Сны.
Этой ночью он не мог уснуть.
Мишель не писала. Он — не писал тоже.
Что-то внутри него словно сдвинулось с места.
Что-то, что не было видно, но чувствовалось, как заноза под кожей.
Когда сон всё-таки пришёл — он пришёл в резких, мягких волнах, как будто утопал в тёплой воде, но не мог дышать.
Сначала была тишина.
А потом — смех.
Женский.
Дерзкий. Свободный.
Как будто она смеётся над ним, и в то же время — зовёт.
Он не видел её.
Темно. Слишком темно.
Он пытался обернуться — но ничего, кроме бликов света и шелеста, как ветер в траве.
И вдруг — ощущение.
Она...
её волосы, длинные, мягкие, русые — будто обвили его запястье, как живая нить.
Он чувствовал, как они скользят по коже.
Слишком реально для сна.
Слишком знакомо.
— Ты же не думал, что забудешь меня? — сказал голос.
С усмешкой. С вызовом.
Так, как будто он уже слышал это когда-то. Не один раз.
Он обернулся.
Тень.
Силуэт.
Но лица нет.
Сердце заколотилось. Он хотел спросить: Кто ты?..
Но проснулся.
В темноте. В холодном поту.
Окно приоткрыто. Шум улицы. Всё, как обычно.
Только в запястье ещё горит прикосновение волос,
а в голове всё ещё звучит смех, будто кто-то забрал часть его, и теперь возвращает — по кусочку.
Он больше не говорил Мишель о своих бессонных ночах.
Да и она, кажется, перестала спрашивать.
С тех пор, как он не смог объяснить, почему ушёл в ту ночь,
между ними легло что-то тяжёлое — невысказанное.
Пейтон смотрел в потолок ночами.
Иногда засыпал под утро, будто уговаривая себя:
Пусть. Пусть она придёт.
Он хотел бояться.
Он правда пытался.
Ведь эти сны были не просто странными.
Они были живыми.
Но теперь... теперь её не было.
Тишина.
Он просыпался — и чувствовал себя пустым.
Будто у него отняли что-то важное, но он даже не знает, что именно.
Сердце било с тревогой.
Не от кошмара.
От отсутствия.
Он ловил себя на том, что смотрит на прохожих, ищет взглядом русые волосы,
слышит смех в толпе — и думает: Это она?
Но каждый раз — нет.
Он пытался работать.
Но мысли не держались.
Пытался гулять.
Но в городе всё раздражало.
А по вечерам снова ложился,
смотрел в темноту,
и думал, почти молился:
Хоть бы она... Хоть бы сегодня снова...
Но сны молчали.
И молчание пугало сильнее любого кошмара.
Утро было, как всегда.
Поспешный кофе. Галстук, надетый криво.
Голова тяжёлая, словно под кожей что-то шевелилось.
Пейтон ехал на работу, вглядываясь в улицы сквозь лобовое стекло,
словно надеялся... найти ответ.
На перекрёстке — красный свет.
Пешеходы пересекали дорогу.
Люди в наушниках, в пальто, в шапках. Все чужие. Все случайные.
И вдруг —
она.
Тонкая фигура.
Черное пальто.
Длинные русые волосы, развеянные ветром.
Уверенная походка.
Как будто из сна.
Как будто она.
Пейтон резко дёрнулся к дверце.
Рука на ручке.
Сердце колотится.
Но — сигнал сзади. Свет загорелся зелёный.
Машины двинулись.
И она... исчезла в потоке.
Он смотрел в то место, где она была,
словно пытался отмотать реальность назад.
— Пейтон? — раздался голос.
Он вздрогнул.
Мишель.
Села рядом. Видно, он и не заметил, как она подошла к машине.
Она смотрела на него внимательно.
— Скажи мне, пожалуйста, что происходит?
Он медленно выдохнул.
Не знал, что ответить.
Всё, что мог, — смотреть в лобовое, будто в нём спрятано объяснение.
— В ту ночь... — продолжила она. — Ты не просто ушёл.
Ты будто... испугался. Меня?
Он покачал головой.
— Не тебя.
— Тогда кого?
Пейтон сжал руль.
Слишком сильно.
— Я сам не знаю, — сказал он наконец. — Но...
— Но?
— Она была здесь.
— Кто?
Он посмотрел на неё. И в глазах была такая растерянность,
как будто он больше не понимал, что реальность, а что сон.
— Я не знаю, — прошептал он. — Но я уже видел её. Только не знаю — где и когда.
Мишель молчала. Несколько секунд.
Те самые, когда в воздухе всё сказано, но слова ещё не прозвучали.
Потом она спокойно сняла ремень, открыла дверцу и, уже в полоборота, сказала:
— Знаешь, Пейтон...
Я не обижаюсь.
Он удивлённо посмотрел на неё.
— Ты запутан. В себе, в жизни. И, возможно, в прошлом.
Но я — не та, кого можно держать в паузе, пока ты вспоминаешь, кого на самом деле хочешь.
Он опустил взгляд.
— Я... не знаю, что со мной.
— Я знаю, — ответила она, жёстко, но без злости.
— Ты потерян. И пока ты не найдёшь себя, я тебе не помощник. И не замена.
Она шагнула на тротуар, закрыла дверцу.
— Разберись.
Если тебе суждено что-то вспомнить — вспомни.
Если полюбить — полюби по-настоящему.
Но не держи рядом тех, кого не видишь.
Он не ответил.
Только смотрел на неё, как она уходила прочь.
Она не оглянулась.
Это и было самое болезненное.
Потом он снова остался один.
Только улица.
Суматоха утра.
И в груди — гул, как после грома.
И впервые он не захотел возвращаться на работу.
Впервые захотел спрятаться. Или — найти.