Проданная Тьме [18+] «Связанные тёмными узами» Мафия

Солнце проснулось, играя в стекле,
Тихо ступает по комнате свет.
В воздухе - мир, в голове - тишина,
И больше ненужно ни «да», ни «нет».

В кафе - разговоры, как мягкий мотив,
Смеются легко - без причины.
И в сердце, уставшем от слов и границ,
Впервые звучит тишина как картина.

Она шла по улицам - вольная, простая,
Словно танец - шаг за шагом, чуть дыша.
И смеялась сама, без страха, не зная,
Что в такие дни просыпается душа.

---

Хаят Шахиноглу

Когда я была маленькой, папа всегда кутал меня в своё пальто, если на улице дул ветер. "Ты моя принцесса, - шептал он, - мне ничего не нужно, пока ты рядом." Тогда я верила, что это и есть настоящая любовь - тёплая, тихая, без условий.

Я никогда не думала, что однажды он сам бросит меня в бурю.
Папа всегда просыпался рано. Я помню, как в детстве притворялась спящей, чтобы не идти в школу, а он подходил, садился на край кровати и тихонько гладил меня по волосам.

- Просыпайся, солнышко. День ждёт тебя, - говорил он.

Иногда он приносил мне чай с мёдом в маленькой чашке. А однажды - это было зимой - он пришёл с улицы, весь в снегу, и протянул мне снежного зайца. Он улыбался тогда, как мальчишка. Я смеялась, потому что у зайца не было ушей.

Он был моим героем. Тем, кто пугал монстров под кроватью и прижимал к себе, когда я плакала. Я была уверена: папа защитит меня от всего. Даже от мира.

Я не знала, что однажды защищаться придётся от него.

---

Комната всё ещё была погружена в полумрак. Шторы пропускали мягкий, рассеянный свет - серый, будто выстиранный, как воздух после слёз. Я лежала на кровати, не помня, как туда перебралась. Наверное, сама. Наверное, тогда, когда смогла дышать.

Я не плакала. Больше нет. Глаза были сухими, как пустыня после урагана. Только внутри всё гудело - как после концерта, где слишком громко играла музыка, и теперь осталась только тишина. Давящая, вязкая.

Если бы я сейчас была в университете, я бы шла по каменным улицам, неся кофе в правой руке и учебник по анатомии в левой. Я бы смеялась с Джулией, жаловалась на скучные лекции, и считала часы до обеда в любимой кафешке у фонтана. Там пахло лимонной цедрой и хрустящими круассанами.

А сейчас? Пахнет гарью. Тканью, которую я сама превратила в пепел.

Телефон тихо завибрировал. Я вздрогнула - будто из другого мира кто-то стучал в мой. Сначала не хотела смотреть. Не хотела знать. Но любопытство оказалось сильнее.

Айлин Емирхан: Привет, Хаят. Ты не против встретиться? Я подумала... может, прогуляемся или выпьем кофе? В час, в "Сефа Кафе". Оно рядом. Обещаю, без сюрпризов.

Я уставилась на экран. Айлин? Одна из его сестёр? Та, что вчера смотрела на меня с мягкой, даже тёплой улыбкой.
Я перечитала сообщение раз пять. Не знала, что ответить. Не знала, стоит ли. Но... во мне что-то откликнулось. Может, желание вырваться. Или просто услышать чей-то голос.

Я: Хорошо. Буду.

Я медленно поднялась с кровати. Ноги были ватными, как после болезни. Прошла в ванную, умылась ледяной водой - лицо горело, как будто на него ложились следы вчерашнего пламени. Я не смотрела на себя в зеркало. Не хотела видеть, кем стала.

На кухне было пусто. Тихо. Только тиканье настенных часов и лёгкий скрип окон от ветра.

Я достала чайник, наполнила его водой и поставила на плиту. Открыла хлебницу - сухой белый хлеб, почти без запаха. Нашла мёд в стеклянной банке, вытерла с неё пыль пальцем. Намазала кусочек, медленно, без эмоций. Как будто не завтракала, а просто выполняла инструкцию.

Когда закипела вода, заварила чёрный чай с лимоном. Запах хоть немного оживил меня. Тёплый, терпкий, родной. Села за стол, обхватила чашку ладонями. Сделала глоток. Горячий, обжигающий. Именно то, что нужно было, чтобы не утонуть в апатии.

Я ела медленно. Словно каждый кусочек должен был убедить меня, что жизнь всё ещё продолжается.

После завтрака я вернулась в комнату. Шкаф стоял раскрытый, как рана. Наряды висели молча, как свидетели драмы, которая произошла тут ночью.

Я провела рукой по тканям. Всё казалось неуместным. Слишком нарядное, слишком яркое, слишком чужое.

В конце шкафа нашёлся тёмно-синий джемпер - мягкий, с длинными рукавами. Я надевала его в университете, когда учила ночами, укутавшись в него как в одеяло. Он пах пылью и домом. Я выбрала простые джинсы и белые кроссовки. Волосы расчесала, собрала в низкий хвост - без особого старания, но аккуратно.

Села на край кровати. Посмотрела на часы - было 12:13. До встречи оставалось чуть больше сорока минут. Я не торопилась. Просто сидела. Дышала. Впервые за долгое время - не со страхом, а просто... дышала.

Может быть, это что-то значит.

---

Я стояла перед дверью в кабинет отца несколько секунд, прежде чем постучать. Внутри было тихо. Даже слишком.
Он, наверное, всё ещё злится. Или разочарован. Или просто не хочет видеть меня.

Три коротких стука. Неуверенных, но всё же - решительных.

- Входи, - раздалось изнутри.

Я приоткрыла дверь. Он сидел за своим огромным письменным столом, в полумраке, опустив взгляд на бумаги. Даже не посмотрел на меня. Только перелистнул страницу.

- Я... - начала я, и голос немного дрогнул. Я поспешила взять себя в руки. - Мне написала Айлин. Пригласила выпить кофе. Я... просто хотела предупредить.

Он поднял глаза. Медленно, как будто я - раздражающий шум, от которого не спрятаться.

- Айлин, - проговорил он, будто пробуя это имя на вкус. - Это его сестра.

Я кивнула.

Молчание.

- Хорошо, - наконец сказал он. - Только не задерживайся.
И снова опустил взгляд на бумаги, будто меня уже не существовало в комнате.

Я кивнула, хотя он не видел. И вышла, так и не услышав, чтобы он закрыл за мной дверь.

---

На улице пахло весной, хоть и дул прохладный ветер. Солнце пробивалось сквозь облака, оставляя на асфальте тусклые тени.
Я шла медленно. Машины проезжали мимо, люди куда-то спешили, смеялись, говорили по телефону - а я чувствовала себя будто из другого мира. Слишком тихая. Слишком не здесь.

"Сефа Кафе" оказалось уютным местом - снаружи почти неприметное, внутри - с деревянными столами, растениями в глиняных горшках, мягким светом от ламп под потолком. Оттуда пахло корицей, свежими булочками и чем-то... спокойным. Тем, чего мне сейчас так не хватало.

Айлин уже сидела за столиком у окна. Увидев меня, она улыбнулась - по-настоящему. Без натянутой вежливости, без игры.

- Привет, Хаят. Я так рада, что ты пришла, - сказала она, поднимаясь.
Мы обнялись. Немного неловко, но искренне.

- Я тоже рада, - ответила я и даже немного удивилась своим словам. Но они были правдой.

Мы сели. Айлин тут же подозвала официанта.

- Что ты любишь? - спросила она. - У них отличные круассаны, блинчики с мёдом и... о, чай с кардамоном! Обязательно попробуй.

Я улыбнулась - уголками губ, по-настоящему, впервые за долгое время.

- Давай всё сразу, - пошутила я.

Айлин рассмеялась. Легко, светло.
- Вот это подход. Наконец-то кто-то меня понимает!

Мы заказали блинчики с мёдом, круассаны, чай с кардамоном для меня и капучино для неё. Пока ждали, она рассказывала, как раньше мечтала стать балериной, но у неё были плоскостопие и лень. Я хихикнула. Потом рассказала про то, как однажды на паре по анатомии уронила макет человеческого скелета и вся аудитория завизжала, думая, что это настоящий.

Мы ели, медленно, разговаривая обо всём и ни о чём. Про школу. Про любимые книги. Про то, как она украдкой читала романы под подушкой и боялась, что мама найдёт.

В какой-то момент я засмеялась так громко, что даже испугалась себя - будто нарушила какую-то внутреннюю тишину. Но Айлин только подмигнула:

- Вот, так тебе и идёт. Я знала, что в тебе есть свет.

Я опустила глаза. В груди что-то затрепетало. Мягко, с благодарностью.

Может, не всё потеряно. Может, где-то среди всей этой тьмы ещё можно найти тепло.

- Ты хорошо спала? - мягко спросила она, глядя мне в глаза.

Я пожала плечами.
- Не очень. Но уже лучше, чем вчера. Просто всё... - я замялась. - Всё происходит слишком быстро.

- Понимаю, - кивнула Айлин. - Я бы тоже с ума сошла, если бы оказалась на твоём месте.

Я слабо улыбнулась.
- Спасибо, что не притворяешься, будто это нормально.

- А зачем? - она усмехнулась. - В этой семье и так все что-то изображают. Кто злится, кто молчит, кто делает вид, что контролирует всё. А ты... просто честная. И это, честно говоря, вдохновляет.

Я опустила взгляд на стол, на ложечку, на капельку чая, что стекала по чашке.
- Иногда мне кажется, что честность - это слабость. Здесь, по крайней мере.

- Здесь, да, - тихо сказала Айлин. - Но именно поэтому она такая ценная.
Потом наклонилась чуть ближе и шепнула:
- Мы не выбираем семью, Хаят. Но иногда, если повезёт, мы можем выбрать людей, с кем хотим чувствовать себя живыми.

Я взглянула на неё. Впервые за долгое время мне стало немного... тепло.

- А ты всегда была такой? - спросила я. - Спокойной. Уверенной. Открытой.

Она засмеялась.
- Нет. Я была самым сложным ребёнком в семье. Постоянно лезла в драки, спорила с отцом, однажды покрасила волосы в зелёный. Бабушка чуть в обморок не упала.

Я засмеялась в ответ - искренне, легко.

- Зелёный? Серьёзно?

- Очень. Но знаешь, потом я поняла, что бороться с этим миром бессмысленно, если не знаешь, зачем. Поэтому я просто... выбрала быть собой. Хоть немного.

Я кивнула.
- Наверное, мне бы стоило познакомиться с тобой раньше.

- Ничего, мы наверстаем. Обещаю.

Она подняла чашку, как будто предлагала тост.
- За новых союзников?

Я стукнулась своей чашкой о её.
- За них.

Мы ещё долго болтали - никуда не торопясь, словно обе понимали: таких спокойных моментов может больше и не быть. Солнечный свет пересекал скатерти, а капучино в чашке у Айлин покрывался тонкой, почти хрупкой пеной.

Я не знала, как надолго это ощущение покоя. Не знала, могу ли ему доверять.

Айлин подперла подбородок рукой и вдруг сказала:

- Ты знаешь... он ведь не всегда был таким. Кахраман.

Моё сердце сжалось. Невольно я выпрямилась.

- Каким - таким? - спросила я, хотя прекрасно понимала, о чём она.

Айлин сделала глоток кофе, задумчиво взглянула в окно, потом снова на меня.

- Таким... жёстким. Холодным. Закрытым. В детстве он был совсем другим. Громкий, упрямый, но... всегда защищал нас. Даже когда сам был ребёнком. Он нёс на себе весь дом, даже если никто этого не просил.
Она улыбнулась грустно.
- А потом... всё изменилось. Быстро. Резко. Как будто внутри него что-то обрушилось.

Я слушала молча. Не перебивала. Только чувствовала, как во мне всё напряглось.

Я не хочу говорить о нём. Не сейчас. Не здесь. Когда вокруг так уютно, и чай ещё не остыл, и в душе впервые за долгое время не скребёт страх.

- Он не всегда говорит то, что чувствует, - добавила Айлин.

Я подняла взгляд.
- Давай не будем об этом, ладно? - мягко, но с явной просьбой. Я не сердилась. Просто... не хотела разбирать по кусочкам то, чего сама не понимала.

Айлин кивнула.
- Конечно. Прости.

Я положила локти на стол, немного наклонилась вперёд, словно желая перевести разговор в другое русло:

- Расскажи лучше про вашу семью. Ты самая старшая?

Она тут же оживилась.

- Нет-нет, старший у нас Кахраман, потом Явуз, он больше всех похож на Кахрамана. После них ещё двое братьев Синан и Эмре. Дальше Я и Джанан. Самая младшая. Пятнадцать, но ведёт себя как королева драмы. У неё всегда всё не так, как надо. Всё против неё. Любовь, школа, мама, кофе - всё ужасно.

Я рассмеялась, представляя себе капризную девочку с накрашенными глазами и телефоном, который никогда не выпускается из рук.

- А почему она не пришла с тобой?

- Джанан? О, она обиделась, что я не сказала ей первой про тебя. Считает, что мы уже лучшие подруги, а её вычеркнули из круга доверия, - с ироничным драматизмом сказала Айлин. - Но я ей обещала, что мы ещё встретимся все вместе.

Я улыбнулась.

- Мне уже интересно увидеть её снова. Наверное, с ней не соскучишься.

- Скучать с ней невозможно в принципе. Даже если захочешь, - подмигнула Айлин.

Она потянулась за телефоном, который зазвенел от входящего звонка.

- Извини, - прошептала она, глядя на экран. - Это он.

Я кивнула - догадалась сразу, кто это "он".

- Алло? - сказала она спокойно. - Да, всё в порядке. Я с Хаят. Мы в "Сефа Кафе". Пьем чай и едим всё подряд.

Она закатила глаза и весело посмотрела на меня, прикрывая микрофон рукой.

- Нет, ничего такого. Всё хорошо. Она спокойна. Я рядом, не волнуйся.

Наступила пауза, и я почувствовала, как во мне всё замирает. Он явно что-то спрашивал. Может, про меня.

Айлин слушала, кивая. Потом сказала:

- Нет, она не нервничает. Наоборот... кажется, ей даже немного лучше. Да. Да, я рядом. Обещаю, если что - сразу позвоню.
Её лицо чуть изменилось - как будто что-то в голосе брата её насторожило или удивило.

- Не злись, Кахраман. Она не сделала ничего плохого. Просто... хотела немного воздуха. Я думала, ты это поймёшь.
Она замолчала, кивнула. Потом добавила тихо, почти шепотом:
- Ладно. Я передам. Пока.

Она положила телефон, не глядя на экран, и вздохнула.

- Он... немного зол. Но сдержан. По-своему.

Я приподняла брови, не сказав ни слова, но взглядом - спросила.

Айлин медленно покачала головой и с улыбкой сказала:

- Он просто спросил: «Она хорошо себя чувствует?» - и всё. Ни "милая", ни "передай ей", ничего такого.
Она пожала плечами:
- Но я тебя уверяю... для Кахрамана это почти признание в любви.

Я тихо рассмеялась. Первый раз за последние дни мне стало... легче. Почти по-настоящему.

---

После того как мы попрощались с Айлин, я не сразу поехала домой. Впервые за долгое время мне хотелось просто... идти. Без цели. Без оглядки. Как будто с каждой новой улицей я могла сбросить с себя хотя бы часть этой тяжёлой тревоги.

Я свернула в одну из боковых улочек, где витрины были украшены нежными весенними цветами - жёлтые тюльпаны, сирень, распустившиеся магнолии в маленьких керамических вазах. Город жил своей жизнью - лёгкой, шумной, не догадываясь, что у кого-то внутри всё перевернуто вверх дном.

Остановилась у небольшой парфюмерной лавки. Через стекло было видно: внутри мягкий свет, кремовые стены, и полки, уставленные флаконами всех форм и размеров. Я вошла - и воздух сразу наполнился ароматами: терпкий сандал, сладкая ваниль, прохладная зелень.

Я долго выбирала. Пробовала один за другим. На запястье, на внутреннюю сторону локтя. Закрывала глаза. Вдыхала. Вспоминала.
Этот напоминает мне утро в Италии. А этот - мамины духи. А этот... он пахнет свободой. Тем, чего мне так не хватает.

В итоге выбрала один - с нотами белого жасмина, мускуса и чего-то древесного. Он был лёгким, но в то же время глубоким, будто скрывал внутри историю, которую не сразу прочтёшь.

Следующим был магазин одежды. Не из тех, где всё сверкает и блестит, а тот, где вещи висят не ради трендов, а ради комфорта. Я купила мягкий кашемировый свитер пыльно-розового цвета, лёгкую длинную рубашку цвета слоновой кости и широкие штаны, в которых можно было бы сидеть у окна с книгой и не чувствовать мир.

В магазине косметики я тоже задержалась - перебирала кисти, тени, помады, даже не думая, что мне это действительно нужно. Просто хотелось делать что-то простое. Что-то человеческое.
Я выбрала пудру, тёплый оттенок помады и лёгкие румяна. Не для кого-то. Для себя. Чтобы хоть на миг снова узнать своё отражение в зеркале.

Потом я прошлась по рынку - среди лавочек с тканями, специями, медом, турецкими сладостями. И вдруг увидела её - мягкую игрушку в виде большого медвежонка с бантом. Она была чуть нелепой, но такой доброй. Сразу вспомнилась Амаль.
Она обожает обнимать что-то во сне. Часто просыпалась ночью, если её игрушка падала с кровати. Эта подойдёт ей. Как будто защитник.

Я купила медведя. И ещё упаковку рахат-лукума в форме сердечек.

Сумки были не тяжёлыми - но за день накопилась какая-то мягкая усталость. Та, которая не давит, а будто обнимает. Я шла вдоль набережной, ветер трепал пряди волос. Где-то играла уличная скрипка - едва уловимая, печальная, но прекрасная.

А если бы жизнь была другой? Если бы я не вернулась? Если бы не было Кахрамана, свадьбы, страха в груди? Кто бы я была?

Эти мысли были как птицы - неуловимые. Они садились на плечо, а потом вновь улетали. Не давали ответа. И, может, не должны были.

Я остановилась у фонтанчика и, как ребёнок, бросила туда монету. Без желания. Просто - чтобы что-то отпустить. Хоть на секунду.

В этот момент мне пришло сообщение.
Водитель. Он уже в пути. Папа велел забрать меня через двадцать минут.

Я посмотрела на часы. День пролетел незаметно. И всё же внутри осталась лёгкость - словно я напоила душу водой, как засохший цветок.

Когда машина остановилась у тротуара, я в последний раз оглянулась на улицу. Она больше не казалась враждебной. Просто - город. Люди. Весна.

Я села на заднее сиденье, аккуратно поставила сумки с покупками, положила медвежонка рядом и прислонилась к окну.

- Домой? - спросил водитель.

- Домой, - тихо ответила я. И добавила:
- Но медленно. Пусть дорога будет длинной.

Дорога действительно была длинной. Я смотрела в окно, не замечая улиц - они сливались в одну пастельную ленту. Люди, вывески, машины, деревья... всё проносилось мимо, как фон чужой жизни, в которой меня не было.

В машине пахло свежестью, едва уловимым ароматом кожаных сидений и чем-то цитрусовым -, может, ароматизатор, может, духи, оставшиеся от кого-то из пассажиров до меня. Я прижималась лбом к стеклу, и оно было прохладным, как детство - такое же далёкое и невозможное.

Когда дом показался впереди, сердце сжалось. Это было так странно - я прожила здесь всю свою жизнь, но он вдруг стал казаться чужим. Высокие стены, аккуратный двор, резные решётки ворот. Всё такое знакомое и одновременно... не своё. Как будто я больше не имела на это права.

Водитель открыл мне дверь, вежливо кивнул. Я вышла, взяла свои пакеты, медведя - у него одна лапа выскользнула из пакета и нелепо повисла наружу, как будто он устал.
Я тоже.

Во дворе было тихо. Слишком. Даже птицы, казалось, затаились. Ни Амаль, ни отец, ни слуг - никого. Я прошла по выложенной камнем дорожке и почувствовала, как гравий чуть поскрипывает под ногами. Дом встретил меня тишиной. Странной, настороженной.

Я вошла внутрь.
В холле тускло светила люстра, будто от усталости. Воздух был прохладным, с легкой примесью кофе, старого дерева и жасмина от свежих цветов в вазе.

Я поставила пакеты у стены, сбросила пальто и осталась в лёгкой рубашке. Пальцы замерзли. Они всегда замерзают, когда я волнуюсь.

- Добрый вечер, госпожа Хаят, - тихо произнёс кто-то сбоку. Это была одна из горничных.
Я кивнула, не в силах сразу заговорить.
- Господин велел сообщить, что он уехал в офис. Вернётся поздно. Амаль - в своей комнате. Хотите, я позову её?

Я чуть улыбнулась:

- Нет. Я сама к ней потом зайду. Спасибо.

Я поднялась наверх, в свою комнату. Медленно. Как будто с каждым шагом поднималась не по лестнице, а внутрь себя.

Дверь тихо щёлкнула за спиной. Комната была такой же, как я её оставила. Всё на своих местах. Но будто пыльнее. Или это в голове.

Я поставила пакеты у кровати, присела на край и просто... замерла. Несколько минут сидела, уставившись в пол. Без мыслей. Без слов.

Потом встала, распаковала медвежонка и поставила его на комод. Посмотрела на него.
- Ты будешь её сторожить. Пока я не смогу.

Я переоделась в домашнюю одежду - мягкую, почти невесомую. Почистила лицо, как будто смывала день. Каждое движение было медленным. Умывалась так, будто снимаю маску. С лица. С души.

Когда я вышла в коридор, уже стемнело. В доме включили ночное освещение - лампы на стенах горели приглушённым янтарным светом. От него казалось, что всё стало чуть теплее.

Я заглянула к Амаль. Она спала. Обняв подушку, с растрёпанными волосами, почти шепча что-то во сне. Я улыбнулась и тихонько прикрыла дверь. Медведя принесу утром. Пусть удивится.

Вернулась к себе. Закрылась. Села у окна. Открыла его. Вечер был тёплым, на удивление. Весна становилась всё смелее. Где-то далеко пели ночные птицы. Ветер тронул мои волосы, как чьи-то добрые руки.

Я смотрела на небо. Оно было глубоким, густым, как чернила. И там - звезды. Далеко, чужие, но такие живые.

На столе что-то блеснуло.

Маленький белый конверт.
Я не помню, чтобы он был там утром.
Он лежал между книгой и часами, словно ждал. На нём не было имени. Только короткая фраза, написанная от руки:

«Ты гораздо сильнее, чем тебе кажется.»

Моё сердце остановилось.

Я взяла конверт. Бумага была плотная. Ровная.

Внутри - всё. И ничего.

И эта ночь вдруг стала важной.

Я долго сидела у окна. Воздух стал прохладнее, но я не спешила его закрывать. Пальцы сжали письмо. Короткая фраза всё ещё звучала внутри, как эхо - Ты гораздо сильнее, чем тебе кажется.

Кто написал? От кого? Откуда в этом доме могла появиться бумага с поддержкой, когда даже слова здесь чаще ранили, чем лечили?

Я положила письмо обратно в конверт, аккуратно, как будто это что-то священное. Положила на прикроватную тумбочку и провела пальцем по краю. Холодно. В комнате стало холодно. Но не от ветра.

В животе урчало - я не ела вечером. Только в кафе с Айлин. А теперь... теперь во мне проснулась не только усталость, но и голод. Такой тёплый, тихий, настоящий. От которого не спрятаться под одеялом.

Я встала. Натянула на плечи мягкий кардиган, чтобы не привлекать лишнего внимания шелестом ткани. Шла босиком по коридору, по ковру, поглаживая стены кончиками пальцев. Не из страха - просто так. Чтобы чувствовать, что я здесь. Что всё это реально.

Дом спал. Даже скрип половиц казался громким. Свет на лестнице тусклый, как свеча в тумане. Я спустилась медленно, осторожно, словно боялась потревожить ночь.

Кухня встретила меня теплом. Кто-то оставил включённой маленькую лампу над мойкой. Она освещала лишь часть комнаты, создавая островок уюта в этом огромном, почти стерильном пространстве. Я прошла мимо шкафов, мимо хрустальных бокалов и полок с кастрюлями, к холодильнику.

Там всё было аккуратно разложено: нарезанные фрукты, маленькие контейнеры с супами, соусами, мясо, сыр, выпечка... Я взяла кусочек пирога - яблочного, с корицей. Он был домашним. Таким, как пекла мама. Села за стол. Без звука. Без мыслей.

Разогревать не стала. Откусила. Он был прохладным, но вкус не потерялся. Наоборот. Такой родной. С первого кусочка стало легче. Словно кто-то нежно обнял изнутри.

- Не спишь? - раздался голос.

Я вздрогнула. Обернулась. В дверях стояла Назира - повар. Лет сорока, тёплая женщина с добрыми глазами, в халате и с чашкой в руках.

- Ты меня напугала, - выдохнула я, усмехнувшись, пряча пирог.

- Прости, милая, - она мягко улыбнулась и вошла, села напротив. - Я иногда выхожу попить чай, когда не могу уснуть. А ты почему не спишь?

Я посмотрела на неё. И вдруг поняла - мне хочется говорить.

- Голод разбудил. И... тишина. Знаешь, когда слишком тихо, - становится громко внутри.

Она кивнула, сделала глоток чая.

- Бывает. Особенно, когда человек носит много в себе.

Я опустила глаза.

- Мне иногда кажется, я будто... не здесь. Всё происходит - а я как будто смотрю со стороны. Не живу, а наблюдаю.

- Может, ты просто слишком чувствительная. Это не плохо, Хаят. Люди, которые чувствуют глубоко - они живут сильнее. Пусть и больнее.

- Но я устала. Мне хочется просто дышать. Просто быть. А не всё время быть кем-то, кого от меня ждут.

Назира поставила чашку. Посмотрела прямо. Её взгляд был тёплым, но твёрдым.

- А ты уже есть. Ты не обязана никому доказывать, что достойна - ты уже достойна. Просто потому, что ты - ты.

Я неожиданно почувствовала, как в горле встаёт ком.

- Можно я... просто немного посижу с тобой?

Она протянула руку через стол и сжала мою ладонь.

- Конечно. Сколько хочешь.

Мы сидели молча. Только чай, пирог и тепло человеческого присутствия. Ничего не нужно было говорить.

Иногда самое важное случается в тишине.

Я пожелала спокойной ночи Назире, ну она ушла намного раньше чем я. Когда мне надоело сидеть тут, я поднялась в комнату поздно. Почти под утро. Дом всё так же спал, как и мой страх - где-то под кожей, но пока затихший.

Внутри было полутемно, окна уже начинали бледнеть от утреннего света. Я снова открыла одно - чуть-чуть, чтобы свежий воздух впустил в комнату хоть каплю реальности. Хоть немного чего-то настоящего.

Села на кровать. Посмотрела на письмо. Оно лежало на том же месте. Я провела по нему пальцами - будто надеялась, что оно вдруг оживёт и расскажет, откуда взялось. Но оно молчало. Всё молчало.

Телефон дрогнул в руке.

Кахраман Емирхан.

Он никогда не писал просто так. И никогда - как все. Его сообщения были сухие, короткие, как приказы. Но в них всегда было что-то... что заставляло сердце замирать.

Кахраман: Ты где была?

Я даже не удивилась. Конечно. Он знал.

Пальцы медлили. Я могла бы не отвечать. Но ответила.

Я: С Айлин, ты же знаешь. Она пригласила меня в кофе. Потом немного прошлась по городу.

Пауза. Пять секунд. Десять.

Кахраман: Одна?

Я закатила глаза, хотя он этого не видел.

Я: Да. С охраной, которую ты мне приставил.

Кахраман: Хорошо.

Точка. И тишина.

Я уже хотела отложить телефон, но новое сообщение пришло через минуту. Странное.

Кахраман: Ты в порядке?

Именно так. Не как допрос. А как будто... вдруг вспомнил, что я человек.

Я не знала, что ответить. Писать "да" было бы ложью. "Нет" - слабостью. Но вдруг пальцы сами написали:

Я: Я не уверена.

Ответа не было.

Я долго смотрела в экран, пока он не погас. А потом положила телефон на тумбочку, легла и укрылась одеялом. Оно пахло лавандой и чем-то ещё - может, воспоминаниями. Тело устало. Сердце било ровно. И впервые за долгое время я позволила себе просто - закрыть глаза.

---

Сон пришёл сразу. Тёплый. Мягкий.

Я стояла на берегу моря. Волны набегали на песок, как дыхание. Небо было золотым, и солнце - тёплым, но не жгучим. Ветер играл с моими волосами. Лёгкий, как мамины руки когда-то, когда я была ребёнком. Амаль смеялась где-то неподалёку, бегала босиком. Мы были вместе. И отец был там. С добрыми глазами. Он не кричал. Он просто держал меня за руку. И в этой руке было всё - защита, тепло, бесконечность.

Сон был как лето, которое не заканчивается.

Я смотрела в небо. Оно было безоблачным. Чистым. Я подняла руку, словно хотела дотронуться до света - и вдруг...

Тишина.
Резкая.
Мёртвая.

Солнце померкло.
Песок стал ледяным.

Амаль исчезла.
Отец отвернулся. Его лицо стало чужим.

Я стояла одна, а вода, вместо волн, вдруг начала подниматься - холодная, чёрная, густая. Как нефть. Она ползла к моим ногам, медленно, пугающе. Я хотела убежать, но тело не двигалось. Словно приросло к земле.

Из этой чёрной воды вдруг выступили силуэты. Люди без лиц. Высокие, тихие. Они окружали меня. Я чувствовала, как сердце бьётся в горле, как паника растёт. Воздуха не хватало. Я закричала - но звука не было.

Никто не слышал. Никто не приходил.

Один из силуэтов подошёл ближе. В его руке был букет. Чёрных роз. Он протянул их мне. На лепестках - кровь. Я отшатнулась, но не смогла. Ноги не слушались. Роза коснулась моей кожи - и обожгла.

Я упала.

И в этот момент... проснулась.

---

Дыхание сбилось. Пальцы сжали простыню. В груди - ураган. В горле - крик, который так и не сорвался. Я смотрела в потолок и пыталась вспомнить, где я. Кто я. С кем я.

Окно было приоткрыто. Ветер тронул штору. А за стеной... где-то далеко... прокричала птица.

Ночь вернулась. Но она больше не казалась доброй.

Комната была полна теней.

Я лежала на кровати, не двигаясь, как будто всё ещё спала. Как будто если не пошевелюсь - кошмар останется во сне и не проникнет в реальность. Но он уже был здесь. В груди, в пальцах, в висках. В этом резком утреннем молчании, которое давило хуже, чем любой крик.

Я медленно села. Простыня сползла с плеч. В горле стоял ком, как будто я действительно кричала во сне, но звук так и не вырвался. Дыхание было частым, будто я бежала. Только от чего? И куда?

Сон... этот сон. Он был таким красивым в начале. Таким обманчиво тёплым. А потом - ледяным. Чёрным. И всё во мне до сих пор тряслось от того холода. От того одиночества. От страха, который невозможно объяснить, но который цепляется за кости.

Я встала. На ногах дрожь. Как после бури, что прошла внутри. Прошла, но оставила после себя разрушения. Подошла к зеркалу. Лицо было бледным. Глаза - слишком широкие. Как будто я проснулась не из сна, а из подземелья.

Открыла окно шире. Воздух ворвался в комнату. Свежий, сырой, с запахом деревьев и утренней пыли. Он коснулся щёк, как рука матери. Но этого было мало.

Я подошла к комоду. Достала белую рубашку, тёплые штаны, накинула кардиган. Движения были медленные, будто в воде. Я не думала - просто делала. Потому что если остановиться, если лечь обратно в кровать, кошмар вернётся.

Тихо вышла из комнаты. Прошла по коридору, вниз по лестнице. Дом всё ещё спал. Лишь утренний свет пробивался сквозь стеклянные витражи, окрашивая стены в пастельные, акварельные тона. Будто дом дышал вместе со мной.

Я вышла на улицу.

Сначала просто стояла на крыльце. Потом пошла по садовой дорожке. Медленно. Как будто ступала по своей памяти. Всё внутри было натянуто, как струна, но с каждым шагом становилось легче.

Птицы уже проснулись. Щебетали где-то в ветвях. Трава под ногами была прохладной, мокрой от росы. А небо - разбавленным, акварельным, с первыми красками дня. Я остановилась возле старого дерева. Прислонилась к стволу. И просто дышала.

Вдох. Выдох.

Сон оставил след. Но здесь, в этой тишине, он начал рассеиваться. Не исчезать - нет. А именно рассеиваться, как туман. Я закрыла глаза. Ветер касался лица. Мягко, почти нежно.

Я не плакала. Просто стояла. Молча. Но внутри что-то дрожало. Не страх - нет. Что-то другое. Как будто душа пыталась снова собраться из осколков. Сама. Без посторонних.

Потом я пошла дальше. Прошлась по саду. Подняла с земли упавший цветок и крутила его в пальцах. Руки стали теплее. Сердце - тише. Ноги вели сами. Не к цели, а просто - вперёд.

Когда я вернулась в дом, солнце уже по-настоящему встало. Его свет падал на лестницу, окрашивая перила в медовое золото. Я поднялась в комнату. Разделась. Вошла в ванную. Вода была горячей - и я стояла под ней долго. Очень долго. Пока тело снова не стало моим. Пока кожа не отпустила тревогу.

Потом я вернулась в постель. Не чтобы уснуть. А просто - лечь. Обнять подушку. И дать себе право быть. Немощной. Уставшей. Молчаливой.

Солнце согревало постель. А внутри всё ещё звенела пустота. Но она уже не казалась страшной.

Это была тишина, в которой я училась слышать себя.

Я не заметила, как солнце разлилось по комнате.

Оно двигалось медленно - почти как тёплая жидкость, ползущая по полу, по стенам, по краю одеяла. Сначала робко касалось мебели, а потом всё увереннее подбиралось к моему лицу. Гладило щёку сквозь тонкую занавеску, словно говоря: "Эй, ты всё ещё здесь. Всё прошло."

Но что именно прошло - я не знала.

Я лежала, не двигаясь. Уткнувшись в подушку, слушала, как за окном просыпается день. Как ветер путается в листьях, как гудит машина вдалеке, как хлопает чья-то дверь. Мир жил. Мир не знал, что мне было страшно.

Одеяло тяжело лежало на теле. Я свернулась калачиком - как будто хотела укрыться от всего, что происходило и во сне, и в реальности. Мне казалось, если я просто останусь так, в этом маленьком, защищённом коконе, то никто не найдёт меня. Ни сон. Ни воспоминания. Ни... будущее.

Но утро стучало в окно всё настойчивее.

Я протянула руку к телефону. Часы показывали уже девятый час. Экран был пуст. Ни сообщений, ни звонков. Тишина. И, наверное, в этом была своя прелесть. Первый раз за долгое время я могла позволить себе утро - только своё.

Я села. Медленно. Будто каждая мышца просыпалась отдельно. Спина болела. Руки были тяжёлыми. Но в этом было что-то странно приятное. Как будто я чувствовала своё тело - своё, настоящее. Не то, что в кошмаре. Не то, что все хотят подчинить или переделать.

Прошла к окну. Распахнула его настежь.

И вдруг - вдох.

Воздух ударил в лёгкие. Свежий. С привкусом весны и чего-то немного сладкого - может, цветущих кустов у забора. Где-то кричали чайки, будто я снова была в Измире или в детстве на побережье. Я закрыла глаза. Представила себя там. С босыми ногами в воде. Солнце в волосах. Смех Амаль, бегущей мимо с мороженым. Отец - с фотоаппаратом, щёлкающий каждую секунду.

Воспоминание зазвенело в груди. Больно. Тихо.

Я отвернулась. Надо было жить дальше. Надо было просто... начать день.

Пошла в ванную. Налила тёплой воды. Умылась. Не торопясь. Несколько раз. Смотрела на своё отражение - как на кого-то, кого снова нужно узнать. Кто я сегодня? Та же, что вчера? Или уже нет?

Волосы расчёсывала медленно. Пряди ложились на плечи - мягкие, послушные. Я вдруг вспомнила, как в университете Аслы плела мне косички перед экзаменами. "Для удачи," - говорила она. И мне всегда везло.

Я улыбнулась. Едва-едва. Но искренне.

Оделась в светлый домашний халат. Прошла вглубь комнаты. Приоткрыла балкон - не до конца, только чуть-чуть. Чтобы воздух продолжал дышать рядом.

Села за столик у окна. У меня не было аппетита, но я заставила себя взять фрукт, налила немного воды. Всё делала не ради вкуса - ради ритуала. Ради ощущения, что я управляю хотя бы чем-то.

Глоток. Один. Тепло растекается внутри. Потом ещё один.

День начинался.
Тихо. Медленно.

Стук в дверь был вежливым, еле различимым, будто из уважения к тишине, которая царила в комнате.

- Госпожа Хаят? Завтрак готов, - прозвучал голос служанки.

Я медленно выдохнула. Утро не спрашивало, хочу ли я быть частью нового дня - оно просто приходило. Неумолимо, как прилив. И единственное, что оставалось, - впустить его.

Я встала. На завтрак я спустилась в лёгком халате, поверх - накинут кардиган. Волосы свободно лежали на плечах, пахли лавандой и чем-то сладким из флакона, которым я брызнулась на ночь. В коридоре стояла приятная прохлада, внизу же - пахло хлебом, кофе и апельсинами.

Столовая встретила меня тишиной и мягким светом. За большим, аккуратно сервированным столом никого не было - кроме пары служанок, суетившихся с последними приготовлениями. Всё выглядело идеально: скатерть без единой складки, белоснежные салфетки, фарфоровая посуда с тонким золотым краем.

Я подошла ближе, села на край стола, где было накрыто для одного. Всё - как всегда. Чай с лимоном, два ломтика сыра, маслины, немного мёда, свежий хлеб, половинка авокадо с каплей оливкового масла. Всё красиво, как в отеле. И в то же время - не по-настоящему. Слишком ровно. Слишком молча.

- Если нужно что-то другое, госпожа, мы можем приготовить, - тихо сказала девушка с подносом, чуть склонив голову.

- Нет, всё хорошо. Спасибо, - ответила я и слабо улыбнулась. Мне стало немного неловко - за эту заботу, за то, что кто-то старается ради меня, когда я не могу даже понять, чего хочу.

Я начала есть медленно. Маленькими кусочками. Не столько от голода, сколько чтобы дать себе ощущение порядка. Пусть даже мнимого. Пусть даже ложного.

В окна лился утренний свет. Сад за стеклом был пустынным, тихим. Кроны деревьев покачивались от ветра, в воздухе плавала пыльца, словно крошечные снежинки. Я смотрела туда, пока ела, будто надеялась увидеть кого-то знакомого, кого-то, кто войдёт и скажет: "Всё будет иначе."

Но никто не входил.

Всё оставалось прежним: чай остывал, воздух благоухал травами и лепёшками, а я - просто была здесь. Без цели. Без плана. Просто существовала в этой красивой клетке.

И, может быть, впервые за всё время, я почувствовала, насколько я одна. Не в смысле покинутая. А в смысле настоящей, взрослой одиночества - когда никто не скажет, что делать. Когда всё зависит только от тебя.

Я доела хлеб. Допила чай. Едва коснулась губами мёда - он был слишком сладким. Слишком... безвкусным на фоне всех этих мыслей.

Потом встала. Тихо. Почти беззвучно.

И пока служанка собирала тарелки, я медленно направилась обратно в коридор, по пути оглядываясь - не на дом, не на мебель, а на ощущение, которое оставалось внутри. Странную, тягучую смесь уюта и пустоты.

Дом постепенно погружался в тишину. Не гнетущую, как ночью, а уютную, дневную - ту самую, что приходит после утренней суеты и перед вечерней суетой. В ней чувствовалась пауза, словно сам день делал вдох, прежде чем продолжить.

От третьего лица

Хаят возвращалась на кухню за стаканом воды. Шла неспешно, в мягких домашних тапочках, по прохладному мрамору коридора. В этот момент в доме царила какая-то почти волшебная прозрачность: свет, пробивающийся сквозь занавески, был золотистым и рассеянным, как пыльца в воздухе.

Когда она подошла к кухне, то услышала знакомый запах. Он ударил в нос - сладкий, обволакивающий, такой родной, что она остановилась, затаив дыхание. Это был запах детства. Чего-то вкусного, тёплого и беззаботного. Пахло тестом, запечённым сыром и тонкой ноткой мяты.

- Что это? - спросила она, осторожно заглядывая на кухню.

У плиты стояла старая повариха, широкоплечая, в чистом фартуке. Её лицо было сосредоточенным, но добрым.

- Börek, госпожа. Сырный. Только поставила в духовку, - ответила женщина, даже не оборачиваясь. - У вас мама тоже такой любила, правда?

Хаят кивнула, хотя её голос предательски дрогнул.
- Любила, - прошептала она.

Повариха взглянула на неё с участием.
- Хотите попробовать, когда испечётся?

- Да... я бы очень хотела.

Она осталась на кухне. Села на табурет у окна, поджав ноги, наблюдая, как тесто постепенно золотится. Тонкие слои поднимались, плавились с сыром, образуя ту самую хрустящую корочку, которую Хаят так любила в детстве. Её ладони лежали на коленях, а глаза следили за духовкой, как будто она ждала не пирог, а что-то более важное. Как будто в этой духовке грелись её воспоминания.

Когда börek был готов, повариха выложила один кусочек на маленькую тарелку и поставила перед Хаят. Девушка взяла вилку, отломила кусочек, осторожно поднесла ко рту - и почувствовала, как горячий сыр растекается по языку, как во рту будто распускается знакомое чувство - не вкуса, а покоя. Улыбка, тихая, лёгкая, коснулась её губ. И в это мгновение она точно знала: да, жизнь ломается, меняется, пугает, но в ней всё ещё есть вкус тепла.

Позже, когда солнце почти коснулось линии горизонта, она вернулась в свою комнату.

На душе было удивительно спокойно. Она сняла кардиган, включила свою любимую музыку - ту, что не слушала с университета, где-то из арабских плейлистов, - и чуть подкрутила громкость. Комната наполнилась знакомыми звуками: лёгкими, солнечными, живыми.

И вдруг - без причины, просто от того, что могла - она встала посреди комнаты и начала танцевать.

Не элегантно. Не вычурно. Просто - свободно. В халате, босиком, с распущенными волосами. Её движения были не грациозными, а настоящими. Она кружилась, раскидывая руки, как будто ловила ветер. Смеялась тихо - и не потому, что было смешно, а потому что почувствовала что-то забытое: лёгкость.

На пару минут она была не невестой по принуждению, не дочерью мафиозного отца. Она была просто девушкой, которая вспомнила, как это - жить. Как это - просто дышать.

Когда песня закончилась, она упала на кровать, раскинув руки, сердце стучало быстро, но не от страха - от жизни. И в этой тишине, между вечерним светом и тёплым послевкусием сыра, она поняла: несмотря ни на что... день закончился светом.

---

От автора:

Иногда нам хочется верить, что за грубостью стоит забота. Что за контролем - страх потерять. Что даже в самых жёстких поступках прячется любовь.
Но не всегда это так.

Кахраман не любил Хаят так, как ей нужно. Он не видел в ней человека - с мечтами, со страхами, с правом на собственную волю. Он видел в ней обещание. Обязанность. Чью-то дочь. Свою невесту. И именно это делало его чувства - не теплом, а тяжестью.

А Хаят... она пока не умеет отличать. Не потому что слаба - а потому что растёт. Потому что учится жить в новом мире, где нет привычных правил. Она ищет свет, даже если вокруг темно. И в этом её сила - тихая, упрямая, настоящая.

Эта глава - не про любовь. Она про ожидание. Про внутреннюю борьбу. Про первые шаги к свободе, которые ещё даже не видны со стороны. Но они уже происходят. И этого достаточно.