I часть 1
— Они прибывают, Альва, прибывают! — Нанна нервно расправляет складки своего платья цвета лесных каштанов и смотрит выжидающе в окно.
Я лениво встаю с мягкого кресла, не давая понять Нанне, насколько сама испугана приездом шведских военных в наш дом. После того, как король Карл XIII взошел на наш престол, шведско-норвежская уния вступила в силу. И теперь нам, жителям Фредрикстада, приходится довольствоваться жизнью бок о боком с теми, кто оставил нас без свободы, и чуть не разрушил город. Если бы командующий гарнизоном Нильс Ханс после двухдневной осады не принял решение о сдаче крепости, то шведские солдаты разгромили бы ее.
Отец совершенно не хотел, чтобы мы с мамой оставались в городе, который очень скоро будет населен шведами, но ни я, ни она не могли покинуть фамильный дом предков по материнской линии. Воспоминания о том, с какой любовью бабушка рассказывала мне об этом доме никогда не сотрутся из моей памяти, какое бы количество шведов не оккупировало его. Я лучше умру здесь, чем позволю чужакам разгромить всё, что строилось годами.
Много шведов уже обосновались в городе, но некоторые еще продолжают приезжать. В доме моей подруги Сесиль живет один младший лейтенант. Она уверяет, что никаких забот тот не причиняет ее семье, но мою неприязнь к ним не побороть такими словами. Ее уже ничем не побороть.
— Краткие ответы, будь немногословна, — наставляю я.
— Уж поверьте, разговаривать с этими оккупантами мне не доставит ни единого удовольствия.
— Нанна, и скажи им, что я говорю только по-норвежски.
— А мне нельзя притвориться глухонемой? — жалобным тоном произносит она.
Не успеваю я придумать достойный ответ на вопрос, как слышу первые стуки в дверь. Если бы не Нанна, которая стоит и смотрит на меня огромными глазами, я бы уже расплакалась и убежала в свою комнату, заперев ее на несколько замков. Крупный ком застрял в горле, а ноги еле держат меня на стою. Слабость постепенно начинает обладать над телом.
Нанна неспешно делает шаг к двери и отворяет ее. За ней стоит молодой солдат лет двадцати, тощий, белобрысый, с кривыми передними зубами. По форме можно определить, что он из норвежской армии.
— По приказу нового мэра, лейтенант Норберг и младший лейтенант Хельстром будут проживать здесь пока мы не получим новое распоряжение. Вас должны были оповестить, — говорит он на норвежском заученным текстом то, что мы уже давно знали.
— А когда будет новое распоряжение? — аккуратно спрашиваю я его на норвежском.
— Этого пока нам не известно, фрекен Даль, — отвечает он все так же отчужденно.
Затем он идет к тележке с лошадью, где они с кучером поднимают по одному ящику и вносят их в дом.
— Второй этаж, первая дверь справа, — объясняет Нанна.
Вслед за ними в дом входит офицер, один из тех, кто будет жить в нашем родовом поместье, пока мой брат числится в без вести пропавших. Злость на него охватывает мою грудь, и мне кажется я начинаю постепенно задыхаться. Слегка поклонившись, он поднимается на второй этаж, не проронив ни слова.
— Не готовь ужин и рано ложись спать. Хорошенько запри свою дверь. Я приду поздней ночью.
Выбежав из дома, я начинаю жадно вдыхать свежий воздух, будто мне перекрыли кислород на несколько часов. Не имею понятия куда дальше идти, но находиться под одной крышей с человеком, который бессовестно сделал мой дом своим пристанищем не могу.
В этот момент сердце сжимается от боли. Неужели он умер? Неужели ты покинул нас, Исаак? Мой старший братец, только в мае ты сидел за обеденным столом и с кислым выражением на лице уплетал мою стряпню. Родители еще не получили официального письма, но оба догадываются, что больше не смогут взглянуть в твое лицо, прижать тебя к себе. Иногда по ночам я слышу, как матушка плачет в подушку, и после этих звуков слезы непроизвольно текут и из моих глаз. Отцу в Осло приходится нелегче, но мужчины, как я поняла, преуспели больше в скрывании своих истинных чувств. А ведь мы даже не похоронили твое тело, ибо не знаем где оно. Мне стало до ужаса жалко себя, когда пришло осознание того, что не смогу даже временами плакаться на твоей могиле. Я слаба. Я так слаба, и ничего не могу поделать с этим. Я даже позволила вражеским офицерам жить в нашем доме. Я допустила это. Ох, дорогой Исаак, как бы ты взглянул на меня после этого? Что бы ты сказал? Возненавидел ли бы ты меня за то, что в комнате, где ты провел детство и юность сейчас живет тот, с кем ты воевал за свободу? Огорчился бы во мне? Я не так сильна, как ты, милый братец, я не смогу дать отпор этим недругам.
Я брожу уже долго, сейчас глубокая ночь. Свет луны ясно освещает гравированные, карманные часы из серебра, показывающие час ночи. Река Гломма, вдоль берега которой я беззаботно провела последние часы, особенно красива в это время суток и перед рассветом. Так хорошо мне здесь, спокойно. Однако, нужно возвращаться, ибо начинается дождь.
Я пытаюсь открыть входную дверь, но все тщетно. Неужели Нанна заперла ее? Я же сказала ей запереть свою дверь, а ключей от входной я не захватила. Сделав несколько шагов назад, осматриваю окна. Можно войти в дом через заднее окно и очутиться на кухне. Пробежав короткое расстояние, открываю окно и забираюсь в дом. Запутавшись в мокром платье, падаю на пол, издав при этом громкий звук. Чувствую приближающиеся ко мне шаги, и медленно, без звука пячусь назад. Сердце начинает биться сильнее, а мокрые волосы липнуть ко лбу. Когда темная фигура доходит до меня, вижу перед собой дуло пистолета, направленное на мое лицо. Кричу что есть силы, уперевшись спиной к холодной стене. Чувствую, как мужская рука затыкает мне рот.
— Тихо! — прерывает мой крик низкий голос.
Страх в моих глазах заставляет мужчину отодвинуться от меня. Пытаюсь унять свое дрожащее тело, но оно предательски не подчиняется голосу разума. Поднимаю глаза на мужчину и узнаю в нем лейтенанта, перешагнувшего порог моего дома несколько часов назад. Какое-то время он просто молчит, всматриваясь внимательнее в мое лицо, потом встает на ноги, поправляя рукава своей хлопковой рубашки.
— Приношу извинения, я подумал, это посторонний, — медленно говорит он на датском с бесстрастным тоном в голосе, будто не пытался пару минут назад пристрелить меня.
Меня разрывает на мелкие куски от желания высказать ему в лицо все недовольство, которое я испытываю к нему и его народу, но тут же вспоминаю о своей просьбе не говорить о моем знании датского и английского языков.
— Я вас ненавижу, — сквозь зубы, почти неслышно произношу на норвежском, но мгновенно жалею о своей опрометчивости, ибо на датском и его родном шведском данная фраза звучит почти одинаково.
— Учту, — равнодушно отвечает он все так же на датском.
Развернувшись, он уходит к себе в комнату, а я продолжаю сидеть на холодном полу и в мокрой одежде, которая пропиталась водой во время пешей прогулки под дождем.