они будут только мешать, — вздохнул Клаус, откинувшись в кресле с видом человека, у которого просто ужасный день, а тут ещё семья требует семейных посиделок.

Он устало провёл рукой по лицу и обвёл нас взглядом, полный раздражения и... может быть, легкого страха.

— Ты обещал, Никлаус, — напомнил Элайджа с той ледяной строгостью, которую он использовал исключительно в особо важных случаях. Он сидел с идеальной осанкой, его пальцы сцеплены перед ним, как у судьи, выносящего приговор.

Клаус скривился, будто ему только что предложили пожевать серебряную цепь.

— Нас и так много, — отмахнулся он, обвёл рукой комнату, в которой, помимо нас, уже собралась почти вся команда:

Хенрик сидел, перекинув ногу на ногу, что-то рисовал в блокноте Нади, та сидела у него на подлокотнике, лениво покручивая локон. Кэтрин любовалась собой в зеркальце. Кай играл кубиком, закручивая его телекинезом над ладонью. Энзо стоял у окна с бокалом, как всегда игриво хмурясь. Елена же, на удивление спокойно, листала книгу, явно пытаясь понять хоть что-то из наших обсуждений.

— И этой компании не хватает две занозы в заднице и одного зануды, — фыркнула я, откинувшись в кресле. — Финн, Кол и Бекка могут и раздражать, но они наши. И, как бы ты не пытался, Ник, ты не сможешь вечно держать семью в ящике, как старые игрушки.

Клаус метнул в меня взгляд, от которого в другое время у кого-то бы волосы поседели. Я, разумеется, выдержала. Даже слегка приподняла бровь.

Хочешь поспорить — спорь, но слово ты дал.

Он сжал челюсть, пробормотал что-то себе под нос на грани между ругательством и молитвой, потом потер переносицу, будто вытирая раздражение.

— Ладно, — коротко рявкнул он, резко встал с кресла, тот даже немного качнулся под ним. — Но если они хотя бы начнут ныть — я их обратно в гробы уложу.

— Бекка будет в восторге от таких условий, — хмыкнула я.

— Вы идёте? — бросил Клаус, и направился к двери.

Я переглянулась с Элайджей, в его взгляде было одобрение и лёгкая усмешка. Без слов мы встали и двинулись следом за Клаусом.

— Ну что, идём освобождать семейную психушку, — пробормотала я.

Семейный поход за освобождением братьев и сестры начинался. Чувствую, будет весело.