Надежда...

Йозеф и Надя выбежали на улицу.
К сожалению, начался дождь, сильный, и они до нитки промокли. -Lass uns jetzt gehen! (Поехали прямо сейчас!)—Пытался перекричать дождь Менгеле, не отпуская руку Нади. -Ich werde nicht gehen! (Я не поеду!)—Строго отказывалась Надя, от спасения своей жизни. -Ich kann Nastya nicht verlassen! (Я не оставлю Настю!) —Йозеф недоуменно отвёл взгляд, пытаясь не нагрубить и когда всё обдумал, вновь посмотрел на Волкову. -Was willst du mit dieser Nastya? Sie ist dein Leben nicht wert! (Да что тебе эта Настя? Она не стоит твоей жизни!)—Доказывал обратное Менгеле. Надя сквозь слёзы застыла на нём, да ещё так разочарованно. -Hör zu, Josef. (Послушай Йозеф...)—Всхлипнула она, сжимая его мокрую и холодную от дождя ладонь. Даже сама не заметила, как вдруг перешла с ним на "ты". -Ich weiß nicht, wie es Ihnen geht, die Deutschen haben es akzeptiert, aber die Russischen lassen ihre in Schwierigkeiten nicht fallen (Я не знаю, как там у вас, у немцев принято, но Русские своих в беде не бросают)—Твердила Надя и всё таки заплакала, пряча глаза. -Ich weiß nicht, warum du so bist und was der Krieg dir angetan hat. (Я не знаю, почему ты такой и что с тобой сделала война...)—Это словно западня для Волковой, она очень сильно хотела покинуть пределы этого ада, но с другой стороны, было бы по скотски бросить подругу в Освенциме, на растерзание немцам, на смерть.
Йозеф просто молча слушал её, а в душе понимал, что война с Русскими однозначно проиграна и даже уже догадывался почему. Надя только что дала точный ответ на вопрос.
Он знал, что Красная армия подступает и скоро Освенцим будет освобождён, но скорее всего, все оставшиеся узники будут уничтожены, сожжены, расстрелены, выброшены в канавы, в пропасти. Их имена будут стёрты с истории, вещи будут гореть огненным пламенем и никто их не вспомнит, никто не узнает, не увидит..
Менгеле торопился уехать из Освенцима и как бы стереть себя с лица этого ужасного, маленького мира, сменив имя и поменяв страну. Однако, заранее догадываясь, что немцы всех загонят в газовую камеру, он не в коем случае не хотел оставлять умирать здесь свою любовь.
Менгеле услышал, как она впервые назвала его по имени и весь вздрогнул изнутри. Будто ощутилась капелька тепла, средь холодного дождя, который уже пропитал всю одежду насквозь. Йозеф растрогался и потянул девушку к себе, крепко накрепко прижав её к своей груди, руками обхватив голову. -Du hast doch eine Mutter, Josef? (У тебя же мама есть, Йозеф?)—Еле слышно пролепетала Надя. Менгеле кивнул, чуть дрожа, а по щекам уже котились слёзы. Зубы его трещали, толи от проснувшейся совести, толи от холода. Он сжал губы и закрыл глаза, обнимая Надю. -Wie wirst du ihr in die Augen schauen? (Как же ты ей в глаза смотреть будешь?)—Добивала его Надя. Мужчина ещё сильнее прижал к себе маленькую, истощённую узницу и не хотел отпускать, но пришлось. Пришлось пообещать ей. -Wenn ich Nastya mit uns nehme, wirst du zustimmen zu gehen? (Если я заберу Настю с нами, ты согласишься уехать?)
***
В бараках висела мёртвая тишина...
В просеках Освенцима не было видно ни души, даже солдат, хотя, невооруженным глазом не увидишь. А летающие души погибших узников веят над лагерем, напевая какую-то страшную мелодию...
Словно среди мёртвых, собрался оркестр, играющий прощальную композицию..И люди действительно слышали её.
В бараке, где находилась Настя, была, как никогда, напряженная обстановка. Люди прижались к стенам, обнимали друг друга и плакали, ведь их сегодня загнали рано, а это не к добру, да ещё и эти злые языки. Говорят, что Красная армия близко и к утру всех загонят в газовые камеры. Всех убьют.
Михайлова смотрела в окно и закрывала свой трясущийся рот ладонью. По щекам девушки ручьём текли слёзы, больше не сдерживались, вопреки стержню в характере.
Она не могла поверить, что это конец её короткой истории, которой даже не позволили продолжиться, даже не написали сценарий, а поставили точку после судьбы отравиться ядовитым газом.
Настя представляла, как утром скинет с себя полосатую, грязную пижаму. Как зайдет на порог смерти, как предстанет в темноте, среди оголенных узников. Как включат дизельные двигатели и выпустят газ и она начнёт задыхаться, а когда со рта пойдёт пена, Настя упадёт, как и все павшие люди рядом. Все упадут в одну кучу, умирая в одну минуту, в одно мгновение и так быстро.
Все эти мысли не давали девушке успокоиться. Она вспоминала, как только прибыла в Освенцим, как нелегко ей было, как дались ей спокойные минуты жизни, которые она проводила прямо сейчас, смотря в окно и плача от ужаса.
Неужели всё вот так кончится? Неужели она не дождётся своих солдат? Неужели не сможет вернуться домой, в родные края?
О, как хотелось упасть на землю Русскую, расцеловать траву, в росе. Укутаться в мир проснувшийся, ощутить тепло выходившего из-за мрака солнца. Хотелось снова обнять свою мать, взглянуть в её измотанные глаза, на появившиеся морщинки, на посидевшие волосы. Хотелось бежать по холму и кричать народу, что мы будем жить. Поклоняться солдатам, вернувшимся домой, смести весь стол вкусными угощениями, напиться воды. Занырнуть в речку с разбега. Лежать на горячем песке под уже жарящим солнцем и шептать судьбе спасибо.
Конец мечтаниям. Михайлова делает глубокий вдох и стирает с щеки слёзы. Хотелось уже лечь спать и будь, что будет, но вдруг... В Барак ворвался нечто в чёрном.
Люди не на шутку испугались, закрыв головы. Они уж было подумали, что смерть с косой пришла за ними, а оказалось, это был Менгеле, в чёрном плаще и с медицинской маской на лице.
Узники вообще остолбенели от его внезапного появления. Хотя, этот, непредсказуемый. "Опять выбрался, сейчас всех залечит до смерти"
Мужчина пристально осмотрел барак и этих перепуганных людей, прижавшихся к друг другу. Он искал Настю.
На кончике языка вертелась её фамилия, но произнести её правильно, для немца, знающего Русский плохо, это та ещё задача. -Мих..Михайл-ву, Сьюда! —Прокричал Йозеф и громким стуком своих ботинок дошёл до центра барака, при этом, каждым своим шагом заставляя узников передёрнутся.
Доктор взглянул в левую сторону окон, где наконец, рядом с ними, обнаружил Настю. Девушку от его вида чуть кондратий не хватил. -О боже..—Схватилась за сердце Михайлова. Она уж было подумала, что он пришёл за ней, как за подопытным кроликом. -Идьёшь со мной!—Менгеле протянул девушке руку, хотя находились они друг от друга в метрах четырёх. На руках доктора были перчатки. "Вот привереда" Девушка нехотя замотала головой, так как очень боялась. Менгеле сжал губы от злости, но после, просто резко направился в её сторону и схватил Настю за руку, потащив за собой.
Он на глазах у всех вывел её из барака, и уже на улице, болезненно отцепился от её руки и поставил Настю перед собой, готовя к разговору. Та, вся сжалась, как ёж. -Н..Не надо пожалуйста..—Плача умоляла Настя, хотев уже спустится на колени, но Менгеле не давал ей этого, снова и снова поднимая девушку. Когда ему это надоело, истерика и слёзы, он закричал. -Das reicht!(Хватит!)—Переход на родной язык ещё сильнее напугал Михайлову, но это было более, чем достаточно, чтобы встать смирно. -Слюшай меня вниматьельно!—Погрозил пальцем Йозеф. -Ты ехать со мной от сьюда, Für immer, совсем!—Настя растопырила глаза и рот её открылся. Видать, девушка не совсем поняла суть сказанного или просто не разобрала слова. Она даже не знала, что ему ответить. —Менгеле с выражения её глупого лица, подумал, что девушка не поняла и снова повторил. -Уезжать от сьюда, с Освенцима, с концамьи! Ты понимать меня?—Настя покрылась гусиной кожей.
-А..А как же Надя?—Дрожа в словах поинтересовалась Михайлова. —Менгеле нахмурился и замахнулся на узницу, тем самым взбудоражив её. -Не надо на меня руками махать!—Доктор зло прищурился на неё, уткнув руки в бока. -Ты есть Nicht klug дьевушка в лагере.—Махнул на неё Йозеф. -Надя тоже ехать с нами!—Услышала Михайлова и Надежда на спасение накрыла её с головой. Настя закивала и покорно ждала последующих действий Менгеле.
Доктор снова схватил её за руку и повёл за собой, направляясь куда-то, но не в Барак. Неизвестность пугала Настю, но на пустые диалоги этому человеку тратится нету смысла и это очевидно. -Будьешь ночевать у менья в лаброторий, а по утру поедем.