В Ад и Назад.

Сектор траншей 34-Б, 24 Декабря 1911 года, 10:32

Утро 24 декабря выдалось холодным, и морозный воздух пронзительно щипал кожу. В британских траншеях неподалеку слышались громкие рождественские песни. Их бодрые голоса неслись сквозь туман и словно насмехались над тишиной русских позиций. Михаил Коршунов сидел на земле, привалившись к стенке своей норы, где в углу спокойно спал его друг Василий.

В руках Михаила было письмо. Он уже прочитал его несколько раз, но всё равно продолжал перечитывать. Слова младшей сестры Анастасии словно пробивали его насквозь:

"Миша, мне тяжело одной. Всё так изменилось. Иногда мне кажется, что нас всех разделили огромные пропасти, и я не смогу никого больше обнять. Хоть бы на часок увидеть тебя, поговорить, как раньше... Ты ведь мой единственный защитник, Миша. Береги себя, я прошу..."

Михаил вздохнул, сложил письмо и спрятал его за пазуху. Поворачивая голову, он заметил, что Василий открыл глаза и, потянувшись, сел.

— Ты чего это там читаешь с таким видом? — шутливо спросил Василий, пытаясь стряхнуть остатки сна. — Неужто письмецо от твоей бывшей?

Михаил нахмурился и бросил на него строгий взгляд.
— Это от сестры.

Сразу сменив тон, Василий кивнул и провел рукой по заросшему лицу.
— Прости, Миша. Это хорошо, что у тебя есть семья. У меня вот никого больше нет.

Михаил поднял бровь, явно удивленный.
— Как это?

Василий посмотрел вдаль, словно стараясь скрыть эмоции.
— В Омске всё сгорело. Революция Робосии, беспорядки... Дом наш подожгли. Вся родня погибла. Даже те, кто пытался бежать.

Он сжал кулаки, словно пытаясь удержать себя в руках.
— Поэтому я и ненавижу их. Робосия забрала у меня всё.

Михаил ничего не ответил, лишь кивнул, показывая, что понимает. Василий разжал кулаки и с трудом выдавил улыбку.

— Ладно, ты всё равно счастливчик. Сестрёнка ждёт, дома ждут. А я тут... что ж, хоть с тобой воюю. Тоже как-никак семья.

Михаил, усмехнувшись, хлопнул друга по плечу.
— Это точно. Мы не выбираем семью, но я рад, что у меня есть ты, Василий.

Песни британцев заиграли громче, но теперь они казались менее раздражающими. Война ломала жизни, но даже в этом кошмаре оставались моменты, когда можно было почувствовать, что ты не один.

Резкий свист разорвал морозный воздух, словно предвестник беды. Михаил едва успел поднять взгляд, как землю сотрясли взрывы. Всё вокруг заволокло дымом и грязью, снежное покрывало окопов исчезло под обломками и глиной. Люди инстинктивно прижались к земле, закрывая головы руками. В ушах звенело так, что казалось, будто барабанные перепонки вот-вот лопнут.

Михаил, лежа в яме, начал шептать молитву. Его голос сливался с хаотичным гулом:

— Господи, спаси и сохрани. Укрой нас под своей рукой...

Казалось, что ад разверзся прямо здесь, на этой полосе нейтральной земли. Взрыв за взрывом, яркие вспышки освещали всё вокруг, превращая ночь в кошмарный день. Михаил крепче прижался к земле, ощущая, как вибрация от взрывов проходит сквозь него, словно он сам стал частью этой земли.

И вдруг — тишина. Но только на мгновение.

С другой стороны нейтральной полосы донеслись громкие крики. Немцы. Они шли в атаку. Михаил мгновенно вскочил, хватаясь за винтовку.

— Все по местам! — раздался чей-то голос, утонувший в общем хаосе.

Солдаты выстроились в позициях, их лица были напряжены, руки крепко сжимали оружие. Снова начали грохотать снаряды, на этот раз над головами русских солдат, прикрывая их артиллерийским огнём. Михаил выглянул из-за импровизированного укрытия и увидел, как первые ряды немецких солдат приближаются.

И тут раздался новый звук — длинная, зловещая очередь. Михаил невольно обернулся: это заработали британцы со своим пулемётом.

Немцы начали падать один за другим, словно скошенные колосья. Первые ряды рухнули мгновенно, остальным пришлось продвигаться под перекрестным огнём.

— Вот оно, их проклятое чудо оружие! — выругался Василий, перезаряжая винтовку.

Но Михаил не слушал. Его руки действовали автоматически, вставляя патроны в магазин, наводя винтовку, стреляя. Каждая выпущенная пуля попадала в цель или уходила в пустоту, но он не мог остановиться.

Гул пулемёта не прекращался, его металлический хрип разрывал воздух. Немецкие солдаты продолжали наступать, но их атакующий порыв замедлился. На поле перед русскими траншеями уже лежали десятки тел, смешанных с грязью и снегом.

Михаил украдкой глянул на Василия, который был весь в грязи, но сосредоточен. Несмотря на всё, на ад вокруг, в его глазах горела странная решимость. Михаил, сжав зубы, продолжил стрелять, пока пулемёт позади продолжал свою зловещую песню.

Тут началась новая массированная артобстрел только уже нейтральной земли, взрывы взмывали вверх грязь, землю и людей вверх разрывая их на части. Михаил заметил как один из немецких солдат взялся за колючую проволоку чтобы убрать с дороги, не успев даже прицелиться то в немца просто разорвало из за взрыва пока его оторванные руки остались держать проволоку.

Михаил смотревший на это замер на пару секунд прежде чем немецкий солдат который уже был близко к траншее был застрелен и не упал в траншею рядом с Михаилом. Михаил понял что Враги  уже близко поэтому он продолжил стрелять.

Из за поддержки пулемёта атака захлебнулась из за чего немцы стали отступать, пока Михаил продолжил стрелять в спину немцам как и другие солдаты. После того как вдали уже не было видно никого то стрельба прекратилась, остались лишь звуки взрывов артиллерийских снарядов вперемешку с криками и стонами людей.

В голове Михаила только и летали мысли слушая агонические крики и стоны:
"Сколько ещё людей погибнет на этой войне?" 

Пролив Дувра, 15 км к юго-востоку от порта, 24 декабря 1911 года, 13:12

Дневное солнце с трудом пробивалось сквозь плотные облака, освещая серые воды Дуврского пролива. "Аякс" неспешно двигался по заданному маршруту, патрулируя залив в поисках признаков активности вражеских судов. На борту царила привычная рутина: команда занималась проверкой оборудования и наблюдением за горизонтом, стараясь не думать о приближающемся Рождестве, которое многим пришлось провести вдали от дома.

В одной из кают, лежа на койке, Джордж Уиттакер держа в руках письма, присланные родителями. Его глаза бегали по строкам, вчитываясь в каждое слово, будто пытаясь почувствовать тепло и поддержку, скрытую в этих чернильных следах.

Первое письмо было от его отца, Гарольда Уиттакера. Бумага слегка потемнела от времени и солёного воздуха. Почерк отца был чётким и твёрдым, каждая буква словно вырезана с холодной решимостью.

"Дорогой Джордж,

Ты вырос в настоящего мужчину, и я горжусь тобой. Но никогда не смогу простить тебя за твою необдуманность, что вынудила тебя уйти на эту проклятую войну. Ты — мой единственный сын, и твоя жизнь важнее любого долга.

Я лишь могу надеяться, что ты вернёшься целым и невредимым. Не подведи свою семью. Удачи, сын. Твой отец, Гарольд Уиттакер."

Джордж ощутил, как грудь сдавило чувство вины. Он знал, что отец переживает, но эти слова резали по живому.

Следующее письмо было от матери, Мэри Уиттакер. Почерк был не таким ровным, как у отца, строки слегка сбивались, словно рука дрожала во время написания.

"Мой дорогой Джордж,

Я не нахожу себе места, пока ты там, на войне. Каждый день я молюсь за тебя и твой экипаж. Мне так страшно... Ты — всё, что у меня осталось в этом мире.

Знай, я всегда буду ждать тебя дома, каким бы ты ни вернулся. Пожалуйста, береги себя, сынок... "

Дальше текст был расплывчатым, будто чернила намокли от капель воды. Джордж провёл пальцем по этим словам, понимая, что мать плакала, пока писала это письмо. Её слёзы пропитали бумагу, оставляя на ней следы боли и отчаяния.

Джордж медленно положил письма на грудь, закрыв глаза. В его голове раздавались голоса родителей: строгий, но полный любви отца, и нежный, полный беспокойства голос матери. Он чувствовал себя разорванным между своим долгом и семьёй, которую он покинул.

Резкий звон тревоги эхом разнесся по коридорам "Аякса", заставляя каждого члена экипажа моментально забыть о своих делах. По внутренней связи поступил тревожный доклад:

— Внимание! Замечена группа из трёх торпедных катеров противника на юго-западе! Всем занять боевые посты!

Джордж Уиттакер, услышав сигнал, тут же бросился к своему боевому месту. Пробежав по металлическим лестницам, он оказался на открытой палубе, где ветер уже бил в лицо, а наводчики с напряжением готовили орудия. Джордж занял привычное место заряжающего у центральной 5-дюймовой пушки, которая была главным калибром эсминца.

— Наводка на цель, по пеленгу 310, расстояние — 17 кабельтовых! — выкрикнул офицер, стоящий у дальномера.

— Есть наводка, готов к стрельбе! — отозвался наводчик.

Джордж с усилием вставил массивный снаряд в казённик. Его руки, несмотря на усталость, двигались чётко и быстро — за дни службы это движение стало инстинктивным.

"Торпедные катера... Проклятье, они быстрые," — мелькнуло в голове Уиттакера, пока он заряжал очередной снаряд.

Первый залп из орудий сотряс "Аякс". Вслед за этим эсминец начал резкий манёвр влево, чтобы усложнить прицеливание для вражеских катеров.

Вдали мелькали три тёмные точки, которые то исчезали за волнами, то снова появлялись. Они двигались хаотично, пытаясь уклониться от попаданий. Тем временем пулемётчики и расчёты мелкокалиберных пушек на эсминце открыли плотный огонь, чтобы отбить атаку.

— Заряжено! — выкрикнул Джордж, возвращаясь к казённику.

— Огонь! — последовал приказ, и грохот выстрела вновь пронёсся по палубе.

Один из снарядов разорвался совсем близко от катера, подбросив воду и обломки. Катер слегка замедлился, но всё ещё продолжал свой опасный манёвр.

— Противоторпедный манёвр! Лево на борт, полный ход! — прозвучал голос капитана Росса.

"Аякс" резко накренился, уходя от возможной траектории торпед. Джордж, крепко держась за металлическую стойку, видел, как издалека сверкает белая пена на воде — это следы выпущенных торпед.

— Торпеда по правому борту идет прямо на нас! — Выкрикнул кто то из матросов.

Джордж не отвлекался, заряжая пушку с механической точностью. Весь экипаж действовал как единый механизм, каждая шестерёнка которого работала для выживания.

Наконец, один из катеров попал под прицельный залп и взорвался, осветив серое небо яркой вспышкой. Экипаж "Аякса" коротко возликовал, но их радость была недолгой — два оставшихся катера, осознав бессмысленность атаки, начали отходить, поднимая за собой белые буруны воды.

— Что они тут вообще делали? — громко спросил один из матросов, стоящий у пулемёта. Он вытер пот со лба и посмотрел на следы отступающих катеров.

— Разведку с боем проводят, — спокойно ответил офицер, стоящий поблизости. Его лицо, покрытое солью от морских брызг, было хмурым. — Проверяют нашу реакцию и возможности обороны.

— Или отвлекали нас от чего-то более серьёзного, — добавил второй матрос, нервно сжимая оружие.

Экипаж "Аякса" понимал, что даже отступление противника не приносило покоя. На горизонте всё ещё маячила угроза, и каждый в глубине души знал, что это было только начало.

Киль, Подлодка U-87, 26 декабря 1911 года, 0:07

Полночь окутала Киль густым холодным туманом, который, казалось, пропитал всё вокруг. Капитан Эрик Рихтер стоял на причале, глядя на свою подлодку U-87, освещённую тусклым светом портовых фонарей. Его экипаж суетился неподалёку, заканчивая последние приготовления к выходу. Праздничное настроение, которое едва уловимо присутствовало днём, уже растворилось в этом мрачном и неприветливом воздухе.

Рихтер провёл рукой по лацкану своей формы, но жест вышел небрежным, почти раздражённым. Мысли клокотали в его голове, одна за другой сменяя друг друга. Он понимал, что приказ — это приказ, но вся суть задания казалась ему абсурдной. Пройти через Ла-Манш, через зону, буквально кишащую кораблями Альбиона, — это было почти самоубийство.

"Почему именно Рождество? Почему именно мы? Разве не найдётся другой способ?" — терзали его мысли. Ещё сильнее злило то, что он не смог провести этот день со своей семьёй. Его жена и дети наверняка сидели сейчас дома, возможно, даже не раскрыв подарки — какой в них смысл, если главы семьи нет рядом?

Его взгляд упал на одного из матросов, который аккуратно перекладывал ящик с провизией. Молодой парень, в глазах которого светился энтузиазм, говорил что-то своему товарищу. Рихтер почувствовал острое раздражение.

— Они не понимают, — пробормотал он себе под нос. — Для них это всё ещё игра. А ведь некоторые из них не вернутся.

Он повернулся обратно к подлодке. Металлический корпус казался живым в свете луны, словно подлодка была существом, ждущим, когда её накормят судьбами тех, кто осмелится войти внутрь.

Глубоко вздохнув, Рихтер стиснул зубы. Приказ был получен. Приказ должен быть выполнен. Вопросов больше не задают.

Рихтер на несколько мгновений замер, глядя в темноту надвигающегося ночного моря. Мысли о доме, семье и спокойных праздниках, которых он был лишён, тянули его сознание назад, но долг и дисциплина держали его на месте.

— Господин капитан, подлодка полностью готова к отходу, — доложил Герих Штайнер, подходя и отдав честь.

Рихтер коротко кивнул:
— Хорошо, Штайнер. Через несколько минут отчаливаем.

Когда подлодка U-87 медленно начала отходить от причала, Рихтер, стоя на мостике, позвал к себе обоих вахтенных офицеров. Глубоко вздохнув, он заговорил:
— Господа, наша цель пройти через Ла-Манш в составе группы. У нас приказ следовать к побережью Испанофрана до нового нашего дома  порта Сен-Назер и оказать поддержку в противолодочных операциях. По прибытии мы будем находиться под управлением местного командования. Важно: канал мы пересекаем по отдельности. Задача избежать обнаружения любой ценой.

Штайнер и Мюллер переглянулись. Выражение их лиц изменилось: прежний профессионализм остался, но к нему добавилась тяжесть осознания. Мюллер, не сдержавшись, пробормотал:
— Это же безумие.

— Возможно, — ответил Рихтер спокойно, но с холодной уверенностью в голосе. — Но это наш долг.

Несколько мгновений повисло молчание, прерываемое лишь шумом волн. Леопольд Струмберг, находившийся на палубе, осматривал герметичность аварийного люка, проверяя последние механизмы. Его лицо сохраняло сосредоточенность, но даже он украдкой взглянул на капитана.

Наконец, Рихтер обвел взглядом своих людей и добавил:
— Мы выйдем из этого. Если будем работать чётко, дисциплинированно и без ошибок.

Офицеры коротко кивнули, но тишина, окутывающая мостик, казалась слишком плотной.

Подлодка набирала скорость, покидая защиту гавани. Тишина ночи обволакивала экипаж, но в ней чувствовалось напряжение словно сама природа понимала, какой риск берёт на себя U-87 и её команда. Рихтер снова взглянул на темнеющую воду впереди. Где-то там их ждали британские патрули, минные заграждения и, возможно, неравная схватка с судьбой.