Один на один (часть II Фронт)
Здесь всё обстояло иначе. Прежний мир остался за колючей проволокой, уступив лейтенанта Романова и шестой взвод неведомой доныне реальности. Стоило отдалиться от блокпоста, и Георгий почувствовал, как его затягивало в трясину: вязкое небо проглатывало взгляд, густой шум перебивал и звуки и мысли, даже воздух циркулировал по лёгким с какой-то ленью. Автомат в руках и военный рюкзак за спиной потяжелели в разы; глина с жадностью цеплялась за подошвы. Романов осмотрелся, пытаясь найти вокруг хоть что-то светлое, и как раз в этот миг солнце затянуло чёрной тучей. Солдаты шагали во всеобщей хмурости, предаваясь воспоминаниям, наверняка, не самым возвышенным. Они постоянно дёргались и спотыкались, попутно обвиняя в этом сослуживцев. Лишь Витомир, шедший рядом с Георгием, сохранял спокойствие: как в движениях, так и в себе самом. Для шестого взвода эта вылазка в Зону была первой.
До пункта назначения, небольшой равнины меж двух крутых холмов, солдаты добрались за два с половиной часа. К тому моменту пятый взвод под руководством капитана Стрелковских успел выполнить боевую задачу, сделав это в высшей степени профессионально. Доказательством служили около двадцати окровавленных тел, застлавших равнину во всю её длину. Романов мгновенно всё понял: нарушители пересекали участок по низине, пока их не дождалась засада. Пятый взвод накрыл сталкеров с холмов, не побрезговав и миномётом. Истерзанные и расчленённые, тела довели новоприбывших до сумасшествия. Романов осматривал поле бойни, чувствуя, как по щеке скатилась одинокая слеза. Конечно, он сразу стёр её и попытался обратиться к внутреннему хладнокровию, которым, впрочем, редко отличался. Сочувствующий каждой дворняжке, Георгий отказывался искать в действиях солдат Стрелковских хоть какой-то смысл. Все они предстали перед ним убийцами и маньяками, не имеющими никаких человеческих достоинств. Как они могли так спокойно примоститься у холмов, распивать из фляг и перебрасываться фразами, искоса глядя на совершённое деяние? Как сам Стрелковских мог стоять посреди убитых, хладнокровно беседуя с другим. Тот, высоченный бык с обритым наголо черепом, придерживал ручной пулемёт, обращаясь с ним, будто с игрушкой. Опознать капитана Славонича не представляло никакого труда. Перед Романовым стоял тот самый пример, когда слава, пусть и очень нехорошая, опережала хозяина.
— Пся крев. — Славонич сплюнул в лужу крови. — Почему так долго?
— Виноваты. Не рассчитали время, — отрапортовал Николайченко.
— Не проблема. — Стрелковских вновь скрылся за садистской ухмылкой, как и три месяца назад в кабинете полковника Шулико. — Пятый взвод отходит к блокпосту. Прикажите своим навести порядок.
— То есть?
— Видите каменную кладку, вон там? Старый пересохший колодец. Трупы нужно сбросить туда. За ночь над ними «поработают», даже костей не останется. И да, вещи «двухсотых» ваши солдаты могут забрать себе. — Распоряжения капитан Стрелковских отдал неестественно громким голосом, так чтобы поставить весь шестой взвод перед фактом. — Товарищ капитан останется здесь и пронаблюдает за процессом.
— Разрешите вопрос, — зло проговорил Романов.
— Конечно, товарищ лейтенант.
— Кем они были? Почему их не арестовали для дознания, а цинично и подло расстреляли?
Лица Николайченко и Славонича передёрнуло одновременно: у одного беспокойством, у другого гневом. Однако командира пятого взвода вопрос Георгия оставил равнодушным.
— К вашему сведению, товарищ лейтенант, мы перехватили партизанский отряд, принадлежащий к группировке Назара. Согласно приказу полковника Шулико, любой нарушитель закона, связанный с перебежчиком Назаренко, подлежит ликвидации вне зависимости от обстоятельств. Он должен понимать, к чему ведёт людей своим протестом. В вас поубавилось бы сомнений, будь вы на месте старлея Бекаева — командира третьего взвода. Недавнее нападение унесло жизни пятерых их бойцов, а ещё десяток пропал без вести.
— Довольно, — вмешался Славонич. — Ты не должен перед ним отчитываться.
— Я просто хочу, чтобы парень был посмелее. Бороться со страхом куда легче, когда ты знаешь его в лицо. Пусть этим лицом станет фамилия дезертира Назаренко, лейтенант Романов. Вживую вам в любом случае лучше не встречаться.
— А вы чего стоите? — прокричал Славонич бойцам шестого взвода. — Покойников в колодец, и живее! Иначе сами к ним присоединитесь.
Пулемёт взмыл вверх в жилистых руках капитана, заставив вздрогнуть всех, кроме Стрелковских и его пятого взвода. Романовым в который раз овладело ощущение злости, готовой вырваться и раздавить цель или быть ею уничтоженной. Николайченко схватил товарища за рукав и отвёл в сторону.
— Какого чёрта? — просипел Георгий. — Что здесь происходит?
— Война. — Витомир огляделся на капитанов. — Они правы: трупы нужно убрать. Кто будет это делать? Солдаты из третьего, где осталась пара человек? Может быть, пятый — любимчики полковника? Нам поставили задачу, и мы обязаны её выполнить. Говорю это как командир шестого взвода.
— Так точно, — с горечью бросил уязвлённый Романов, отведя взгляд. — Разрешите выполнять?
— Конкретно вам не разрешаю. Вижу, Хлебушкину стало совсем плохо от... увиденного; всё бормочет и обращается к кому-то. Сопроводите до части и оставайтесь там.
Уводя побледневшего рядового с поля брани, Романов не без отвращения заметил, как его подчинённые набросились на уцелевшие рюкзаки сталкеров, вытряхивая крохи и рассовывая их по карманам. Георгий был уверен: спустя три месяца после копания в тылу солдат вряд ли смутит работа с кровью и покойниками. За девяносто дней в воинской части они озлобились до истоков; характеры пали под натиском агрессии и ненависти, витавших в каждой комнате, каждом кубометре воздуха проклятой заставы. Изменились все: вечно озирающийся по сторонам меланхолик Хлебушкин заговорил с собой, чем привлёк ещё больше внимания задиры Рынденко; сам Романов еле сдерживал себя перед начальством, выплёскивая копящуюся ярость на подчинённых и плача в одиночестве по ночам. Георгий всегда знал, что он слаб. Как бы ни переносились жизненные невзгоды, к последней он был не готов и, что ещё хуже, не смог адоптироваться. Зато Витомир Николайченко полностью влился в систему. Его невозмутимость и хладнокровие задевали Георгия: отчасти он завидовал товарищу, отчасти разочаровался в его бесчеловечности. Нельзя иначе назвать черту характера, при которой жизни собратьев обесцениваются до нуля. Старшего лейтенанта не беспокоила перспектива убийства. Он обладал достаточными навыками для ведения войны и был морально готов устранить любого, на кого укажут: без причины, мести и всякого смысла. С другой стороны, за все вечера, что Романов пробыл в доме Николайченко, Ангелина не раз подчёркивала, что в истинном солдате Отчизны не должно быть сомнений. Его служба — спокойствие стоящих позади женщин и детей, а обеспечить его можно только убийством. Романов понимал: не все заслуживают право на существование. Те, что уносили десятки безвинных жизней, могли рассчитывать лишь на один финал. Однако зная о таинственных махинациях в воинской части, Георгий не мог поверить в справедливость начальства.
— Он всё наврал, — неожиданно промолвил Хлебушкин, прекратив бормотание.
— О чём ты?
— Назар не нападал на третий взвод, а наоборот — защищался. Он предлагал их командиру разойтись мирно, а в ответ получил миномётный огонь. Погибли и сталкеры и солдаты. Вы мне не верите, да? Я разговаривал с рядовыми из того взвода. Теми, кто не ушёл.
— Кто? Куда?
— Десятеро пропавших. Полковник не хочет, чтобы остальные знали. Они не убиты и не пропали, честно говоря. Просто перешли на сторону сталкеров.
Романов нахмурился, провёл пальцами по лбу вдоль проявившейся недавно морщины.
— Почему ты говоришь мне об этом? Жалеешь, что струсил и не ушёл к ним? Хочешь, чтобы пожалели? Отвечай!
— Но... — Хлебушкин отступил на полшага. — Вы добрый и...
— Такой же падший, как все.
Больше тишину никто не нарушал. Хлебушкин перешёл границу дозволенного и понял, что теперь должен помалкивать; даже его бормотания как отрезало. Романову стало стыдно за вспышку злости, направленную против рядового. В щуплом впечатлительном пареньке он видел себя, ещё не потерявшего верю в людей. Ведь нынешний Георгий уже ни к чему не стремился, с каждым днём отступаясь от борьбы за идеалы. Лучику света никогда не развеять тёмную грозу. Лишь немногое продолжало жить в душе Романова, однажды приняв облик ангела и навсегда его сохранив. Даже к критическим взглядам милой сердцу он был готов отнестись с пониманием. Ведь никто не вправе ломать мировоззрение другого человека, тем более любимого.
Конечно, в этот вечер он вновь отправился к Николайченко. Ангелина не противилась посещениям частого гостя. Напротив, она радовалась, что ближайшим другом Витомира был человек, неспособный никоим образом на него повлиять. В её голове зрели грандиозные планы на жениха, и никто не смел помешать их осуществлению. Жизнь в захолустье раздражала девушку, но для того и дан холодный расчётливый ум, чтобы подавлять любые эмоции во имя главной цели.
За окном сгустилась темень, поглотив вместе с домами разбитые уличные фонари. Николайченко вышел наружу покурить, оставив невесту и друга наедине. Романов кротко сидел за столом, наблюдая, как тоненькие пальцы сидящей в кресле девушки аккуратно наматывают пряжу на катушку.
— Вы сегодня совсем тихий, — проговорила она, не отвлекаясь от занятия. — Вас что-то гложет?
— Да... просто...
— Будьте смелее, Георгий. Выскажитесь и сами увидите, как легко вам станет.
— Я не уверен, стоит ли вам говорить об этом.
— Тогда можете промолчать. Только не нужно потом жалеть себя бессонными ночами.
Романов резко вскочил из-за стола, выпрямился. Перемена в его лице привлекла Ангелину настолько, что та чуть опустила руки с шерстяной нитью и посмотрела на Георгия в ожидании развязки.
— Я благодарен вам с Витомиром за гостеприимство, которое вы оказываете мне изо дня в день.
— Пустяки.
— Нет! Прошу прощения за доставляемые неудобства, за трату вашего времени.
— Да что на вас нашло?
— Одну минуту! И за мою странность тоже извините.
Девушка окончательно отвлеклась от работы, положив катушку с пряжей на колени и грациозно обхватив подлокотники.
— Хорошо, Георгий, я вас извиняю. Витомир, думаю, тоже. Это всё?
— Я хотел сказать одно. — Романов глубоко вдохнул и решился на последний бросок. — Вы ангел, самый настоящий. Ваша красота способна пленить любого, а разум превосходит все умы в округе вместе взятые. Вы созданы, чтобы парить над бренностью и суетой. Такой я вижу вас с первого дня знакомства. Витомир холоден и бесстрастен. Он никогда не оценит по достоинству вверенное ему сокровище. — Что-то осекло Романова, и потому последние слова он лишь вяло прошептал: — В отличие от меня.
Ангелина чуть подалась вперёд; на секунду их взгляды связало нечто недоступное восприятию, но уже через мгновение она вновь откинула стан на спинку кресла и взялась за пряжу. Сколько ни пытался Георгий отыскать светлые голубые глаза, этот взор навсегда закрылся для него за изящной, но коварной улыбкой.
— А вы так и не изменились, не пришли к ответу на свой же вопрос.
— Простите?
— Что в человеке вы считаете достоинством, Романов?
Ангелина впервые назвала его по фамилии, чем нанесла ещё одну рану по истерзанному эго. Она тем временем продолжила:
— Хотите обречь девушку, ангела по вашему выражению, на прозябание в низине? Не смотрите на меня так. Витомир сделает карьеру, мы оба это знаем. А вы? Чего достигнете вы ради любимой? Хотя о какой любви я тут распинаюсь? Так, минутное влечение; плод эскапизма в некомфортных условиях. Запомните, дорогой Георгий: гормоны никогда не должны править разумом. Если считаете иначе, то вы не только трус, но ещё и слабак.
Девушка не видела, как понурились его плечи, закрылись глаза. Её занимала шерстяная нитка меж пальцев; всё остальное не имело никакого значения.
— Я, пожалуй, пойду...
— Сделайте одолжение.
В дверях Георгий столкнулся с Николайченко. На вопрос, всё ли в порядке, он ничего не ответил и выбрался на улицу, где из темноты доносились смех, шёпот и матерная ругань. Ведомый душевными страданиями, Романов не заметил, как вышел к единственному в округе работающему фонарю. Куда страннее то, что под его светом стояла Рута, три месяца назад повстречавшая Георгия на этом самом месте. За всё время посещений города он перекинулся с ней парой-тройкой фраз, причём без всякого желания. Лишь завидев её, он переходил на другую улицу в попытке избавиться от наседающего хвоста. Она преследовала его, и отрицать этот факт было невозможно.
— Георгий, подождите!
— А, это вы? — устало произнёс он. — Видимо, задумался.
— Вы плохо выглядите, товарищ лейтенант. Пойдёмте-ка прогуляемся.
— Уже ночь, и мне пора в часть...
— Колыбельную солдатам петь? Обойдутся! Или вы меня боитесь?
При этих словах она улыбнулась и подмигнула Романову. Очередное обвинение в трусости покоробило Георгия, и так получившего сполна за сегодняшний день. Он вплотную подошёл к Руте и с некоторой агрессией взглянул в её смеющиеся глаза.
— Показывайте дорогу.
Романову было всё равно. Пусть уведёт его подальше от мыслей об ангеле, армии и справедливости. Его не сильно заботило настоящее и не особо удивило место, у которого они оказались.
Дешёвый подвальный кабак поражал убогостью, сочащейся из каждого угла. Пятна жира и грязи на стенах чередовались с рисунками, сделанными в дань уважения первобытному искусству его же представителями; лампы, свисая чуть ли не с оголённых проводов, горели через одну; воздух пропитался запахом алкоголя.
— Неудачное место для дамы, — бросил Георгий.
— И для джентльмена тоже. Однако мне показалось, что вас гложет печаль. Вам просто необходимо забыться, на часок-другой выпасть из реальности. Не беспокойтесь: мир не сильно много потеряет от вашего отсутствия.
— Спасибо. Напомнили о моей никчёмности.
— Бросьте! Я хотела сказать, что вы никому ничего не должны. Вот, выпейте.
Она схватила наполненный до краёв бокал с барной стойки и протянула Романову. Запах кислого пива вызвал рвотный позыв, а сложившаяся ситуация внезапно отрезвила Георгия.
— Хватит. — Бокал вернулся на мокрую деревянную столешницу. — Мне пора.
— Что? Жора, куда вы? — Рута побежала вдогонку за Романовым, быстро поднимающимся по лестнице. — Вы пошли за мной, так останьтесь!
Военный городок предстал для Романова в новых отвратительных оттенках. С глаз будто спала пелена безразличия, позволив осмыслить, в каком дрянном месте он оказался. Слабый ветерок обдувал лицо, выветривая остатки помутнения. Он наконец-то пересилил себя на фронте вечной войны.
— Стой! — донеслось из-за спины. — Ты воспользовался мной!
— Нет, но у меня такое чувство, что вы были бы не против. — Георгий повернулся к Руте, одновременно удивлённой, расстроенной и жутко злой. — Вам никогда не стать ею, а мне — её идеалом. Вы продолжите опускаться, она поднимется над всеми, правда, какой ценой... Ну а если мой рок — быть добром в мире сумрака, я им стану. Никому из нас не достичь покоя, так не будем же омрачать друг другу жизнь. Не злитесь на меня и прощайте. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся.
На глазах Руты прозревший Георгий Романов удалялся по проулку, постепенно растворяясь в темноте. На мгновение его силуэт всплыл в свете далёкого фонаря, чтобы спустя секунду вновь пропасть среди улиц сумрачного города. Теперь уже навсегда.
В пропахшем дешёвым табаком кабинете Шулико собрались все офицеры воинской части. Теснота, затхлый воздух и папиросный дым действовали на нервы. Николайченко постоянно озирался на остальных, пребывая в явном неудовольствии. Стрелковских и Садников стояли чуть ближе к столу полковника, не стесняемые массой людских тел. Романов же попал в эпицентр. На грязных настенных часах стрелки показывали пять утра.
— К нам едет делегация из Киева, — хмуро бросил Шулико, крутя в пальцах очередную папиросу. — Генерал из Генштаба и депутат Верховной Рады хотят осмотреть блокпост и солдат. Наверняка будут спрашивать о службе. Предупредите, чтобы не выносили сор из избы. Хотя бы одна жалоба от «духа», и его больше не найдут. — Полковник выдержал паузу, дав офицерам время всё обдумать. — Прибывают сегодня без уведомления; благо, свои источники сообщили. Распределяю полномочия. Стрелковских берёт пятый взвод и вместе со Славоничем отправляется в Зону, косить всех подряд. Обеспечьте максимальную безопасность блокпосту. Старший лейтенант Бекаев с остатками третьего и полным составом четвёртого наводит порядок в части. Николайченко, под руководством майора поставишь солдат из шестого на дежурство. Блокпост полностью твой. Всем всё ясно?
— Так точно! — раздался слившийся в единый бас хор.
Спустя час солдаты из шестого взвода заняли позиции. Пулемёты в щелях амбразур уставились по обе стороны дороги; БТР встал сбоку от въезда; в караулке и проржавевшем одиноком вагоне быстро навели порядок. Садников прикрикивал на солдат, отстранив Романова и Николайченко от командования. Последний за всё утро не проронил ни слова; лишь однажды посмотрел на Георгия хмуро и недружелюбно, предупредив попытки к началу разговора.
— Товарищ майор, — раздался голос Рынденко, явно навеселе. — Я поймал лазутчика!
Одной рукой рядовой вёл за шиворот бродягу в поношенном камуфляже устаревшего образца, а второй приставил к спине пленника пистолет. Человек явно был сталкером, и, скорее всего, через блокпост он проходил не впервые, на чём и погорел. Никто не ожидал утреннего усиления, даже солдаты. О нарушителе закона и говорить не стоило.
— Запри его в вагоне, — бросил Садников и тут же переключился на стоящего неподалёку Хлебушкина: — А ты иди сюда! Да, ты!
— Но товарищ майор... — вмешался Витомир.
— Отставить разговоры! Рядовой, приглядишь за отбросом. — Садников со злорадством сплюнул сталкеру под ноги. — И будь внимательнее. Уводите!
В этот момент со стороны воинской части донёсся рёв мотора. Из подъехавшего к блокпосту двухметрового камуфлированного «Вепря» выбрались три человека. Седой генерал в парадном кителе величаво осмотрел блокпост, как и выбравшийся вслед за ним депутат в синем костюме. Рядом с ними встал полковник Шулико, то и дело указывая на отдельные элементы позиции. Он не смолкал, и, судя по лицам ревизоров, их его объяснения устраивали. Они согласно кивали в такт жестам командующего и желали поскорее закончить осмотр. Для полковника, воинской части и сокрытых в ней тайн всё складывалось идеально.
Если быне крик Рынденко. Он, стянув с плеча автомат, прикладом ударил Хлебушкина вчелюсть. Впереди них, миновав шлагбаум, бежал тот самый сталкер, пойманныйкаких-то двадцать минут назад. Его единственным спасением была Зона, а шансом —считанные секунды всеобщей неразберихи. Бродяга не знал о группировке пятоговзвода чуть поодаль от периферии, не думал о пулемётах, но отчаянно стремилсясохранить жизнь. Растерялись и бойцы и ревизоры. Краем глаза Георгий заметил,как поднялся в воздух пистолет в руке Садникова. Тот умело прицелился в спинуубегающему и собрался стрелять. Неизвестный рефлекс овладел Романовым, заставилпотерять связь с реальностью, и лишь слово «справедливость» промчалось внеугомонном потоке мыслей. Георгий оттолкнул майора, отклонил его руку. Выстрелзаглушила пулемётная очередь, а после упали два человека: ушедший из жизни сталкери получивший ранение колена депутат. Отклонённый выстрел пришёлся по корпусуБТРа; пуля срикошетила в сторону инспекции и поразила её участника. Болезненныйкрик заглушил суету в рядах шестого взвода, предзнаменуя одно: полный крах вжизни и службе лейтенанта Вооружённых сил Георгия Романова.
Дословно: «собачья кровь». Страшное ругательство.