Жнец

Анту потрясла встреча с Сартаем. Она такой же миротворец... Хоть она и прожила в замке три года мирной жизнью, но её грызла совесть, или как говорят учителя, закон, написанный на скрижалях сердца. Человек, проживая детство, впитывает с молоком образ жизни, его окружающий. Дети, попавшие в волчью стаю, становятся по своей сути волками. Воспитанные собаками лают и бегают на четвереньках, при этом их нельзя больше сделать нормальными. Миротворцы, воспитанные с рождения в Миссии не могут быть обычными людьми. Борьба за справедливость въедается в душу. Но три года назад Анта сломалась...

Их было трое миротворцев, нанятых на торговый корабль, на котором возили драгоценные товары. Двое мужчин и она. Миссия забросила их на далекий юг, в земли индов. Там большие города, кишащие несправедливостью, жестокостью. Но миротворцам было запрещено вмешиваться в дела местных жителей, задача одна – охранять корабль. Два раза они отбивали, вместе с командой, абордаж пиратов. В третий что-то пошло не так. На пиратском судне затаился меткий лучник, который в первую очередь стрелял в миротворцев. Как он определял их, вопрос, хотя, если подумать, это просто. Отточенные движения выдавали воспитанников Миссии. Двое товарищей Анты полегли в первые минуты боя, несмотря на прочные доспехи. Анта получила стрелу в кисть, вторую – в ногу, затем скользящий удар кривым мечом в лицо, испортивший её красоту.

Пиратский плен оказался ужасным. Издевательства и побои, унижения – все это ломает человека, но только не миротворца. Женщина боялась даже вспоминать, что пришлось испытать там, в аду, но вытерпела всё, выбрала момент и... тогда Анта была беспощадна.

Все пираты в ту ночь были пьяны в стельку, быстро упокоились на окровавленной палубе, многие застали свой последний час в каютах, спящие.

Анта добралась в родные места, но в Миссию решила не идти. Хватит с неё испытаний, хватит лишений. Она попросилась в этот замок, попав в него с путниками с востока. Утром путников уже не было, люди сказали, что они ушли рано утром. Анта так и считала, но потом стала замечать, что все богатые путники пропадают к утру, правила и барон несказанно богатеют. Битая жизнью Анта говорила себе, что это не ее дело, а миротворец в её душе протестовал. Совесть мучила, не давала спать. Когда прибывали новые путники, имеющие хорошие вещи, Анта знала, что это их последний вечер в жизни. Она набирала вина, закрывала двери и напивалась до беспамятства, до рвоты. Сколько раз женщина жалела этих несчастных людей, но ужас, который она испытала в пиратском плену, заставлял бездействовать.

Её, так названный муж, Урсан, принимал самое активное участие в убийствах путников. Как-то раз опьяни, проговорился об этом, не подозревая, кто Анта на самом деле. Многие мужчины в замке были причастны к этим злодеяниям.

Со временем Анта пристрастилась к вину, последнее время всегда ходила под хмельком. Урсан ворчал, но Анта нравилась ему, как женщина. Хотя она и относилась к нему с презрением, он это чувствовал и пытался всячески задобрить женщину, которая жила с ним под одной крышей. Правда, Анта не беременела, что злило Урсана.

Часто, в хмельном угаре, Анта скрытно шила платье жнеца, мечтая, что когда-нибудь решится и наведет справедливость в этом белом замке, который при заходе солнца часто становился багряным. Пучок дротиков с острыми стальными жалами и коса уже год валялась под деревянной кроватью. Простое косовище, заточенное с двух сторон, с кривой ручкой. Анта укрепила на косе короткое, острое лезвие, с противоположной стороны от косовища. На конце ручки вставила острый шип, отбитый с булавы.

Встреча с Сартаем перевернула душу. Вот человек, который выполняет свою работу, достойный. А она... что она? Постепенно превращается в пьяницу, подстилка разбойника Урсана.

Анта прихватила из кухни кувшин вина и пошла к себе. Урсана не было, женщина уселась за стол, стала наполнять чашу за чашей, уставившись на кувшин.

Для чего Сартай приехал в такую даль? Вывод один, в Миссии узнали о кровавых проделках в замке, значит, Сартай сегодня устроит барону и правиле ночь жатвы.

Анта поглощала чашу за чашей. Она в этом не участвует, просто хочет жить, пусть так плохо, но жить, дышать, смотреть на тихое, спокойное небо. Чтобы никто не бил рукоятями мечей по голове, не таскал за волосы, не тыкал в живот ножом.

« Я не хочу это видеть», − пробормотала тихо Анта, допила очередную чашу, шатаясь, добралась до кровати. Одетая завалилась навзничь на постель и через две минуты спала глубоким бессознательным сном.

* * *

Большинство людей напуганы криками, не выходили из своих каморок. Возле амбара лежали в ряд бездыханные люди, испытавшие тяжесть руки Корна. Над ними горевало несколько женщин, одна причитала. А в обеденной зале горели яркие свечи, там собралось десятка полтора мужчин, две женщины бегали, собирая на стол снедь.

Урсан ходил по зале довольный, как кот, объевшийся сметаны.

− Подавайте вино, пусть пьют работнички, − громко и самодовольно объявил он. Не терпелось похвалиться перед Антой, что теперь он правила.

− Пейте, я сейчас, лук отнесу, − бросил он своим слугам и пошел к себе.

Когда открыл дверь, увидел почти пустой кувшин, чашу. Распластавшаяся на кровати Анта тихо сопела.

− Вставай, опять наклюкалась! – Урсан пнул ногой по кровати.

− А? Что? – Анта спешно встала, непонимающе моргая глазами. Лук в руках мужчины привел в чувство. – Что, уже все?

− Что все? Ты сколько вина опрокинула в себя? Что все?

− Что, миротворец уже справился?

− Какой миротворец? − Урсан дернулся как ужаленный.

− Не обращай внимания, это мне сон приснился, − после паузы тихо пробормотала Анта, небрежно махнув рукой.

− Так значит, тот, кто в каменном мешке, жнец? – Урсан медленно, озадаченно присел на стул, лицо напряглось. Затем облегченно махнул рукой. – Я его стрелами забью, да и все. Я теперь правила, собирайся, иди, подавай на столы. Да языком не мели лишнего. Сегодня пьём.

− А второй где? Здоровяк.

− Забили его возле мельницы, пришлось ее сжечь. Труп в воду выкинули. Наших людей он набил немало, лежат возле амбара. – Урсан встал и направился к выходу. – Запомни, я теперь правила, почтительно там со мной.

Урсан со злостью поставил лук в угол, бросил колчан и ушёл. Анта медленно встала. Разум прояснился, но тяжесть в теле мешала сосредоточиться. Сартай − чистая душа, сидел запертый в каменном мешке, его убьют, как убивали раньше, затем будут продолжать, и так без конца и края.

« Правила говоришь?» − глаза Анты сузились, рука потянулась под ложе, нащупала ручку косы...

* * *

В обеденной зале люди пили вино и с жадностью поедали печёных курей и копченую крольчатину. Свежие овощи нарезанными кусками лежали нетронутыми в глиняных мисках.

Арват сидел за столом, опустив голову, как и многие, никто не веселился − возле амбара лежали трупы.

В залу зашёл молодой паренек, подмастерье кузнеца, которго считали за полудурка. Его звали Андро, но так его никто не окликал, а звали по прозвищут Колода. Глаза юнца пытливо скользнули по столу, по хмельным лицам. Кадык жадно опустился.

− А меня чего не позвали, я уже мужчина. Урсан, я слышал, ты поставил две бочки, − проговорил он неуверенно.

− Мужчина? Ты, что ли? Колода? Ха, ха! – Урсан засмеялся, поднимаясь со скамьи. – А где ты был, когда звали мужиков, чтобы справиться с громилой? У мамки под подолом прятался? Иди к женщинам!

− Я спал, не слышал, − проблеял растерянный парнишка.

Урсан подошел, обхватил пальцами парня за шею и толкнул к выходу:

− Пошел вон!

− Это все Санита! − Арват ударил кулаком по столу так, что подпрыгнули миски и чаши. − Из-за нее столько людей побил этот бройлер! Если бы она нас не предала, удавили бы громилу по-тихому, как всегда!

− А ну не буянь, − грозно предупредил Урсан, чтобы показать, кто здесь главный. – Лучше пойди, найди эту девку, да приведи сюда. Устроим ей весёленькую ночку, а к утру повесим.

− Если доживёт, − ехидно вставил слово Карпей.

Захмелевшие мужчины захихикали, лукавые улыбки поползли по лицам.

Арват встал, слегка покачиваясь, направился к выходу.

− А чего, приведу, как найду, − бросил он от дверей.

Он направился в каморку Саниты, ударом ноги открыл дверь. Маленькая камора неуютна, в ней было темно и пусто.

«Знаю я, где ты прячешься, за амбаром или на сеновале», − прошептал кожемяка.

Лежащие трупы и горюющие женщины не отвлекли внимание Арвата. Мысли занимал другой интерес, где найти Саниту. Он обшарил все закутки за амбаром, тёмные проходы между пристройками, девушки нигде не было.

Тогда Арват направился к сеновалу. Большая дверь со скрипом отворилась, сеновал дохнул свежескошенным сеном, запахами засохших цветов.

− Санита, − ехидно произнес Арват. – Ты где? Вылезай.

Стояла тишина, нарушаемая только далеким стрекотом сверчков. Санита затаилась, чуть дыша, тело дрожало, как осиновый лист. Маленькая рука судорожно сжимала ручку серпа.

Арват взял вилы, несколько штук которых стояло у дверей, стал тыкать в сено. Он проверял везде, лукаво приговаривая:

− Санита, я здесь, выходи.

Вилы напоролись на плоть, легко прошли голень, не встретив на пути кости. Сдавленный крик боли разнесся не только по сеновалу, далеко, по всему двору.

Арват бросил вилы в сторону и прыгнул на Саниту, а та лихорадочно искала выроненный от боли серп. Мужчина вытащил из сена девушку за волосы, та отчаянно отбивалась, царапала сильные руки кожемяки. Захлебывающиеся крики смешались с плачем. Голая голень вся измазалась кровью, тёмные капли часто падали на стебли высохшей травы, ставшей плоской от подошв.

− В ногу попал, это я удачно, − довольным голосом бросил кожемяка, крепко держа за волосы, потащил девушку из амбара. Санита отбивалась, изловчилась и укусила за руку, ее тащившую. Вспотевшая рука резко пахла запахами выделываемых шкур.

− Ах ты тварь, − зашипел Арват и изо всех сил пнул ногой под ребра. Он недовольно пыхтел. Санита скорчилась от боли, свернувшись калачиком, закашлялась.

− Ты что делаешь, животное бешенное, − раздался у входа спокойный женский голос. Арват повернулся, в проеме дверей стояла Анта со странной косой в руках. Платье тоже странное, короткое, не достающее до колен, с ассиметричной оборкой внизу, закрывающей левую ногу больше. На оголенной ноге повязка, за которую заткнут прямой нож в черных ножнах. Наплечники в виде отточенных лезвий, словно острые загнутые перья, расположенные горизонтально, один за другим. Наплечники цельные с коротким нагрудником, который зашнурован полосами кожи. Большой ремень с квадратной черной пряжкой свободно висел на поясе. Волосы связаны на затылке узлом, две пряди свисали на лоб. На руках перчатки, кисти плотно обмотаны полосами толстой кожи. Локти в стальных налокотниках, на каждом по острому шипу.

− Анта, ты чего? – голос мужчины напрягся, стал хриплым, руки быстро подхватили валявшиеся вилы.

− А думал ли когда-нибудь бешеный пес, что придет расправа за людей, им погубленных? – Анта стояла неподвижно, спокойно произнося слова, губы еле шевелились.

− Ты эти штучки брось, баба. Ты гляди, жнец в платье, а ноги голые. Ты еще не знаешь, на что способен кожемяка, у меня в руках шкуры лопаются, − Арват сжал кулак так, что заскрипела кожа на пальцах.

Анта сделала шаг вперёд, кожемяка с криком ринулся в атаку. Анта отступила, уйдя в сторону, глубоко резанула противника по голени острой косой. Арват вскрикнул, отскочил в темноту сеновала, захрипел и упал лицом вниз. За ним стояла заплаканная, всхлипывающая Санита, с вилами в руках. Она еле ступала на раненную ногу, тело била сильная дрожь.

Арват хрипел, выплевывая кровь, затем застыл в нелепой позе.

− Спрячься здесь, я тебя потом позову. Кровь из ноги сильно идет? – Анта подошла ближе, присела, внимательно осмотрела рану. – Рана не опасна, никого не бойся, я скоро вернусь.

Анта подхватила пучок дротиков, лежащих у стены. Закрыла двери в сеновал снаружи.

− Я боюсь. Сюда никто не придет? – голос Саниты дрожал, приглушенный дверью.

− Сегодня ночь шумная и страшная, никто не придет. А если что, громко зови меня.

Анта направилась к замку, у массивных крепких дверей стоял стражник в доспехах, с копьём и щитом. Короткий меч висел на поясе. Звали стражника Эфор. Молодой парень, ещё наивный.

Анта подошла, присела на выступ каменного крыльца.

− Анта, что происходит, кругом крики, − голос парнишки напуган, тихий. – Ты с чего так нарядилась? Я тебя такой никогда не видел.

− А ты что, не знаешь, что творится? Громилу ты не забивал возле мельницы?

− Нет, мне правила Бакер приказал стоять здесь, не сходить с места, я и стою.

− Бакера уже нет. Жалко мне тебя, не хочу, чтобы ты умер.

− Почему тебе меня жалко, как умер? – Эфор испуганно сглотнул, непонимающе глядя на женщину.

− А ты никому не скажешь? А то побежишь, разболтаешь, тогда умрешь точно, − Анта пристально глядела в глаза парнишки.

− Да я никому... не скажу, − тихо прошептал Эфор.

− Сейчас здесь будут работать жнецы, иди к себе, закройтесь с матерью, вас не тронут. Ладно, иди,− женщина махнула рукой.

− Ну, я пошел? – Эфор неуверенно двинулся вперёд, затем ускорил шаг и бросил на ходу: − Я никому не скажу!

* * *

Сартай потерял счёт времени, казалось, в темноте оно остановилось. Лишь тьма вокруг да гнетущая тишина... Распершись руками и ногами о противоположные стены, он поднимался два раза к решётке, пытался ногой ее сдвинуть, открыть. Ничего не получалось, он висел на решётке долго, затем опять распирался, давил ногой в разные стороны. Все напрасно, толстые прутья казались заколдованными. Не помогал и небольшой нож, запрятанный в ремне. Подковырнуть неподвижную решётку никак не получалось. Обессиленный, с бесчувственными руками, Сартай падал на дно ямы. Отчаяние захлестнуло от того, что ничего нельзя сделать, нельзя повлиять на грядущие события, которые не сулили ничего хорошего. Вспомнился Корн. Что с ним? Жив ли? На него единственная надежда.

Вверху послышался лёгкий шорох, появился слабый свет. Затем свет исчез, но зато раздался скрежет двигающейся решётки. Она открывалась медленно, Сартай распёрся о стены, как мог, быстро поднимался вверх. Путь открылся, Сартай зацепился за порог, быстро выбрался. На пороге комнаты появилась Анта с лампой в руке. Платье и ноги измазаны кровью.

− Эй, миротворец, тебя ждут великие дела. Хватит в яме прохлаждаться.

− Не ожидал тебя увидеть! А где Корн? − Сартай огляделся по сторонам. В стороне стояла коса, рядом лежал пучок дротиков. – Где так измазалась красненьким?

− Убили его и в реку выкинули, − тихо сказала Анта и перепрыгнула через длинный провал, оказавшись рядом. – А вымазалась... это все барон, сильно грузный. Но шума не поднял, все в замке спят.

− Это хорошо, что спят. Ты знаешь людей, приложивших руку к убийству Корна?

− Все в обеденной зале, пьют на радостях, новый правила Урсан две бочки проставил. Тут много людей повязано, путников удушили в этом замке не один десяток.

− А Бакер как же?

− Его Корн пополам сломал, в обратную сторону, − Анта взяла косу, дротики протянула Сартаю.

− Оружие моё где? Знаешь?

− Нет, потом найдешь. Там у кухни много чего у дверей стоит, выберешь по вкусу. Пойдём?

Миротворцы выбрались из замка, прихватив на выходе два факела. Во дворе замка ничего не изменилось, все было так, как и до ухода Анты.

− Зажигай факелы, бросай на крышу кухни. Две двери, два окна, справишься сам, − Анта отдала Сартаю лампу. – Они Корна так убили, зажгли мельницу и выкурили его оттуда, на выходе набросились.

− А ты? – Сартай зажигал факел, пристально посмотрел в глаза женщине. – В сторону?

− Пойду, возьму лук Урсана, буду прикрывать, вдруг, кто отважится в жнеца пострелять, хотя навряд ли. Песню спеть?

− Да, спой за Корна, за других тоже. Иди, − Сартай бросил лампу на камни, отдал дротики. Два факела разгорались, миротворец двинулся вперёд. Пузыри на окнах светлы, в обеденной зале горит много свечей, доносятся громкие, пьяные мужские голоса, среди них иногда прорезался женский. Возле закрытых дверей стоят вилы, цепы, копья.

Факелы с гулом, один за другим, полетели на крышу. Сартай взял двухсоставной цеп в руки. Сделанный из акации, цеп удивил своей тяжестью. Сартай отставил его в сторону, открыл резко дверь и начал закидывать остальное оружие внутрь залы, оно с грохотом падало на пол.

Захмелевший Урсан вскочил, вытаращенными глазами посмотрел на залетавшее внутрь оружие.

− Арват ты чего? Буянить вздумал? – правила рванул к входу, подхватил валяющееся копье. Во дворе стоял не Арват, а жнец. Урсан сразу его узнал. Огонь с крыши подсвечивал плечи и лицо Сартая, и от этого стало страшно.

− Ты как это... − ватными губами еле слышно прошептал остолбеневший правила, беспомощно держа копье.

Сартай подпрыгнул и буквально выстрелил прямым ударом ноги в грудь пьяного правилы. Урсан влетел обратно в залу, проехав спиной по полу. За ним влетело два цепа. Дверь закрылась, гулко хлопнула.

Изрядно захмелевшие мужчины вскочили со своих мест.

− Урсан, что там? – испуганно спросил Карпей.

− Корис, дай свой лук, быстро! – заорал Урсан, вскочил, рукой держась за грудь. − Там жнец!

− Какой жнец, ты чего? Откуда ему здесь взяться?

− Слушайте меня, − Урсан уже стоял на ногах. Взгляд стал осмысленным. Испуг начал проходить, его место занимала лютая злоба зверя, загнанного в угол. − Если сделаете всё, как я скажу, мы его забьём, он ведь один! Надо напасть всем одновременно, по команде. Я буду стрелять изнутри, проткну его, как мешок с сеном, а вы повалите из дверей и окон...

− Он подпалил крышу! – заверещал Карпей. Дым стал проникать в помещение, кружась под потолком, раздавался слабый треск.

Анта стояла с луком в тени амбара, наложив стрелу. Женщины, оплакивающие погибших, всполошились, закричали, когда увидели, что начала гореть крыша кухни.

− Кухня горит! Пожар! – истошно верещала одна женщина, ей вторили другие. Начали появляться люди, выскакивая из каморок, как тараканы из щелей.

− Ты что творишь? Зачем оружие внутрь кидаешь? − осуждающе спросила Анта.

− Должен же я дать им шанс, − спокойно ответил Сартай и взял в руки гладкую, отшлифованную руками ручку цепа. – Пой, разгони зевак.

Анта запела сильным грудным голосом:

« Лечите душу искупленьем,

омыв ее в густой крови.

Себя, запятнав преступленьем,

Творца на помощь не зови!

Лечите душу искупленьем,

Под звон мечей, под пенье стрел.

Ты, одержимый исступленьем,

Сам выбираешь свой удел».

Слова песни быстро подействовали. Как будто ветер сдул выскочивших людей со двора, никого не стало. Сартай ждал, решительно сжимая в руках цеп. Но из дверей никто не появлялся.

Анта продолжала, надрывно затянув припев:

«Вздрогнут даже горы, небеса заплачут,

В час, когда сжимается рука жнеца.

Будет очень больно, но нельзя иначе,

Ты не бойся и не прячь лица.

Ты сам почувствуй, на себе,

Ту боль, что причинял другим.

Хоть покоряйся, хоть в борьбе,

Заплатишь самым дорогим».

Анта умолкла, наступила тишина, только треск разгоравшейся крыши разносился вокруг. Смесь злобы, страха и ненависти, казалось, зависли в воздухе, озвучиваемые треском горящей крыши. Сартай ждал недалеко от стены, чтобы изнутри не могли попасть стрелой. В этот момент он казался суровым и надменным, сжал челюсти так, что проступили желваки. Жар огня начал отгонять, расширять владения тепла и света.

− Вперёд, рохли! – раздался из залы приглушенный закрытой дверью повелительный крик. Обе двери, как по команде раскрылись, в окнах показались тёмные силуэты, пробившие пузыри. Из дверей с воплями повалили пьяные вооружённые мужики.

− Окна держи! – крикнул Сартай, делая оборот оружием.

− Сама знаю, − процедила Анта, целясь в Урсана, который стоял в глубине залы с натянутым луком.

Цеп миротворца скосил первого нападавшего, со шлепком ударив по голеням. Он упал, как колосок под ударом косы. Сартай оттянул ручку, цеп не остановился, взвился на новую траекторию, нашел голову другого противника. Глухой стук, цеп, слегка подпрыгнув, полетел дальше, над раскрошенным черепом. Он гудел в воздухе, ни секунды не оставаясь на месте, находя цель. Также и Сартай, тело двигалось быстро, как в бешеном танце. Колотушка ударяла, вновь взлетала, миротворец мастерски управлялся со сложным оружием. Люди падали от цепа, словно тонкие лёгонькие снопы под сильным порывом ветра.

Анта стреляла по выскочившим врагам, доставая из-за плеча стрелу за стрелой. Урсан лежал в зале, корчился, две стрелы глубоко засели в животе правилы. Скоро всё было кончено. Возле входа валялось больше десятка мужчин, несколько возле окон. Крыша горела вовсю, оглашая окрестности треском. С визгом из залы вылетела женщина. Сартай отошел подальше, давая ей дорогу.

− Ну, что? – хрипло спросил запыхавшийся Сартай.

− Один ушёл, − Анта спокойно оглядывала крыши. Никого не было, после песни жнеца ни одна душа не отваживалась показаться.

− Значит такая у него судьба, пусть живёт, сегодня ему свезло, − Сартай сложил цеп вместе, перевёл дух. – Надо моё оружие найти.

− Зачем тебе оружие? Я гляжу, ты не жнец, а какой-то молотильщик. Можешь смело наниматься в замки на молотьбу, сам всё перемолотишь. Пошли в замок, должно быть там твоё оружие, поищем.

− И жнец, и кузнец, молотильщик и певец... Ты пойдешь со мной?

− С тобой? – Анта пристально поглядела на Сартая. – Я мирной жизни хочу, хотя после этой ночки мне здесь места нет.

− Не бывает у миротворца мирной жизни, пойдешь со мной.

− Конечно, пойду. В темный лес, на холодные потоки дождя. Туда, где за нами будут гоняться, где надо рубиться, − с иронией произнесла Анта, поднимаясь по входным ступеням замка. – Где ты взялся на мою голову!

− Нужно вещи собрать и уходить, пока не рассвело. Едой надо запастись, хотя обойдемся, всё в кухне сгорело, − сделал вывод Сартай и зашёл в замок.

Крыша кухни догорала, жадный огонь перебросился на амбар, желая насытиться недавно собранной рожью. Несколько мужчин и женщин таскали из амбара мешки, высыпали в стороне и бежали с пустыми мешками опять в амбар, громко переругиваясь. Одна женщина бегала, стучала в двери, громко сзывала людей. Вторая уже плакала у дверей кухни, склонившись над одним из тёплых трупов. На все это невозмутимо глядела луна...