Один на один (часть III Бой)
Сутки, неделя, месяц... В промозглом сыром карцере площадью три на два метра не существовало времени: оно умирало снаружи, ударяясь о бетонные стены. Вода каплями падала с потолка; её стук разбивал мысли на несвязные осколки беспамятства. Глаза выжгло опустошающей душу темнотой. Монолитные границы сторожили пленника, оставив один на один с колонией голодных вшей. Невидимые, они безнаказанно пиршествовали на теле ослабевшего гиганта, плодя новых паразитов. Человек валялся на холодном полу, даже не пытаясь пошевелиться. Отдав Родине лучшие годы жизни, он медленно гибнул в оккупации собственными боевыми товарищами. История одиночки подходила к логическому завершению.
Заскрипела железная дверь; из коридора полился тусклый свет ламп накаливания. Два солдата в полном боевом обмундировании протиснулись в карцер, склонились над арестантом.
— Подними его, — глухо бросил Витомир Николайченко.
— Товарищ стар...
— Выполняй!
Крепкие руки задиры Рынденко обхватили Романова и приподняли так, чтобы старлей мог беспрепятственно заглянуть в его лицо, а при случае и ударить.
— Какая вонь...
— Эй, Жора, слышишь меня? — Вслед за вопросом прозвучал резкий хлопок от пощёчины. — Не спи, друг: тебе на это лет двадцать дадут. — Удар в солнечное сплетение и всхлип жертвы. — Да посмотри на меня, падла!
Романов послушался. Глаза с трудом сфокусировались на злобной улыбке и ненавидящем взгляде.
— Что... — Георгий закашлял; лёгкие будто разрывало изнутри. — Что тебе нужно?
— В справедливости нуждаюсь, Жора. Думал, сможешь безнаказанно обесчестить мою невесту?
— Какая ересь...
— Разве? Поначалу Ангелина не хотела говорить, что произошло между вами тем вечером, но, как ты знаешь, я своего всегда... добьюсь. — Последнее слово Витомир выделил особой интонацией. — Несмотря ни на какие чувства.
— Ты эгоистичный тиран!
— Эгоистичный-то? А ты, Романов, нет? Позарился на женщину единственного в этом серпентарии друга, и после такого считаешь себя лучше? — Он замахнулся и уже хотел обрушить удар на висок, но сдержался и даже отступил на шаг. — Пусть тобой занимаются специалисты из СБУ. Чего так удивляешься? Ранение представителя законодательной власти — дело подсудное. Опозорил майора Садникова, подставил Шулико, ещё и Петренко насолил. Я поражаюсь твоему таланту портить чужие судьбы!
— Петренко...
— Рута почти неделю вопит о том, как ты к ней домогался и чуть не изнасиловал. Кто же знал, что наш многоуважаемый прокурор иногда её... навещает?
— Всё было не так, — обречённо вздохнул Романов.
— Да понимаю я, не первый год знакомы. Только случая с Ангелиной это не умаляет. Когда вернусь, тебя здесь и не застану. Назар психанул: положил полвзвода Стрелковских, представляешь? Завёл в аномальное поле, а там... Короче, объявили полную мобилизацию части. Так что прощай; вряд ли мы ещё увидимся.
Рынденко отпустил Георгия; ноги подкосились под тяжестью ослабевшего тела, и пленник с болью упал на бетон. Железная дверь вернулась на место; противно заскрежетал ключ в скважине. Романов съёжился, обхватил колени и застыл, коченея под дыханием подвального мороза. Нет мучительнее поражения с осознанием напрасности всего совершённого. В такие моменты вся жизнь кажется одной бесполезной затеей. Тем хуже, если в обозримом будущем нет шансов отыграться: мир превращается в сплошную серую плоскость, метания вдоль которой приводят к ещё большей фрустрации. Арестант Георгий Романов проиграл с лишением всех прав на реванш. Врут, когда говорят, что любую неудачу можно обратить в успех. Разработка сотрудниками СБУ, двадцать лет колонии строгого режима, в другую его попросту не отправят, клеймо в личном деле. В мире гражданского общества и бюрократии нет места для изгоев: либо они обращаются в прокажённых, либо вновь разбредаются по тюрьмам. Такая система, справедливая в большинстве случаев, становится злой шуткой для индивида, не имеющего никакого тождества с лиходеями всех мастей. Впрочем, любой порядок всегда уравнивает подопечных, а презумпция невиновности распространяется только на действия, но никак не на мотивы.
Романов не знал, сколько часов он пробыл в беспамятстве, не пытался понять. В мыслях постоянно всплывали образы Ангелины, Витомира, Руты и сталкера с блокпоста. Его предали все, даже тот бродяга, бежавший под дулами пулемётов; он стал отправной точкой Георгия в ад. Хоть Романов не жалел того, что вступился за чужого человека, осознание бесполезности последующего существования убивало любой интерес к жизни. Может, потому он лишь вяло приподнял голову, услышав грохот наверху. Разумеется, звук арестант узнал: мало с чем можно спутать одиночный выстрел из автомата Калашникова.
В скважине вновь завертелся ключ, и кто-то потянул на себя скрипящую дверь. В грязно-желтом электрическом свете стоял человек, как и первые «гости», в полной боевой выкладке, разве что на плече висел АКС-74. Солдатом был не кто иной, как рядовой Хлебушкин.
— Товарищ лейтенант, поднимайтесь! Да быстрее же! — он подбежал к недоумевающему Романову, закинул его руку себе на шею и резко приподнял. — Добро с автоматом!
Георгию было очень больно, однако и этого он не почувствовал в погребшей его лавине мыслей. Тем более, когда неделю подряд они плелись со скоростью иссыхающего ручья.
— Добро с автоматом! — вновь воскликнул Хлебушкин, а Георгий не мог понять, к чему он вёл. — Ничего не спрашивайте, нам немного осталось!
Они выбрались из подвала по кривой узкой лестнице. Маленький закуток, дежурную карцера, освещала свисающая на голом проводе слабая лампа. Стена и приставленный к нему обшарпанный стол были забрызганы кровью, рядом лежало тело. Романов, оттолкнув солдата, заглянул за предмет мебели и вновь чуть не свалился в беспамятстве: череп дневального раскроили выстрелом с нескольких метров. В голове мгновенно вспыхнула картинка: Хлебушкин, взяв дежурного врасплох, заставил того подняться из-за стола и, полностью контролируя ситуацию, беспрепятственно расстрелял. В луже крови и ошмётков невозможно было опознать лицо человека, но Романов всё же узнал бывшего подчинённого из шестого взвода, одного из прихвостней Рынденко.
— Ты что наделал, урод?! — Георгий хотел накинуться на рядового, но тот приподнял дуло автомата.
— Заслужил он, товарищ лейтенант, — сокрушённо ответил Хлебушкин, опустив глаза. Его явно разочаровало непонимание со стороны Романова. — Вы сами говорили, что зло существует только потому, что ему позволяют жить. Когда вокруг одно всепрощение, жди беды. Так и знайте, мне надоело прощать!
— Ты сошёл с ума, вот и вся разгадка. Лучше беги, пока Шулико не отозвал военных. Выбрось оружие, найди гражданскую одежду, затеряйся где-нибудь.
— Вы не поняли, товарищ лейтенант. Я уйду в Зону, к Назару, но только с вами. Помните, как вы встали на пути у майора? У вас не получилось однажды, но есть шанс попробовать ещё.
— Дурак. — Романов отвернулся, опёрся о стену, потому что ноги уже не держали. — Я не хотел превращать тебя в убийцу. Добро с автоматом никогда не станет истинным.
— Добро — ересь. Только справедливость заслуживает уважение. — Хлебушкин говорил нелепо, урывками, но что-то страшное мелькало в его словах. Им завладела идея, превратившая последователя в раба: правоверного грубой и жестокой религии. — Если мы будем добры со всеми, нами воспользуются и убьют. Вам мало лишений в этой глуши? Я хочу видеть вас рядом с Назаром, оплотом свободы и справедливости в мире Зоны. Пойдёмте, мы успеем!
— Не хочу, — полушёпотом бросил Георгий.
— Тогда я сделаю два выстрела: сначала в вас, а затем покончу с собой. Мне больше незачем жить, а вашей силе я пасть не позволю. Вы сами в неё не верите, а я верю!
Романов вновь повернулся к обезумевшему рядовому. Он устал стоять и не желал спорить; только бы всё скорее закончилось. Арестант представил, как сюда ворвутся разъярённые солдаты из шестого взвода и, увидев труп сослуживца, откроют огонь на поражение. Николайченко перешагнёт через тело Хлебушкина, застынет над Георгием, равнодушно осмотрит его труп и преспокойно покинет дежурную конуру. Отчитается перед Шулико, вернётся к Ангелине: немного запуганной, но довольной, ведь теперь никто не помещает её Витомиру отбывать свои год за три. Стоило Романову проникнуться образами скорого будущего, как пришла твёрдая решимость: не бывать этому!
— Как мы попадём в Зону? Наверняка блокпост усиленно охраняют.
— Помните машину, на которой привезли депутата? Она стоит здесь, неподалёку, и ключи уже у меня. — В ладони рядового блеснул металл.
Хлебушкин, вновь взвалив на себя еле волочившего ноги Романова, помог тому выбраться на улицу. Стояла ночь, ясное небо заливалось сиянием луны, прохладный воздух ударил по простуженным лёгким. Камуфлированный «Вепрь» действительно стоял у самой дежурной, и дверцы его были распахнуты. Георгий влез на жёсткое пассажирское кресло, рядовой занял место водителя.
— Спасибо, что позволили провести месяцы службы в автопарке. Я эту машину вдоль и поперёк изучил. — Хлебушкин снял с плеча автомат, протянул Романову, а после взялся за зажигание. — Поехали!
Бронированный внедорожник тронулся с места: загудел двигатель, покатили метровые колёса. Для огромной четырёхтонной махины не существовало барьеров на разбитой дороге, как и для рядового, опьянённого решимостью сделать правильный выбор. Георгий изредка посматривал на бывшего подчинённого, который с детским восторгом крутил огромный руль бронемашины, и удивлялся коренным изменениям в характере этого маленького человека, ставшего одиноким волчонком. Романов не знал, что страшнее: умереть в унижении или променять душу на жажду кровавой расправы. Он не думал о будущем, даже не пытался — лишь отвернулся к толстому стеклу дверцы и забылся в дремоте. Как тогда, чуть более трёх месяцев назад, в кабине пропахшего маслом «Урала».
Георгия резко качнуло вперёд, но от удара спас пристёгнутый ремень безопасности. Позади раздался громкий стук от соприкосновения металла, прерываемый рёвом двигателя.
— Пересекли блокпост! — отрапортовал Хлебушкин, стараясь перекричать машинный гул. — Поедем через холмы и деревню!
— Нас посчитают врагами! И те и другие!
— Главное, добраться до сталкеров! Те выслушают!
Внедорожник нагло вторгся в ареал Зоны; Романов почувствовал это так же, как в первом злополучном рейде. Стало холодно, закружилась голова, а все мысли приводили к ожиданию неминуемой смерти. Рядовой не сдержался, выжал из машины все сто сорок километров в час. Они пронеслись мимо снопа искр и парящего в воздухе пламени — одних из многих аномалий искажённого мира. А после прогремел взрыв. Противоминная защита выдержала попадание снаряда под колёса, но не справился сам Хлебушкин. Упустив руль, он дал «Вепрю» съехать к обочине, прямиком в гравитационное поле. Никем не управляемая, машина проредила сырую почву, поддаваясь ударам аномалий. На глазах Георгия по бронированному стеклу поползли трещины, а толстенная дверца вогнулась в пространство салона. Рядовой кричал и в панике старался выкрутить руль; арестант лишь сильнее вцепился в ремень. Оторвалось заднее колесо, и броневик, истерзанный хлыстами гравиконцентратов, повернулся боком, продолжая разбрасывать по сторонам комья мокрой грязи, пока окончательно не остановился, врезавшись и подавив под собой небольшое дерево.
— Что это было?! Что?! — кричал Хлебушкин, пытаясь вытолкнуть плечом дверцу. С третьей попытку ему это удалось.
Романов покинул салон вслед за горе-шофёром. Ноги увязли в противной глиняной жиже.
— Миномёт, — бросил он. — По нам выстрелили из миномёта. Стрелковских где-то здесь; нужно уходить.
Дезертиры побрели к равнине в нескольких метрах от места аварии. Броня «Вепря» спасла их от аномалий, но более машина служить не могла. Беглецы еле плелись, утопая в вязкой почве, пока, наконец, не выбрались к грунту.
— Деревня сталкеров неподалёку, — угрюмо промолвил рядовой. — Наверное, Стрелковских готовился обстреливать их.
— Но ведь он уже устраивал рейды, — удивился Георгий. — Разве там кто-нибудь остался?
— А куда они уйдут? Там их дом, и они его не бросят. Не могут. Шулико знает об этом и постоянно отряжает людей бомбить мирных. Заметьте, товарищ лейтенант, не вступить в поединок, а вести огонь из миномётов, с дистанции. Сталкеры пару раз пытались договориться, и полковник заверял, что всё будет хорошо.
— Но обстрелы продолжались, — докончил Романов.
— С обменом пленных тоже творилась ерунда. Назар отпускал их группами в обмен на одного-двух, да ещё кого! Отмычек и салаг! Всех профессионалов давно раскидали по тюрьмам, обеспечив нашу часть неприкосновенностью и привилегиями. Каждый сталкер-ветеран — лакомый кусок для СБУ.
— Откуда ты столько знаешь?
— Думаете, я ни с того ни с сего обезумел? Не-ет, не всё так просто.
— Ты связался с кем-то из сталкеров? — предположил Георгий, наконец почувствовавший интерес к делу. — Но как?
— Столь ли важно? Я вот что думаю, товарищ лейтенант. Сталкеры, конечно, вне закона, не спорю. Однако же они никому не мешают, даже помогают всем этим генералам и депутатам. Весь хабар через их руки проходит, всем ведь известно. Так почему нельзя им позволить жить нормально? Без обстрелов и голодомора? Если не трогать сталкеров, пытаться сосуществовать, то и не будет войны с всякими Назарами и Шулико.
— С одной стороны, ты прав. Они не хотят воевать с армией и скорее пойдут на переговоры, чем продолжат партизанить. Но война никогда не закончится, потому что одним хабаром финансы не ограничиваются. Подумай об иностранных инвестициях. Кто будет выделять их стране, которая не может покончить с незаконными формированиями на собственной территории? Твоим генералам и депутатам плевать, из какой чашки кормиться. Более того, за содействие криминалу по голове не погладят, но за успешную кампанию — в ноги упадут. Для них не существует морали; главную роль играют совсем другие ценности.
Хлебушкин остановился посреди дороги.
— Тогда я буду сражаться! Стану добром с автоматом!
Автоматом... Георгий только сейчас обратил внимание на то, что оставил оружие в разбитой машине. Похоже, понимание дошло и до рядового. Тот испуганно оглянулся в сторону глиняных топей.
— Товарищ лейтенант, мы...
Его оборвал выстрел. Хлопок из «Форта», схожий с тем, что прогремел неделю назад на блокпосте. Машинально протянув ладони к окровавленной груди, юнец Хлебушкин повалился на асфальт рядом с ошарашенным Георгием. Только сейчас дезертир увидел рослую фигуру в камуфляже, в чьей вытянутой руке под светом луны чуть отблескивала пистолетная сталь. Позади выступили ещё несколько силуэтов.
— Да это же сам лейтенант Романов! — с презрением прикрикнул майор Садников. — Бравый товарищ каждой шавки с подворотни! Добрая, чувственная душа!
Рядом с ним оказались старший лейтенант Николайченко, рядовой Рынденко и ещё несколько солдат из шестого взвода. Диверсионная группа, направленная к деревне, как догадался Романов. Всё время, пока беглецы шли по дороге, за ними следила притаившаяся кобра, выжидая удачный момент для броска.
— Как бы я хотел замочить тебя, падаль, но пусть это сделает более достойный. Давай, старлей.
Витомир упёр приклад автомата в плечо и нацелил ствол на жертву. Луна освещала вечно беспристрастное лицо, но её бледный свет пропадал в омертвевших глазах.
— Жора, пойми, — спокойно промолвил Николайченко, щёлкнув предохранителем. — Я вершу справедливость.
— Не думаю. — За спинами военных раздался тихий, но уверенный голос.
Мимо диверсантов прошагал худощавый мужчина в выцветшем камуфляже. Русые волосы чуть поразила седина, кое-где проглядывались залысины. Он медленно подошёл к Романову и встал рядом с ним. Всё это время Садников целился в него из пистолета.
— Какая прекрасная ночь! Все враги народа в сборе! Плохо выглядишь, капитан Назаренко!
— Не хуже твоего, майор, — устало ответил новоприбывший. — Как поживает полковник?
— Нас с тобой переживёт. Ты храбр, раз решил явиться на собственные похороны.
— Боюсь, хоронить придётся вас.
Неожиданно со всех сторон налетели солдаты в чёрной униформе, которую украшали красные нашивки в виде щита. Перед тем, как отправить в Зону, взвод Романова проинструктировали о существующих в ней фракциях. Потому бойцов он опознал сразу.
— Вы находитесь на территории «Долга»! Опустить оружие!
Не менее десятка человек окружили и Романова с Назаром, и военных из шестого взвода вместе с Садниковым. Тот с отвращением сплюнул под ноги, но наглеть не решался. Лишь зло посмотрел в глаза командиру вражеского отряда.
— Зарубин, и тебя сюда принесло?
Лейтенант боевого корпуса группировки встал напротив оппонента, смерив того не менее враждебным взглядом.
— Майор, на черта ты снова ввязался? Тебе не хватило прошлогодней бойни в Тёмной долине?
— Тебя это не касается! — Садников вновь сплюнул, на этот раз под ноги лейтенанту. — Расклад такой: за холмами расположены объединённые силы трёх взводов, и возглавляют их Стрелковский со Славоничем. Сам понимаешь, что они сделают с твоими петухами. Так что давай расходиться мирно, пока есть возможность.
— Не пойдёт. Сейчас я контролирую ситуацию. Моему руководству надоели выходки военных. Тебе предлагают решить всё мирно, но теперь не со сталкерами, а с «Долгом».
— С террористами переговоров не веду.
Зарубин повернулся к Назаренко, мельком оглядел Романова, но так, будто прочёл все мысли и переживания за последние месяцы.
— Есть у меня одна идея. Решим противоречия в офицерском поединке на арене. Одержите верх — «Долг» откажется от посягательств на Кордон. Если победа будет наша, ты выметаешься из Зоны вместе со Славоничем и остальными, а также перестанешь давить на сталкеров.
— Лейтенант, только не это! — тихо вскрикнул Назар. — Они никогда не соблюдают правила!
— И какой мне резон? — скептически спросил Садников.
— В любом случае ты будешь жить. Иначе прикажу расстрелять прямо здесь, есть за что. От нашей стороны выйдет он. — Долговец, проигнорировав протест сталкерского лидера, кивнул на Георгия. — Я не знаю, почему вы охотитесь за ним, но принять в ряды без проверки не могу. Полагаю, у него есть к вам счёты.
— Буду я с собаками якшаться...
— Товарищ майор! — неожиданно встрял Витомир. — Разрешите мне убить Романова. Поверьте, я не подведу.
Георгий ничего не мог понять. Только что на его глазах убили непризнанного им при жизни друга, а после спасли от расстрела неизвестные с нашивками вражеской по сути группировки. Его жизнью распоряжались как хотели, а боевой товарищ уже представлял, с каким упоением вскроет ему горло. Романов не мог ни заговорить, ни даже пошевелиться. Тело парализовало, мысли утопило в болоте неясности.
— Через сутки, — наконец бросил Садников. — Обеспечишь проход моему солдату и группе наблюдателей. И если я узнаю, что их положили на вашей сучьей базе...
— Хоть сам приходи — пальцем не трону, — отрезал Зарубин. — Через сутки.
Военные диверсанты повернули в сторону холмов, направились к объединённым силам воинской части. Романов так и стоял посреди незнакомых людей с оружием, нелепо глядя вслед Витомиру. Холодная луна не то с интересом, не то с презрением наблюдала за грызнёй муравьёв-каннибалов.
— Пошли. — Назар хлопнул Георгия по плечу, устало улыбнувшись. — Добро пожаловать в семью, сталкер.
Романов не помнил, как с разведотрядом «Долга» добрался до их базы на заводе «Росток», как бывший капитан Вооружённых сил Назаренко постоянно перешёптывался с командиром Зарубиным, изредка посматривая на потерянного дезертира. Мысли собрались в клубок противоречий, и каждая попытка размотать его приводила к неудаче. На миг представился образ Ангелины; уж она бы точно смогла всё распутать, как ловко её пальцы работали с шерстью в тот злополучный вечер. Прошло чуть больше недели, но для Георгия эти семь дней обернулись вечностью: злой и унизительной. Романову вручили кусок хозяйственного мыла, бритву и бочку с обеззараженной водой, приказали отмыться. Предоставили в вечное пользование чёрную долговскую униформу, правда, без нашивок и защитных элементов. Кого ему опасаться на самой охраняемой территории в Зоне? Потом местный фельдшер под светом фонаря долго разглядывал полость рта и зрачки, прослушал дыхание и считал пульс.
— Группа крови?
— Вторая. Отрицательная.
Военный санитар добавил в какой-то бланк с фамилией пациента строку «A(II) Rh–».
— На всякий случай. У нас есть собственная станция для переливания, — с гордостью добавил он. — Если всё пройдёт удачно, оставайтесь в «Долге». Здесь куда лучше, чем в вашей армии.
После Георгию вкололи несколько антибиотиков и заставили выпить таблетки, оправдывая их количество тем, что его нужно поставить на ноги за сутки. У фельдшера нашлись оправы и множество линз, из которых он подобрал наиболее оптимальный для Романова вариант. Приказал не беспокоиться по поводу поединка, а лучше отлежаться в казармах, отдал полпачки лекарства с настоянием выпить половину утром, остальное за час до выхода на бой.
За дверью санчасти его ждал Назаренко: всё такой же усталый человек с сединой и залысинами средь русых волос. Однако в исхудавшем теле Георгий чувствовал скрытую внутри львиную силу, способную вести вперёд: через свою смерть к лучшей жизни других.
— Я не хотел втягивать тебя в дуэль, — тихо проговорил он. — Садников в любом случае наплюёт на договорённости.
Они медленно пошли от санчасти по залитому лунным сиянием растрескавшемуся асфальту. Кое-где горели костры, вокруг которых собрались бродяги местного ареала. Те, кого Романову было приказано отстреливать без предупреждения. На военной учебке их выставляли террористами, но он никак не мог разглядеть в них убийц, хоть и знал, что как минимум по одной жизни за ними числилось. И всё же...
— Почему вы дезертировали?
Назар с интересом посмотрел на собеседника.
— Ты сам знаешь, какую политику ведёт Шулико. Она беспринципна и отвратительна. Давно хотел уйти, вот только куда?
— На Большую землю, в другую часть, на гражданку.
— Я видел слишком много, чтобы выбраться живым из этой чёртовой части. Полковник предпочитает не выносить сор из избы и следит, чтобы этого не сделал кто-нибудь другой. Исчезнуть в рейде — дело несложное, особенно когда за твоей спиной шагает боевик Славонич. В конце концов, Зона нестабильна; прокурор Петренко так и запишет. Однажды я решил увести взвод и выйти к другим частям, чтобы связаться с начальством, но Шулико меня опередил. Отныне все мои бойцы — дезертиры и террористы. Сейчас половины нет в живых, бывшие сослуживцы постарались.
— Простите...
— Ничего; чувствую, твоя история не радостнее моей. Угон «Вепря» был интересной придумкой, хотя и глупой. Повезло, что я с отрядом Зарубина были неподалёку, готовились к стычке с диверсантами. Впрочем, подоспели бы раньше...
Романов вновь вспомнил сражённого под луной Хлебушкина, и внутри сделалось до окоченения мерзко.
— Тот старлей, который выйдет на поединок — твой личный враг? Что не поделили?
— Долго объяснять. Тогда мне казалось, что я желаю счастья дорогому человеку, а на деле хотел лишь потешить себя.
— Счастье... — Назаренко попробовал слово на вкус. — Ты стремился к лучшему, что уже похвально.
— Этого оказалось недостаточно.
— Значит, это был не твой человек.
Они оказались перед деревянными дверьми в одноэтажное монолитное помещение, толстые стены которого могли выдержать длительную осаду.
— Казарма бойцов Зарубина. Они на дежурстве, так что сможешь выспаться. — Назаренко, пожав Георгию руку, повернул обратно, сделал несколько больших шагов, но вдруг оглянулся. — Что бы ни случилось, не верь теням прошлого. Двери туда тебе всё равно не откроют. — И отправился дальше: вести людей к лучшей жизни.
Крепко сваренные нары были не в пример надёжнее тех, на которых спали солдаты в части. Аккуратно заправленные, они рядами стояли у стен, и меж ними царила чистота. Здесь придавали огромное значение дисциплине, ещё больше — уважению. В первую очередь, себя. Уставший от пережитого Романов повалился на первую попавшуюся лежанку и закрыл глаза. Клубок в голове потихоньку ослабевал, узлы медленно расходились, и на их место приходило равнодушие. Казалось, он вот-вот провалится в сон, но его позвал голос:
— Георгий.
Он вскочил с нар, не веря услышанному, а спустя секунду — увиденному. Хрупкая светловолосая девушка с голубыми глазами стояла перед ним: изнеможённым жизнью и антибиотиками. Ангел спустился с небес на край земли.
— Ангелина! Не может быть!
— Может! — взволнованно вскрикнула она в ответ на выпад Романова. — Простите меня вашим добрым сердцем! Простите, несмотря на то, к чему я вас привела! Вы... Вы оказались настолько внушаемым; я не могла знать наперёд, что с вами будет; простите!
— Бросьте, Ангелина. — Он вплотную подошёл к ангелу. — Во всём виноват я один, и только мне нести ответственность. Скоро бой с Николайченко, и у меня не останется выбора. Уже не осталось.
— Об этом я и хотела поговорить! Пожалуйста, Георгий, не убивайте его! Знаю, насколько вы добры и как цените дружбу! Витомир ошибался, но раскаялся! Он хочет всё изменить, наладить с вами старые отношения!
— Таких уже не будет, не старайтесь.
— Он не убьёт вас, так и вы поступите достойно. — Ангел чуть подался вперёд. — Ради меня.
Его коснулись нежные девичьи губы, а после Романов открыл глаза. Позвоночник болел, колыхало в лёгких; вскочить с нар, как минуту назад, не вышло. Луна давно пропала с горизонта; через окна-бойницы пробивался бледный свет восходящего солнца. Время неумолимо текло вперёд, приближая схватку между двумя могущественными силами в телах одиноких бойцов.
Арена славилась среди сталкеров. Промышленный склад, превращённый в местный Колизей, стал центром разборок за правду, честь и огромные деньги. Обычно за боями наблюдали десятки зрителей, тотализатор раскручивался до невиданной частоты, но сегодня всё решили обустроить по-тихому. В немалой степени потому, что этим вечером на арене творилась большая политика.
Долговец Зарубин лично провожал Романова в бой. Перед бойцом на жестяном столике лежали пять заряженных пистолетов Макарова. По заверению организаторов, почти новые и абсолютно надёжные. Георгий взял в руки оружие; штык-нож уже висел на поясе.
— Запомни: каждому по восемь патронов. Как отстреляетесь, придётся схватиться врукопашную. Мы не сможем вмешаться, пока один из вас не падёт; таковы правила.
— Понял, — сдавленно ответил Романов.
— Тогда удачи. Сегодня ты не за себя сражаешься, а за всех нас и за будущее наше. Давай!
Отворили бронированную дверь, и бойца буквально вытолкнули вперёд. Металл мгновенно встал на место. Романов оказался на пыльном полу, засыпанном песком. Вокруг тянулись ввысь уложенные друг на друга массивные деревянные ящики. Георгий вытянул пистолет, прижался к укрытию и тихо двинулся вдоль него. Где-то на другом конце так же вёл себя Витомир Николайченко.
Медленно снуя между стенами-ящиками, Романов наконец остановился у края, с которого можно было осмотреть всю центральную часть арены. Он осторожно выглянул, но тут же вернулся в укрытие: по ящику ударили пули.
— Один. Два, — отсчитал боец в такт выстрелам.
По противоположную сторону послышался топот берцев. Романов тоже не стал медлить и сменил укрытие, стараясь и остаться в зоне невидимости, и одновременно приблизиться к врагу. Выглянул ещё раз и вновь вжался в деревянную стену; на этот раз Николайченко не сдержался и выпустил сразу три пули.
— Пять, — заключил шёпотом Георгий, а затем наугад выстрелил в сторону Витомира. Разумеется, безуспешно.
Семь потенциальных смертей в одних руках против трёх — в других. Оставаться на месте воспрещалось; не зря говорят: движение — жизнь. Романов прокрался с обратной стороны укрытия, выглянул — никого. На страх и риск перебежал к следующему, показался из-за угла. Николайченко стоял в десяти метрах, прижавшись к таким же ящиком. Тот моментально нажал на крючок, и оставшиеся три пули выбили пыль из укрытия Романова. Похоже, все ящики заполнили песком и разного рода мусором, чтобы пули застревали в них, не давая шансов на сквозное пробитие. Для пистолетов такое ограничение действовало на славу. Георгий понял, что Николайченко хотел как можно быстрее от него избавиться, а потому не мог контролировать расход патронов. В итоге семь потенциальных смертей остались на стороне Романова, противостоя лишь холодной стали штык-ножа. Он, отойдя от стенки, выбрался на открытое пространство, навстречу противнику. И не застал. Витомир растворился посреди арены, оставив врага чалиться наедине с нервами и свинцовыми цилиндрами. Будто призывал самостоятельно положить конец раздувшейся до передела злой шутке. Дуэлянт сделал ещё несколько шагов с вытянутым вперед пистолетом, а потом резко повернулся. Подкравшийся со спины Николайченко успел обнажить клинок. Он блокировал руку Георгия, отвёл кисть в сторону, и шесть машинально произведённых выстрелов ушли в никуда. Враг тоже считал потраченные пули, а потому не дал оппоненту воспользоваться последним шансом. Выпад, второй, третий. Штык-нож стремился к сердцу врага, и его конец останавливался в считанных сантиметрах от цели. Романов отскакивал назад, пока не прижался к очередному ящику. Новый удар невиданной силы пришёлся по дереву; лезвие застряло в толстой стенке. Этого хватило, чтобы уклонившийся в последний момент Георгий с размаху ударил Николайченко по кисти пистолетной рукоятью. Пока взвывший от боли старлей вытаскивал застрявший нож, он зашёл за спину и отдалился на безопасные два метра. Враг, готовый вновь броситься в рукопашную атаку, повернулся к бойцу. Прогремел последний выстрел.
Они стояли друг напротив друга: по одну сторону старший лейтенант Николайченко с зажатым в посиневшей руке штык-ножом, по другую — дезертир Романов, чья вытянутая рука с пистолетом целилась в сторону. Восьмая смерть угодила в ящик на дальнем конце арены.
— Последний патрон... — прошептал военный, понимая, что противник отнюдь не промахнулся.
— Да, Витомир, — твёрдо ответил Георгий и бросил разряженный пистолет к его ногам.— Хватит!
Сомнение показалось в глазах старшего лейтенанта, но через секунду Романов понял, что Николайченко ещё ничего не хватило.
— За Ангелину!
Он враз преодолел два метра, схватил долговскую униформу за ворот и, потянув Георгия к себе, выставил штык-нож. Лезвие по самую рукоять вонзилось в живот дезертира, выпустив струи крови. Не было предсмертных мыслей и слов; убитый гладиатор повалился на песок, окропляя его, как десятки других до этого часа. Он не мог видеть, как схвативший первый попавшийся пистолет Зарубин сам выбежал на арену и с лёту всадил в предателя полмагазина. Как в кабинет полковника Шулико пожаловали сотрудники СБУ с рапортом от неизвестного лица о творящемся в части беспределе. И как Ангелина собирала вещи, стремясь скорее покинуть гадкий серпентарий. Георгий Романов ушёл из жизни, что не помешало объявить его победителем.
Противостояние между вольными сталкерами и военными вспыхнуло сильнее прежнего.