Императрица
- Дамы вперёд, - Эд гостеприимно распахнул одну из дверей, приглашая меня в своё логово.
Иначе я бы не обозвала его жилище. Сделанное из светлой древесины, внутри оно казалось мрачнее пещеры каких-нибудь гоблинов. Или кто там в кромешной тьме живёт, летучие мыши? Преодолев скрипучую лестницу, я с замиранием сердца шагнула в неизвестность.
Массивный дубовый стол, кожаное кресло. Двуспальная кровать, застеленная бордовым льном. Пара вешалок с белыми рубашками и наутюженными брюками. Дверь. Не одна из входных, а вполне обычная дверь. Должно быть, за ней святая святых, - санузел. Без вариантов. Я не могла представить, чтобы этот белобрысый загадочный хмырь тащился через весь лагерь, справить нужду в канаве, или ждал, пока освободится толчок в одном из общежитий.
Всё это мне удалось рассмотреть сквозь тонкую вуаль тёплого света, сочившегося из настольной лампы. Несуразной, зелёной на золотистой ножке, как в забугорных библиотеках. Возле неё я и остановилась. Хотелось присесть: ноги жутко ныли после тренировки. Но куда? На пол или сразу на кровать? И то, и другое казалось ужасным, как и вариант стоять, словно провинившаяся школьница в кабинете директора.
Эд решил всё одним движением, выудив табуретку из вязкой темноты. Не массажное кресло, но лучше так, чем никак. Развалиться с комфортом не получалось: площадь табуретки не позволяла. Жёсткая и маленькая, зараза.
- Где Алла? - Желудок словно подступил к горлу, рот наполнился кислой слюной.
- Перекусишь?
Он вальяжно расселся, чёрная кожа жалобно скрипнула под тяжестью тела. Чуть обернувшись, Эд выудил из темноты кроваво-красное яблоко, и протянул мне.
- В доме врага горек хлеб, - так любила говорить ба, объясняя, почему мы не угощаемся выпечкой соседки с первого этажа. - Где Алла?
- Почему тебя это так волнует?
Он насмешливо скривил губы и захрустел яблоком. Я заелозила на табуретке, стараясь не выдавать адского голода. Становилось жарко: дома в "Вознесении" отпаливались, а я сидела в зимней куртке и шуршащих синтепоновых штанах.
- Я обязана ей жизнью.
- Вот как? И почему же?
- Я здесь из-за неё.
- Ошибка. Ты здесь из-за меня. Вознесенец может привести "друга", но только я решаю, останется ли он. Я и лекари. Так почему тебя это так волнует? - Не унимался Эд.
- Она спасла меня, - упрямо повторила я, скрестив руки на груди.
Помня о странной способности блондина влиять на моё тело, я изучала взглядом поверхность стола. Ни единой пылинки.
- Упрямишься, - усмехнулся он. Сочные брызги кислого яблока полетели на стол. - Это хорошо. Значит преданная. Таких я уважаю, как ты могла догадаться. Преданность - первооснова "Вознесения".
Какое-то время жгло центр лба. Видимо, Эд пристально на меня смотрел. Интересно, он со всеми себя так вёл? Что он вообще за фрукт? Я встрепенулась, чувствуя, что, ещё мгновение, и я бы уставилась прямо на заносчивого блондина. Нельзя.
- Что ж, она у церкви в Оболдино, - буднично произнёс он.
Я нахмурилась, пытаясь понять, где это. Уже хотела бежать, как к табуретке меня пригвоздил властный голос Эда. Огрызок яблока улетел куда-то в плотную темноту комнаты.
- Учти, я жду, что твоя преданность распространится за пределы одной личности. Иначе мы не поладим, не смотря на прогнозы.
- Погнозы? - Спросила я внезапно осипшим голосом.
- Вчера я просил тебя вытянуть карту, - загадочно пояснил он, сцепив пальцы в замок. - Вернёшься к телескопу, пройдёшь мимо водоёмов, окажешься на дороге и свернёшь влево. У мухоморного музея направо, а там сориентируешься.
Последние слова догнали меня на пороге дома. В лицо ударил колючий ветер. Смеркалось. Я ненавидела зиму за ранние закаты. Оскользнувшись пару раз, выбежала к месту публичной порки и, оглядевшись, помчалась между прудов. Ещё бы разглядеть их под толщей снега, не угодив на лёд.
Пока я неслась к едва заметной дороге, ориентируясь по следам обезумевшей толпы вознесенцев, в голове роились сомнения. Может, бросить всё, пока не поздно, забрать Алю, кошек и на волю? За стену? Вряд ли нас станут удерживать насильно. На крайняк, можно пойди ва-банк, стырить пару стволов и шмальнуть по охране на стене. Или угнать тачку потяжелее и пробить ворота.
Почему Эд помог мне? Почему сказал, где искать Алю? Аля... Лёгкие полыхали, как разгулявшийся костёр на Масленицу, отдышка заставляла снижать темп, под ложечкой отвратительно сосало, но я мчалась дальше, стараясь в припорошенных зданиях узнать музей.
Я не могла бросить в беде ту, что подарила мне шанс на выживание. Аля могла не расказывать о лагере, могла молча уйти в ночи, бросив меня одну. Но не стала. И теперь нуждалась в такой же спасительной длани. Эд поступил, как последний урод, выгнав её на мороз почти голой. Я навернулась на скользкой дороге, сворачивая вправо от едва приметного музея. Деревянные фигуры возле него порядком пообтрепались, местами краска облезла и из-под неё вылеза гниющая древесина.
Я хорошенько приложилась скулой об лёд, но это лишь больше разозлило меня. Открылось второе дыхание. До следующей развилки я домчалась за считанные мгновения, игнорируя боль. Слева показались золотые купола, а перед церковью толпа народа. Беснующиеся стояли на берегу пруда, облепив его со всех сторон. Одни держали трепещущие на ветру факела, другие радостно вздымали к небу кулаки. Каждый радостно скандировал безадресное "Умри".
Позвоночник захолодел. Уж не бросили ли они окоченевшую девушку в прорубь?! На тяжёлых ногах я ворвалась в самую гущу событий и ахнула. Со сбитыми в кровь коленями, трясущаяся, синеющая воительница слабеющими руками удерживала над собой озверевшего трупака. Её еле живое тело лежало на алеющем льду, недалеко от головы чернотой вод сверкало озеро: видимо, кто-то пробил лунку. От неё расходились опасные трещины. Голодный зомби мёртвой хваткой вцепился в мощные плечи Аллы, то и дело отрывая их и с дурной силой ударяя об лёд. Из-за этого варикозная звёздочка проруби разросталась, медленно подползая к сражающимся.
Среди зрителей я заметила медную копну волос и печальные глаза Бориса Викторовича. Взревев от ярости, выхватила у стоящего рядом парня факел, растолкала лагерных и, скатившись по заснеженному склону, рванула к подруге. Да, Аля однозначно заслуживала этого титула. Игнорируя треск под ногами, я разбежалась и со всей дури вогнала полыхающую деревяшку в бочину зомби. Пришлось напрячься, чтобы отбросить его к проруби. Лёд треснул. Тёмные воды сомкнулись над живым трупом.
- В порядке, всё в порядке, - повторяла я, как попугай, осторожно поднимая Алю.
Я боялась, что кожа её примёрзла и кусками оторвётся со спины. Но горячая кровь, льющаяся из многочисленных ран, исправила ситуацию.
Чуть не надорвавшись, я подняла воительницу на руки и, отойдя на безопасное от проруби расстояние, уложила в снег. В ход пошла утеплённая куртка, шуршащие штаны и пуховые носки. Я согревала дыханием синие конечности девушки, поражаясь, как она смогла в таком состоянии бороться за жизнь с тем, кто не знал боли и усталости. Пока натягивала на неё штаны, краем глаза заметила, как поредела толпа бездушных зрителей. Среди них мелькнула знакомая до отвращения белая рубашка.
Эд. Это он виноват, что Аля чуть не погибла. По его приказу. Рыжая воительница жалобно застонала, пытаясь открыть опухшие глаза. Я плюнула на заносчивого блондина и на безумных выживших. Сейчас передо мной стояла задача гораздо важнее.
Зацепив под подмышки подругу, я вытащила её из пруда и, приноровившись, подхватила на руки. Путь домой занял целую вечность. Приходилось делать остановки: Алла крупнее меня, да и в тёплой одежде спортивное тело стало необъятным. Зато с лица исчезла пугающая синева.
Все одеяла, подушки и тёплые вещи ушли на то, чтобы отогреть воительницу.
В дверь постучали. Я открыла спустя мгновение, как закончила возиться с Алей. На пороге стоял металлический кейс с красным крестом. Лекарства.
Пару раз меня чуть не стошнило: на некоторые раны без слёз не взглянешь, даже в полумраке. Закончив врачевание, присела на пол у кровати воительницы, привалившись к тумбочке. Кошки улеглись возле рыжей головы в вязаной шапке.
Сквозь беспокойную дрёму ощутила обжигающее прикосновение к щеке, но не смогла пошевелиться и открыть глаза. Нос защекотал сладкий запах иланг-иланга.
- Отдыхай, моя императрица, - произнёс бархатный голос.
Я провалилась в глубокий сон.