В Ад и Назад.

Киль, военно-морская база, Германo-австрийское Королевство, 23 декабря 1911 года, 10:17

Капитан Рихтер стоял на мостике U-87, глядя на приближающийся порт. Холодный ветер Балтийского моря развевал его шинель, а острый запах соли наполнял лёгкие. На фоне блестящих от солнца волн уже виднелись силуэты военных кораблей, стоящих на якоре. Среди них возвышался могучий линкор "Рейланд", чей экипаж выстроился на палубе, готовый приветствовать подводников.

Мысли Рихтера метались, как рой пчёл. Первый боевой поход стал не просто испытанием его навыков, но и поворотным моментом в его жизни. Всё, что он знал и чем гордился до этого, казалось мелким по сравнению с тем, через что прошёл его экипаж. Он чувствовал, как смерть дышала в затылок их подлодке, и теперь осознавал: каждое принятое им решение могло быть последним.

Рихтер нахмурился, пытаясь отогнать эти мысли. Он снова взглянул на порт. На пристани выстроились люди: матросы, офицеры, представители командования. Среди толпы он заметил оркестр, чей медный блеск инструментов сверкал на солнце. Ещё удивительнее было то, что в первых рядах стоял сам кайзер Вильгельм IV, окружённый офицерами в парадных мундирах.

«Кайзер...» — Рихтер даже не сразу поверил своим глазам. Он знал, что потопления линкора российского имперского флота была важной, но не предполагал, что их встреча будет настолько торжественной.

— Капитан, — обратился к нему Штайнер, подойдя ближе. — Лодка готова к швартовке.

— Хорошо, Штайнер. Передайте всем на борту, чтобы выстроились в полном составе после швартовки. Это важный день для всех нас, — ответил Рихтер, его голос был твёрдым, но внутри он всё ещё ощущал лёгкое волнение.

Подлодка медленно вошла в гавань, её корпус, потемневший от воды и следов боя, выделялся на фоне сияющих в порту кораблей. Когда U-87 приблизилась к пирсу, оркестр заиграл торжественный марш, и крики толпы перекрыли даже гул моторов.

Рихтер выпрямился, поправив свой шинель и свою фуражку капитана. Он смотрел, как его экипаж начал подниматься из люка, некоторые улыбались, другие выглядели серьёзными, но в их глазах читалась гордость.

Когда подлодка остановилась и началась швартовка, Рихтер уже знал, что этот момент станет частью истории.

Рихтер отдал приказ:
— Экипаж, стройся в линию на палубе! 

Все суетлива начали строиться в линию а офицеры встали справа от линии возле боевой рубки. Рихтер спустившись с мостика на палубу встал перед экипажем и повернулся к Генералам и Кайзеру которые были ещё на берегу отдавая честь громко скомандовал:
— Смирно! 

Кайзер Вильгельм IV, облачённый в парадный мундир, подошёл к краю пирса в сопровождении генералов и адмиралов. Его строгий, но одобрительный взгляд скользил по экипажу, стоящему на палубе в идеальном строю, несмотря на усталость и следы многодневного похода.

Когда звуки оркестра стихли, Кайзер поднял руку в приветствии.

— Мужчины, — начал он, его голос звучал громко и уверенно. — Сегодня вы вернулись не просто как подводники, но как герои. Ваша задание была чрезвычайно важной, и вы выполнили её с честью.

Рихтер, стоявший перед строем, вновь отдал честь и шагнул вперёд.

— Ваша светлость, экипаж подводной лодки U-87 прибыл с выполнением поставленной задачи. Мы готовы доложить.

Кайзер кивнул, а адмирал, стоящий рядом с ним, сделал шаг вперёд.

— Капитан Рихтер, ваш отчёт ждут позже. Сейчас мы хотим выразить благодарность всему вашему экипажу за смелость и преданность королевству. Потопление вражеского линкора и данные разведки станут важной частью нашей борьбы.

Экипаж, стоявший в строю, сдерживал эмоции. Но, несмотря на строгость момента, кто-то в заднем ряду всё же позволил себе слабую улыбку.

Кайзер продолжил:

— В знак признания ваших заслуг я лично хочу вручить вам и вашим офицерам кресты за храбрость. Ваше мужество вдохновляет весь флот.

Офицеры начали подходить по одному, начиная с Рихтера. Когда Кайзер прикреплял крест на шинель капитана, он слегка наклонился к нему и тихо произнёс:

— Вы доказали, что даже в самых опасных водах немецкий дух не сломить.

Рихтер кивнул, чувствуя, как гордость и ответственность смешиваются в его душе.

Когда церемония завершилась, Кайзер вновь обратился к экипажу:

— Сегодня вы — пример того, как должна действовать наша морская армия. Ваши имена будут помнить и будут упоминаться в книгах как герои.

С этими словами он отступил назад, а оркестр снова заиграл, подводя торжественный момент к завершению. Рихтер оглянулся на своих людей и произнёс:

— Экипаж, вольно!

Строй тут же рассыпался и экипаж наконец то взошел на сушу где их встречали как героев. Рихтер тоже взошел на сушу где его сразу окружила толпа, кое как он добрался до журналистов, один из них держал странное устройство похожее на коробку.   

Рихтер остановился, разглядывая устройство в руках журналиста. Его черные металлические детали и странная стеклянная линза привлекли его внимание.

— Это что, новинка вашей профессии? — спросил он, слегка приподняв бровь.

Журналист улыбнулся, подняв устройство чуть выше.

— Да, господин капитан. Это новейшая модель фотоаппарата. С помощью него можно запечатлеть момент для истории. Хотите попробовать?

Рихтер задумался. Он мельком оглянулся на своих людей, которые с радостными лицами общались с толпой, смеялись и гордо рассказывали о своём походе.

— Что ж, идея неплохая, — наконец сказал он. — Сделаем фотографию всего экипажа. Этот день стоит сохранить.

Он повернулся к своему экипажу и громко произнёс:

— Экипаж U-87, ко мне! Строимся для фотографии!

Моряки с улыбками и радостными возгласами начали собираться, кто-то из них ещё держал на плече мешки с личными вещами, кто-то прихватил сувениры с подлодки.

Рихтер стал в центр, окружённый своими офицерами. За ними выстроился экипаж в два ряда, причём многие умудрялись поднять руки, чтобы помахать в объектив.

— Улыбайтесь, господа, — сказал Рихтер, расправляя мундир. — Это фото для истории.

Журналист установил аппарат на триноге, опустился к видоискателю и произнёс:

— Замереть!

Щелчок аппарата прозвучал так же громко, как радостные возгласы, которые последовали за ним.

Когда фото было сделано, Рихтер обернулся к журналисту:

— Надеюсь, снимок получится достойным.

— Не сомневайтесь, господин капитан. Это будет исторический документ.

Рихтер улыбнулся, и впервые за весь день напряжение его немного отпустило. Этот момент, запечатлённый на фотографии, станет воспоминанием о том, как в буре войны его команда сохранила мужество и достигла успеха.

Когда толпа немного рассосалась, Рихтер наконец нашёл минуту, чтобы перевести дух. Он стоял в стороне, поправляя перчатки и оглядывая порт, где кипела жизнь — матросы бегали с припасами, офицеры давали команды, а дым из труб кораблей поднимался в холодное небо.

— Рихтер! — раздался внезапно громкий, знакомый голос за спиной.

Капитан резко обернулся, и его взгляд тут же смягчился. Перед ним стоял высокий мужчина в мундире офицера Кайзерлихмарине. Сильные черты лица, светлые волосы, убранные назад, и улыбка, растянувшаяся на всё лицо.

— Петер? Не может быть! — Рихтер улыбнулся, впервые за долгое время искренне радуясь.

— Ты думал, что я где-то утонул? — Петер Хоффман рассмеялся и шагнул навстречу. Они крепко пожали друг другу руки, затем Петер хлопнул Рихтера по плечу. — Всё таки у тебя есть порох в пороховницах, ты сделал невозможное. Весь флот говорит о твоём походе.

— А ты куда пропал? Я давно не слышал от тебя ни слова, — спросил Рихтер, пытаясь скрыть эмоции, но на лице всё ещё оставалась улыбка.

— Меня назначили капитаном крейсера "Prinz Adalbert". Современный бронепалубный крейсер класса "Kaiserin", — с гордостью ответил Петер. — Думал, ты уже слышал.

Рихтер удивлённо приподнял брови и окинул друга оценивающим взглядом.

— Капитан крейсера? Петер Хоффман командует целым боевым кораблём? Неплохо для парня, который на учениях вечно путался в навигации!

Петер хмыкнул, не обижаясь на подколку:

—На себя посмотри парень который даже поднять снаряд не мог. — Ответив на подколку, отмахнувшись продолжил — Да уж, времена меняются. Теперь мой крейсер патрулирует Балтику. А вот ты, — он жестом указал на подлодку U-87, которая всё ещё стояла у причала, — выбрал путь ещё более опасный. Подлодки — это адская работа. Но, судя по всему, ты справляешься блестяще.

— Война не оставляет выбора, Петер, — ответил Рихтер, становясь чуть серьёзнее. — Мы делаем то, что должны. Но скажи, как тебе командование?

— Честно? Иногда хочется обратно на мостик эсминца. Но, чёрт возьми, когда "Prinz Adalbert" разрезает волны и его орудия дают залп... это такое чувство, будто ты командуешь самим морем, — в голосе Петера звучала искренняя гордость.

— Рад за тебя, друг. Ты заслужил.

— И я рад видеть тебя живым и целым, Рихтер. Кто знает, может, однажды встретимся в море и вместе покажем этим чертовым русским, на что мы способны.

— Считай, что договорились, — усмехнулся Рихтер и снова пожал руку другу.

На мгновение они оба замолчали, смотря на порт. Два капитана, два корабля, два пути, но всё ещё связанных одной дружбой и долгом перед флотом.

Зимний дворец, Санкт-Петербург, 20 декабря 1911 года, 16:47

Залы Зимнего дворца были залиты тёплым светом ламп и свечей, но атмосфера внутри была далека от привычного спокойствия. В главном зале штаба Балтийского флота царило напряжение. Карты были развернуты на массивном дубовом столе, вокруг которого стояли офицеры штаба, внимательно слушая доклады.

Дверь в зал резко распахнулась, и в помещение вошёл адмирал Иван Львович Трубецкой, командующий Балтийским флотом Российской Империи. Высокий, худощавый мужчина с острым взглядом и окладистой бородой выглядел собранно, но в глазах уже читалась тревога. Следом за ним вошёл офицер связи, держа в руках запечатанный конверт.

— Что у вас, Лаптев? — спросил адмирал, снимая перчатки и бросая их на стол.

— Срочное донесение из Моонзунда, ваше превосходительство, — молодой офицер подал бумагу с лёгким поклоном. — Немецкая подводная лодка провела успешную атаку на один из наших линкоров во время стоянки. Линейный корабль "Император Павел I" затонул.

Комната замерла. Несколько секунд было слышно лишь тиканье массивных часов на стене.

— Что? — голос Трубецкого прорезал тишину, как клинок. Он схватил бумагу и начал читать. — "Подлодка обнаружена поздно, атаковала с перископной глубины... попадание в носовую часть... корабль затонул в течение двадцати минут... выжившие эвакуированы..." — он замолчал, плотно сжав губы.

Офицеры вокруг него переглянулись, некоторые негромко начали обсуждать случившееся.

— Этого следовало ожидать, господа, — продолжил Трубецкой, оторвав взгляд от бумаги и обведя зал холодным взглядом. — Немецкие подлодки действуют всё смелее. Моонзунд превращается в осиное гнездо, и если мы не покажем твёрдость, они начнут хозяйничать по всему Балтийскому морю.

— Что прикажете делать, ваше превосходительство? — спросил старший офицер штаба, капитан 1-го ранга Платонов.

Трубецкой задумался на несколько мгновений, опершись на стол руками и смотря на карту Балтики, где был обозначен Моонзундский архипелаг. Затем, выпрямившись, он твёрдо произнёс:

— Отправить часть флота из Санкт-Петербурга в Моонзунд. Крейсера и эсминцы для патрулирования, линкоры — для демонстрации силы. Мы перекроем этот пролив.

— Сколько кораблей выделить? — уточнил Платонов, делая пометки в блокноте.

— Три линейных корабля: "Цесаревич", "Андрей Первозванный" и "Гангут". В сопровождении пяти крейсеров и дивизиона эсминцев. Отправить немедленно. Пусть прибудут до рассвета, — голос адмирала звучал твёрдо и уверенно. — И, — он взглянул на офицера связи, — передайте командующим на местах: немедленно усилить противолодочную оборону. Сетевые заграждения, дозорные корабли, гидрофоны — всё, что у нас есть. Если немцы думают, что смогут топить наши корабли безнаказанно, они глубоко ошибаются.

— Слушаюсь! — офицеры ответили почти хором, после чего комната снова наполнилась шумом суеты: началось распределение приказов и подготовка к отправке флота.

Трубецкой снова взглянул на карту, его пальцы прошлись по очертаниям Балтийского моря.

— Это только начало, — тихо пробормотал он себе под нос. — Если немцы прорвутся к Петербургу, это станет позором для всего имперского флота. Мы не можем этого допустить.

В глазах адмирала горела решимость. Он знал, что наступают новые времена, и война на море меняется. Но честь флота Российской Империи оставалась для него превыше всего.

Резиденция Президента, город Колумбия-Сити, Республика Новая Колумбия, 20 декабря 1911 года, 21:15 по местному времени

Высокие дубовые двери закрылись за президентом Уильямом Дженкинсом Бруксом. В зале уже находился Король Георг V из Королевство Альбиона, державший в руках перчатки и трость, его взгляд был сосредоточен, но сдержанный, словно он уже предвидел исход переговоров.

— Ваше Величество, — начал Брукс, указывая на кресло напротив, — присаживайтесь.

Король поблагодарил легким кивком и уселся, держа осанку, словно находился на троне.

— Благодарю, господин президент. Приятно вновь увидеть вас в столь непростое время. — Его голос был спокоен, но с металлическими нотками напряжения.

— Прямо к делу, я полагаю? — сдержанно произнес Брукс, поправляя очки и поглядывая на бумаги перед собой.

— Да, к делу, — твердо подтвердил Георг V. — Вы знаете, что ваш континент — последний столп надежды. Если Республика Новая Колумбия решит помочь Альбиону и его союзникам, это изменит ход войны.

— И ввяжет мою страну в чужой конфликт, — перебил Брукс. — Мои люди устали от войн. Мы построили республику на нейтралитете и развитии, а не на сражениях.

— Понимаю ваши опасения, господин президент, но мир не остается нейтральным, когда пламя войны полыхает на его пороге, — ответил Георг, пристально глядя на собеседника.

Брукс ненадолго замолчал, разглядывая тонкую трещину на поверхности старого стола. Затем поднял взгляд:

— Республика Новая Колумбия останется нейтральной. Это наш окончательный ответ. Однако... — Он сделал паузу, зная, что эти слова придадут переговорам новый оборот. — Мы готовы предоставить гуманитарную и экономическую помощь: продовольствие, медикаменты, возможно, некоторые промышленные материалы для восстановления инфраструктуры. Но не более того.

Король Георг V нахмурился, его взгляд стал тяжелее.

— Уильям, вы должны понимать: если Германо-Австрийское Королевство одержит победу, их влияние дотянется и до ваших границ. Однажды и ваша нейтральность может оказаться под угрозой.

— Альбион всегда умел напоминать о грядущих бедах, — Брукс усмехнулся, но его голос оставался серьезным. — И все же, у нас свое понимание долга перед народом. Я вас не оставляю с пустыми руками, Ваше Величество.

Король Георг поднялся, его движения были четкими и прямыми, как и сам монарх.

— Ваше предложение принято к сведению. Но история рассудит, правильно ли поступила Новая Колумбия.

Брукс тоже встал, протягивая руку:

— История всегда судит, Ваше Величество. Но пока мы держим слово перед своими гражданами.

Король ответил на рукопожатие, его лицо оставалось непроницаемым. Когда Георг V вышел из зала, президент Брукс устало опустился в кресло, понимая, что этим разговором он не только сохранил нейтралитет, но и посадил Колумбию на острое лезвие баланса.

Российская Пруссия, сектор траншей 34-Б, 20 декабря 1911 года, 16:48

Михаил сидел на деревянном ящике с грязной винтовкой в руках и механически проверял затвор. Солнце уже клонилось к горизонту, а слабый свет лишь усиливал тени на стенах промерзшей траншеи. Воздух пропах мокрой землей, гарью и устаревшими консервами.

Тишина. Тишина, которая давила сильнее, чем разрывы артиллерии. Кто-то скрипнул сапогами по доскам настила, кто-то за стенкой траншеи кашлянул. Люди молчали, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами — словно боялись потревожить само время.

— Коршунов! — раздался знакомый голос. Михаил поднял голову и увидел Василия Чумакова. Его старый друг, пыльный и измученный дорогой, стоял у края траншеи, сжимая винтовку. Василий ухмыльнулся, как будто они встретились на базаре, а не на фронте:
— Ну, привет, Мишка. Добрался я, наконец-то, на твой курорт. Слышал, у вас тут весело.

— "Весело", — Михаил фыркнул и отложил винтовку. — Что, Сибирь надоела?
— Там хоть холод чистый, а здесь грязь и смерть. — Василий сел рядом, хлопнув Михаила по плечу. — Передали нас сюда, говорят, фронт трещит, подкрепление нужно. Ну, держите. Вот и вся история.

Михаил молча кивнул. Они оба смотрели на стену траншеи, нацепив маски равнодушия. Здесь не было места длинным разговорам — фронт сам отучал людей от лишних слов.

Вдруг раздался выстрел. Один, четкий и гулкий.

Солдата, сидевшего в десяти шагах от них, будто дернуло за невидимую веревку. Голова дернулась назад, и он рухнул на землю лицом вниз — тяжело, беззвучно, как мешок с картошкой. Лужица крови сразу начала растекаться по грязной земле.

— Черт... — выдохнул Василий, подскочив от неожиданности.

Траншея погрузилась в напряженное молчание. Солдаты затаились, не рискуя высунуться. Тело убитого солдата лежало в углу, никто не спешил его уносить. Михаил смотрел на него, сжимая зубы. Он даже имени его не знал. Только что этот человек дышал, шевелил пальцами, ждал такой же бессмысленный ужин, как все. А теперь — просто труп.

Василий, лежа рядом, шепнул:
— Я едва сутки тут, а уже тошно. Это хуже, чем я думал.
Михаил ответил без выражения, глядя в промозглое небо:
— Здесь каждый день хуже. Привыкай.

Они молчали. Где-то вдали слышалась слабая канонада, но в их секторе опять воцарилась эта страшная тишина. Михаил понял, что смерть уже дышит в спину Василию, как и всем им. И завтра кто-то другой упадет, как этот солдат. Секунда — и все. Жизнь не стоит ничего.

Михаил поднялся на колени и процедил сквозь зубы:
— Уши держи открытыми. Снайперы по ночам редко отдыхают.

Василий молча кивнул и взглянул на мертвого солдата.
— Его хоть похоронят?
— Может быть, завтра, — глухо ответил Михаил. — Если сами доживем.

Они снова замолчали. Сумерки сползали в траншеи, а с ними — и новая порция страха. Где то в дальше по траншее тихо сказали:
— Ужин готов.

Михаил и Василий медленно чуть ли не ползком стали идти дальше по траншее обойдя труп. Тут они увидели очень скудный ужин, всего лишь буханка хлеба и стакан воды.

Взяв черствый и заледеневший хлеб с стаканом Михаил сел на грубо сколоченной скамье, прислонившись спиной к стенке траншеи. Он молча жевал корку хлеба и смотрел на вход в сектор, где появился новый отряд солдат в чужой форме. Они выглядели будто сошли с какой-то парадной картинки: чистенькие мундиры, тяжелые плащи цвета хаки, блестящие шлемы с небольшими эмблемами короны Альбиона. На плечах — белые ремни, на спинах аккуратно сложенные ранцы, а в руках полированные винтовки, которые, казалось, еще не видели ни грязи, ни крови.

— А это ещё кто? — хмыкнул Василий, стоявший рядом и протирающий свой обветшалый сапог.

Михаил скривился и указал на них кивком головы:
— Добровольцы, блин. "Сыны Альбиона", — голос его был полон презрения. — Приехали, чтобы патриотизмом потрясти. У кого-то на губах еще молоко не высохло, а они уже в окопах бегают. Думают, что война — это как на плакатах.

Британские добровольцы двигались по траншее аккуратно, будто боялись испачкать свои сапоги. Один из них, высокий парень с едва пробившейся щетиной, поглядывал по сторонам с явным напряжением и вздрагивал от любого шороха. Еще один, выглядящий младше остальных, то и дело поправлял ремень и носился, словно боялся потерять что-то из своей новенькой экипировки.

— Смотри на них, Василий, — продолжил Михаил, проглотив кусок жесткого хлеба. — Приехали на войну, а ведут себя, как будто это турне по музеям. Пострелять да медали заработать. А как прилетит шальная пуля — сразу обделаются.

Василий хмыкнул и бросил взгляд на одного из новобранцев, который с трудом перетаскивал ящик с патронами. Тот запыхался и, смахнув пот со лба, бессильно опустил ящик на землю.

— Эй, солдатик, ты что, устал уже? — подколол его Михаил, не вставая с места. — Мы тут только второй день, а ты уже в мертвый груз превратился.

Пробормотал что-то британец по-английски, не поняв ни слова, но уловив тон.

— Что он там мямлит? — ухмыльнулся Василий, сплевывая на землю.

— Не знаю, но наверняка что-то о своей матери, — усмехнулся Михаил. — Они так любят. Стоит кому-то рядом выстрелить, сразу домой бегут письма: "Мама, я на фронте. Героем стану". Да таким тут и три дня не выжить.

Британские солдаты растерянно оглядывались, явно пытаясь понять, куда они попали. Один из них подошел к Михаилу и робко спросил с сильным акцентом:
— Где... вода?

Михаил поднял бровь и процедил сквозь зубы:
— Воды тебе? Здесь только грязь и смерть. Бери, что найдешь, или жди, пока не подстрелят.

Парень не понял слов, но взгляд Михаила его испугал. Он поспешно отошел к своим. Василий, не сдержавшись, рассмеялся:
— Мишка, ты их пугаешь. Они и так на ногах дрожат.

— Правильно, пусть боятся, — Михаил поднялся и бросил последний взгляд на добровольцев. — А то думают, что они тут на прогулку. Здесь учат быстро — или пулей, или страхом.

Михаил поправил ремень и снова взглянул на молодых британцев, которые с трудом копали новую позицию для пулемета. В их движениях было много суеты, и даже в их глазах читалась паника.

— Их сюда не медали собирать отправили. Их отправили умирать. Только вот сами они этого пока не понимают, — добавил Михаил тихо, глядя на одного из них, у которого дрожали руки на лопате.

— Поймут, — кивнул Василий мрачно. — Все понимают. Вопрос лишь — когда.

В этот момент с востока раздался дальний гул артиллерии, словно война решила напомнить им о своем присутствии. Михаил натянул шапку и двинулся дальше по траншее. А британские добровольцы снова замерли, подняв головы, их лица побледнели.

— Вот и первый урок начинается, — буркнул Михаил себе под нос, не глядя на них. — Добро пожаловать на передовую.

Северное море, 410 км к юго-востоку от Эдинбурга, эсминец LQ-5 «Аякс», эскортная группа RR-96, 22 декабря 1911 года, 08:17

Капитан Росс стоял на мостике эсминца, глядя сквозь бинокль на стройные ряды миноносцев, что аккуратно укладывали смертоносный «ковер» из морских мин. Стальные цилиндры, увенчанные взрывателями, скользили по деревянным настилам в серую воду, погружаясь с характерным всплеском. Работа была тонкой и опасной — одно неверное движение могло закончиться катастрофой для всего судна.

— Постановка идет ровно, сэр, — доложил офицер связи, подходя к капитану.

— Хорошо, — коротко ответил Росс, опуская бинокль. — Держать дистанцию в пятьсот ярдов. Не хватало ещё врезаться в чужую мину.

Он на секунду задумался, глядя на отдалённый горизонт. Северное море, холодное и беспощадное, напоминало сейчас гигантское кладбище. В любой момент спокойная гладь могла взорваться от очередной торпеды или глубинной бомбы. Росс знал: немцы где-то рядом. Они всегда рядом.

Тишину прервал звук торопливых шагов по металлической палубе. Росс повернул голову и увидел фигуру Джорджа Уиттакера, который с явным опозданием взбежал по лестнице и замер, отдав неуверенное приветствие.

— Простите, сэр! Я... задержался.

Капитан Росс сузил глаза, пристально осматривая Джорджа с ног до головы. Растрепанные волосы, плохо застёгнутая форма, тёмные круги под глазами. Росс шагнул к нему ближе, голос его стал холодным и чётким, как сталь.

— Уиттакер, вы думаете, это прогулка? — начал Росс негромко, но с нарастающей жесткостью. — Сопровождение минной постановки требует точности и дисциплины. Если бы весь экипаж «задерживался» так, как вы, мы бы уже лежали на дне!

Джордж сглотнул, опустив взгляд в палубу. Он чувствовал на себе тяжёлый взгляд капитана, как будто тот давил его своим авторитетом.

— Я понял, сэр. Больше не повторится.

— Ещё одна подобная выходка — и пойдёте скрести палубу до конца похода, ясно? А теперь займитесь своим делом, — резко бросил Росс, отворачиваясь обратно к миноносцам.

Джордж коротко кивнул и, развернувшись, направился на своё место на палубе. Он был заряжен усталостью и злостью на самого себя, но больше всего его душило чувство бессмысленности всего происходящего.

Джордж Уиттакер, мысленно:

«Опоздал... ну конечно, опоздал. Пять часа сна, пять часов вахты, и всё это день за днём. Тяжелее всего то, что даже сам не понимаешь, зачем всё это. Немцы минируют, мы минируем. Мы их ищем, они ищут нас. Кому это вообще нужно? Тому парню с передней башни, которого разорвало в клочья? Или Томми, который пытается смеяться, когда у нас нет даже хлеба к обеду?»

Джордж сел на край палубы, глядя на серую, вечно мрачную поверхность моря. Он видел, как мины опускаются в воду, будто специально приготовленные ловушки для тех, кто окажется в неправильном месте в неправильное время.

«Ты просто винтик, Джордж, — думал он мрачно. — Один из сотен на этом корабле, один из тысяч в этом проклятом море. Умрешь — и никто даже не вспомнит. Ну, может, Томми и семья будет скучать, но только потом они и меня забудет».

Он провёл рукой по щеке, чувствуя, как пальцы дрожат от холодного ветра. Наверное, они дрожали не только из-за ветра.

«Капитан прав. Мы идём по краю лезвия. Одно неверное движение — и всё. Взорвёмся на своей же мине. Забудут и похоронят в этом холодном сером аду».

На горизонте снова появились миноносцы, скользящие как тени. Джордж глубоко вздохнул и поднялся на ноги. Где-то над его головой вороньё кричало, будто издевательски повторяя его мысли.