Глава 13. Снег
Испанофран, Ла-Рошель, 30 декабря 1911 года, 11:34
Ла-Рошель залита ярким зимним солнцем, которое отражается от спокойной глади воды. Вдалеке доносится марш, исполняемый оркестром на причале. U-87 медленно и гордо проплывает в порт, её обветренный корпус говорит о том, что это был трудный поход.
На причале собрались люди, многие с цветами, другие просто чтобы посмотреть на возвращение немецких моряков, сражавшихся вдали от родины. Толпа приветственно кричит, мужчины поднимают шляпы, а женщины машут платками. Марш усиливается, и подводная лодка занимает своё место у пирса, рядом с десятком других немецких субмарин, каждая из которых несёт на себе следы войны.
На палубе U-87 экипаж стоит в строгой шеренге, лица серьёзные, но в глазах читается облегчение. Офицеры, включая Клауса Рихтера, Гериха Штайнера и Ганса Мюллера, выстроились на мостике, отдавая честь. В это время с толпы начали лететь цветы — белые и красные, символизирующие героизм и пролитую кровь.
Капитан Клаус Рихтер, с трудом скрывая усталость, поправил воротник своей формы, помятой и слегка обожжённой в некоторых местах. Его взгляд был направлен вперёд, но в голове крутились события последних недель: атаки, потери, спасение.
Герих Штайнер, стоящий рядом с ним, тихо заметил:
— Никогда не думал, что люди будут так нас встречать. Почти как героев.
Рихтер, не отвлекаясь от приветствия, ответил:
— Герои? Они не знают, сколько мы потеряли. Не знают, что творилось в Ла-Манше.
Ганс Мюллер, стоящий чуть дальше, кивнул, присоединившись к разговору:
— Может, оно и к лучшему. Пусть помнят нас такими.
Когда U-87 пришвартовалась, команда слаженно отдала последние команды, и трап был спущен. Экипаж начал спускаться на берег, приветствуя собравшихся. Люди с толпы подходили ближе, кто-то жимал руки матросам, кто-то плакал, говоря слова благодарности.
Рихтер, шагая по пристани, остановился на мгновение, оглядываясь на свой экипаж. Они выдержали ад и вернулись. Но он знал, что это не конец. Война только начиналась, и впереди их ждут новые испытания.
К Рихтеру подошёл сам командующий флотилией, Адмирал Герхард Эйзенбах. Приветствуя его тёплым рукопожатием, он с легкой улыбкой отметил:
— Добро пожаловать в новую флотилию, капитан.
Окинув взглядом усталого Рихтера и повреждённую U-87, адмирал нахмурился и пробубнил:
— Вам, похоже, нужен отпуск, а вашей подлодке — капитальный ремонт.
Рихтер, с усталой, но лёгкой улыбкой, произнёс:
— Может, мне лучше новую подлодку? А то в Ла-Манше был настоящий ад.
Адмирал Эйзенбах коротко рассмеялся и, немного наклонив голову, ответил лишь понимающим кивком.
Они неспешно шли по оживлённому порту, где повсюду слышались шумы работающих кранов, команды матросов и мерный гул волн. Наконец, Эйзенбах повернул к Рихтеру и, понизив голос, спросил:
— Вы хоть знаете, зачем мы все здесь собрались?
Рихтер покачал головой:
— Честно говоря, не имею понятия, адмирал.
Эйзенбах остановился и с серьёзным выражением лица начал объяснять:
— Наша разведка перехватила переговоры между Альбионом и Республикой Новой Колумбии. Они готовят что-то серьёзное: оружие, снаряжение, припасы. Всё это в огромных количествах должно отправиться через Атлантику. Там сейчас плавучий пир для нас, капитан. Корабли, которые только и ждут, чтобы их отправили на дно.
Рихтер напряжённо слушал, не перебивая, пока Эйзенбах продолжал:
— Но не только мы это понимаем. Испанофранцы тоже активно наращивают свои силы, как надводные, так и подводные. Они готовятся к войне в Атлантике, и если мы не успеем нанести удар первыми, то потеряем шанс.
Адмирал посмотрел на Рихтера, словно хотел прочесть его мысли, и заключил:
— Это будет не просто охота. Это станет настоящей битвой за господство в море.
Российская Пруссия, 37 км к Северо-Востоку от Варшавы, 30 Декабря 1911 года, 13:12
Михаил сидел у подножия дерева, закутавшись в шинель, из которой местами уже выбивались прилипшие комки снега. Морозный воздух обжигал лёгкие, но он уже почти не замечал холода — слишком долго находился в этих лесах. Рядом с ним устроился Василий Чумаков, друг и товарищ по оружию, с которым они пережили не одну атаку.
— Интересно, когда они нас в тыл введут? — тихо произнёс Михаил, обмахнув с рук ледяную крошку. — Может, после Нового года? Мне бы домой хоть на пару дней.
Василий усмехнулся и покачал головой:
— Эх, тебе хорошо говорить... У тебя дом есть. И семья, которая ждёт. А у меня что? Лачуга, в которой даже собаки замерзли бы, и воспоминания о тех, кого уже нет.
Михаил посмотрел на друга и, стараясь смягчить напряжение, сказал:
— Ну что ты так? Может, когда-нибудь вернёшься, поднимешь ту лачугу и найдешь кого ни-будь.
Василий промолчал, задумчиво глядя на белую пустоту леса. Несколько минут они сидели в тишине, слушая хруст снега под ногами солдат где-то позади. Наконец Василий первым нарушил молчание:
— Ты слышал, что Республика Новая Колумбия начала поставлять нам снаряжение?
Михаил кивнул:
— Да. Говорят, их винтовки теперь через неделю на руки дадут. Эти самые "винчестеры".
Василий насмешливо хмыкнул:
— Ну, посмотрим, что это за штука такая. Говорят, удобные. Только вот привыкать снова придётся.
— Лишь бы стреляло, — усмехнулся Михаил. — Хочется верить, что хотя бы в Новый год нас не заставят с ними в атаку идти.
— Да... Это было бы неплохо, — согласился Василий. — Новый год на линии фронта всё равно праздник странный.
Они снова замолчали, погружённые в свои мысли. Где-то вдали доносился гул артиллерийского огня — приглушённый, словно напоминание, что война никогда не уходит слишком далеко.
ИспаноФран, 35 километров к юго-западу от Ренна, 30 декабря 1911 года, 22:37
Алехандро Фернандес сидел на деревянной скамье в кузове гружённого грузовика, обхватив себя руками. Ветер безжалостно пронизывал его лёгкую куртку, и он лишь крепче закутывался в старый шарф, который связала его мать. Этот шарф был единственным, что хоть немного согревало его в этом холоде. Рядом с ним сидели такие же, как он, новобранцы, большинство — молчаливые, погружённые в свои мысли.
Алехандро смотрел на тёмный лес, мелькающий за бортом, и в голове его вертелся один и тот же вопрос: зачем?
"Зачем я здесь? Зачем эта война вообще началась? Ради чего мы все сейчас мёрзнем в этой ледяной глуши?" — размышлял он, крепче прижимая шарф к шее.
"Говорят, это всё ради пользы для немцев. А что мне до них? Я никогда в жизни не видел ни одного немца. Да и кто такие эти немцы, чтобы ради них умирать? У нас дома, в Толедо, было тепло, а здесь... Здесь я даже не чувствую пальцев. Наверное, они уже замёрзли насмерть."
Он посмотрел на своих товарищей. Кто-то спал, привалившись к бортам кузова, кто-то бесцельно таращился в ночную темноту, кто-то негромко говорил о том, как бы сейчас было хорошо сидеть за столом с семьёй.
"Мама всегда говорила, что шарф принесёт мне тепло и счастье, но сейчас я чувствую только холод. Может, она ошиблась? Или это просто я такой неудачник?"
Алехандро вздохнул, пытаясь найти хоть немного покоя в этих мыслях. Грузовик трясся и скрипел, словно сопротивляясь этому путешествию.
"Скоро мы приедем... Там, говорят, нас начнут учить стрелять, маршировать и умирать. Наверное, так и должно быть. Или... нет? Может, кто-то в этих генералах знает, зачем это всё? Только вот нас не спрашивают. Просто везут, как мешки с зерном."
Он закрыл глаза, пытаясь представить родной Толедо, поля, где он работал с матерью. Там было тепло, там было тихо.
"Тепло... Тихо... Как же хочется домой."
Республика Новая Колумбия, Нью-Хейвен, 30 декабря 1911 года, 14:30
В просторной аудитории военного медицинского училища шел очередной урок. Инструктор, пожилой мужчина с суровым лицом, показывал на манекене, как правильно накладывать жгут и останавливать кровотечение, рассказывая о том, как важно своевременно обеззараживать рану. Эвелин Гарнер внимательно слушала, но внутри чувствовала, что всё это она уже знала наизусть. Её прошлый опыт работы медсестрой в гражданской больнице давал ей уверенность в своих действиях, и объяснения инструктора казались излишними.
Рядом с ней сидела другая медсестра, молодая женщина с каштановыми волосами, собранными в аккуратный пучок. Её звали Анна Уайт. Во время небольшой паузы Анна наклонилась ближе к Эвелин и шепотом спросила:
— Слушай, ты случайно не знаешь, когда и откуда мы будем отправляться? Я слышала только какие-то слухи, и они всё время разные.
Эвелин слегка улыбнулась и тихо ответила, чтобы не привлекать внимание инструктора:
— Через три недели из Нью-Йорка. Нас погрузят на корабли и отправят сначала в Королевство Альбион, а оттуда уже на фронт в Российскую Империю.
Анна вздохнула, её лицо выражало смесь волнения и ожидания.
— Три недели... Вроде и время есть, а вроде и совсем ничего. Это будет долгий путь, да?
Эвелин кивнула, на мгновение задумавшись. Перед её глазами возник образ холодных фронтов, раненных солдат, боли и страданий, с которыми ей предстоит столкнуться. Она посмотрела на свои руки, крепко сжав их в кулаки, и твёрдо сказала:
— Да, будет. Но главное делать своё дело.
Анна, заметив твёрдость в её голосе, выпрямилась и немного успокоилась. Урок продолжался, но теперь их мысли были далеко за пределами Нью-Хейвена.
Королевство Альбион, Холихед, 30 декабря 1911 года, 20:45
В шумном пабе на одной из главных улиц Холихеда царила праздничная атмосфера. Экипаж бывшего эсминца "Аякс" отмечал свои награды и скорое отправление на новом корабле. За столом, заваленным пустыми кружками и тарелками с остатками еды, весело смеялись и травили шутки.
Джордж Уиттакер, сидящий в углу стола, впервые в своей жизни попробовал пиво. Его лицо тут же исказилось от горечи, и он, морщась, отодвинул полупустую кружку подальше. Рядом сидевший Томми О'Доннел, уже порядком навеселе, заметил это и разразился громким смехом.
— Ах, Джордж, ты навсегда останешься малявкой, если не научишься пить пиво! — пошутил Томми, хлопнув его по плечу. — Вот смотри, я уже на третьей кружке, а всё ещё стою на ногах!
— На ногах? — саркастично откликнулся другой член экипажа. — Томми, ты уже сидя-то еле держишься!
Смех заполнил уголок паба, но в это время из противоположной стороны раздался громкий крик:
— Да сколько можно! Матросы — самые надоедливые люди в мире!
В пабе наступила напряжённая тишина. Все матросы разом повернулись в сторону источника крика, и шумное веселье мгновенно сменилось настороженностью. Многие из экипажа "Аякса" уже начали подниматься со своих мест, готовые вступить в спор, а может, и в потасовку.
Но вдруг тот же голос, что произнёс дерзкое заявление, закричал уже совсем иначе:
— Это ты?! Не может быть!
Крик сопровождался бурным смехом, а затем кто-то из матросов выдохнул:
— Джек? Это что, ты?
На глазах у всех двое мужчин, стоявших по разные стороны комнаты, радостно бросились друг к другу и обнялись. Оказалось, что крикнул это старый друг одного из матросов, родом из Холихеда.
— Ребята, это мой друг детства, Уилл! Мы с ним вместе выросли! — объяснил матрос, смеясь и хлопая друга по плечу.
Напряжение быстро сменилось вздохами облегчения, а затем общий смех вновь наполнил помещение. Кто-то уже заказал новую порцию пива, а Томми, глядя на Джорджа, который всё ещё отказывался трогать свою кружку, добродушно заявил:
— Ладно, малыш. В твоём случае лучше чай. Только не забудь молоко добавить, как настоящий джентльмен!
Смех снова охватил экипаж, а за окном мягкий свет фонарей освещал зимний вечер Холихеда, пропитанный духом товарищества и ожидания новых приключений.