Глава 22
«____________ ___________________________,
(имя получателя)
с прискорбием вынуждены сообщить Вам, что ваш _____________________________,
(отец/муж/сын – вставить нужное)
______________________________________________ погиб при исполнении служебных обязанностей.
(звание и имя погибшего)
Город не забудет его подвига».
Четырнадцать одинаковых бланков, распечатанных на стареньком принтере. Остаётся лишь вписать имена, звания, поставить дату и подпись. Наверное, стоило бы поручить это Моргану – у шефа охраны Колизея и без того полно работы... но капитан Катрин Джагер всегда сама заполняла похоронки. И лично относила их родственникам погибших. Кто отдавал солдату приказ закрывать собой бреши в обороне, тот и должен смотреть в глаза осиротевшим детям и овдовевшим жёнам. Иначе рано или поздно забудешь цену чужой жизни и начнёшь распоряжаться ею слишком легко. Нельзя уподобляться в этом начальству... Ибо сегодняшние события, ставшие причиной гибели четырнадцати солдат, как раз и являются прямым следствием равнодушия сильных мира сего к судьбам простых граждан.
Четырнадцать солдат погибли во время подавления бунта рабов на Скотобойне. Сколько передохло бунтарей, ещё не считали. Залы и коридоры завалены трупами, а те немногие, кого удалось взять живыми, после допроса тоже подлежат ликвидации. Минус шестьдесят второй уровень Колизея опустел... но через пару дней сюда завезут новую партию живого товара. Эта карусель будет вертеться, пока существует Купол. И Купол будет существовать, пока вертится эта карусель.
Бунты на нижних уровнях случаются с завидной периодичностью: и месяца не проходит, чтоб какой-нибудь раб не решил поднять оружие на стражей порядка. Но так слаженно, так организованно выродки действовали впервые – и это наталкивало на мысль о заговоре, идейный вдохновитель которого явно находится где-то за пределами Скотобойни. Геттовские узники – взрывоопасный народец: вечно угнетаемые, с самого рождения поставленные в условия борьбы за выживание представители низшего сословия с молоком матерей впитывают ненависть к законным гражданам. Просто за то, что те видят чистое небо над собой сквозь начищенный до абсолютной прозрачности Купол. И могут жить без страха за завтрашний день. За то, что имеют работу и средства к существованию. Собери толпу босяков и укажи, кого бить – растерзают, не задумываясь. У них нет ничего, кроме их ненависти. Кроме ненависти и оружия... плохоньких железок, но и их пустить в ход можно умело, если объявляется среди отбросов хоть один матёрый, способный повести за собой.
Вероятно, он здесь давно – иначе не знал бы так хорошо всю систему функционирования Скотобойни. Устройство запорных механизмов, время пересменок охраны... Кто-то из Лудуса? Кто-то, имеющий право свободно перемещаться по Колизею или связываться с нижними уровнями дистанционно?.. Это ещё предстоит выяснить. Стоило бы держать элитных пташек господина Лебовски в клетках, только директор имеет на этот счёт иное мнение. Не он заполняет похоронки. Ему безразлично, сколько пострадавших будет после очередного бунта.
– Морган! – рявкнула капитан в трубку телефона внутренней связи, закончив с бумагами. Через минуту в кабинет просунулась голова адъютанта.
– Мэм?
– Как проходит допрос? – Катрин не особо надеялась, что бойцы выбьют из выживших какие-либо ценные ответы, но попробовать, по крайней мере, стоило.
– Пятеро молчат, шестой слишком много болтает, – доложил адъютант, пряча левую руку за спиной. Вероятно, ранен и не хочет показывать патронессе результат своей оплошности.
– Вот как? – Катрин Джагер опустила бумаги в стол. – И что рассказал этот последний?
– Уверяет, что не участвовал в бунте.
Обычное дело. В то время как одни гордо идут на казнь, преисполненные решимости умереть непокорёнными, другие до последнего торгуются за свою жизнь... Морган смущённо прокашлялся, видимо, приняв издевательскую ухмылку капитана на свой счёт:
– Говорит, что пытался остановить повстанцев.
– А это уже оригинально...
– Что защищал инструктора, когда тот оказался в самой гуще событий.
– Надо же, какой герой! Так отважно сражался за право носить клеймо раба, – Катрин иронично подняла бровь. – На наш контингент это совсем не похоже.
– А он и не наш. То есть наш, но... – адъютант запнулся, подыскивая верное слово, – в другом смысле. Он утверждает, что отчислен с первого курса учебки при Службе безопасности.
– Хм... это многое объясняло бы. И что, не врёт?
– Проверьте сами, у меня нет доступа к базе трудовых ресурсов.
Курсант – и здесь? За какую такую провинность?.. Стоит уточнить подробности прямо сейчас. А потом для полноты картины взглянуть на «защитника» своими глазами.
***
«Роджерс, Томас Ли. 15 лет. Осуждён за грубые нарушения внутреннего распорядка школы при Службе безопасности Иммортал-сити. Собственность Колизея». Катрин подняла взгляд от строк, всматриваясь в фото, приложенное к досье. Доверчивое, приятное лицо, ещё не утратившее юношеской миловидности. Смутно знакомое... кажется, это тот самый парень, который интересовался, настоящий ли она офицер. Точно. Тогда он тоже говорил, что отчислен с учебки. Но человек по ту сторону плексигласового экрана был так сильно избит, что трудно обнаружить сходство с лицом на фото. Раб, отрицающий своё участие в бунте, больше всего похож сейчас был на кусок окровавленного мяса. Опухшая от побоев морда щербато скалилась в никуда, исполосованные сталью руки слепо шарили по экрану, оставляя за собой красные разводы.
– Во имя жижни вшегда на штраже! - хрипел он, силясь кричать – но, видимо, уже успел сорвать голос. – Во имя жижни вшегда на штраже!!!
Хрип потонул в шуме воды, когда надсмотрщик окатил его из шланга, валя с ног мощной струёй.
– Я шолдат! – отплёвываясь, не унимался он. – Я зашышал ушителя! Так за што вы?.. – не находя в себе сил встать в полный рост под напором струи, парень полз на четвереньках обратно к экрану, чтобы снова просипеть в лицо своим палачам. – Во имя жижни вшегда на штраже!!!
Ледяная вода нисколько не охлаждала его пыл. Крепкий засранец... интересно, перестанет ли он сипеть пресловутую речовку, когда его окатят кипятком?
– Бейте школько хотите! Только шкажите, жив Фальконе или нет?! Карло Фальконе, мой ушитель! Жив?! Или нет?!
В списке погибших старый тренер не значился.
– Что с Фальконе? – спросила Катрин адъютанта.
– Я пытался его зашитить! Я шделал всё, што шмог! – бесновался раб по ту сторону плексигласа.
– В лазарете, – Морган болезненно поморщился. – Я видел его там. Серьёзная черепно-мозговая.
– Значит, пока на связь не выйдет, – капитан Джагер нахмурилась. – А хотелось бы с ним потолковать насчёт этого кадра. Кстати, ты сам-то как?
– Шкажите, што с ним? Шкажите мне!!! – пленник, разумеется, их разговора не слышал.
– Спасибо, что спросили! – Морган нервно дёрнул плечом, но тут же осадился под строгим взглядом патронессы. – Я в порядке, и способен продолжать дежурство, – и после секундной запинки добавил. – Я вас здесь одну всё равно не оставлю.
Упрямо вздёрнув красивый, мужественно очерченный подбородок, он будто ожидал, что Катрин начнёт его отговаривать, требуя вернуться в лазарет. Габриэль Морган, горячая голова... молодой, и ещё не вполне вник в реалии воинской службы, а реалии таковы: если боец способен держаться на ногах без посторонней помощи, значит, отлеживаться в больничке ему не положено. Интересно, искренен Морган в своей жажде служить, или лебезит, надеясь на скорое повышение? Так или иначе, усердие и прилежность – ценные качества. Если только не соседствуют со скудным умишком, что в армии, увы, сплошь и рядом.
Полился кипяток. Та-а-ак, горяченькое пленник переносит хуже... визжит и носится по камере, пытаясь увернуться от струи.
– Во имя жи... А-А-А!!! Вшег...!
– Достаточно, – скомандовала Джагер. – И приведите его в порядок, – получив уже более чем исчерпывающее впечатление о бывшем курсанте, далее самолично наблюдать за допросом Картин не видела целесообразности. Пленник – мокрый, красный, натужно выдыхающий пар в прохладе коридора, выглядел обессиленным и жалким, но его первый вопрос после окончания пыток изумил капитана до крайности:
– Мне ше вернут мой молот?
Чудак какой-то. То ли этот парень слабоумен, и его не зря отчислили из учебки... то ли зря. В смутные времена таким солдатам цены нет: где рассудительный подумает и спасует, фанатичный идиот без тени сомнения вступит в неравный бой. И, может быть, даже сумеет выполнить приказ, пускай и ценой своей жизни.
– Дайте ему попить холодной воды, – напоследок распорядилась шеф охраны, толкая дверь пыточной.
– Мэм... капитан Дшагер! – с трудом оторвавшись от горлышка бутылки, окликнул её уже за порогом солдатик-недоучка. – Так выжил мой ушитель или нет?
– Жив твой Фальконе, – Катрин не смогла сдержать улыбку. – Тяжело ранен, но жив, – и через плечо, шагающему следом Моргану, – как только выйдет на связь, поставь меня в известность.