В Ад и Назад.

Российская Пруссия, сектор траншей 34-Б, 21 декабря 1911 года, 6:12

Михаил Коршунов открыл глаза, ощущая тяжесть собственного тела, будто земля придавила его сверху, а не он лежал в своей вырытой норе. Грязь, смешанная с потом и кровью, покрывала его лицо и руки. Меховой воротник шинели больше напоминал кусок мокрой тряпки. Холод пробирал до костей - кажется, даже грязь, обволакивающая его, стала ледяной.

Он подтянул колени к груди, пытаясь сохранить хоть немного тепла. "Чёртов холод. Хоть бы снег выпал, чтобы не так промозгло," - подумал он, прикрывая лицо ладонью, но грязь с пальцев только оставила новые пятна на коже. Михаил выдохнул, видя облачко пара, и замер. На секунду он забыл, где находится.

Пальцы инстинктивно сжались на винтовке, лежащей рядом. Её металл был ледяным, как и всё вокруг. "Если не враг, так сам мороз прикончит," - пронеслось у него в голове. Он потрогал свой рюкзак - сухари, кусок вонючей конины, немного крупы. Еда вроде есть, но казалось, что не ел уже месяц.

Коршунов поднял голову и осмотрелся. Его товарищи спали в своих укрытиях или дремали, облокотившись на стены траншеи. "Как звери какие-то. А может, уже хуже." Михаил вздохнул и вылез наружу, стряхивая с себя грязь. Утренняя сырость пробирала так, что казалось, будто кожа сама по себе стянулась.

Где-то вдалеке глухо раздался звук артиллерийского выстрела. Пока далеко. Пока не сюда.

"Сколько ещё эта дрянь будет длиться? Каждый день одно и то же. Проснулся, замёрз, не умер. Повезло." Он провёл рукой по грязному лицу и сел у края траншеи, облокотившись на деревянные доски. "Только бы дожить. Но вот зачем?"

Его мысли были прерваны криками - кто-то из ничейной земли кричал и стонал, явно от боли.
"Иногда завидую мертвым, они хотя бы не будут больше терпеть это всё"

В очередной раз война показала ему своё лицо. И это лицо было грязным, серым и безразличным. Михаил продолжал сидеть, когда рядом послышались шаги. К нему подошёл Василий Чумаков - его старый друг. Василий выглядел ничуть не лучше: шинель вся в грязи, сапоги порваны, лицо изможденное. Но всё же в его глазах ещё тлел какой-то огонёк.

- Ну что, Коршунов, как оно тут? - сказал он, хлопнув Михаила по плечу. - Прямо как в Робосии, только холод здесь иной. И траншеи, - Василий махнул рукой вокруг, - там, знаешь ли, почище были. Хоть от дождя толком прятались.

Михаил хмыкнул, но ничего не ответил.

- Хочешь, прогуляемся? Всё равно тут делать нечего. Да и холодно сидеть без движения.

Коршунов молча кивнул, встал и закинул винтовку на плечо. Они побрели по бесконечным, однообразным траншеям. Стены из грязи и досок, завалы проволоки, бочки с водой. Всё было таким однотипным, что казалось, будто они ходят кругами.

- Знаешь, - заговорил Василий, стряхивая с сапога комья грязи, - в Робосии хоть леса рядом были. Вечером на костёр набрать можно было. А тут что? Ни деревца, ни сухой ветки. Только грязь да холм за холмом.

Михаил усмехнулся:
- Да, и враг там другой. Тот хоть мерзлотой не прикрывался, а тут и без боя ноги от холода отвалятся.

Василий хотел что-то ответить, но тут их внимание привлёк слабый свет впереди. Подойдя ближе, они увидели небольшой костёр, который развели британцы. Солдаты в типичной форме Альбиона сидели вокруг, грея руки и пытаясь шутить. Один из них даже вытянул кусок хлеба на штыке и подсушивал его над огнём.

Михаил и Василий без спроса подошли и сели к огню. Один из британцев взглянул на них настороженно, но ничего не сказал.

- Вот это жизнь у них, - тихо пробормотал Василий. - Костёр, хлеб подсушивают. Прямо пикник.

Михаил сдержанно фыркнул.
- Молоко на губах не обсохло, а уже на войне. Ещё бы тёплый чай и плед - и можно домой.

Один из британцев, поняв, что говорят о них, что-то буркнул по-английски и отошёл. Василий улыбнулся.
- Не понимают, зато слышат. А насчёт чая - может, и найдётся у них.

Михаил покачал головой, глядя на костёр.
- Вот они, союзнички. Сидят, шутят, будто не война, а прогулка. А где они, когда наши парни умирают?

- Да уж, - согласился Василий, - только и могут, что костры разводить.

Они сидели молча, грея руки у огня. Несмотря на холод и неприязнь к британцам, тепло от костра хоть ненадолго возвращало чувство жизни.

Зимний дворец, Санкт-Петербург, Российская Империя, 22 декабря 1911 года, 15:00

В большом зале собрались высшие чины русской армии и флота. Под сводами зала раздавалось эхо шагов офицеров и перешептываний. Император Алексей IV вошел в зал, его строгий взгляд оглядел присутствующих.

- Господа, - начал царь, садясь во главе длинного стола, - враг готовит коварное наступление. Мы знаем, что немцы хотят добиться успеха к Рождеству. Мы не можем этого допустить. Но я хочу большего - не просто обороны, а решительного удара.

Генералы кивнули, переглядываясь. Слово взял Главнокомандующий Западным фронтом, генерал Николай Зорин.

- Ваше Величество, мы предлагаем контрнаступление с целью отбросить врага к Варшаве. Если мы прорвем их оборону, они не успеют подготовить резерв.

Царь кивнул.
- Сколько времени потребуется для подготовки?

Начальник штаба, генерал-лейтенант Михаил Дроздов, быстро перелистал свои заметки.
- Для полной мобилизации ресурсов - три дня, Ваше Величество.

- Тогда начинайте немедленно, - скомандовал Алексей IV. - Наступление должно начаться утром 25 декабря.

Генерал Владимир Лавров, командующий 1-й армией, поднялся.
- Я бы хотел предложить сосредоточить основное давление на немецком левом фланге. Это позволит нам обойти их укрепления под Белостоком.

- Согласен, - добавил Алексей Оболенский, командующий 2-й армией. - А моя армия ударит с юга, закрепив прорыв.

Царь утвердительно кивнул, затем обратился к адмиралу Ивану Трубецкому:
- Что с поддержкой флота?

- Балтийский флот готов, Ваше Величество, - ответил Трубецкой. - Наши эсминцы обеспечат контроль на территории под островом Готлант и возле Кёнигсберга, чтобы сдержать немецкие подкрепления с моря.

Алексей IV поднялся.
- Господа, это приказ. «Рождественское наступление» должно стать ударом, который враг не забудет. Наступление к Варшаве - наша цель. Удачи вам всем.

Зал встал в знак уважения, а царский приказ начал обретать форму на картах штабных генералов.

Берлин, Штаб Верховного Командования Германо-Австрийского Королевства, 22 декабря 1911 года, 17:00

Высокий потолок штабного зала отражал приглушенные звуки разговоров, шорох карт и редкие хлопки, когда офицеры прикладывали к груди кулак в знак приветствия. В центре, за массивным дубовым столом, сидел кайзер Вильгельм IV. Eго глаза блестели от самодовольства.

— Господа, к Рождеству мы возьмем Белосток, А затем Минск. Российская армия снова покажет свою трусость, и мы будем стоять у ворот Москвы и Санкт-Петербурга. Они дрогнут, как всегда.

Зал отреагировал смешками и одобрительными кивками. Однако в этот момент в разговор вмешался адмирал Хеннинг фон Круп, командующий Балтийским флотом.

— Ваше Величество, я бы не стал так недооценивать русских. Их Балтийский флот оказывает значительное давление на наши логистические цепочки у Кёнигсберга. Наши торговые суда да и не только торговые подвергаются постоянной угрозе.

Кайзер нахмурился, слегка прищурив глаза.
— Вы хотите сказать, что несколько старых русских броненосцев ставят под угрозу наш план?

— Не только броненосцы, Ваше Величество, — ответил фон Круп, держа спокойный тон. — Подлодки, эсминцы и миноносцы. Русские используют свою позицию в Моонзунде как плацдарм а остров Готланд как границу для воображаемого фронта, блокируя наши пути снабжения.

Генерал Отто Либенфельд, командующий Восточным фронтом, встал со своего места, глядя на адмирала.
— Тогда уничтожьте их флот, адмирал. Если Балтика — наша проблема, то мы должны взять порт Александра III и выбить русский флот из игры.

Адмирал нахмурился.
— Это потребует времени и значительных сил, генерал. А пока их активность угрожает нашим транспортным маршрутам к фронту.

Вильгельм вздохнул, поставив бокал на стол.
— Хорошо, фон Круп, я дам вам дополнительные ресурсы. Подготовьте операцию. Но учтите, что я не потерплю проволочек. Белосток и Минск должны пасть, и я хочу видеть русских на коленях к концу зимы.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — ответил адмирал, склонив голову.

В зале воцарилась тишина, которая лишь подчеркивала напряжение. Штабное заседание продолжилось, но тень сомнений, брошенная адмиралом, осталась висеть над залом, как предвестник грядущих испытаний. Взгляд Кайзера Вильгельма IV переместился на генерала Герхарда Штольца, командующего западным фронтом.

— Ладно, с Балтикой понятно, — проговорил кайзер, отмахнувшись рукой. — А что у нас во Львове? Как продвигается наступление?

Штольц не торопился с ответом, его лицо стало мрачным. Он встал, вытянувшись, словно на параде.
— Ваше Величество, наши войска встретили серьезное сопротивление. Оборона русских и их союзников в районе Львова чрезвычайно сильна. Мы понесли значительные потери. Город еще не взят, хотя наши передовые части уже вплотную подошли к его окрестностям.

Кайзер нахмурился, ударив кулаком по столу, отчего стакан на краю покачнулся.
— Опять потери! Мы что, бьемся с армией привидений? Почему львовская операция буксует?

Штольц молча кивнул, подчеркивая, что ситуация сложная, но ответа на гнев кайзера не дал.

Вильгельм обвел взглядом остальных, его тон стал еще жестче.
— Что с Балтикой? Я хочу знать о британском флоте.

Адмирал Хеннинг фон Круп сложил руки за спиной и спокойно начал доклад.
— Британцы доминируют в Средиземном море. Из-за бездействия Италии они чувствуют себя абсолютно безнаказанно. Итальянцы ссылаются на внутренние проблемы и избегают прямого столкновения с Альбионом. Это позволяет британским кораблям беспрепятственно снабжать свои силы на всех театрах войны.

Кайзер встал, его лицо покраснело.
— Италия! Снова они! Эти «союзники» только и знают, что отступать, а не наступать.

Фон Круп продолжил:
— К тому же, Валахийский союз официально подписал соглашение о вступлении в альянс с Российской Империей и Королевством Альбиона. Это ухудшает наше стратегическое положение на востоке.

Вильгельм тяжело выдохнул, снова ударив ладонью по столу.
— Валахия... Отлично. Еще один предатель. Мы окружены врагами, а наши союзники словно спят!

Наступила пауза, и кайзер в задумчивости пробежался взглядом по карте, расстеленной на столе. Его губы плотно сжались, а затем он пробормотал, но достаточно громко, чтобы остальные услышали:
— Надо было поддержать Карелан в революции. Тогда бы мы имели верного союзника на севере. Они бы давно отвлекли русских, а может, и втянулись бы в войну на нашей стороне.

В зале повисла гнетущая тишина. Никто из офицеров не посмел вставить слово, видя, что настроение кайзера на грани.

— Проклятье, — подытожил Вильгельм, садясь обратно и разглядывая карту. — Если в этом году мы не возьмем Белосток, Минск и Львов, то следующий год станет куда тяжелее.

Кайзер Вильгельм IV поднял взгляд на карту, его палец скользнул по линии, соединяющей Ла-Манш и побережье Испанофрана.

— Если бы наши союзники из Испанофрана наконец приготовились и использовали свои подлодки и флот для блокады логистики Альбиона, то можно было бы считать войну с Альбионом законченной. Без снабжения их войска на континенте долго не продержатся.

Гросс-адмирал Карл Эйзенберг, командующий подводными силами Рейхсмарине, поджал губы, прежде чем ответить.
— Ваше Величество, мысль хорошая, но осуществить ее будет крайне сложно. Для такой операции нам придется перевести часть наших подлодок в Испанофран.

Кайзер нахмурился.
— Сложно? Вы всерьез думаете, что трудности логистики могут стать оправданием для провала?

Эйзенберг кивнул, продолжая спокойным тоном:
— Главная сложность заключается в том, что подлодки должны будут пройти через Ла-Манш, где господствует флот Альбиона. Это невероятный риск. Мы можем потерять большую часть подлодок еще до того, как они достигнут Испанофрана.

Кайзер стукнул кулаком по столу, заставив карту слегка подскочить.
— Тогда перевезите их по железной дороге!

— Это возможно, но лишь частично, — возразил Эйзенберг. — Транспортировка субмарин по железной дороге сталкивается с рядом проблем. Во-первых, не все станции и пути в Испанофране оборудованы для такой логистики. Во-вторых, перевезти мы сможем только самые компактные подлодки. Остальные придется отправлять морем, несмотря на риски.

Кайзер задумчиво уставился на карту, затем выпрямился и повернулся к Гросс-адмиралу.
— Эйзенберг, подготовьте план. Если придется, пусть самые опытные экипажи проведут лодки через Ла-Манш под покровом ночи. Остальные — поездами. В Испанофране подлодки должны быть развернуты немедленно.

Гросс-адмирал кивнул, понимая, что отступать нельзя.
— Слушаюсь, Ваше Величество. План будет готов в кратчайшие сроки.

— Это не просто план, — добавил Кайзер, слегка прищурив глаза, — это возможность переломить войну. Альбион больше не должен диктовать свои условия на море. Испанофран должен начать действовать. И мы поможем им.

В комнате наступила гнетущая тишина, которую нарушал только скрип пера, записывающего приказы. Решение было принято, и его реализация могла изменить ход всей войны.

Гамбург, Штаб Рейхсмарине, 22 декабря 1911 года, 20:45

Капитан Эрик Рихтер стоял у окна штабного зала, держа в руке бокал шампанского. Его взгляд скользил по заснеженным улицам Гамбурга, освещенным гирляндами. Его экипаж сейчас развлекался где-то в доках — вероятно, в одном из местных борделей или кабаков, празднуя первый боевой поход. Рихтер понимал, что они заслужили это, но его самого шумные празднования мало интересовали.

Он был здесь, в штабе, среди других капитанов подводного флота, обмениваясь дежурными тостами и рассказами о походах. Рядом с ним стояли двое — капитан Ганс Лук и капитан Энгельберт Ендрасс, легендарные фигуры даже в только начинающейся войне.

Рихтер сделал глоток шампанского и украдкой посмотрел на Лука. Этот человек, казалось, излучал уверенность. Его поход был ошеломляющим успехом — всего за семь торпед он отправил на дно два броненосца Альбиона, заставив Королевский флот пересмотреть свои маршруты.

— Черт возьми, Ганс, как ты это сделал? — спросил кто-то из группы офицеров.

Лук улыбнулся, его голос прозвучал спокойно и слегка иронично:
— Скажу честно, это была скорее удача, чем мастерство. Но не буду жаловаться, удача — тоже оружие.

Рихтер чуть усмехнулся. Лук был скромен, но все знали, что его расчет и хладнокровие сыграли не меньшую роль, чем удача.

Ендрасс, стоявший рядом, молча слушал. Он был другим — серьезным, сосредоточенным, почти угрюмым. Его успехи были еще более впечатляющими. За первые дни войны он отправил на дно семь эсминцев Альбиона, едва не уничтожив целую эскадру.

— Семь эсминцев за одну неделю так ещё сорок тысяч тоннажа, Энгельберт, — задумчиво произнес Рихтер, будто размышляя вслух. — Это, должно быть, рекорд.

Ендрасс кивнул, но не улыбнулся.
— Тоннаж, Рихтер. Вот что важно. Эти эсминцы были крупными и хорошо вооруженными. Но главное — они мешали нашeму флоту в северном море. Теперь путь свободен.

Рихтер уважительно покачал головой. Он знал, что в штабе Ендрасса уже называют "охотником за кораблями". Но в его словах всегда была суровая прямота, напоминающая, что война — это не только цифры и успехи, но и потери.

Мысли Рихтера ненадолго унеслись к его собственному экипажу. Их подвиг, конечно, был заметным — разведка и уничтожение вражеского линкора. Но на фоне достижений Лука и Ендрасса его успех казался более скромным.

— Каждый из нас пишет свою страницу в истории, — пробормотал он себе под нос, вновь глядя на улицы города. — Но цена за это высока.

Шум в зале становился громче. Тосты, смех, разговоры. Но в душе Рихтера звучал тихий голос сомнения: сколько еще людей он потеряет ради этих строк в учебниках истории?

Рихтер только сделал глоток шампанского, когда к группе подошел человек в строгой форме с холодным выражением лица. Это был один из информаторов штаба — тот, чье появление никогда не предвещало ничего хорошего. Он вручил каждому из троих капитанов плотный конверт, сухо пожелал удачи и исчез так же быстро, как появился.

Рихтер медленно открыл конверт, ощущая, как его сердце начинает биться чаще. На белом листе черным по белому было напечатано:

"Приказ: Подготовить подводную лодку к переходу через Ла-Манш. 26 декабря к 03:00 присоединиться к группе конвоя подлодок в 35 км к югу от Хельголандской бухты. После входа в пролив Дувра рассредоточиться и продолжить движение к Испанофран. Ваша цель — усилить Атлантический флот союзников и нарушить морскую логистику Королевства Альбион. Подробная информация и приказы будут выданы перед походом и присланы через радиограмму."

Рихтер перечитал текст еще раз, но от этого смысл не изменился. Он почувствовал, как невидимая тяжесть опускается на плечи.

— Ла-Манш, — пробормотал он, оглянувшись на Лука и Ендрасса.

Ганс Лук, казалось, тоже потерял весь энтузиазм, который еще недавно наполнял его голос. Он молча посмотрел на приказ, а затем спрятал его обратно в конверт. Его улыбка исчезла, уступив место мрачной сосредоточенности.

— Они хотят, чтобы мы прошли через этот ад? — тихо произнес Лук. — Ла-Манш кишит эсминцами Альбиона, береговые батареи Дувра... Да там целая крепость.

Энгельберт Ендрасс, напротив, оставался невозмутимым. Его лицо было холодным и непроницаемым, но даже он не смог скрыть тени напряжения в глазах.

— Это самоубийство, — наконец сказал Рихтер, обращаясь к обоим. — Они хотят, чтобы мы пробрались через самый охраняемый пролив на планете. А после этого еще и дошли до Испанофран.

Лук тихо выругался, его кулак сжался так, что костяшки побелели.
— Удачи нам всем, — саркастично бросил он.

Рихтер опустился на стул, тяжело вздохнув. Его первое задание принесло успех, но теперь его ждал настоящий кошмар. Он представил свою подлодку, медленно крадущуюся среди десятков вражеских эсминцев, и звук глубинных бомб, взрывающихся вокруг.

В зале продолжался шумный праздник, но для троих капитанов он резко закончился. Каждый из них знал, что следующий поход может стать последним.

Порт Дувр, 23 декабря 1911 года, 5:43

Сквозь утренний туман эсминец "Аякс" медленно вошел в порт Дувра, пробиваясь сквозь серо-зеленую пелену воды. На мостике стояла напряженная тишина. Экипаж, уставший от бесконечных боевых заданий, мрачно смотрел на причалы, осознавая, что долгожданное Рождество придется встретить не дома, а здесь, в вечном противостоянии с невидимым врагом.

Джордж Уиттакер, стоявший возле борта, не отводил взгляда от берега. Мысли о семье разрывали его изнутри. Ему казалось, что запах Дувра пахнет предательством. Всё, о чем он мечтал последние недели, — это хотя бы один день дома, с матерью, сестрами, теплом камина. Вместо этого он получил новый приказ — патрулирование пролива, где подлодки противника, словно призраки, поджидали любую ошибку.

Как только корабль завершил маневры и стал на причал, Джордж почувствовал, как внутри всё кипит. Он быстро сбежал с мостика, не обращая внимания на остальные команды, и, спустившись по трапу, буквально бросился на землю. Асфальт был холодным, жестким, но Джордж обнимал его, как старого друга.

— Земля! Черт возьми, я на земле! — воскликнул он, не скрывая радости, которая била через край.

Над ним тут же раздались смех и подшучивания других матросов:

— Эй, Джордж, может ещё поцелуешь её?

Но Джорджу было всё равно. Этот миг был его собственным триумфом. После недель качки и непрекращающегося страха он наконец почувствовал что-то постоянное под ногами.

Внезапно к нему подошел Томми, его друг, который в последнее время стал для него почти братом. Он присел рядом и, похлопав Джорджа по плечу, сказал:

— Ладно, Уиттакер, хватит валяться. У нас не так много времени на берегу. Не трать его на обнимашки с асфальтом.

Джордж тяжело вздохнул, поднялся на ноги, отряхивая свою форму.
— Да, ты прав. Просто... Я не могу больше. Рождество без семьи. Это...

— Я знаю, — мягко ответил Томми. — Всем тяжело. Но мы выживем, Джордж. Выживем ради того, чтобы вернуться домой.

Эти слова, хоть и простые, дали Джорджу немного утешения. Вместе они пошли по причалу, оставляя за спиной насмешки и шум корабля. На берегу была лишь короткая передышка, но для Джорджа она была бесценной.

Томми, оглянувшись на причал, усмехнулся и толкнул Джорджа локтем в бок.

— Слушай, Уиттакер, чего мы тут торчим? Давай прогуляемся по городу. Кто знает, может, тебе повезет встретить какую-нибудь леди?

Джордж закатил глаза, но не мог удержаться от легкой улыбки.
— Томми, ты же знаешь, я не из тех, кто гоняется за каждой юбкой.

Томми рассмеялся и хлопнул друга по плечу.
— Ты? Да ты вообще, наверное, до сих пор девственник!

Джордж остановился, слегка смутившись, но тут же ответил серьезно:
— Да, и останусь, пока не найду ту, с кем захочу провести всю жизнь.

Томми только покачал головой с улыбкой.
— Ты неисправим, Джордж. Ну, ладно, хоть по пинте пива-то со мной выпьешь?

— Это всегда пожалуйста, — ответил Джордж, уже двигаясь вперед.

Они шли по улицам Дувра, наблюдая за утренней суетой города. Несмотря на войну, жизнь здесь, казалось, текла своим чередом. Люди шли по делам, шумели трамваи, а запах свежего хлеба из булочной ненадолго затмил для Джорджа запах моря и нефти.

Наконец они дошли до небольшого кабака. Двери были чуть приоткрыты, и оттуда доносились громкие разговоры и смех. Томми первым шагнул внутрь и замер.

— Это же надо! — воскликнул он. — Как они успели раньше нас?

В дальнем углу кабака, за широким столом, сидели несколько членов экипажа "Аякса", которые уже вовсю пили и громко переговаривались.

Джордж, глядя на них, усмехнулся.
— Видать, зайцем на трамвае проехали.

Томми рассмеялся так, что на него оглянулись несколько посетителей.
— Ну, хоть одному из нас повезло! — сказал он, подмигнув Джорджу.

Они присоединились к своим товарищам, и кабак наполнился ещё более громким смехом и разговорами. Даже на войне, пусть ненадолго, каждый находил свой способ забыться.