Один на один (часть I Тыл)
По мотивам повести Александра Ивановича Куприна«Поединок».
Снаружи шёл дождь. Мелкие капли падали на лобовое стекло, их тотчас стирали дворники. Старый «Урал» колесил по колдобинам, а потому кресло страшно тряслось. Правда, Георгия подобный дрейф беспокоил несильно: на пару часов удалось даже вздремнуть. Он нацепил очки и всмотрелся в испещрённое водяными следами окно. Здесь давно не велась пахота; земля, предоставленная самой себе, покрылась неведомой порослью, по большей части сорняками. Всё медленно гибло и оживало вновь. Единственным ближайшим поселением был военный городок. Причастность последнего к урбанизированным объектам номинальная: ни о каких удобствах речи не велось. Предназначенный для семей военнослужащих, он стал прибежищем граждан с непростыми жизненными обстоятельствами. Вот и вся цивилизация на округу. До поля и сорняков никому не было дела.
— Подъезжаем, — весело сказал водитель, рядовой Ветошко, и улыбнулся во все двадцать девять зубов.
Шестой взвод прибывал к месту дислокации. Подняли шлагбаум, отодвинули «ежи». Два «Урала» въехали на территорию воинской части и остановились у самого штаба: одноэтажной постройки с кривыми серыми стенами. Лейтенант выбрался из машины и первым делом вдохнул холодный воздух, подставив лицо мелким каплям. Вода заскользила по стёклам, отчего Романову пришлось снять очки и протереть линзы.
— На выход! Быстро-быстро! — кричал старший лейтенант Николайченко: широкоплечий мужчина не в пример выше и куда статнее Георгия.
Солдаты вынырнули из кузовов и мигом построились в шеренгу. Усталые и промокшие, они смотрели, как к ним медленно брёл человек с красным мясистым лицом и злыми глазами. Было в них что-то отталкивающее: не только широкие сосуды вокруг зрачков, но и выражение, разлагающее душу. По крайней мере, так показалось Романову.
— Я, майор Садников, принимаю полное командование над вами! — заскрежетал противный голос.
— Здравия желаю, товарищ майор! — слился в единое целое выкрик мужских глоток.
— Вы, — кивнул на Романова и Николайченко, — в штаб, к полковнику! С новобранцами сам разберусь.
Лейтенанты послушно оставили взвод и отправились выполнять приказ.
— Ну, что думаешь? — тихо спросил Витомир.
— Злые они, — невинно ответил Георгий. — Все на нервах: майор, солдаты на КПП.
— Ну, це не рай. Скорее, наоборот. Ты проходи.
Романов потянул железную дверь, и проржавевшие петли заскрипели под его натиском. При том, что на улице разыгралась хандра, внутри было до ужаса душно. Затхлый воздух спёр лёгкие, а потому впечатлительный до невозможности Георгий чуть не сполз по стене. Правда, он мигом отступил от неё, когда поцарапал ладони: цементное покрытие больше напоминало тюремную «шубу». Узкий коридор еле вмещал двоих; на этот раз Романов пропустил Витомира, а сам пристроился следом. Сослуживца всеобщая убогость отнюдь не угнетала. Напротив, он решительно шагал по пыльному паласу, внушая кое-какую уверенность и второму лейтенанту. Николайченко постучал по открытой фанерной двери и вошёл в кабинет: узкую квадратную комнату, обстановкой которой служил лишь стол и два приставленных к нему стула.
— Разрешите войти! Шестой взвод к месту дислокации прибыл!
— Давайте сюда, — прохрипел полковник прокуренным голосом. — Ты Николайченко? А второй Романов, так?
— Так точно.
Полковник Шулико вынул из коробочки толстую сигару; табак мелкими частицами посыпался на стол. Стоило полковнику поднести к ней зажигалку, как в кабинете запахло чем-то невыносимым, будто жжёными покрышками. Георгия от этого чуть не стошнило, но он стоически терпел неудобства. Дым устремился в открытую форточку, дышать стало чуть легче.
— У нас здесь царит атмосфера понимания. Нам лишние проблемы не нужны, вам тоже. Хотите уважения — заслужите, поводов будет много. Только сор из избы не выносите. Пока что поработаете здесь, в тылу. Всё ясно?
— Так точно!
— Займёте ваш взвод машинами. Отмыть и отремонтировать. Это завтра. Солдат расположат в казармах, вам выделят комнаты в доме для офицеров.
— Разрешите обратиться, — вставил Николайченко. — У меня в военном городке живёт невеста. Специально переселилась, чтобы быть ближе ко мне. Позвольте обосноваться там.
— Хорошо, — кивнул полковник, — но чтобы в части был вовремя.
На выходе лейтенанты чуть не столкнулись с неизвестным. На полном лице играла отвратительная улыбка, ещё более отталкивающая из-за пухлых губ и складок на подбородке. С кожаного плаща стекали капли, а потому человек решил одернуть полы, обрызгав и военных.
— Новенькие? Ой, как хорошо! — язвительно пропел он и влетел к полковнику Шулико. — Пришлют! Десять косарей, — раздалось из-за закрывающейся двери.
— Странная личность. — Романов пожал плечами.
— Видел, ещё в Киеве. Государственный обвинитель Петренко, чтоб его. Своего не упустит, чужого навесит. Такой человек опаснее вора в законе. Он и есть закон.
Витомир поспешил навестить даму сердца; Георгий отправился в казармы. В местных реалиях он многого не успел понять, а кое-что уже возненавидел. Создавалось впечатление, будто все в округе посвящены в неизвестную ему тайну, которая могла раскрыть неточности. Романову здесь определённо не понравилось, но долг службы перечёркивал любые предпочтения. Раз отправили, прослужит год, два или все десять. Личные желания не играли для него никакой роли; куда важнее голос совести и осознание того, что любое испытание можно осилить.
Издали казармы напоминали хлева с живностью: длинные одноэтажные здания с потрескавшимися стенами, широкими скрипучими дверьми и маленькими окошками, стёкла которых выбиты или сами вывалились со временем. Запах человеческого тела нисколько не умалял всеобщей убогости, в которую загнали тридцать человек, будто скотину в сарай. Под влиянием обстановки солдаты медленно зверели: отношения и так в недружном взводе грозили перейти черту. Когда Романов вошёл в помещение, Рынденко, крепко сложенный задира с полным отсутствием сдерживающих факторов, вдавливал в одну из двухъярусных коек голову рядового Хлебушкина, успевая наносить удары коленом. Злость, с которой солдат избивал, казалось бы, брата по оружию, на мгновение вывела Романова из колеи, отчего тот застыл у порога, не в силах что-либо предпринять. Остальные наблюдали за экзекуцией, восторгаясь либо осуждая насилие, но никто не стремился остановить Рынденко.
— Отставить! — наконец решился Романов. — Рядовой, ты что творишь?
— Так учу, товарищ лейтенант. — Задира ехидно улыбнулся Георгию, не особо стараясь сдерживать собственное к нему презрение. — Рядовой Хлебушкин не уважает старших. Он, видите ли, внизу койку захотел. — При этих словах Рынденко добавил ещё один удар коленом по согнутой жертве.
— Отставить, рядовой! Наряд вне очереди!
Романов направился к месту избиения, не обращая внимания на взоры с окружающих его нар. Пара солдат расступилась перед лейтенантом, однако Рынденко встал в полный двухметровый рост прямо напротив Георгия, с неким упоением глядя последнему в линзы очков.
— Товарищ лейтенант, а я чем провинился? Я вам не чёрт, в отличие от Хлебушкина.
— Совесть потерял, рядовой?! — Романовым овладела неприкрытая злоба, которую он так долго пытался сдерживать внутри. — Два наряда вне очереди, солдат!
— Ах, ладно. — Рынденко махнул рукой. — Ещё приказания, товарищ лейтенант?
Георгий оставил рядового без ответа, переключившись на жертву:
— Иди умойся.
Хлебушкин трусливо засеменил к выходу. В согбенную спину полетел чей-то плевок.
Умывальники, как и отхожее место, находились на улице. Бедный рядовой смывал кровяные потеки коричневой водой, одновременно промокая под открытым дождливым небом. Подходя к Хлебушкину, Романов сравнил его с безобидной дворняжкой, которую беспричинно гонят палками и закидывают камнями.
— Ты же знал: закон «Об особом положении», служба в зоне экологического бедствия. Что я говорил?
— Отмазываться, пока был шанс, — прохныкал рядовой. — Я не знал, что так будет!
— Крепись, — вздохнул Романов. — Даже часа не прошло. Ничего, выдержим. Знал бы, как мне здесь плохо.
— Что мне делать, товарищ лейтенант?
— В казарму пока не суйся — забьют за то, что спасся. Переночуешь в грузовике. Завтра будете всем взводом их драить. Не моя воля — полковника.
Помолчали минуту-другую. Лишь падающие капли да крик майора Садникова из-за здания нарушали тишину.
— Товарищ лейтенант, разрешите вопрос. Почему зло существует?
— Потому что ему позволили существовать. Такие, как мы с тобой, сжалились, разрешили. Позвали за стол, посадили рядом и дали самую большую ложку. Вот теперь отхлёбываем.
— А, может, самим отложить ложки и взяться за ножи?
— Нельзя: добро с автоматом по определению добром не является.
Романов оставил Хлебушкина с мыслями о добре и ножах, а сам отправился к офицерскому жилью. Он отлично понимал растерянность подчинённого, на почве которой взрастала новая идея. Однако всем было ясно, что порывы рядового стоят ничуть не больше пустых обещаний: основанные на обиде, они питались внутренней злобой. Вот только куда она девается, когда ты вновь оказываешься один на один со страхом? Её удел — подтачивать человека, грызть и без того неустойчивый внутренний стержень, заставляя раз за разом возвращаться к теням прошлого, вспоминать о которых не хотелось бы никогда.
В течение недели тёмные дождливые тучи, подобно караулу, сменились ярким солнцем. Весенний сезон прощался с холодными пережитками зимы, вступая в тёплую пору. И если где не могла исчезнуть всеобщая хмурость, то только в воинской части регулярных сил зоны экологического бедствия. Стрелки под мутным от застывшего жира стеклом в кабинете полковника Шулико показывали двенадцать часов. Офицер вынул из коробочки сигару, как обычно высыпав часть табака. Коротко выругался, закурил и, развернув кресло, посмотрел в окно. Там, в зените дня, несколько солдат шестого взвода скашивали непомерно разросшуюся траву. Остальные работали в поле или драили машины, часть из которых побывала в зоне боевых действий, но в основном служила лишь для посещений офицерами города. Командующие, конечно, о сохранности ни машин, ни солдат особо не заботились. Покряхтев от сигаретного дыма, пробежавшегося по лёгким, как монгольское нашествие, полковник вновь развернулся к столу.
— Николайченко, Романов — плохо! Люди расхлябаны, ужасно работают. Доложить, почему на поле не весь состав.
— Виноваты, товарищ полковник, — отчеканил Витомир. — Три человека в госпитале: подозрение на гепатит.
— Твою дивизию... Почему не уследили?
Георгий чуть не закашлял от заданного вопроса. К чему ещё можно прийти в таких жалких условиях? Никакой гигиеной в части не пахло, по крайней мере, шестому взводу не предоставили даже минимума из возможного. Лейтенант хотел оспорить Шулико, но вовремя почувствовавший неладное Витомир успел вмешаться.
— В будущем не повторится, товарищ полковник.
Командующий лишь пренебрежительно махнул рукой, выказав безразличие к больным.
— Чтобы никаких рапортов наверх, старлей. Тебя тоже касается. — Кивнул на Романова. — А вот ты, Стрелковских, порадовал. Дожмём паскуду?
— Так точно, товарищ полковник! — с некой фамильярностью ответил капитан, возглавлявший пятый взвод: самый боеспособный в части.
На жёстком выбритом лице военного заиграла улыбка. Георгию она не понравилась, а Стрелковских мгновенно опротивел: так улыбается маньяк обездвиженной жертве, готовясь совершить непоправимое и неизбежное.
— По данным моей разведки, — продолжил капитан, — боевая группа Назара засела в заброшенной деревне. В основном там околачивается всякий сброд.
— То есть, «обидеть» их можно? Чтобы без последствий?
— Пусть обижаются сколько угодно, товарищ полковник. Ни наёмного синдиката, ни, тем более, группировок в деревне нет.
— Тогда бери миномёт и разнеси там всё к чёрту. Пусть предатель знает, с кем связался. И когда побегут спасаться, возьми пару-тройку живьём.
Дверь отворили без стука. Шулико поначалу чуть не побагровел от неслыханной наглости вошедшего, но, узнав его, тут же успокоился и даже повеселел. Человеком у порога был не кто иной, как государственный обвинитель Петренко.
— Вижу, у вас совещание.
— Оно уже окончено. Офицеры, свободны.
Последним из кабинета вышел Стрелковских. Закрыв дверь, он тяжело выдохнул; садистская улыбка сползла с его лица. Романов тоже жадно задышал: в носу до сих пор горел дым жжёных покрышек.
— Всё-таки он сволочь, — констатировал капитан, когда военнослужащие выбрались на улицу. Николайченко вопросительно посмотрел на него, а тот украдкой взглянул на Романова, ожидая, скорее, его реакции. — Не беспокойтесь: знаю, о чём говорю.
Похоже, Витомиру, немного симпатизировавшему начальству, как показалось Георгию, обвинение старшего по званию не понравилось. Он немного отстранился от группы и неожиданно вспомнил о вверенном ему взводе:
— Должен проследить за солдатами, так что буду на поле. Ты появишься?
— Скоро подойду, — отозвался Романов.
— Трава не ждёт, — усмехнулся Стрелковских, чей взвод никогда не принимал участия в подобных работах.
— И да, Жора, ты совсем похудел. Сколько ещё будешь жить на здешней баланде? Сегодня вечером жду в городе: Ангелина готовит ужин, как раз познакомлю. И возражения не принимаются.
Поблагодарив Витомира за приглашение, Георгий направился к стоянке, где ожидал увидеть Хлебушкина и ещё нескольких рядовых, столкнувшихся с непрошибаемыми проблемами в социуме. Однако он сразу заметил, что капитан пристроился следом, намереваясь продолжить разговор.
— Лейтенант, ты здесь не такой, как остальные. Даже Николайченко приехал только чтобы получить свои год за три, поверь. Про Шулико даже заикаться не буду.
— А вы? Если считаете их падшими, почему не напишете рапорт о переводе?
— Есть на то особые причины... Видел, как обрадовался полковник?
— Это как-нибудь связано с Петренко?
— Не представляешь, как тесно. Гляжу, не разболтаешь. У Шулико с прокурором построена хорошая бизнес-система. Есть в части капитан — поляк Славонич. Возглавляет все боевые операции в границах Периметра. Официально, мы должны охранять блокпост.
— А на самом деле?
— Всё просто: ловим всех попавшихся сталкеров и гоним сюда. Оружие и снаряжение, ясное дело, конфискуются, а потом продаются опять же за колючей проволокой. Пленные попадают на допрос к прокурору, и тут начинается самое интересное: сопротивление аресту, покушение на жизнь, убийство — и это в придачу к сроку за сам факт нелегального проникновения. Но выход есть всегда: сталкер сообщает родным, те высылают энную сумму в свободно конвертируемой, и Петренко закрывает дело.
— А если никто не будет платить?
— Плохое решение. Отправят за решётку на двадцать лет. Ах да, желательно ещё рассказать прокурору о тайниках, тайных тропах, местах ночлега товарищей... Без этого не отпустят.
Георгия расписанная капитаном схема ошарашила. До какого дна способна скатиться человеческая алчность? Лейтенант не спорил: лишь ступив на почву закрытой территории, сталкеры нарушали закон. Но наживаться на этом могли только по-настоящему падшие люди, для которых присяга перед государством не значила ничего.
— Статистика держится на уровне: нарушений не допускаем, отловленных немного, и все они в суде. Правду, конечно, никто не узнает. Шулико внимательно следит, чтобы не выносили сор из избы. Любимая его фразочка.
Романов вспомнил, как неделю назад полковник и вправду удерживал новоприбывших от такой затеи, да и предупреждение относительно рапортов и гепатита вытекало из той же категории.
— Я тебе эту историю поведал, чтобы ты держался смелее, но в конфликт с начальством не вступал. Люди страшные — сожрут.
Стрелковских развернулся и направился в обратную сторону. Георгий про себя сравнил капитана с гиеной, осторожно выверяющей шаги в движении по следу раненого зверя. Впереди виднелся навес автопарка, где нашли приют жалкие остальному миру люди. Такие, как и он сам, подумал Романов. Настроение после разговора сделалось прескверное.
Ужин воистину удался. Лишь теперь, сидя в тёплой уютной гостиной, Георгий понял, как соскучился по мирной жизни и, в особенности, по домашней кухне. Ангелина, невеста Витомира и хозяйка жилища, разливала чай по фарфоровым кружкам, столь непривычным в местах, подобных этому. Романов в который раз робко поблагодарил девушку, приняв сервиз из её тоненьких рук. Вновь уловив себя на том, что засмотрелся на барышню, он попробовал отвернуться, но не выдержал и бросил ещё один взгляд. Ею нельзя не любоваться: худенькое тело, волосы светлые и длинные, будто солнечные лучики, голубые глаза смотрели так, словно хотели объять весь мир. Георгий сравнивал девушку с чем-то лёгким, небесным. Ангелом, парящим в густых облаках.
— Жора, так что с капитаном?
Витомир спустил Романова с небес на бренную землю. По крайней мере, он не заметил пристального внимания гостя к невесте, и за это Георгий был ему очень благодарен.
— Ничего особенного. Поворчал немного и отошёл.
— Будь с ним настороже. Стрелковских не прокурор, но тоже личность известная. Чуть не угодил в тюрьму за попытку совращения. Ему крупно повезло, что здесь не хватает пушечного мяса.
— Говоря о службе, — вмешалась Ангелина, размешивая сахар в раскалённой кружке. — Георгий, может, хоть вы расскажете, что у вас творится. Мой милый жених ещё и не расписан со мной, а уже имеет какие-то тайны.
— Что ты, дорогая? Никаких секретов! — Николайченко взял в руки ладонь девушки и поцеловал.
— И всё же, Георгий, вы были в Зоне?
— Не доводилось. — Романов попробовал улыбнуться, но, похоже, состроил невесть какую гримасу.
— А хотели бы? Так, чтобы при исполнении, в окружении этих бандитов.
— Вы о сталкерах? Я не называл бы их бандитами...
— Уклоняетесь от вопроса. Нет, дорогой Георгий, вы определённо не солдат. Вам бы писать стихи, а не охранять блокпост. В человека точно не выстрелите.
— Вы считаете это достоинством? Уметь убивать.
— Когда речь идёт о защитнике Отечества, конечно! Хочешь мира — готовься к войне. Этим словам сотни лет, но они актуальны сейчас и всегда будут. В Витомире я не сомневаюсь. Он сделает всё ради чести как страны, так и дамы сердца. Несколько лет службы в здешних захолустьях дадут ему неслыханный шанс продвинуться в Киеве, а я стану настоящей генеральской женой. Ах, мечты!
— Всё так и будет, — пообещал жених.
— Разумеется! Уж я тебя ко всему подготовлю и с пути сбиться не дам.
Допив чай, Романов вновь поблагодарил хозяев за оказанное гостеприимство и направился к выходу. Николайченко вызвался проводить Георгия, чтобы тот не заплутал в неизвестном городе посреди ночи. Непроницаемая тьма будто растворяла любые лучи света. Романов шаркающими шагами брёл за Николайченко, в который раз восхваляющим невесту и её талант вкусно готовить. Казалось, Витомир не замечал хмурости сослуживца, лишь изредка подгоняя последнего, пока в части «собак не спустили».
— Да и сам знаешь: не каждая женщина пожертвует городским комфортом и поселится в этой дыре. — Старший лейтенант махнул в сторону пыльной дороги. — Ты идёшь?
— Да-да, не каждая...
— Что с тобой? — Витомир остановился. — Ты, случаем, на нас не обиделся?
— Конечно, нет! Просто... Посмотри на людей вокруг, на солдат в части. Что с ними? Со всеми?
— Та-ак, значит, Стрелковских всё-таки что-то наплёл.
— При чём тут он?
— Ты скажи. Ещё лучше, если забьёшь на всё и поторопишься. Вообще, найди себе кого-нибудь. Здесь, в городке, достаточно вариантов, чтобы неплохо провести срок службы. Вот, кстати, один из них.
Николайченко кивнул в сторону, и, проследив за взглядом старлея, в свете уличного фонаря Романов заметил приближающуюся к ним девушку. Красавицей бы Георгий её не назвал: черты лица посредственны, волосы хоть и благородные чёрные, но ломкие и криво острижены. Слишком длинные каблуки и короткая юбка начисто отбивали любое желание знакомиться с «вариантом». Особенно, когда в памяти до сих пор витал образ ангела.
— Доброй ночи, мальчики!
— И тебе того же, Рута, — ответил Витомир. — Вот, показываю ночной город лейтенанту Романову.
— Наш пустырь? А имя у товарища лейтенанта есть? — При этих словах она взглянула на военнослужащего не то с эстетическим интересом, не то с похотью. Так смотрят на пациента в доме умалишённых перед тем, как довершить начатый болезнью процесс.
— Георгий, — сдавленно ответил Романов.
— Что же вы такой тихий? Не хотите прогуляться с дамой?
— Мы торопимся, — отрезал он и зашагал по направлению улицы.
Николайченко быстро опомнился, попрощался с Рутой и в секунду нагнал сослуживца. Мужчины не видели, как брюнетка осталась стоять на тротуаре, всё тем же противоречивым взглядом провожая спину Романова. А Георгий думал лишь об одном: как восприимчивы и внушаемы люди в непростых условиях. Правда, каждые несколько секунд его мысли сбивались, и их место занимал небесный ангел, парящий среди густых облаков.