I часть 2
Просыпаюсь от мороза, в который погрузилась комната. Все тело знобит, и я отчетливо различаю постукивания зубов верхнего и нижнего рядов. Поджимаю ноги к себе поближе в попытках согреться, однако они увенчиваются неудачей. Во рту сухо, как в пустыне, а на лице столько влаги, сколько бы хватило на поливку всех растений в нашей оранжерее. Веки отяжелели, и мне с каждым разом становится все трудней и трудней открывать глаза.
— Нанна, — хриплю я настолько громко, насколько позволяют восполенные связки.
Ответа нет. Решаю встать с кровати и дойти до кухни, чтобы утолить неистовую жажду. Каждый шаг, осуществляемый ногами, отдается в голове, заставляя руки непроизвольно подниматься к ней и сжимать ее крепче, чтобы боль хоть как-то утихомирилась. Однако, дойдя до двери спальной, сползаю вниз по ней, прикрыв глаза.
— Нанна, — произношу перед тем, как тяжелая голова находит упокоение на полу.
Чувствую, как чья-то теплая ладонь покрывает мой лоб. Открываю глаза и вижу Нанну, обеспокоено склонившуюся надо мной.
— Вы горите, Альва! Когда успели заболеть?
Оглядываюсь по сторонам; уже день. Затем взгляд падает на тело. На мне ночная сорочка с короткими рукавами из хлопчатобумажной ткани. Нанна успела переодеть меня, ведь часами ранее я заснула прям в мокром одеянии. Простыню домоправительница тоже поменяла.
— Вчера я осталась под дождем.
— Не стоило вам выходить из дома, — с укором вздыхает она.
— Ты заперла прихожую дверь, а я ведь просила тебя запереть дверь своей спальни, — хмурю брови.
— Что вы?! Господь Всемогущий, не может такого быть! Вчера я постирала всю одежду, помыла полы первого этажа, и, как вы и велели, пошла спать.
— Так это получается, лейтенант запер дверь? — растеряно молвлю я. — Мою дверь в моем же доме, чтобы я не попала вовнутрь?
Очередной поток злости притупил ощутимое чувство холода. Я хочу встать, пройти в его комнату и выбросить все его вещи на мокрую улицу. Или сжечь. Второй вариант кажется более справедливым, ибо первый будет слишком мягким наказанием, которого новый постоялец, точнее захватчик дома, не заслуживает.
Нанна подносит к моему рту блюдце с каким-то отваром. Пью содержимое, и кладу отяжелевшую голову обратно на подушку.
— Вас надо растереть, — молвит Нанна.
— Растереть?
— С медом. Моя покойная матушка всегда так делала, когда я или один из четырех моих непутевых братцев заболевал. Болеть нам было нельзя, росли то мы без отца, все хозяйство было на мне, а мать с братьями работали.
Домоправительница выходит из комнаты, легонько прикрыв за собой дверь. Мне совсем не по душе идея растирания с липким, сладким продуктом, тем не менее, мед это последнее, что сейчас волнует и заставляет мою кровеносную систему гонять кровь быстрее. Неужели если я пожалуюсь новому мэру на неудобства, которые нам причиняет новый жилец, он не переселит его в другое место? Пусть мэр и назначен шведским королем, но он ведь норвежец, он должен понять. И потом, никто и словом не обмолвился о том, что постоялец может жить по своим правилам в доме, делать то, что взбредет в его безрассудную голову.
Встаю с кровати, просовываю ноги в теплую обувь и подхожу к двери, по пути продумывая детальный план своих действий. Не успеваю открыть дверь, как слышу звук разбитой посуды. Выбегаю из комнаты и вижу открытую парадную дверь, на пороге которой стоит наш жилец рядом с еще одним офицером в форме. Нанна с открытым ртом собирает осколки белоснежного блюдца, которое, по всей видимости, выскользнуло у нее из рук при виде очередного нарушителя покоя.
Незнакомый офицер чуть ниже лейтенанта, но так же широкоплеч. Светлые волосы и лицо, на котором ясно выражается интерес ко всему происходящему, отличают его от лейтенанта. Глаза незнакомца ловко перемещаются с одного угла комнаты в другой, изредка задерживаясь на различных предметах гостиной мебели. И только когда его светло-карие глаза задерживаются на мне, я осознаю, что стою перед двумя офицерами и еще одним солдатом, который перетаскивает вещи в дом, в одной лишь ночной сорочке и с запотевшим лицом и волосами. Желание провалиться под землю так сильно бьет в моей груди, что я перестаю понимать происходящее. Осознаю, что нужно бежать обратно в комнату, однако ноги будто бы приросли к полу.
— Добрый день, я младший лейтенант Хельстром. Уильгот Хельстром, — улыбается он, переводя взгляд от меня на Нанну и обратно. — Нам очень жаль, что вам приходится делить свое жилье с посторонними, но очень надеюсь, что я и лейтенант Норберг сможем найти с вами общий язык.
Слишком болтливый — эта мысль проносится у меня в голове во время его пламенной речи.
— Могу я узнать имя прекрасной хозяйки дома, которая так любезно пустила нас к себе? — он обращается ко мне.
— Хозяйка говорит только по-норвежски, — молвит Нанна.
— Ох, очень жаль... Хотя, наши языки очень похожи, думаю из этой ситуации мы найдем выход, — снова глупая улыбка.
Только я хочу забежать обратно, как болтливый офицер подходит ко мне и вытягивает вперед свою правую ладонь. Кидаю вопросительный взгляд на него, он же берет мою правую руку и начинает подносить ее к губам. Дрожа, отдергиваю ее и убегаю в комнату.
Я хочу заплакать от той мысли, что шведский младший лейтенант чуть не поцеловал мою руку. Мне становится противно от одной лишь мысли, но больше от него, а потом и себя. Чем я думала, когда стояла перед ними в одной сорочке? Почему не пересилила свое недоумение и не забежала в комнату? В голове в очередной раз всплывает лицо Исаака и теперь я даю волю слезам.
Проплакав некоторое время на полу, встаю и направляюсь в ванную комнату. Погружаясь в воду, чувствую как все тревоги и волнения постепенно начинают развеиваться. Горячая вода имеет способность действовать на меня как средство против душевных терзаний и бессонницы, но в этот раз одной лишь горячей ванны оказывается недостаточно, чтобы притупить отвращение к произошедшему. Беру с табуретки маленькое белое полотенце и начинаю тереть им руку, до которой дотрагивался шведский офицер. С каждой слезой тру сильнее. Через какое-то время я вынуждена остановиться, ибо рука начинает пламенеть. Окуная ее в еще неостывшую воду, невольно вскрикиваю, но продолжаю это безрассудное действие, слепо надеясь на то, что физическая боль хоть как-то сможет заглушить душевную.
Выйдя из ванной комнаты, достаю с верхней полки первую попавшуюся книгу, ложусь на кровать и удобнее устраиваю голову с мокрыми волосами на подушке. Читаю название книги и понимаю, что мне придется встать и поменять ее на другую, ибо это французское издание «Опасных связей», которое матушка привезла из Парижа, настоятельно рекомендовав углубить мои знания французского, дабы свободно читать эту книгу. Я же вместо этого нашла издание на английском, и не заморачиваясь, прочла его.
В шесть часов в дверь стучится Нанна и зовет меня к ужину. Даже будучи уверенной в том, что офицеры с нами ужинать не станут, надеваю самое длинное платье, которое смогла отыскать в шкафу. Платье темно-синего цвета с рукавами, доходящими до костяшки пальцев, и воротником, закрывающим всю шею, кажется мне единственным правильным, принятым мной, решением за весь день, особенного после моего обеденного триумфа.