Ошибка сценариста

Ох, утро началось с типичного Кэтрин: я только вышла из душа, а она уже как ворона на заборе, разложилась на моей кровати, крутит в руках лунный камень и вещает, будто это телемарафон.

— Так, камень у нас есть, ведьма тоже, — протянула она мне артефакт с таким видом, будто передаёт соль за завтраком. — Еретик же считается ведьмой? Подойдёт для ритуала?

— Ну, он и варит, и жарит, и пыль магическую собирает, — пожала я плечами, вытирая волосы. — В любом случае, если что, у Клауса там своя ведьма на привязи. С сертификатом ISO и без вкуса к побегам.

Кэтрин уселась на край кровати, покачивая ногой, как школьница перед контрольной.

— Если Мейсон мёртв, ты же уже обратила Тайлера?

— Не обратила, но активировала проклятие, — кивнула она, будто речь идёт о поливе фикуса. — Пощекотала нервы, так сказать.

— Мило, — вздохнула я, надевая белое платье. — В любом случае, парочка оборотней вроде приедет в город, если что — выкрадем. Кай их запер в подвале. Они ещё не знают, но это их all-inclusive в мире страданий.

Кэтрин вопросительно приподняла бровь:

— Ты точно хочешь, чтобы Клаус снял проклятие?

— Ну мы же обе хотим свободы, справедливый обмен, — пожала я плечами, застёгивая ремешки босоножек. — Может, тебя он не особо искал, но меня...

— Пф, меня он не искал, потому что всё его внимание — ты, — хмыкнула она, словно обсуждаем не древнего убийцу, а парня с Тиндера.

— Это звучит... максимально неправильно, — поморщилась я. — Спасибо, что испортила мне день, Катя.

— Ну не брат же он тебе по крови, — закатила глаза Кэтрин. — Так что снимай моральный корсет и не прикидывайся святой.

— Да что ты говоришь, доктор Фрейд на минималках, — отмахнулась я. — Кстати, Хенрику пока ничего не говорила.

— Почему?

— Потому что хочу сначала собрать всю семейку Майклсон за одним столом без угроз расчленения. А потом уже буду рассказывать кто кому кто и с кем на ком стоял Клаус, — надела босоножки и направилась к выходу, завязывая низкий хвост.

— Удачи в шпионаже, блондиночка, — крикнула мне в спину Кэтрин.

— Скажи ещё «бон вуаяж», Мата Хари недоделанная, — бросила я, хлопнув дверью.

И пошла с выражением лица «убью, если будет скучно».

***

Ох, ну вот она я — с особой важной миссией... разведка боем, как говорится. Решила всё-таки наведаться в пансион Сальваторе. Но с моим талантом к навигации — эта операция началась с позора. Я даже не знала, где он находится!

Так что, по старой доброй традиции, пришлось выйти на охоту: первой жертвой стала Елена. Ну а кто ещё? Нашла её по пути провальных поисков. Внушила ей подвезти меня — как заботливая сестра, только с уровнем агрессии как у Ребекки, у которой отняли лук для пыток.

И вот что меня поразило: девочка вчера потеряла ожерелье с вербеной, почему не пьет её? Мало ли. Может, они в Мистик Фоллс на вербену просто аллергики? Или думают, что вербена — это название спа-салона?

В общем, приехали мы к пансиону. Я активировала маскирующее заклинание кольца — спасибо, магия, ты моя социальная дистанция, и пошла за Еленой как тень. Только без нытья и слёз, в отличие от её привычной спутницы — драмы.

Открыл нам Деймон. И вот тут я наконец разглядела его при свете солнца, а не через призму «страстей-мордастей», которые они плетут.

Ну серьёзно? В этой вселенной все как будто прошли кастинг от самого дьявола на «внешность на 10/10, мозг опционален». Не мужчина, а глянцевая обложка с бонусом в виде сарказма. Понятно, почему школьницы текут, а взрослые дамы думают, что он «плохой мальчик, которого я точно перевоспитаю».

Но, слава древним, меня он ничем не зацепил.

Типичный альфа-самец с проблемами привязанности и глупой ухмылкой. Такому, как говорится, только шлёпни по носу и скажи: «Фу. На место».

А я? А я всё ещё под заклятием и наблюдаю как тень с дипломом по пассивной агрессии. Весьма удобно, когда тебя никто не видит, а ты можешь судить всех — почти как быть бабкой на лавке, только моложе и с клыками.

Ах, классика — званый вечер в пансионе Сальваторе. Сценарий простой: все в сборе, драмы навалом, здравого смысла — дефицит. Вошли в гостиную, расселись как в дешёвой театральной постановке: Елена — на диванчике вся в образе «жертвы судьбы», Стефан — в кресле слева с лицом «я всё ещё не псих», Деймон — справа стоит, будто он тут на подработке вышибалой. А ещё, сюрприз-сюрприз — Роза! Моя любимая трагедия в четырёх актах.

Она ходит перед Еленой туда-сюда, словно метит территорию, и бормочет:

— ...Я знаю, что Клаус существует...

Ну конечно он существует, Розочка. Мы все от него бегаем со времён, когда интернет был мифом, а мужчины носили парики. Я аж фыркнула, крутя в руках декоративную шкатулку на тумбе у выхода. Красивая вещь, кстати. Такая «в духе вашего прабабушкиного проклятия». Возможно, она её и наложила.

— Кто он? — Елена, как всегда, в своём репертуаре: с тем же тоном, каким девочки на вписке спрашивают: «А это точно безалкогольное?»

— Один из первых вампиров. Легенда, — туманно вещает Деймон, видимо, надеясь на «Оскар за драму в одном предложении».

— Маньяк. Ходячий апокалипсис с комплексом бога, — добавила я, аккуратно пряча шкатулку в свою волшебную сумочку. Да, невидимость — это не только способ шпионить, но и очень удобный шопинг без очередей и кассы. Вот так и воруем у этих идиотов, которые даже не замечают парящей шкатулки в воздухе.

— Один из первого поколения вампиров, — повторяет Стефан как попугай, которому забыли выключить реплей.

— Как Элайджа? — опять вмешивается Елена, делая вид, что следит за сюжетом.

И тут врывается Роза со своими репликами:

— Нет. Элайджа — это пасхальный кролик по сравнению с Клаусом...

Я чуть воздухом не подавилась.

— Ну не сказала бы. Когда Элайджа включает «режим благородного убийцы», страшно всем. Даже мне, — пробормотала я, поудобнее устраиваясь на перилах.

Невидимой быть — удовольствие: и поржать можно, и унести семейную реликвию, и комментировать, как бабка на лавке. Только стильней. И с макияжем за две зарплаты.

— Как известно, Клаус самый старый, — сказал Стефан с видом преподавателя истории, у которого только что забрали методичку.

— Ой, не надо вот этой чепухи, — скривилась я, подходя ближе, хоть и знала, что меня не видно. — Самый старый был Майкл. И по характеру, и по маразму. А теперь из коллекции древностей остались Эстер и Финн — набор «мама и тухлый борщ». Клаус? Пфф, он просто древний парень с манией величия и комплексом Зевса.

— То есть самый старый вампир в мире охотится за мной? — спросила Елена, так скептически, будто ей предложили гелевую маску для лица за 3 доллара.

— Да.

— Нет. — хором ответили Роза и Деймон, как будто готовились к школьному спектаклю, но не смогли договориться, кто кого играет.

— Не за одной тобой, наивная ты голова с шелковыми волосами, — фыркнула я. — Он охотится за каждым, кто не согласен с его королевской попой.

Роза, как обычно, пошла в режим «баллада о том, как страшно жить»:

— Клаус существует. Он не сдается. Всего, чего он хочет — он добивается. И если ты не боишься Клауса — ты идиот.

— Угу, особенно если ты его сестра, — пробормотала я. — Уже боюсь, аж сандалии подрагивают.

Но тут, конечно, начинается сплетня века:

— Хотя... есть кое-что, чего он не смог получить, — загадочно сказала Роза, будто в следующую секунду достанет фонарик и начнёт рассказывать у костра.

Все, включая меня, повернулись к ней, как будто она объявила, что знает код от сейфа.

— И что такого этот великий и ужасный не смог получить? — спросил Деймон с ухмылкой, как будто собирался сейчас блеснуть остроумием. Не вышло.

— Не что, а кто, — драматично поправила его Роза, будто пересказывала фанфик вслух. — Я слышала, пять веков назад, ещё до побега Катерины Петровой, Клаус искал девушку-вампира. И её спутника.

— Ага, и звали их Калли и Хенрик. Только вместо того, чтобы пойматься, мы развлекались тем, что ломали планы первородным как бабки хрустящие сухарики, — я скрестила руки на груди и покосилась на Стефана. — Чего смотришь? Надеешься обменять нас на Елену? А вот фиг тебе. Я вас первее сдам, с лентами и красивой надписью «с любовью от семейки психов».

— Кто они? — невинно спросил Стефан, в то время как в моей голове уже звучала тревожная музыка.

— Я не знаю, кто они... — Роза на секунду замерла, как будто готовилась объявить победителя «Мистик Фолс готик-года». — ...но говорили, что за ними охотились. Только вот, почти никто не вернулся обратно к Клаусу.

— Ну, конечно, не вернулись. Потому что у меня настроение было — «убей или убеги». А угадайте, что я выбрала? — усмехнулась я, ковыряясь в шкатулке с серебром.

— Она тоже первородная? — вдруг подала голос Елена, и я от удивления чуть не уронила серебряную серьгу.

— Ну надо же, у тебя включился мозг! Кто-нибудь, дайте этой девочке медаль, пока она снова не перепутала вербену с витаминкой, — хмыкнула я и покачала головой.

— Скорее всего, просто подстилка, — фыркнул Деймон, и вот тут моё терпение сгорело как вампир без кольца на пляже Майами.

Я схватила первую попавшуюся под руку вещь — подушку. Ну, не кинжал же, хотя... очень хотелось. С силой швырнула её в Деймона, и она эффектно врезалась ему прямо в затылок.

— Кто это кинул?! — завозмущался он, оборачиваясь. — Роза, ты?!

— Сам ты подстилка, кожаный мачо из дешёвой лавки! И если ещё раз ляпнешь что-то подобное, следующая будет не подушка, а табуретка! — процедила я, злясь так, что заклинание невидимости едва не начало сбоить.

— Это призраки! — пискнула Роза, а я только фыркнула и гордо направилась к камину.

О да, в этом доме появился новый призрак. С характером.

«Какая я подстилка?! — передразнила я с интонацией недовольной примадонны, проходясь по гостиной так, будто это был мой личный подиум. — Я? Подстилка?»

Да я просто не желала ввязываться в цирк под названием «семейка Майклсонов: драма на крови». Хотя, признаюсь, этот цирк — мой родной, с билетом первого ряда. Но я отдалилась, а то между «убей-обними-верни-ненавижу» мозг начинал плавиться.

— Я та, кто построила бизнес с нуля! — махнула я рукой так, как будто только что подала заявку на Forbes. — Та, кто вытащила пару брендов из грязи в графику и помогла им взлететь, пока вы тут занимались вампирскими «спасем-девственницу» — проектами!

Коко Шанель?

Боже, да я провела с ней столько ночей за бокалом шампанского, слушая, как она проклинала корсеты и мечтала об элегантной свободе. Серьёзно, её знаменитая фраза «роскошь — это не то, что бросается в глаза, а то, что запоминается» — это после нашего третьего спора о драгоценностях!

Донателла Версаче?

Ах, Донна... С ней мы когда-то чуть не запустили линию вечерних платьев для вампиров. Пафосно, да? Но идея, между прочим, была шикарной. Пока не вмешался один охотник, который вечно портил наши показы своей арбалетной эстетикой.

Кристиан Диор, Ив Сен-Лоран?

Я не просто знала их. Я вдохновляла их. Прямо и косвенно. Кто, вы думаете, подсказал Диору, что женский силуэт можно не только стягивать, но и подчёркивать мягко? И кто первым надевал брюки на светские вечера задолго до Сен-Лорана? Ага. Я.

— Я та, кто поддерживал начинающих, кто выкупал стартапы, когда они ещё даже не были модными словами, кто вёл за руку гениальных, пока мир их не замечал! — уже почти кричала я, ощущая, как мои каблуки цокают по полу под музыку собственного гнева.

— И, между прочим, — я повернулась резко к стене, за которой маячила троица неудачников — когда вы все ещё дрались за луну, кровь и девчонок, я строила империю.

Так что если я и подстилка — то разве что атласная, с вышивкой из бриллиантов и ценой в несколько человеческих жизней.

А я тем временем, уютно развалившись в кресле с бокалом бурбона, следила за тем, как Стефан и Елена сваливают в школу. Ну, конечно. У кого-то «важные дела» — спасение мира и школьные обеды, а у кого-то — настоящий стратегический план по вмешательству в одну из самых иконичных сцен сериала.

«Тысячу лет ради «сцены с монетками», Люда, ты в своём уме?» — вот что вы, наверное, сейчас думаете.

А я отвечу: ещё как!

Да, у кого-то за тысячу лет появляются цели вроде «обрести покой», «найти любовь», «завладеть миром» — скука смертная. А у меня? У меня — кинематографический перфекционизм. Сцена с монетками была жемчужиной сценарной работы. Я, простите, за это кровью платила. Ну ладно, не кровью. Но временем, нервами и кучей испорченного пергамента уж точно.

Я до сих пор помню, как в каком-то арабском поселении, в середине XII века, я на коленке пыталась изобразить «$» на окаменевшем клочке папируса, пока меня не прогнали за ведьмовство. А как я в Париже XVIII века воровала бумагу из типографии, чтобы снова переписать свой список сцен из сериала? Мадам, подавай ещё чернил и чистый лист, у меня тут будущее писать надо!

Сначала был один клочок пергамента. Потом второй. Потом ещё. Я переписывала этот «сценарий памяти», как древние монахи свои хроники. Каждый раз, когда чернила выцветали — а они выцветали, чёрт бы их побрал — я переписывала всё заново. Иногда с иллюстрациями. Иногда с ругательствами в адрес особо бесячих персонажей.

Иногда с пометками типа:

«Может не убивать Деймона сразу?»

И потом рядом — «Да нет, точно убить.» Спойлер: возвращает во времени.

И вот теперь, в 2009 году, я сижу с блокнотом из чёрной кожи с золотым тиснением — подарок от Версаче, между прочим, — и смотрю, не затекли ли страницы. Потому что если я упущу момент, когда Элайджа эффектно кидает в кафе этими чертовыми монетками... я себе этого не прощу. И, клянусь гробом Финна, я не собиралась просто стоять в сторонке, пока мой благородный братец устраивает своё театральное «монеточное» дефиле. О, нет. Я пришла мешать.

Подумаешь, кто-то пишет мемуары. А у меня — фанфик длиною в тысячу лет. И это, между прочим, эпос! С бурбоном, с кровью, с поетками, и обязательной пометкой на полях:

«Сцена с монетками — НЕ ПРОПУСТИТЬ!!!»

Пока Деймон и Роза обсуждали свой таинственный квест на минималках в духе «мы знаем чувака, который знает другого чувака, который когда-то слышал о Клаусе», я поспешила за ними, как тень, как злой голос рассудка... или просто как невидимая ведьма-первородная с жаждой драматичного вмешательства.

⠀

— Э? А как же я?! — возмутилась я, скороговоркой шепча заклинание усиления маскировки, и прыгнула в салон джипа прямо через заднюю дверь, пока Роза отвлекалась на сигнализацию.

Усадилась по центру на заднем сидении, скрестив ноги и хлопая ресницами — ну, для антуража. Меня, конечно, никто не видел. Но зато я себя видела. И выглядела я шикарно.

⠀

И пока они ехали, болтая ни о чём и пытаясь звучать зловеще, я вытянула из своей чудо-сумочки мешочек с монетками. Ах, да... моя прелесть.

Сумочка, зачарованная Каем, — это не просто аксессуар, а произведение ведьмовской инженерии. Бездонная. С амортизацией. С самовосстановлением ткани. И — внимание — с системой сортировки по категориям! Я могу найти там всё, от колышков до гранат, не поднимая хаоса. Или, скажем, бурбон рядом с глянцевым журналом Vogue за 1952 год. Удобно, правда?

⠀

— Хе-хе, — захихикала я, пересчитывая звонкие серебристые монетки, которые буквально вчера «позаимствовала» в Мистик Гриль.

(Они ж там всё равно официантам мелочью расплачиваются. Пусть теперь попробуют дать сдачу пятицентовыми...)

— Одна... две... три... — бормотала я, пока пальцы скользили по прохладному металлу.

У каждой монетки своя сцена. У каждой — место в моей импровизированной хронике великого вмешательства. Потому что если Элайджа устраивает драму, то я — спектакль с антрактом и закусками.

А пока едем — я сижу, как лорд в невидимости, ноги на сиденье, спиной облокотилась о дверь, и думаю:

«Элайджик, милый, ты даже не представляешь, что тебя ждёт. К тебе едет не только древняя вампирша с багровым декольте, но и первородная сестра-обламывательница пафоса с сотней монет в сумочке и вечной жаждой драмы.»

Путешествие только начинается.

***

Когда мы наконец добрались до того самого, воняющего кофе и сыром, кафе, Роза повела Деймона через какой-то задрипанный служебный вход. А я — с истинно королевской грацией — шагнула в зал, полюбоваться обстановкой. Стены светлые, мебель из Икеи и музыка из колонок такая, будто кто-то пытается воскресить мёртвого кота при помощи акустической гитары. Местный бариста за барной стойкой выглядел так, будто продавал душу за доплату за переработку.

Я отвернулась от болтовни вампирской парочки и подошла к центру кафе, скрестив руки на груди и поигрывая пальцами. Снаружи уныло бренчал гитарист — прямо «творец страданий» 80-го уровня. Я уже хотела швырнуть в него монеткой, чтоб замолчал, но вдруг...

Вот он. Мой пафосный братец.

Элайджа появился на тротуаре, как тень из рекламного ролика Armani Code. Всё как надо: костюм, невозмутимое лицо, чеканная походка. Подошёл к музыканту и... бросил в чехол стодолларовую купюру. Щедрый. Как всегда. На показ. А потом элегантно зачерпнул пригоршню мелочи и стал сыпать монетки из ладони в ладонь. Он будто ждал сигнала от небес, но не знал, что сигнал уже пришёл. В виде меня.

Я, не теряя ни секунды, зачерпнула из своей магической Mary Poppins-сумочки целый кулак монеток, ловко отзеркалила его позу — и тоже начала пересыпать их сквозь пальцы, как будто устраивала конкурс «у кого монеты звучат пафоснее».

В этот момент я услышала, как Слейтер, нервно перегоняя воздух, говорит Деймону:

— Ты думаешь, я буду помогать тебе с планом, который разозлит первородного?!

А вот и сигнал.

Элайджа поднял руку, готовясь к фирменному жесту «монеткой в окно», но я — КОРОЛЕВА ДРАМЫ И ПОДЛИВА — метнула свою пригоршню первой.

И не просто метнула, а со всей древней яростью тысячи лет жизни и недель без кофеина.

Монетки со свистом разнесли окно кафе к чертям собачьим, и вместе с осколками стекла в зал влетел ветер, звон, паника, и ощущение, что это уже не мистика, а рок-опера с бюджетом от Netflix.

Люди начали орать. Кто-то уронил латте. Девушка с макбуком в панике спасала Wi-Fi. А вампиры — ах, бедные солнечные детишки — бросились врассыпную, как тараканы после света.

Роза и Деймон кинулись из кафе, а я, стоя посреди зала в невидимости, вытирала слёзы от хохота. Элайджа, теперь с осколком стекла, воткнувшимся прямо в лоб, посмотрел на меня (ну, примерно в мою сторону, интуиция у него на меня точная), с самым выразительным «серьёзно?» на лице.

Он молча вытащил осколок, поправил лацкан пиджака, уже порванного и продырявленного монетами, и... просто тяжело вздохнул, как отец, у которого дочь в очередной раз устроила армагеддон на дне рождения.

А я... Я просто хлопала в ладоши, наслаждаясь видом.

— Пафос отменяется, Элайджик, шоу украдено! — прошептала я. — Apparuit, — выдохнула я, и на секунду всё вокруг словно замерло. Заклинание рассеяло завесу невидимости, и я, как королева бала в самый драматичный момент, появилась прямо посреди улицы.

Элайджа, стоявший через дорогу от кафе, как всегда — с идеальной осанкой и лицом «я пережил все войны, не делай глупостей», резко вскинул голову. Его глаза расширились, но он, как истинный первородный, не дернулся. Даже бровью. Ну почти.

Я мило склонила голову на бок, как пушистая змейка с хорошим маникюром, и за секунду оказалась у него за спиной.

Тук-тук.

— Угадай, кто? — пропела я, постучав пальцем по его плечу, как будто собиралась сыграть в догонялки.

Он развернулся мгновенно. Почти с треском воздуха. И как в рекламе духов — взгляд, ветер, напряжение и... узнавание.

— Сестра? — голос его был тихим, с таким выражением, будто я призрак прошлого. Хотя... по факту, это и было правдой.

— Ты бы видел своё лицо, братец, — прыснула я со смеху, расправляя руки. — Ну что, обнимемся или ты всё ещё притворяешься надменным как твой галстук?

Он стоял столбом. Видимо, мозг пытался синхронизироваться с происходящим. А я, не дожидаясь разрешения, просто навалилась на него с обнимашками. Ну в пределах приличий — не хватало ещё, чтобы решил, что я ему там кол в спину втыкаю.

На удивление, он обнял меня в ответ. На секунду, а потом... как будто забыл, что он «самый сдержанный Майклсон». Он просто держал меня в объятиях, будто боялся, что снова исчезну. Мило, конечно. Но давай без слёз.

— Ты решила всё же вернуться? — выдохнул он, спустя минут пять «семейного тепла», аккуратно отстраняясь, будто я могла взорваться.

— Не надолго, скорее всего, — пожала я плечами. — Но да. Вернулась. Время вычищать шкафы с тайнами.

Его лицо мгновенно помрачнело. И не просто грустью. Настоящей усталостью. Такой, что даже его галантность пошатнулась.

— Только возвращаться не к кому, — мрачно произнёс он. — Клаус... заколол семью и... утопил их. В океане.

Ох, ну конечно. Типичный Клаус. Вместо того чтобы вести семейную терапию — топит родню. Какой креатив.

— Он так сказал? — я приподняла бровь, и если бы был под рукой бокал вина — тут бы идеально вошёл глоток.

Элайджа кивнул, будто эта тема жгла изнутри.

Я хмыкнула.

— Тогда обрадую тебя: гробы не тонут. Проверено на собственном опыте. Пятьсот лет назад я уже пыталась их утопить в озере — думала, избавлюсь от напоминаний о семейке. Но нет, они всплыли как пробки. Ещё и воняли.

Элайджа сощурился, и в его взгляде вспыхнуло узнавание.

— Я так и знал, что это была ты, — пробормотал он, вспоминая, как тогда два гроба с Финном и Колом нашли на пороге мокрые, с вытащенными кинжалами и запахом болот.

— Ну... не важно. Сейчас не о гробах, а о живых, — хлопнула я его по груди (аккуратно, конечно, чтобы не сорвать никакую древнюю печать ненароком) и махнула в сторону улицы. — Пошли, Элайджик. У нас с тобой разговор. Мне есть что тебе рассказать... И кое-кого обсудить. Например, почему наш милый брат всю жизнь знал, что мы не родные, но так удобно «забыл» упомянуть это мне?

— Клаус... — начал он, но я уже шагала вперёд, оставляя его догонять.

— Только не начинай «он был запутанным» и прочее. Запутанным был его мозг, когда он подумал, что я не узнаю рано или поздно. Пошли уже. У меня и камень есть, и план. А ещё... — я посмотрела на него через плечо, — пара шокирующих семейных откровений. Так что держи свой благородный зад в тонусе.

Элайджа молча пошёл за мной. А я... Я уже знала, что скоро в этой семье будет весело. Очень весело.

***

Элайджа, как всегда идеально ровный, в идеально выглаженной рубашке, вёл свою идеальную машину по не самой идеальной дороге в Мистик Фолс. Пейзаж мелькал за окном, но моя злость была куда живописнее.

— Так ты знал, что я и Клаус вообще не родные по крови брат и сестра? — прошипела я, как кошка, которой наступили на хвост.

Он тяжело вздохнул. Настолько тяжело, что машина чуть не заплакала за него.

— Узнал восемь веков назад, — признался он, не отводя глаз от дороги.

— Восемь веков?! — заорала я так, что ворона за окном упала с ветки. — Мы за это время несколько раз виделись! Ты меня чуть не заколол! Мы пили чай в Париже! ТЫ ДАРИЛ МНЕ КНИГУ СТРИНДБЕРГА! — я уже хваталась за подлокотник как за последний островок здравомыслия.

— Ты всё время убегала, — заметил он и выгнул бровь.

Очень аристократично, между прочим. Будто он в костюме XVIII века на приёме у королевы, а не в машине с психованной вампиршей, которая только что узнала, что вся её жизнь — театральная пьеса без сценария.

— Так бы и сказал: «Калли, ты, конечно, Майклсон, но немножко... кастинг-провал», — всплеснула я руками. — Хотя спасибо, что не в открытую называли бастардом. Хоть что-то.

— А ты как, собственно, узнала об этом? — нахмурился он, краем глаза глядя на меня.

Я пожала плечами, как будто только что рассказала о погоде:

— В двадцатых встретила Майкла. Он мне и проболтался, пока не начал свою тираду про «позор рода» и «испорченные гены». Ну, и я, как любящая дочь, его убила.

И вот тут... СКРРРРРРР!

Элайджа так резко ударил по тормозам, что я подумала: вот оно, моё наказание. Погибну в машине с братом из-за воспоминаний о патриархе-психопате.

— Ты что, права купил, Элайджик?! — возмущённо оглянулась я, вцепившись в ремень безопасности, как в святую воду.

Он, всё ещё в шоке, повернулся ко мне, и глаза его были шире, чем мои шансы выжить в 1492 году.

— Майкл мёртв?

— Да, прах его теперь в баночке с подписями «не открывать» и «опасно для здоровья», — фыркнула я. — Я не думала, что он реально умрёт, если честно. Просто хотела немного поцарапать... а там как-то... спонтанно вышло. Огонь, шок, я, два крика и всё. Прах. Красиво рассыпался, кстати. Пыльный драматизм уровня «Оскара».

Элайджа молчал. Кажется, его моральный компас заклинило.

— Ты не считаешь нужным... предупредить меня, когда убиваешь нашего отца? — процедил он.

— Ты не считал нужным предупредить меня, о моей тайне рождения. Считай, мы квиты, — подмигнула я.

— Ты сумасшедшая, — буркнул он, трогаясь с места.

— Я Майклсон. Это синоним, разве нет?

И пока он крутил руль и молча молился про себя, я откинулась на спинку кресла и вслух добавила:

— Хотя если подумать... теперь я могу Клаусу морду бить официально. Родства-то нет. Никаких моральных ограничений. Какая прелесть.

Элайджа закрыл глаза на секунду. Видимо, мысленно уже списал меня с семейного баланса.

— Ты об этом хотела поговорить? — наконец, спросил Элайджа, голос у него был ровный, но в нем отчетливо проскальзывало: «ты что, издеваешься?»

— Нет... — протянула я и сцепила руки в замок, как будто собралась читать молитву, — может я и немного, ну, скажем так, расстроена тем, что меня держали за дурочку все эти века. Но это... просто фон. Музыкальное сопровождение к нашей настоящей теме.

Я глубоко вдохнула, как будто собиралась нырнуть с аквалангом в бассейн, полный акул:

— Ты хочешь отомстить Клаусу за убийство нашей семейки?

Руль в руках Элайджи предсказуемо затрещал от давления. Он сжал его так, будто собирался вывернуть весь механизм.

— Я хочу убить брата, — хрипло выдал он. Сталь. Лёд. Прямая угроза, завернутая в манеры джентльмена.

«Так, была не была... может и это, долбанная вселенная, пропустит, через мои уста?..»

Я закатила глаза и театрально уронила голову на подголовник:

— Вот только беда... гробы-то никуда не делись, Элайджик. Все на суше. В гробиках. Где-то между «обман» и «ты ему поверил».

«О, получилось!»

Он повернул голову с таким выражением, будто я только что заявила, что воскресила Майкла и дала ему новый кол из белого дуба.

— Ты о чём сейчас? — медленно выдохнул он.

— О том, что он тебе соврал, — я скрестила ноги, глядя в окно. — Если бы ты поговорил с ним не на эмоциях «ах, ты всех убил!», а на холодной логике, может, и услышал бы правду. Хотя... сомневаюсь. Клаус и правда — как плохо написанный сценарий: вечно врёт, драматизирует и орёт не в тему.

— Ты уверена? — нахмурился Элайджа, и в голосе проскользнуло нечто личное, почти... надежда.

Я развернулась к нему и, как актриса на сцене:

— Своей тысячелетней жизнью клянусь, — положила ладонь на грудь. — Если вру, пусть меня собьёт грузовик со святыми иконками.

Он уставился на меня, будто я грозилась призвать ведьму из Анкары для подтверждения слов.

— И честно признаюсь, — продолжила я уже более спокойно, — приехала я в Мистик Фолс вовсе не за воспоминаниями и родством. Я хотела подобрать двойника, запихнуть в подарочную упаковку и отдать Клаусу. Чтобы снял проклятие и отстал от меня. Всё. Простая сделка: ты ему жертву — он тебе покой.

Враньё.

Тишина повисла в салоне машины, как туман. Элайджа не шевелился. Мозг его явно работал на повышенных оборотах.

Минуты три он просто молчал. Ни слова. Только короткое напряжённое дыхание и белые костяшки пальцев на руле.

— Ты правда думала, что он тебя отпустит? — наконец пробормотал он, голос чуть тише, но не менее жёсткий. — Он тебя никогда не отпустит. Никогда. Ты для него — единственное, что он не может контролировать. Это его бесит. Это пугает. Он будет держать тебя рядом, любым способом. До последнего.

Я отвернулась к окну.

— Я знаю... — выдохнула я с насмешкой. — Вот поэтому я и не вернулась в семью раньше. А теперь... теперь просто хочу переиграть всё по-своему.

Элайджа усмехнулся, еле слышно:

— Переиграть Клауса — это амбициозно.

Я подняла бровь и с усмешкой глянула на него:

— Зато стильно. Сцена с монетками в кафе уже показала — эффектный вход у нас в крови.

Он на секунду закрыл глаза.

— Ты не изменилась...

— Ты тоже, Элайджик. Только стал более склонен к драме. Я даже начинаю волноваться: не подменили ли тебя на съёмках.

Он вздохнул и снова сосредоточился на дороге.

А я достала зеркальце и начала поправлять губную помаду. Всё-таки, кто знает, кто нас там встретит... может, и сам Никлаус. А значит — война. Но сначала — макияж.

— Если ты говоришь правду... — медленно начал Элайджа, будто опасался, что я сейчас щёлкну пальцами и исчезну в облаке сарказма и духов от Диор, — ...и наша семья всё ещё в гробах у Никлауса, тогда что ты собираешься делать?

Я на секунду задумалась, словно листаю список дел на неделю: «Завтрак, купить Бурбон, передать двойника, устроить ад Клаусу, не убить Деймона — ну... по ситуации (лучше убить)».

— Ну, — протянула я с видом, будто сейчас раскрою план уровня «Ограбление века». — Лунный камень — в наличии. Двойник — можно сказать, уже в корзине покупок. Оборотень — активирован. И, если что, скоро еще парочка свежих завоет на луну, мой ведьмачёк их уже в подвале записывает как «потенциальные жертвы #1 и #2».

Я чуть наклонилась в его сторону:

— Осталось дождаться самого виновника торжества. А Клаус всегда появляется вовремя... ну, как плохая кожа на лице — обязательно в самый неудобный момент.

Элайджа вздохнул и пожал плечами.

— А ты... ты можешь продолжать свой спектакль с двойником. Ты же вроде хочешь, чтобы она не рыпалась. Так и скажи ей: «Это во благо семьи, ради спасения мира, котят и твоих унылых бойфрендов». Пусть вдохновляется.

Он подозрительно сощурился, глядя на меня:

— Ты так говоришь, будто это всё сценарий...

Я рассмеялась, откидываясь в кресле машины:

— Элайджик, дорогой, вся жизнь — это сцена. Просто у кого-то бюджет побольше, а у кого-то сценарист на каникулах с девятого века.

«А ты знаешь, ты ведь сказал чистую правду. Весь этот мир — один огромный бред сумасшедшего автора, который явно пил, когда писал эту часть (да и вообще весь сериал!). А меня, судя по всему, вписали, чтобы у него случился сердечный приступ. И не один, а целый сезон приступов подряд. Хе-хе.»

Элайджа покачал головой:

— Ты невыносима.

— А ты скучный. Придётся балансировать тебя своим безумием.

— Балансировать? Ты, Калли, как метеорит — ты не балансируешь, ты уничтожаешь всё на пути.

Я широко улыбнулась:

— И не говори, как будто это плохо.

Я сощурилась, как кошка, что только что заметила мышь... или хорошую возможность всё испортить. И медленно, с хищной ухмылкой накрутила локон волос на палец:

— А хочешь сюрприз, братец?

— Мне кажется, сегодня ты меня уже ничем не удивишь, — выдохнул Элайджа с таким видом, будто пережил уже всё: конец света, истерики Клауса, мою эмоциональную нестабильность.

Хотя, судя по тому, как у него резко напряглись плечи — удивить я ещё могла. И собиралась.

— Помнишь Катерину Петрову? — прикусила я губу, как будто собралась признаться в преступлении... и это было именно оно. Только без срока.

Элайджа медленно кивнул, словно каждое упоминание этой фамилии вызывало у него лёгкую аллергию.

— Это я её украла и обратила. Не Тревор, — и с этими словами я сделала вид, будто это просто вторничная новость.

Щёлк! Тормоза взвизгнули, нас чуть не снесло с дороги. И пока Элайджа с лицом «почему я вообще продолжаю общаться с этой женщиной» замирал в осознании, я, не теряя ни секунды, залилась смехом.

— Ты подставила невинного парня... и полностью сорвала планы Клауса... — процедил Элайджа голосом палача, зачитывающего обвинения перед казнью.

— Да ладно тебе, весело же было! — пожала я плечами. — Ну, признай — в твоей скучнейшей жизни это было как вспышка фейерверка посреди ритуала жертвоприношения.

Он даже не улыбнулся. Обидно.

— Тем более, Тревор всё равно бы ей помог. И она бы всё равно сбежала. Просто... я ускорила процесс. — голос стал холоднее. — А Клаус... он заколол Хенрика, помнишь? И мне нужна была месть. Не велика жертва — один двойник ради одного брата.

Элайджа медленно покачал головой, будто пытался стряхнуть с себя остатки веры в мою адекватность.

— Если Клаус узнает... — начал он.

— Мне плевать. — отрезала я, словно ножом по стеклу. — Пусть только попробует открыть рот — я ему вспорю глотку. За Хенрика, Кола, за Ребекку и Финна.

Он возобновил движение, но по его напряженной челюсти было видно, что варится внутри.

— А знаешь, что самое милое? — продолжила я почти шепотом, наклоняясь чуть ближе. — Все эти пять веков... Кэтрин была со мной. Мы жили как сестры. Иногда как враги. Иногда как соседки, которых сблизила ненависть к Клаусу, разумеется.

— Ты ненормальная, — тихо сказал он, качая головой.

«Сегодня, что, день комплиментов от Элайджика? Или я что-то пропустила?»

Я обиженно прижала руку к груди:

— Ну знаешь ли, у нас в семье это наследственное. Или ты думаешь, ты такой один с манией благородства? Мы все — ходячие психотипы, Элайджик. Просто у тебя — ОКР и страсть к галстукам, а у меня — неконтролируемая жажда хаоса и мести.

Он только сильнее вдавил педаль газа.

— Что, хочешь поскорее отвезти меня обратно, пока я не призналась, ещё в чём-то?

Я ухмыльнулась и уставилась в окно.

— Ну что ж, мистик Фолс, держись. Потому что мы возвращаемся. И эта пьеса ещё далека от финала.

***

Мы медленно подкатывали к особняку, и по выражению лица Элайджи казалось, будто он готов вот-вот спросить: «Ты привезла меня в лес, чтобы убить?»

— Ах да, — вспомнила я, лениво потянувшись. — Ты не можешь его увидеть, пока я не разрешу. Маленькие радости для тех, кто играет по моим правилам.

— Заклинание? — нахмурился он, выходя из машины и, как благородный идиот, всё ещё придерживая мне дверь, будто мы приехали на приём к королеве Англии.

— Твой дедовский галантный жест оценен, — заметила я, беря его руку. — Ты можешь войти, Элайджа.

Секунду спустя — вздёрнутые брови, прищур и медленно опускающаяся челюсть. Перед ним раскинулся величественный особняк, двухэтажный, с колоннами цвета кофе с молоком, садом в стиле «я богат и мне скучно», и роскошной кованой калиткой, которая скорее говорила: «Вали отсюда, если не по приглашению», чем «добро пожаловать».

— И это ты называешь «скромным жилищем»? — буркнул Элайджа, пока я, гордо как Хозяйка Тьмы, направлялась к входной двери.

— Скромность — это для тех, у кого нет ни вкуса, ни магии, ни денег, — бросила я, толкнув дверь.

— Кэт, Кай, подойдите, пожалуйста! — гаркнула я вглубь особняка.

Моментально, будто я позвала чаевые, на пороге материализовались Кай и Кэтрин. Один с выражением «я готов к драке», вторая — «я готова к фотосессии», но я заметила, как она напряглась.

Кай уже сканировал Элайджу взглядом, как будто определял его ценник на чёрном рынке.

— Познакомься, Кай. Это мой старший брат Элайджа. Не трогай его. Пока, — добавила я, слегка улыбнувшись, а за спиной раздался шаг первородного, ступившего на порог, будто в чужой замок.

— Это твой...? — осторожно спросил Элайджа, кивнув на Кая.

— Мой кто? — игриво прищурилась я. — Парень? Сын? Оружие массового уничтожения? Ответ, как всегда, многослойен, братец.

— Не могу сказать, что приятно познакомиться, Элижах, но раз Калли притащила тебя сюда, значит, есть план, — скрестил руки Кай и смерил Элайджу тем самым взглядом, которым дети обычно смотрят на овощи на тарелке.

— Кай — еретик. Сифон-вампир. Гремучая смесь, — сказала я, слегка хлопнув его по плечу. — Я нашла его, когда он был ещё подростком с характером как у злой чихуахуа. И, скажем так, воспитала. Нравится это ему или нет.

— Ты меня не «нашла», ты меня похитила, — фыркнул Кай, закатив глаза. — И держала взаперти два года, потому что тебе было скучно.

— О, не надо жалоб — я тебя кормила! И магии учила!

Тем временем Элайджа обернулся и впервые посмотрел на Кэтрин. Та, как актриса с опытом, стояла в пол-оборота, подрагивая ресницами.

— Здравствуй, Катерина, — холодно, будто протокол зачитывает, сказал Элайджа.

— Формальности, Элайджа? Мы же почти семья, — промурлыкала Пирс, закладывая руку на бедро, словно позировала для журнала «Стервы века».

Я уже закатила глаза, проходя в гостиную.

— Кстати, чтобы сразу ввести тебя в курс. Дочь Катерины — Надя — встречается с нашим братом. Хенриком. Пока свадебку не играли, но... — я хлопнула себя по лбу. — ...думаю, он уже заглядывался на витрины с фраками. Скоро дойдёт до ЗАГСа, как пить дать.

Элайджа только сжал челюсти.

— Приятного возвращения домой, братец. В нашем доме, как всегда, полный хаос, семейные интриги и морально нестабильные маги. Почувствуй себя как в старые добрые... проклятые времена.

Мы вошли в гостиную. Я, разумеется, первая — с грацией кошки и настроением пантеры на каблуках. Села на бархатный диванчик, грациозно подогнув ногу и взяв со столика бутылку вина. Открыла её стильно — толкнув пробку внутрь (а не вот это вот «штопором выкрутить», фи) и с видом королевы, которой надоело притворяться приличной, налила себе в бокал. Чуть-чуть. Почти. Ну, почти полный бокал.

Элайджа рухнул рядом, потирая переносицу так, будто у него мигрень не от Клауса, а от меня. Хотя... какая разница, источник один. Семейный. Я покосилась на него краем глаза, а он выглядел так, будто у него в голове крутится Excel-таблица с моими проделками за последние тысячу лет и одна сноска «Невозможно посчитать».

Кэтрин вальяжно уселась в кресло слева, сложив ногу на ногу, изображая из себя «я тут случайно». Но я-то видела, как у неё аж скулы сводит, когда Элайджа рядом. Ах, это напряжение между бывшими: смесь воспоминаний, ненависти и... возможно, лёгкой тоски. Или изжоги.

Кай стоял, смотрел на кресло справа... но потом метнул взгляд на узкое пространство между мной и Элайджиком, и с такой наглой ухмылкой рухнул между нами, как булыжник в пруд — с брызгами и последствиями.

— Где твои манеры, Кай? — спросила я со вздохом драматичной старшей сестры.

— Там же, где твоя совесть. В коме с девятьсот восьмидесятого года. Но не волнуйся, я навещаю её иногда. — ответил Кай, ухмыляясь, хватая вазу с виноградом.

Элайджа скользнул взглядом по комнате, поправляя манжет пиджака, как будто хочет морально выпрямить хоть что-то в этом хаосе.

— Значит, ты всё продумала: лунный камень, двойник, ведьма и оборотень...

— Ну да. Плюс бурбон, список смертников и краденая шкатулка с драгоценностями — для вдохновения. — Подношу бокал к губам. — Я вообще планировала этот цирк как шоу в стиле «всё в одном сезоне». Надеюсь, публика довольна.

— Так каков план? — устало выдохнул Элайджа, не глядя на меня, будто его мозг уже перегружен после всего услышанного. Он сидел на краю дивана с видом старшего брата, который вот-вот начнёт лекцию про «ответственность».

Я томно закатила глаза, вытянув ноги на подлокотник и лениво покрутила бокал в пальцах.

— Мы так давно не виделись, а ты всё о делах, — наигранно обиженно протянула я, уткнувшись подбородком в ладонь. — Ни тебе: «Как ты, сестричка?» или: «Выглядишь шикарно для тысячи лет беготни!» Никакого уважения к старшим... по хаосу.

Элайджа наконец поднял на меня взгляд. В его глазах сверкнула та самая смесь утомлённого недовольства и сдержанной злости, которую я знала — это когда он вот-вот зачитает мораль, но слишком устал, чтобы реально встать и уйти.

— А из-за кого это мы так давно не виделись, м? — спросил он, сжав губы. — Если бы ты не бежала от нас как от чумы, мы бы, возможно, общались чаще.

Пауза.

— И, может быть, даже как нормальная семья.

— Ага, конечно, как нормальная семья, — я громко фыркнула. — трое в гробах, а четвёртый — ты, если что — притворяется, что у него нет нервов, но, видимо, они все на грани срыва.

Я встала, прошлась по комнате, потом обернулась резко, с вызовом в голосе:

— Тебе просто завидно, что я смогла жить своей жизнью, а вы всю тысячу лет ходите за Клаусом как послушные псы. Вы даже слова ему поперёк никогда не говорите. А мне рот не закроешь, ты же знаешь. В моем случае я бы провела в гробу больше времени, чем Финн!

Сделала глоток, допивая бокал до дна.

Элайджа отвёл взгляд. Его пальцы чуть подрагивали, когда он проводил рукой по подбородку, словно сдерживал что-то. Что-то личное. Что-то, что бы выдал любой другой — но только не он.

— Клаус бы не заколол тебя, — наконец выдавил он. Тихо. Почти нежно. Но с этой уставшей ноткой обречённости.

Я усмехнулась — коротко, безрадостно, но с вызовом.

— Откуда ты знаешь? Он не предсказуем, Элайджа. Сегодня — семейные ужины и тосты за бессмертие, завтра — гроб и вечная темнота. Он может тебя обнять, а потом воткнуть клинок между лопаток — и ты ещё извинишься, что испачкал его костюм.

— Вы закончили? — лениво протянул Кай, уже лежал поперек кресла, словно ему скучно на психологическом сеансе, куда он пришёл только за бесплатным кофе.

Я тяжело вздохнула, отбросила волосы с лица и, не поднимая взгляда, произнесла:

— Ладно, — холодно сказала я, будто ледяной занавес упал между нами. — Давай так, Элайджа: мы просто забудем всё, что было до этого.

Пауза, в которой звенела тяжесть сказанного.

— Будет трудно, но постараемся. И просто поможем друг другу: ты вернёшь наших братьев и сестру, а я получу свою свободу.

Элайджа молчал. Его взгляд прожигал меня, как будто хотел вытащить правду крючком. В этом взгляде было всё — и сомнение, и подозрение, и... интерес. Я знала этот взгляд. Он не верил.

— Почему на самом деле ты хочешь помочь Клаусу снять проклятие? — наконец, медленно, с подчеркнутой вежливостью спросил он, будто не хотел спугнуть правду, если она всё же захочет вырваться наружу.

Я застыла. Моментально. Словно замкнуло. Ни тени усмешки, ни драматического вздоха — просто тишина, такая же громкая, как взрыв.

Даже Кай перестал лениться и приподнялся, чувствуя, что сейчас прозвучит нечто настоящее.

Элайджа почувствовал то, что даже Кэтрин — прожжённая лисица — не разглядела за пять веков. Он понял, что моя легендарная фраза «Я просто хочу свободы» — лишь мишура. За ней скрывалось нечто большее. Глубже. Темнее.

Я выдавила горькую усмешку. Такая, что у Кэтрин дрогнула бровь — даже она поняла, что это не та ухмылка, которой я обычно сопровождаю очередную язвительность.

— Я хочу... — Я запнулась. Мой голос дрогнул. Будто что-то, невидимое и гнусное, сжало мне горло изнутри.

Молчание. Только капля вина в бокале дрогнула. — ...испортить кое-чьи планы, — выдохнула я.

Неубедительно? Возможно. Но честно. Настолько, насколько мне это позволяли правила игры.

В мыслях прозвучало почти с отчаянием:

«Хотела сказать, что хочу переписать сценарий. Что не хочу быть пешкой в чужой пьесе. Но, видимо, эта чертова вселенная, или кто там за кулисами, перекрыл мне голос... Но, позволила мне предупредить Элайджика, что семейка не в океане?! Это либо дебилизм, либо, тот кто фильтрует мою речь, сам хотел, чтобы Элайджик знал об этом... жаль, я так и не узнаю, что именно.»

Элайджа прищурился:

— Снова хочешь испортить планы Клаусу? — в голосе было что-то ледяное, слишком спокойное для такого вопроса.

— Не ему, — я покачала головой. Медленно. Словно страх сорваться с края, если дернусь хоть на сантиметр. — Это всё, что я могу сказать.

Он продолжал вглядываться в меня, как в витраж — будто если приглядеться, можно разглядеть, кто же там прячется по ту сторону. Видимо, ничего не нашёл. Или нашёл, но решил не копать глубже.

— Тогда, — он встал, неспешно поправляя пиджак с таким видом, будто собирается заключать сделку на сто миллионов долларов, а не оставлять сестру в её собственном хаосе, — я пойду выполнять свою часть плана. А ты...

Пауза.

— Если всё же решишь поделиться своим — сообщи.

Он вытащил из внутреннего кармана визитку и протянул её. Я прищурилась, взяла, прочитала и громко рассмеялась:

— Элайджа Смит? — хмыкнула я. — Да брось, братец. «Майклсон» тебе идёт больше.

Пауза, и чуть тише:

— Хотя, конечно, с такой фамилией лучше не светиться. Кто знает, вдруг и ты когда-нибудь захочешь жить своей жизнью.

Он не ответил, но угол его губ дрогнул. Почти незаметно. Но я заметила.

Прогресс. Кто знает, может, через пару столетий и обнимемся не по сценарию.

— До встречи, — кивнул он всем сразу.

— Скучать не будем, — протянула Кэтрин, потягиваясь на кресле, будто только что сбросила пару веков нервов с плеч.

А Кай, как обычно, добавил со своей очаровательной невоспитанностью:

— Надеюсь, в следующий раз ты не приведёшь за собой армию братьев-зануд. Мне одной Калли хватает.

И с этими словами Элайджа исчез, оставив за собой легкий ветер и ощущение надвигающейся бури. Всё шло по плану. По моему плану.

Ну, почти.

— Значит тебе не свобода нужна? — с почти детской обидой спросила Кэтрин, скрестив руки на груди и уставившись в меня с укором, будто я разбила её любимую фарфоровую куклу.

Я медленно повернулась к ней на каблуках, развернувшись с драматичным выдохом, как в старом французском фильме.

— Да плевать мне на свободу или на беготню от Клауса, — устало бросила я, подойдя к столику. Взяла бутылку, наполнила бокал до половины, крутанула вино в нём, глядя как оно красиво скользит по стенкам. — В любом случае, если я хочу... кое-что провернуть, мне придётся контактировать с Майклсонами. Нравится мне это или нет.

Я сделала акцент на слове «придётся», как будто оно горчило во рту.

— Звучит так, будто ты не особо против, — подметил Кай, не отрываясь от виноградинки, которую он лениво крутил пальцами. Он наблюдал за мной, как будто пытался просканировать насквозь.

Я хмыкнула.

— Честно? — спросила я и сделала небольшой глоток вина. — Интригует. Что-то давненько я не попадала в хорошие, сочные неприятности. Даже скучно как-то стало.

— Да в твоих глазах прямо черти пляшут, — с усмешкой присвистнула Кэтрин, притворно приподняв брови. — Если честно, я всегда знала, что ты не создана для тишины и уюта.

— О, это только начало, — довольно усмехнулась я, сделав последний глоток из бокала и ставя его с глухим звуком на столик. — Пусть Элайджа делает то, что считает нужным.

Я пошевелила пальцами, будто бы что-то прикидывала в уме.

— А я... подожду до определённого момента. Всё должно случиться в нужной точке — где сцена, свет, кровь, музыка и громкий «ба-бах». Без репетиций.

Подмигнув загадочно — так, что даже у Кэтрин на мгновение дрогнула улыбка, а Кай прищурился, будто поймал скрытый подтекст — я оттолкнулась от дивана, поправила волосы и вышла из комнаты.

Мои каблуки гулко постукивали по полу особняка, оставляя после себя аромат вина, дерзости и надвигающейся катастрофы.

И когда дверь за мной закрылась, Кай лениво протянул:

— Ты уверена, что она не устроит революцию до заката?

— Она? — Кэтрин фыркнула, взяв свой бокал. — Она не устроит революцию. Она напишет её сценарий, раздаст всем роли и подожжёт сцену с фразой «так и было задумано».

***

Элайджа всегда был для меня особенным. В сериале он был кем-то большим, чем просто хорошо прописанный персонаж — он был идеей.

Олицетворением чести, сдержанности, той самой старой благородной закалки, которая, казалось, давно вымерла. Но теперь он не просто образ с экрана. Он — мой брат. Моя кровь. Моя история.

Я уважала его. За то, как он держал слово, за то, как любил свою семью — даже тогда, когда та семья давно уже перестала быть достойной этой любви. Я уважала его за его наивность, за его веру в то, что клятвы склеивают разбитое. Даже если уже ничего не склеивается. Даже если всё давно трещит по швам.

Но... Он предал. Не как враг, нет. А как кто-то, кто считал, что делает правильно. Он хотел отдать меня Клаусу — «на перевоспитание», как я это называю.

Будто я не живая, чувствующая, опасная и очень упрямая, а дикая лошадь, которую можно сломать и поставить в стойло. Тогда клинок, предназначенный для меня, вонзился в Хенрика (до сих пор не знаю, откуда у Клауса взялся клинок подобный усыпить первородного, но для обычного вампира). И хотя я успела спасти младшего, чувство — это ледяное, глухое чувство — осело во мне. Обиды. Отчуждения. Разочарования.

Со временем эта боль не исчезла, нет. Она просто перестала быть ядром. Перестала быть тем, вокруг чего вращаются мои мысли.

Живя вечно, бессмысленно нести в себе обиды, как груз. Особенно если ты знаешь, что впереди — ещё тысячи лет одиночества. Или притворства. Или войны.

Я играю роль. Стервы. Манипуляторши. Той, кому плевать на всех и вся. Хищницы с холодной ухмылкой и острыми когтями.

И вроде я убедила всех — и Клауса, и Элайджу, и даже Кэтрин.

Но в глубине души... Я хотела быть частью семьи (да-да, у меня есть душа). Не просто по крови, не формально. Я хотела знать, что если однажды упаду, кто-то будет рядом. Что, даже если я — тварь, чудовище, предатель, меня всё равно не оттолкнут. Что за меня будут драться. Не потому что обязаны. А потому что любят.

Да, у меня есть Хенрик — моя якорная точка, причина, по которой я не сдалась, когда было особенно тяжело.

У меня есть Кэтрин, которая из союзницы, из игрушки, стала сестрой, которой я не позволю исчезнуть.

Есть Надя — моя маленькая нежная надежда, девушка с глазами Пирс и сердцем, в которое хочется верить.

Есть Энзо — мой личный рыцарь, готовый пойти за мной, зная, что попадёт в неприятности.

Есть Кай — сумасшедший, наглый, невозможный, но мой. Я вытащила его с обочины жизни. Я создала для него место в этом мире.

Но пустота... она не исчезла.

Иногда я думаю, что это не совсем мои чувства.

Что это остатки души той самой Калли, что когда-то жила в этом теле. Может быть, она скучает по ним больше, чем я хочу себе признаться. Может, это её тоска по дому, её дрожащие пальцы тянутся к тем, кого она называла семьёй.

А может, всё куда проще. Я просто... устала.

Тысячу лет я жила в бегах. Меняла имена, города, страны. Пряталась за чужими масками, играла, притворялась. Тысячу лет я пыталась убедить себя, что мне не нужны Майклсоны. Что они слабость.

Но каждый раз, когда слышала имена Майклсонов — сердце сжималось. А когда видела глаза Клауса, в которых читалась тень вины — хотелось выть. От злости, от боли, от...

Ненавижу себя за это!

Я могла бы вернуться раньше. Могла бы простить. Могла бы... попросить прощения. Но упрямство — это ведь не просто черта. Это щит. Это броня, которую я носила с прежней жизни. И пока она на мне — я неуязвима. Только вот внутри — всё равно пусто.

И в эту пустоту я продолжаю играть свою роль. Хищница, стерва, манипулятор. Только вот иногда, когда никто не видит, я позволяю себе сесть в одиночестве и просто... быть Калли, а не Людмилой. Той, что скучает. Той, что всё ещё хочет вернуться в семью.

Даже если она знает — семью такой, как она, не всегда ждут обратно.

К Клаусу у меня всегда были... сложные чувства. Не такие, как к Элайдже. С Элайджей всё просто — благородный, предсказуемый, как добротная книга в кожаном переплёте, которую ты уже читала, но всё равно тянешься перечитать.

А Ник... он как бутылка абсента — опасен, терпок и вызывает галлюцинации.

Я звала его по-разному.

Иногда — Ник, в особенно откровенные минуты, когда пыталась достучаться до того, что осталось в нём от человека.

Но чаще — Клаус. Чётко, сухо, с холодом в голосе. Как будто этим одним словом я пыталась напомнить ему: я не вернусь.

«Веду себя, как маленькая...» — Мелькали мысли эту тысячу лет.

И только в моменты, когда он становился почти прежним — не монстром, не гибридом, не тираном, а тем парнем, который таскал мне полевые цветы — я позволяла себе Ник.

Я была уверена, что он просто... ну, хочет вернуть младшую сестру.

И только спустя девять веков, когда Майкл признался, что Клаус знал о нашей не-кровной связи с самого начала...

Всё стало на свои места.

Эти подарки, эти взгляды, его раздражённость, когда я разговаривала с кем-то другим...

Это были не жесты заботы, это была попытка... ухаживания. А мне, оказывается, нужно было целых девять веков, чтобы до этого догадаться...

Если бы я знала это тогда — тысячу лет назад, когда ещё могла хоть что-то воспринимать всерьёз, я бы прямо ответила:

— Ни квартиры, ни дома, ни титула, ни денег. Что ты можешь мне дать как мужчина?

И я знаю, он бы улыбнулся своей полуулыбкой и, наверное, сказал что-нибудь пафосное.

— Свою любовь.

На что я, разумеется, скривилась бы и, закатив глаза, бросила бы:

— Не думаю, что ты будешь меня любить тысячу лет.

Хотя, как ни странно... Он любит. Ищет. Следит. Разрушает полмира в попытке вернуть. Не сестру. А меня — как женщину. Его первую любовь? Кто знает. Но почему-то я не сомневаюсь.

Я не умею любить так, как это делают другие. Ни клятв, ни вечных криков под луной.

Интрижки? Конечно. Бывали. Увлечения? Иногда. Но влюблённость? Нет. Это как-то не моё. Слишком человечно (я, даже будучи человеком, никогда не влюблялась!).

И всё же... Мы оба продолжаем свою игру. Он — притворяясь, что хочет вернуть сестру. Я — что верю в это.

Но в глубине души я знаю: когда он явится в Мистик Фолс...

Это будет не финал. Это будет новый акт. Опаснее, чем предыдущий.

Я помню...

Я до сих пор помню то письмо, оставленное Клаусом на простынях в моей спальне в храме.

Да-да, в том самом храме в Италии, где меня столетия назад почитали за святую. Белые колонны, витражи с моим лицом, свечи, что никогда не тухли. И один падре, которому я однажды спасла жизнь — совершенно случайно, но он потом полжизни слагал обо мне легенды. Люди приходили к моему алтарю, молились, целовали воздух, в котором я сидела с бокалом вина и саркастичной ухмылкой.

Но не важно.

Письмо было коротким, но будто выжгло мне грудную клетку.

«Калли, моя милая, Калли...

Я не понимаю твоих порывов избегать нашу семью. Ещё когда мы были людьми, мы всегда были все вместе.

Ты так любила плести венки и надевать мне на голову, прыгать через костёр, смотря с вызовом в мои глаза... ухаживала за мной, когда я болел. Ты всегда была рядом.

Ты так светилась тогда...

Но в последний раз, когда мы встретились, ты смотрела на меня будто я чужой.

Будто не помнишь ничего из того времени...

Если ты когда-нибудь вернёшься и найдёшь это письмо — знай, мы всегда будем ждать тебя.

Твой, Ник.»

Я сидела с этим письмом на руках в одиночестве, среди мрамора и теней, пока за окнами пела Италия. И была в ярости. Потому что не могла понять — это он врёт, или... это не моя память?

Именно. Не моя. Не потому что я её утратила. А потому что я — не та Калли, о которой он писал. Я Людмила Сергеевна Ломоносова. Тело — её. Душа — моя.

Это она плела венки, смеялась, касалась его лба, когда он был в жару.

Это она прыгала через костры, глядя в его глаза так, будто у них вся жизнь впереди. Это она была той, кого он знал, помнил, обожал, искал тысячу лет.

А я... Я лишь пришла позже. Заняла чужое тело, как гостиничный номер.

И когда читала это письмо, я слышала эхо чужой жизни — и почему-то всё равно чувствовала боль. Чужую боль. Свою боль. Их боль. Одновременно.

Мне хотелось разорвать письмо. Сжечь. Выцарапать эти строки из памяти.

Но вместо этого я каждый раз кладу его обратно в ларец. Никогда не перечитываю, но всегда знаю, где оно лежит.

«Ненавижу...»

***

Когда я выхожу из душа, в ванной ещё витает пар, а на зеркале отпечаталось моё отражение с размытыми чертами — как будто сама реальность не до конца верит, что я вернулась.

На полке — стакан с бурбоном и наспех брошенное полотенце. Я лишь вытираю ладони, проводя ими по влажным бёдрам, и уже собираюсь вернуться в спальню, когда резкий трель телефона разрывает тишину, словно выстрел.

— Да, Элайджик, — лениво мурлычу я, подхватывая телефон с прикроватной тумбочки. Ставлю на громкую и сажусь на край постели, чуть покачивая ногой в воздухе.

— Ты можешь перестать меня так называть? — тут же следует его усталый, сквозь зубы сжатый голос.

Я поджимаю губы, играя удивлённую дурочку, и протягиваю фальшиво-невинно:

— О чём ты, Элайджик?

На том конце трубки слышен глухой, обречённый вздох, такой громкий, что будто слышу, как он упёрся ладонью в переносицу.

— Я заключил сделку с Еленой. Хотел сообщить, чтобы ты знала. И да, — продолжает он чуть более напряжённо, — слышал, в город приехали оборотни. Если правильно помню, они тебе были нужны.

— О, спасибочки, как раз вовремя, — хмыкаю я, уже подхожу к шкафу, распахиваю дверцы. — Сегодня значит у нас охота на блохастых. У-у, счастье привалило.

Постукиваю пальцем по подбородку, разглядывая вешалки, будто выбираю не одежду, а способ убийства. Взгляд цепляется за голубой спортивный костюм, удобный и не жалко испачкать. Именно то, что нужно для ночных вылазок в лес и поохоты на тех, кто воет на луну.

— Кстати... — добавляю я, расстёгивая кофту костюма, — не хочешь завтра встретиться? Пообедаем, поговорим, поплачем о былом, пострадаем по семейным ценностям, — ну ты понял... Наверстаем упущенное, — заканчиваю уже серьёзнее, бросив взгляд в зеркало. В отражении — всё та же я. Но будто с другим оттенком в глазах. Более тёплым?

На том конце повисает тишина. Протяжная. Секунда. Другая. Я даже проверяю экран, не сбросил ли он. Нет, вызов всё ещё активен. Мой палец уже завис над кнопкой «завершить», как вдруг он откашливается:

— Прошу прощения... — голос хрипловатый, почти живой. — Ты меня немного... удивила.

Хм. Удивила.

Видимо, не каждый день стервозная сестра, чья идея хорошего вечера — пытать кого-то в подвале, приглашает на обед с салфетками и бокалом вина. Тем более, эта же сестра ещё и бегает от тебя обычно, а не зовет поболтать.

— Когда тебе удобно? — спрашивает он осторожно, будто боится спугнуть мой порыв человечности.

— Завтра в пять. Мистик Гриль, — отвечаю, на ходу застёгивая молнию на куртке спортивного костюма и поправляя волосы в пучке.

— Я за тобой заеду, — и в голосе уже что-то лёгкое, почти неуловимое. Радость? Надежда? Уже отошел от вчерашней перепалки?

Я чуть улыбаюсь уголком губ.

— Тогда до встречи, — и сбрасываю звонок, прежде чем скажу что-то действительно сентиментальное. Смотрю на отражение в тёмном экране. Всё та же улыбка. Только с каплей ностальгии.

И пока я застёгиваю куртку до конца, в голове уже мелькает мысль: Если завтра Элайджа приедет с цветами — убью. Слишком по-людски.

***

— Мои туфли, — прорычала Кэтрин, споткнувшись на очередной кочке и возмущённо вытащив ногу из болотистой жижи. Шпилька предательски застряла, как будто природа мстила ей лично.

— А нечего было обувать туфли! — шиплю я, отмахиваясь от ветки, что в очередной раз решила ударить меня по лицу. — Мы не на бал идём, а в логово оборотней!

Мне-то кайф — на мне чёрные кроссовки, потрёпанные, но надёжные, идеально для мест с влажной землёй, хрустящими листьями и потенциальными смертельными встречами.

Кай, идущий впереди с фонариком в одной руке и вервольфовским детектором в другой (ладно, это просто компас, но дайте мне пофантазировать), резко остановился, заставив нас врезаться друг в друга.

— Далеко ещё? — спрашиваю, обмахивая лицо от комаров и с тоской глядя на свои ногти. Опять земля под ними. Кошмар.

— Ещё немного, — пыхтит Кай, раздражённый ничуть не меньше нас. Брюки в грязи, кофта в ветках. Образ «еретик в бегах» был явно не его идеей комфорта.

Он оборачивается на миг, и в глазах у него загорелся знакомый злой огонёк веселья, когда он видит, как Кэтрин вытирает испачканную в болоте руку о ближайшее дерево с выражением «фу-фу-фу, сожгите это место».

— Ну давай, давай, Кэйли, — с наслаждением протянул Кай, смакуя коверкание имени.

Кэтрин взорвалась.

— Да сколько можно?! Это ТАК трудно запомнить?! — она всплеснула руками, едва не уронив сумочку. — Кэт-рин! КЭТ-РИН! Не Кейли, не Келли, не Кэти, не Карен, не Катюша, а КЭТ-РИН!

— Угу, понял, Катюша, — усмехнулся Кай и снова развернулся, оставляя Пирс бурлить в ярости.

Я хихикнула, чуть не споткнувшись от смеха.

— Ох, Катюша, ты бы видела своё лицо. Тебе только кокошника не хватает.

— Ты следующая, кого я утоплю в болоте, — прошипела Кэтрин, бросая на меня злобный взгляд, — и шпилькой проткну сердце.

— Ну удачи, только учти — кроссовки, в отличие от туфель, не ломаются при первой кочке. — хмыкнула я, обгоняя её и догоняя Кая. — Кстати, если оборотни нас почуют раньше, чем мы их, ты пойдёшь на приманку. В туфлях хоть красиво убегать будешь.

Кай захихикал.

— Ой, не могу. Эти семейные вылазки всё лучше и лучше.

В ответ — лишь хруст веток и обиженное:

— Я вас всех ненавижу.

— Тихо, — вдруг поднимает руку Кай, и мы моментально замираем. Он чуть наклоняет голову, вслушиваясь. — Там.

Я проследила за его взглядом и, в темноте среди деревьев, различила ржавый вагончик, вжавшийся в землю, будто прирос. Сквозь полуразбитое окно просачивался тусклый свет, а на порожке сидела девушка — молодая, худая, с цепочкой на шее, ковыряющая веткой землю. Рядом стоял парень, настороженный, явно кто-то вроде вожака... пусть и домашней стаи. Но запашок — настоящий, влажный, звериный — бил в нос ещё до визуального контакта.

— Псинкой пахнет за милю, — скривилась я.

Не сговариваясь, мы рванули вперёд на вампирской скорости, и в считанные секунды оказались в паре метрах от вагончика. Воздух дрогнул от резкого движения — парень инстинктивно заслонил девушку собой, встопорщившись, как злобный щенок. А девушка перешла в режим «царапаться-кусаться-брыкаться», хоть и выглядела так, будто впервые видит вампира вживую.

Я медленно подняла руку и помахала пальчиками с самой вежливой ухмылкой.

— Всем привет, — растянула я. — Вы здесь одни? Или вы просто приманка?

— Ты кто такая? — рыкнула девушка, чуть выглядывая из-за плеча своего спутника.

— Ох, милая, не тупи, — поморщилась я, опуская руку. — Ты же видела, как мы сюда влетели. Вампирская скорость — не кросс в средней школе. А раз видела — значит поняла. Или надо на пальцах?

Девушка моментально залилась краской злости и унижения. Хотела огрызнуться, но слов не нашла, и только пробормотала сквозь зубы что-то нечленораздельное.

— Ай, ладно, у меня нет терпения, — махнула я. — Выруби их.

Кай со вздохом закатил глаза, будто я заставляю его выносить мусор в дождь, а не отправлять людей в нокаут. С ленивым движением руки он откинул обоих прочь от крыльца — их тела врезались в металлическую обшивку вагончика со звонким БАММ, и оба аккуратно сползли на землю в объятиях беспамятства.

— Ты чувствуешь ещё оборотней поблизости? — спросила я, глядя, как он легко закидывает парня на плечо, будто это мешок с картошкой, а не оборотень весом под девяносто кило.

— Нет. Только эти двое, — отозвался Кай. — В радиусе километра — чисто.

Я хмыкнула и, вздохнув, перехватила девушку, приподняв её как охапку дров и закинув на плечо.

— Ты уверена, что нам надо оба экземпляра? — пробормотал Кай, устало шагнув в сторону лесной тропинки.

— Запас — не роскошь, а необходимость, — пожала я плечом, придерживая девушку, у которой босоножка всё пыталась соскочить и шлёпнуть меня по носу.

— А я, значит, зачем пошла с вами? — ехидно спросила Кэтрин, плетущаяся позади и глядя, как её изысканная шпилька теперь напоминает выжившую из грязи морскую звезду.

— Чтобы помучиться, — ухмыльнулась я, — ну и чтоб Кай называл тебя Катюшей. Уравновешивает энергетику.

— Вы — худшие, с кем я когда-либо ходила на охоту, — пробурчала Кэтрин и попыталась стряхнуть болотную тину с подола, только ещё больше её размазала.

— А ты всё равно нас любишь, — подмигнул ей Кай. — Токсичная семейка forever.

И мы исчезли в темноте леса, неся на себе двоих будущих жертвоприношения... с лёгким привкусом черного юмора и грязи по щиколотку.

***

Оборотни всё ещё безмятежно валялись в нашем подвале, погружённые в беспробудный сон — кто-то бы сказал, что им даже хорошо, будто в гостинице с включённым обслуживанием и запретом на пробуждение. Мы же, тем временем, устроились в гостиной на бархатном диванчике. В руках у меня уже теплело бокал вина — верный спутник таких ночных посиделок.

— А они сколько в такой отключке будут? — поинтересовалась я у Кая, наливая в бокалы. Вино мягко переливалось, играя светом, а в воздухе плавно витали нотки терпкости и горечи.

— Пока я сам не решу снять заклинание, — лениво ответил Кай, поднимая бокал к губам и делая небольшой глоток, словно наслаждаясь каждой каплей — будто это было его личное достижение.

— А они не подохнут от голода и жажды? — прищурилась я, уже представляя их бледные морды и тонущие губы.

— Кто его знает, — пожал он плечами, как будто мы говорили о том, какова погода на Марсе.

В этот момент Кэтрин, которая сидела с изящной, но едва скрываемой раздражённой гримасой, наконец спросила:

— Когда остальные приедут?

Я подняла взгляд на потолок, чуть морщась:

— В Чикаго завал на работе, — вздохнула, — пока Энзо не разгребёт отчёты, они там зависнут.

— Энзоно, бедолага, всё пашет и пашет, как вечный двигатель, — вздохнул Кай, слегка покачивая головой.

Кэтрин, которая терпеть не могла, когда Кай коверкал имена, скривилась.

— Ничего, ему это полезно, — я ухмыльнулась, делая глоток вина, — не всё же время на гитаре играть, пусть поработает.

— Тиран, — в унисон пробурчали Кай и Кэтрин, глядя друг на друга с лёгким раздражением, но с улыбкой, которая выдавала, что в их диалоге была чистая любовь и привычка.

В комнате повисла лёгкая, почти домашняя атмосфера — несмотря на то, что под нами лежали два огромных хищника в состоянии почти что вечного сна. Это была наша странная семья — такая же ломанная, как и мы сами.

***

На следующий день, к обеду, я начала неспешно готовиться к встрече с Элайджей.

Мистик Гриль — это не место для светских раутов, а скорее уголок повседневности и крепкого кофе, но именно здесь мы решили встретиться.

Чтобы выглядеть эффектно, но не слишком нарочито, я выбрала черные облегающие брюки, подчеркивающие мои худые ноги, и сверху накинула красную рубашку — расстегнутую на несколько верхних пуговиц, чтобы добавить легкую дерзость образу. На ноги надела любимые ботильоны на толстом каблуке — баланс между удобством и стилем, ведь идти придется не только по кафешке.

Часы уже показывали 3:49 AM, когда я приступила к макияжу.

Чёрным карандашом четко очертила глаза, делая взгляд особенно выразительным — мои бледно-голубые радужки буквально светились холодной синевой. Выбрала коричневые тени, чтобы слегка смягчить образ, и аккуратно нанесла тушь, придавая ресницам дополнительный объем. Брови, обычно почти незаметные из-за светлого цвета, подвела карандашом, подчеркивая их форму и выражение. Губы решила оставить максимально естественными — просто нанесла легкое масло, чтобы придать им мягкий блеск. Сегодня я решила сделать акцент именно на глазах — пусть они говорят за меня.

В 4:54 AM, когда макияж был завершен (мда, я эталон скорости), я надела кожаную куртку — прохладную, но идеально подходящую к настроению.

Волнистые волосы свободно спадали на плечи, без лишних завитков — пусть все выглядит просто, но эффектно. Взяв телефон, я бросила его в сумочку, которая с легкостью вместила всё необходимое (благодаря своему магическому бездонному дну, конечно).

Спустившись вниз, я уже слышала скрежет тормозов — Элайджа подъезжал к дому. Быть вампиром — значит иметь хороший слух и скорость на своей стороне (но не всегда).

Выйдя из дома, я грациозно направилась к черному джипу Элайджи, вальяжно раскачивая бедрами. Взглядом уже искала дверцу переднего сиденья, собираясь открыть её первой, как вдруг — в мгновение ока — он оказался передо мной и ловко распахнул дверь. Я фыркнула, но, ничего не оставалось делать, села внутрь.

— Что ж, — вздохнула я, когда Элайджа захлопнул дверь и занял место за рулём. — Наверстаем упущенное.

— Если снова не сбежишь, — усмехнулся он, бросая мне хитрый взгляд из-под густых бровей.

Я скрестила руки на груди, повернув к нему корпус, словно бросая вызов.

— Как только ты начинаешь со мной диалог, ты становишься каким-то слишком эмоциональным, — пробурчала я, чуть нахмурив бровь. — Обычно ты более... сдержанный.

— Всё, что касается тебя, выводит меня из равновесия, — завёл двигатель Элайджа, плавно выезжая на главную дорогу. — С тобой трудно оставаться хладнокровным.

— Это комплимент? — сощурилась я, слегка наклонив голову и играя с прядью волос.

— Нет, — отрезал он, не подавая виду, что задел мои слова.

В салоне джипа запах кожаной обивки смешался с легким ароматом моих духов — смесь ванили и пряностей, которую я тщательно подбирала на этот вечер. За окном уже сгущались сумерки, а дорога уводила нас в сторону неизведанных разговоров и, возможно, старых ран, которые давно ждали, чтобы их раскрыли.

Когда мы подъехали к бару, Элайджа снова оказался первым — ловко открыл мне дверь, словно джентльмен из старой школы. Мы медленно вошли внутрь, и в воздухе запахло смесью крепкого алкоголя, пота и дешёвого лака для волос — атмосфера типичного местного заведения, где каждый вечер похож на вчерашний.

— Что будешь заказывать? — с лёгкой уверенностью в голосе спросил он, раскрывая меню с видом человека, который здесь не первый день и знает, что скрывается за каждой страницей.

Я лениво вздохнула, перебирая взглядом пункты меню, и отметила вслух:

— Жаль, кровь здесь не подают... — иронично заметила, беря меню в руки.

Скользя глазами по стандартным строчкам, которые казались скучнее обычного, я пыталась найти хоть что-то привлекательное. В итоге, криво скривившись, ткнула пальцем в первую попавшуюся позицию.

В этот момент к нам подошёл официант — высокий блондин с неопределённой улыбкой. Я бросила на него взгляд, пытаясь понять, где я его видела, пока мой взгляд не упал на бейджик: «Мэтт Донован». Ах да, точно! Как я могла забыть?

«Мэтт Донован — бывший Елены, а Ребекка, кажется, тоже питала к нему слабость, — подумала я, слегка хмыкнув. — Честно говоря, никогда не понимала, что в нём нашли. Или, может, у меня просто слишком высокие стандарты...»

— Калли, ты меня слушаешь? — Элайджа резко вернул меня к реальности, слегка наклонившись вперёд.

— Прости, что? — отложила меню и помотала головой, чтобы стряхнуть мысли.

— Я спрашивал, какие у тебя планы дальше? — терпеливо переспросил он.

— Ну, ведьмак у меня есть, оборотни уже в подвале, — задумчиво ответила я, — так что двойник — на тебе.

— Я не об этом, — покачал головой Элайджа. — После того, как Клаус снимет проклятие, что ты собираешься делать? Снова сбежишь?

Я наконец посмотрела прямо в его глаза — долго и пронзительно.

— Нет, скорее останусь, — откинулась на спинку стула, чуть улыбаясь. — Иначе какой вообще смысл было сюда приезжать?

— Ты... останешься? — спросил он с какой-то почти детской надеждой.

Я вздохнула, но кивнула. В этот момент воздух между нами словно стал чуть теплее, а вокруг — привычный гул бара, который вдруг перестал казаться таким обычным.

— Ваша жизнь без меня наверняка будет скучной, пора бы её приукрасить, — театрально отмахнулась я, сделав глоток из бокала, будто отгоняя слишком назойливую искренность.

Хотя, если уж совсем честно... Да, я скучала. По шуму этой семейки. По драме, интригам, вечным подковёрным играм и даже по их грёбаной готической трагедии в стиле «мы обречены». Но признаться в этом? Никогда.

— Поверь, все будут рады твоему возвращению, — тепло улыбнулся Элайджа. И в этот момент он выглядел... почти человечно. Почти не как тот, кто однажды сам хотел меня прикончить ради «высшего блага». — А Хенрик? Как он, кстати? — спросил он, слегка склонив голову набок. Как будто сканировал мою реакцию.

— Живёт свою лучшую жизнь, — пожала я плечами. — Где-то между заговором, подлянками и пиццей. Скоро приедет, повидаетесь ещё. Наверняка ты соскучился по его выкрутасам.

— Ты же обычно его одного не оставляешь, — заметил Элайджа, слегка прищурившись. — Как же ты его оставила?

Я усмехнулась и вздохнула.

— Раньше не было телефонов, вот и таскала с собой, как чемоданчик с бомбой замедленного действия. А сейчас? Сейчас достаточно нажать одну кнопку и спросить: «Ты где, чертёнок?» — Я поднесла воображаемый телефон к уху. — И если он не в чьём-то подвале — день удался.

— Какой прогресс, — хмыкнул Элайджа.

— Вот именно. Может, и Клаусу пора освоить эту концепцию? — прищурилась я, наклоняясь ближе. — Может, тоже стоит перестать держать нашу семейку в Гроб Ленде™ и просто... ну не знаю... созваниваться с ними?

— Ты же знаешь Никлауса, он...

— Без контроля не может, — перебила я, не мигая. — Знаем, проходили. Лучше всех, между прочим. Он бы и воздух в подвал запер, если бы мог, лишь бы быть «главным».

— Он считает, что бережёт... — попытался вставить Элайджа.

— Себя от разочарований? Сомнений? Или просто от мнения других? — я наклонила голову, улыбнувшись краешком губ. — Ну-ну. Пусть дальше верит, что он держит всех в клетках ради их же блага. Как мило. Почти как уволить кого-то и сказать: «Это ради твоего роста».

Элайджа покачал головой, но на губах всё же появилась едва уловимая улыбка.

— Всё-таки ты не изменилась.

— Конечно, изменилась. Я стала ещё злее и обаятельнее. — Я подмигнула. — Но только для тех, кто заслужил.

И, впервые за долгое время, между нами повисла тишина — не неловкая, не напряжённая, а тишина тех, кто слишком давно не разговаривал начистоту...

Мэтт, как истинный герой фоновых страданий, поставил передо мной клубничный тарт с лицом человека, который мысленно уже в лесу, на рыбалке, а не в центре драмы вампирской оперы.

Я склонила голову, глядя на десерт, как будто только что поняла, что это не вовсе не тост с авокадо, как мне казалось в момент выбора.

— Хоть кофе принеси, не на сухую же, — махнула я рукой, словно барыня в роскошных покоях.

Мэтт кивнул и почти побежал — кто бы мог подумать, что у парня всё ещё включается инстинкт самосохранения.

— Ты своим взглядом запугала парня, — упрекнул Элайджа, но уголки его губ едва заметно дрогнули. Вот оно — моя личная победа: благородный холод Элайджи треснул, хоть и на секунду.

— Ничего ему не будет, — закатила я глаза. — Он в этом городе больше вампиров повидал, чем я клубнику. Пусть привыкает... Как, кстати, вы поживали?

Я ненадолго опустила взгляд на тарелку Элайджи — идеально прожаренный стейк.

Моя вилочка, будто сама собой, потянулась в ту сторону. Элайджа, конечно же, заметил.

— Будто ты не знаешь, — отозвался он, нарезая стейк так, как будто в этой жизни можно хоть что-то нарезать аккуратно. — Вечные ссоры... Финн всё жаловался, что ненавидит быть вампиром, будто это ему на лбу написали «жертва трагедии». Потом заявил, что это из-за нас ты и Хенрик ушли — и Клаус его заколол и отправил в отпуск. В гроб.

— Ну да, классика, — кивнула я. Элайджа сдвинул мне кусочки стейка, как заботливый отец, которому надоело делиться, но который всё равно делится. — Спасибо, милый.

— Кол... — Элайджа едва не вздохнул со словом. — Кол вытворял всё, что только можно. Шалости, убийства, оргии на балу — ты бы не поверила. А потом — гроб. Ребекка — как всегда: романтический кризис за романтическим кризисом, пока Клаус не прикончит очередного её «единственного».

— Так мило, семейные будни, — протянула я, погружая в рот кусочек стейка с видом знатока.

— А сам Клаус... — Элайджа откинулся назад и сложил руки на столе. — Его эмоциональные вспышки гнева... мешали ему быть хоть чуть-чуть счастливым. Он всегда думал, что все против него. Что все хотят его бросить...

Я поставила вилку и резко подняла брови.

— Это ты сейчас намекаешь, что я и Хенрик — корень всех его травм? — спросила я, не мигая.

— Я намекаю, что он никогда не умел терять... — спокойно ответил Элайджа. — И когда вы ушли, его разум, и без того нестабильный после обращения, окончательно треснул. Он всё искал, не понимал — зачем? Почему? Он так и не смог отпустить.

— Потому что он маньяк, — ткнула я вилкой в воздух, как жезлом. — Устроил межконтинентальный розыск двух вампиров, которые просто решили пожить отдельно. Надеюсь, он хоть в розыскной флаер наш с Хенриком фоторобот вставлял?

— Увидишь его — спросишь, — флегматично отпил кофе Элайджа, словно не знал, что я это сделаю.

Я хмыкнула. Спросить-то спрошу. Только сначала врежу.

Мэтт принёс мой кофе и ретировался так быстро, как только может бежать человек, почувствовавший ауру «здесь обсуждают убийства».

Я потянулась к чашке, прислушалась к аромату и откинулась в кресле, вглядываясь в слегка напряжённое, но привычно спокойное лицо Элайджи.

Семья. Кто сказал, что это просто слово? Это, скорее, поле боя с сервировкой.

***

Пару дней спустя.

После того ужина с Элайджей, мы не связывались. Не то чтобы я скучала — ну, может, чуть-чуть. Вечер тогда прошёл вполне мирно, если считать мои подколы, сарказм, демонстративные вздохи и его фирменное терпение с привкусом обречённости — «мирным». И вот, только я улеглась спать, как Вселенная решила напомнить мне, что покой нам только снится.

Телефон завибрировал на тумбочке, издавая мерзкий писк, будто это не звонок, а чей-то последний нерв.

— Слушаю, Элайджик, — простонала я, даже не открывая глаз.

Маска с глаз театрально сползла в сторону, а я разлеглась в форме морской звезды, уставившись в потолок, как будто он был виноват в происходящем. Телефон тут же поставила на громкую. Голос Элайджи, как всегда — идеальное утро: бархат, благородство и нотки занудства.

— Деймон Сальваторе пригласил меня на ужин в его пансионе. Не хочешь пойти со мной? — его голос сопровождался каким-то шорохом — то ли собирался, то ли уже надевал свой пафосный платок.

Я подскочила с кровати как ошпаренная, волосы в стороны, лицо в шоке.

— Погоди, Элайджа. Он хоч... он... за... кинж... уб... БЛЯДЬ!

Меня буквально перекосило от бессилия. Потому что, как только я пытаюсь предупредить его об опасности, мой голос душит какая-то вселенская цензура. Ах да, спасибо, магическая блокировка сюжета! Не дай бог я сломаю канон. Я всё равно сломаю!

— Я ничего не понял, — отозвался Элайджа, а шорох на фоне прекратился.

— Да чёрт возьми! Ох хо... да блин! — я вцепилась в волосы и закатила глаза. Попыталась снова: — Никуд... н... ид... — и снова этот невидимый ошейник на горло. Я застонала от ярости.

— Ты не хочешь, чтобы я шёл? — наконец догадался гениальный братец.

— ДА! — простонала я, сжав зубы, словно это был последний крик души, вырвавшийся сквозь проклятье и кофеиновую недостаточность. — Приедь пожалуйста... — еле выдохнула.

Повисла гробовая тишина. А потом, как ни в чём не бывало, он спокойно ответил:

— Хорошо. — бип.

Трубка сброшена.

Я бессильно уронила голову на подушку, закрыв глаза.

— Вот блин, — прошептала я вслух, в потолок. — Почему предупреждение о покушении на брата даётся мне с усложнённой формой «Крокодила»?

Я тяжело вздохнула, натянула обратно маску и снова легла, раскинувшись по диагонали.

Мир решил поиграть со мной в молчанку. Ну что ж... Придётся говорить с действиями.

Не успела я толком уснуть, как телефон снова зазвонил. Правда, на этот раз дали только один короткий гудок — такой, знаете, демонстративный. Не звонок, а «встань и прими судьбу». Я, недовольно морщась, села на кровати, стянула с лица маску, как будто она была виновата, и посмотрела на экран.

Конечно же Элайджа.

Время на экране — 00:07. Полночь. И ведь я сама его просила приехать. Сама. Добровольно. Господи, кто меня тянул за язык...

Я с неохотой встала, натянула на голое тело синий шёлковый халат — короткий, лениво завязанный, потому что «ну а смысл?». Да, я сплю голышом. Проблемы?

Волосы у меня, конечно, как после торнадо. Наверху явно поселилось семейство воробьёв. Но, честно? Мне плевать. Это не свидание, это брат. Пусть знает, с кем имеет дело.

Я спустилась вниз — босиком, по мрамору, как древняя богиня домашнего раздолбайства. Открыла дверь.

И вот он, как с обложки модного журнала: Элайджа Майклсон собственной персоной — весь такой отглаженный, в пальто, как будто вырезали из каталога.

А я напротив него — полусонная, всклокоченная и в халате на голое тело. И знаете что? Мне всё равно. Это он вломился ко мне ночью, а не я к нему в пентхаус в тапках и драме.

— Проходи, — зевнула я, делая приглашающий жест в сторону гостиной. Лень даже прикрывать рот. Натуральность в моде.

Закрыв дверь, я услышала мягкий топот с лестницы.

— Кто пришёл на ночь глядя?.. — послышался сонный голос Кэтрин.

Она в пижамке с кружевами и стоптанными тапочках — шла, зевая, пока её взгляд не наткнулся на Элайджу.

И всё. Сон как рукой сняло.

Она мгновенно выпрямилась, натянула на лицо самую «безразличную» маску и собралась уже раствориться в воздухе, но я, зевая, подала голос:

— Нет, останься. Мне может понадобиться помощь.

Кэтрин дернулась, как будто я ей предложила вырыть себе могилу, но, конечно, повернулась обратно и поплелась за нами с видом: «Я вообще-то не подписывалась, но ладно».

Мы все направились в гостиную — я босая и халатная, Элайджа как будто пришёл с деловой встречи, Кэтрин — модель сна с намёком на панику.

Семейка Адамсов, да и только.

Интересно, как у нас ещё никто не спятил? А, точно. Мы уже давно свихнулись.

Я хлопнула в ладоши — с таким азартом, будто начиналась не пантомима, а кастинг в бродвейский мюзикл.

Элайджа с Кэтрин сидели передо мной, как примерные школьники, только один — в пальто и с вечно каменным лицом, а вторая — вся на нервике, но пытается выглядеть так, будто ей всё равно. Спойлер: не всё равно.

— Так, смотрим и внемлем, ясно? — я, конечно, не уточняла, но у меня уже был режиссёрский настрой.

Элайджа с Кэтрин переглянулись, в духе «ну сейчас начнётся цирк с лошадьми», и синхронно кивнули.

Сделав серьёзное лицо, я подошла к центру комнаты и поставила два указательных пальца возле губ, изображая клыки.

— Вампир? — неуверенно бросила Кэтрин.

Я показала палец вверх. Бинго.

Далее: одна рука на макушке, пальчики в стороны — и другая на копчике, пальчики снова вверх. Кэтрин прищурилась, Элайджа склонил голову, будто это философская загадка.

— Петух? — осторожно предположил он.

Я снова показала палец вверх. Курица-петух, а какая разница, смысл понят. Это Деймон. Главное — не надсмехаться над моей актёрской техникой, я, между прочим, на грани Оскара.

Следующим жестом я подняла кулак и ткнула его себе в грудь, после чего вывалила язык и театрально откинулась назад.

— Убийство? — хором.

Я согласно кивнула. А потом резко подняла руку и указала на Элайджу.

Тут даже он напрягся, будто не ожидал быть финальным боссом в моей пантомиме.

И вот, стоило мне на секунду вздохнуть, чтобы продолжить шоу, как из дверного проема вальяжно появился Кай. В своих нелепо милых пижамных штанах в клетку и футболке с логотипом супермена он выглядел так, будто только что сошёл с обложки журнала «Еретик недели».

— Деймон хочет тебя заколоть, чего непонятного? — зевнул он, будто рассказывал прогноз погоды.

Взгляд Элайджи буквально говорил: «А причем тут петух?..»

Я подняла два пальца вверх, подтверждая всё выше сказанное.

— И в кого ты такой сообразительный? — фыркнула я, уставившись на Кая.

— Погоди... — Элайджа переводил взгляд с меня на Кая. — Ты откуда знаешь об этом?

Я раскрыла рот, чтобы ответить, но как только слова подступили к горлу — бах. Опять будто невидимая рука сдавила мне рот изнутри. Проклятие или сценарная блокировка — без разницы, это уже начинало меня выбешивать.

— Она хочет сказать, чтобы ты не шёл к Деймону, потому что он хочет тебя заколоть, — спокойно объяснил Кай. — Она переживает и всё такое.

Он плюхнулся в кресло с видом всевидящего оракула, не забыв подхватить плед с дивана и обернуться, как старик с лютой мудростью.

— Я говорила, что люблю тебя, Каюшка? — уставилась я на него с благодарностью.

— Ага, каждый раз, когда используешь мой гениальный мозг, — закатил глаза еретик, бросив в рот виноградину из вазочки, которую, между прочим, я поставила для гостей, а не для полуночных супергероев.

Элайджа молчал, явно переваривая новую реальность, в которой:

а) Деймон Сальваторе решил сыграть в ассасина,

б) его сестра разыгрывает это в виде пантомимы,

в) а паренёк в пижаме спасает ему жизнь, словно у него все коды от «Матрицы».

И в этот момент я вдруг поняла:

Как бы сильно я не убегала от семьи, в этой странной, сломанной команде... мне было уютно. Ну или хотя бы весело (а это, только малая часть этой безумной семейки!).

Я ткнула пальцем в Элайджу с легкой командой в голосе:

— Ты — за мной.

Не терпелось взяться за дело, поэтому быстро затянула пояс халата потуже, метнулась наверх за одноразовыми тапочками — как ни крути, а удобство в таких миссиях важно — и уже через пару минут была снова внизу, где меня уже ждал брат.

Махнула рукой, как бы говоря «пошли», и на вампирской скорости оказалась в машине. Элайджа, не задавая лишних вопросов, сел за руль, завёл двигатель и мы тронулись.

— В пансион, — коротко сообщила я, не отвлекаясь.

Минут через пятнадцать мы уже подъезжали к зданию, которое на первый взгляд казалось уютным, но от этого не менее загадочным и напряжённым.

— Ужин завтра? — бросила я с игривым вызовом, проверяя реакцию.

Элайджа лишь кивнул, и в его взгляде мелькнула та самая тень недоверия, которая часто сопровождает нас обоих, когда дело касается подобных игр.

«Значит кинжал должен быть здесь, — подумала я. — Логично.»

Открыв дверь машины, я устремила взгляд на брата:

— Сиди здесь, — тихо произнесла заклинание. — evanescere.

В тот же миг растворилась в воздухе, становясь невидимой. Выход из машины прошёл незаметно, и я уверенно направилась к главному входу пансиона.

В темноте ночь не мешала моему зрению — дар вампира всегда выручает в такие моменты. Пансион казался почти пустым, но здание было внушительным, и задача найти нужный клинок не обещала быть простой.

— Где же он? — пробормотала я себе под нос, двигаясь сквозь коридоры.

Даже если попробовать внушить Деймону отдать клинок... с этими проклятыми ограничениями, я вряд ли смогу и слова сказать.

Размышляя, внезапно осенило:

— Конечно! Вампиры умеют проникать в сознание и копаться в памяти! — хлопнула я в ладоши, почувствовав прилив надежды.

Побежала к лестнице, ведшей на верхний этаж. Прислушалась: в двух комнатах послышалось негромкое, ровное сопение — два разных звука, значит, двое спят. Подошла к ближней комнате — это была спальня Деймона.

Осторожно заглянула внутрь и, не теряя времени, проскользнула внутрь и присела на край кровати. Положила ладонь на его лоб, закрыла глаза и сосредоточилась.

Проникновение в чужое сознание — совсем не просто. Это словно читать книгу с плотным замком: сперва нужно найти ключ, открыть замок, а уж потом внимательно изучать страницы. С внушением — гораздо легче, просто прошептать нужные слова, и человек сделает всё сам. Но сейчас другого пути не было.

Помню, как в сериале это показывали редко: Деймон как-то влез в сознание Ребекки, чтобы узнать что-то, а Элайджа однажды делился воспоминаниями волчице, если я правильно помню (всё же это было тысячу лет назад...). Странно, что этим очень редко пользовались. И жалко, что я бросила «Первородных» на третьем сезоне (или еще раньше?), может знала больше обо всем этом.

Но сейчас я сама должна была использовать этот навык — времени ждать не было.

Я глубоко вздохнула и нырнула в тёмные глубины сознания Деймона, готовая раскрыть все тайны, которые он старательно прятал.

Первое воспоминание, что вспыхнуло у меня перед глазами, когда я прикоснулась к лбу Деймона — Джузеппе Сальваторе.

Суровый, вечно мрачный отец семейства, которого я когда-то, в порыве спонтанной мести или ради эксперимента (память у меня избирательная, особенно когда дело касается морально сомнительных решений), обратила в вампира.

Как по иронии, застала его в тот момент, когда он, будучи уже не совсем человеком, охотился за своими детьми. Ах, отцовская любовь... как же мы без неё.

Но следующее воспоминание швырнуло меня на пару десятилетий вперёд — где-то в пятидесятые или шестидесятые. В кадре: Стефан и Деймон, явно ещё молоды, убивают своего родителя. Джузеппе.

В комнате гробовая тишина, лишь дрожь от кола в сердце и короткий вдох боли.

«Жаль, я думала он вас подольше погоняет... — лениво мелькнула мысль. — Клаус вон аж тысячу лет от Майкла бегал, и ничего, живой, даже временами вдохновлённый. Вы ж сразу сдулись.»

Но это было не то, зачем я пришла.

Я стала прокручивала дальше — пробиралась сквозь потоки мутной повседневности: первая встреча с Еленой (скучно, видела сто раз), выпивка с Алариком (о, знакомая морда, привет-привет), много болтовни, мало смысла... пока наконец — вот он! — всполох нужного образа.

Библиотека. Полки книг. Деймон, крадущийся в одиночестве, с кинжалом в руке. Он прячет его за «Унесёнными ветром», завернув в плотную ткань. А рядом — баночка, ничем не примечательная, если бы не её содержимое — пепел белого дуба.

«Вот ты где, родненький,» — фыркнула я, и тут же убрала ладонь с его лба.

Не теряя ни секунды, я выскользнула из комнаты и на вампирской скорости рванула в библиотеку. Темнота, пустота и лишь шорохи старых книжных страниц. Лёгкий сдвиг рукой — и «Унесённые ветром» сдвигается, за ней прячется тканевый свёрток. Кинжал холоден на ощупь, а баночка с пеплом приятно звенит.

— Мамочка рада, детки в сборе, — прошептала я с ехидной ухмылкой, прижимая находку к груди и бросаясь прочь.

Через мгновение — я уже на пассажирском сиденье машины, где всё ещё ждёт Элайджа.

— Apparuit, — выдохнула я, вновь становясь видимой. Халат чуть сполз с плеча, но это было неважно. — На, — кинула ему на колени весь улов, как будто вручала пакетик с чипсами, а не древние реликвии, способные убить первородного (хоть и не на долго).

Элайджа в лёгком трансе. Он молча развернул ткань, взгляд скользнул по пеплу. Против его обыкновенной сдержанности, на лице впервые за долгое время — искреннее удивление. Может, даже чуть-чуть... тронутость?

Он аккуратно положил кинжал во внутренний карман своего безупречно выглаженного пиджака, а баночку с пеплом — в бардачок.

Я же откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза.

— Теперь я хотя бы спокойна, что твой благородный зад не проткнут, — устало выдохнула я.

И всё равно, даже с закрытыми глазами, я чувствовала на себе взгляд Элайджи. Тихий, немного сбитый с толку, может даже благодарный. Наверное, пытался понять — с чего вдруг после тысячи лет — я решила его спасти.

А я лишь зевнула и подумала:

«Иногда приятно напоминать о себе эффектно.»