Точка кипения.
Он вылетел через черный ход клуба, хлопнув дверью так, что металл зазвенел.
Холодный воздух обрушился на него, как пощёчина. Лёгкий туман — смесь дыма, сырости и выхлопов — заполнил лёгкие. Он сделал шаг, второй... и остановился.
Сзади всё ещё бился в стенах ритм — музыка, крики, смех, фальшь.
Он достал сигарету. Руки дрожали. Спичка погасла. Вторая вспыхнула — и огонь на секунду осветил его лицо.
Сжатые челюсти. Узкие зрачки. Губы в тонкой линии.
Дым сорвался с губ, и вместе с ним — хриплый выдох.
Он швырнул зажигалку на землю, громко.
Раздался металлический лязг.
— Чёрт... — прошипел он сквозь зубы, и опёрся о кирпичную стену, как будто она могла удержать то, что в нём клокотало.
Её слова били в голове, как эхо:
"А ты не пытался понять свою мать? Может, дело было в твоем отце?"
Он зло втянул дым, почти до боли.
— Сука... — выдохнул он. — Не ты... не тебе судить...
Но внутри не было уверенности. Только горечь.
Он помнил, как отец молчал. Всегда. Никогда не повышал голос. Никогда не спорил. Даже когда она уходила, даже когда...
А он тогда так хотел, чтобы отец что-то сделал. Кричал. Удержал.
Но тот просто стоял.
И эта безмолвная слабость тоже навсегда осталась в нём.
Он зарычал, оттолкнулся от стены и с размаху ударил по мусорному баку. Глухой грохот. Пара пустых бутылок покатилась по асфальту.
Промозглый воздух заднего двора резал лёгкие.
Пейтон вытащил мятую сигарету из кармана, зажал её в зубах, и долго, с трясущимися руками, не мог зажечь.
Пламя от зажигалки дрожало, как и он сам.
"Может, дело было в твоём отце?"
Эти слова всё ещё стучали в висках, как гвоздь, вбитый в лоб.
Он глубоко затянулся. Дым — грубый, тягучий — едва ли приносил облегчение, но хотя бы что-то сжигал внутри.
И вдруг — резкий грохот.
Дверь клуба снова распахнулась, и чья-то фигура вылетела в темноту.
— Ник, какого чёрта?! — раздался звонкий, взвинченный голос девушки.
Пейтон замер. Вгляделся.
Девушку тащили за локоть.
Тот самый парень. Ник.
— Отпусти, мне больно! — крикнула она, пытаясь вырваться.
— Что ты творишь Ева?! — заорал Ник. — Ты специально? Флиртуешь с каждым первым, чтоб меня задеть?
— Я даже не с тобой пришла! — бросила Ева, вырывая руку. — Успокойся уже!
— Не ври! Я всё видел! Он тебе понравился, да? Этот — чёрт с надменной рожей!
Пейтон поднял глаза.
Он понял, что Ник говорит о нём.
Что он стал случайным спусковым крючком в чужом урагане.
Ник схватил Еву снова, жёстче.
— Сколько ещё ты будешь меня выставлять идиотом, а?
— Хватит! — вырвалось у неё с болью.
Пейтон швырнул сигарету на землю. Раздавил её ботинком.
И молча пошёл вперёд — шаг за шагом, не спеша, но со стальной уверенностью.
Слова не нужны были.
Ник тяжело дышал. Глаза его метались, руки тряслись.
Он шагнул ближе к Еве, и прежде чем она успела отступить, резко схватил её за подбородок.
— Смотри на меня, когда я с тобой говорю! — прошипел он, и в глазах его сверкнуло что-то, чего Ева не ожидала. Злоба. Унижение.
— Ай! — всхлипнула она, пытаясь вырваться. — Ты больно делаешь!
Он прижал её к стене, одной рукой удерживая лицо, другой упираясь рядом, словно загоняя в угол.
Её тело напряглось. В глазах — не страх, а почти ярость, бессильная.
И вот тогда —
сухой, хлёсткий звук удара.
Ник отлетел в сторону, как будто его выдернули из сцены. Упал на бетон, закашлялся, хватаясь за челюсть.
Пейтон стоял между ними. Дыхание тяжелое. Кулак всё ещё сжат. Глаза — стальные, челюсть сведена.
Он шагнул к поверженному:
Ник с громким стоном осел на бетон, держась за челюсть. Он моргал, пытаясь прийти в себя, не сразу осознавая, что только что произошло.
Пейтон стоял над ним, дыша тяжело, кулак ещё сжат — свежая кровь на костяшках.
Но он не сказал ни слова.
Просто наклонился, взял Ника за руку, спокойно, но с силой, как человек, который не спрашивает разрешения.
Ник вздрогнул, но не сопротивлялся — он будто утратил волю.
Пейтон поднял его и повёл в сторону открытых дверей клуба, прочь от заднего двора.
Шаг за шагом. Молча.
Ник чуть пошатывался, бормотал что-то себе под нос, но Пейтон не слушал. Он вёл его, как человека, который перешёл грань и теперь должен исчезнуть.
Когда они скрылись за дверью, Ева осталась одна.
Спина её дрожала от напряжения. Она обняла себя руками, словно защищаясь от холода, которого не было.
Тишина казалась слишком громкой.
Ева всё ещё стояла у стены, будто вкопанная. Щека пульсировала, оставляя тёплый след боли, но не он мучил её больше всего.
В голове гудело. От крика, от стыда, от чужого удара и того, как она себя чувствовала — словно прозрачной.
Она вытащила телефон.
Пальцы дрожали, но быстро набрали:
"Я ухожу. Не жди. Напишу позже."
Смахнула экран вниз, убрала телефон в клатч.
Один взгляд — туда, где Пейтон увёл Ника.
Другая бы, может, осталась. Спросила бы, "ты в порядке?".
Но она просто развернулась и ушла, каблуки чётко отстукивали по асфальту. Уходила быстро. Без сожалений. Без слов.
А задний двор снова остался пустым.
Ни гнева, ни крика.
Только сигаретный дым, бетон и холодная ночь.