Амели I
Вечерело. Амели почувствовала запах пота, копоти, и конского кала. Отец вернулся с шахт. Даже не надо было его видеть. Она проснулась, когда повозка увозила остаток рабочих по домам. Мать ждала у выхода, как подобало жене, и встречала мужа с чашей воды. Амели когда-то слышала песни, в которых вместо деревянной чаши была золотая, а в ней виноградный нектар. При этой мысли в ее животе заурчало, и голод накатил волнами.
Не успели они войти, как Амели набросилась на отца, чуть не сбив его с ног. Она чувствовала как тряслось его тело, но это мог быть смех, а не физическое изнурение. Постепенно сползая с его сильного торса на ногу, она продолжала держаться за отца своими тонкими бледными ручонками. Тот, волоча захваченную ногу, снял каску, поставил кирку возле самодельного кирпичного очага и поднял дочку. Он бы покрутил ее, повертел в воздухе, но размеры хижины не позволяли этого сделать.
Мать затворила переднюю дверь на засов и посолила порог, что-то бубня под нос. "Снова мама это делает, - подумала девочка. - Может это все-таки работает. Еще никакая бяка домой не врывалась. Может и сегодня все пройдет хорошо".
— Ты обещал принести мне камушек! — прозвенел детский голос.
— Всему свое время, мышка. - спокойно ответил отец. Нотки усталости едва проглядывались в его голосе.
— Ну все. Садитесь за стол. И без того запаздываем. Скоро солнце сядет. Или вы хотите ужинать в темноте? — прошипела мать, одной рукой накрывая стол, другой закрывая ставни.
Тройка тарелок, ржавых ложек, и платков глухо свалилась на квадратный стол. Варево из свёкл, корневищ и мяса разной живности уже который день находило свое место в их тарелках. Амели любила представлять, что свёкла — это сочная тыква, мясо ящериц — свежезапеченный кабан, а вода — медовуха или даже вино. Конечно, она не могла знать их вкуса, поскольку даже близко к ним не притрагивалась. Но по рассказам купцов, крупица за крупицей она собирала в голове полную картину богатой трапезы.
Вот уже ее ложка царапала деревянное дно миски, и в горло скользил последний кусок свеклы. Отец то и дело нервно поглядывал на нее. А когда дочь доела, встал и тихо подошел к ней сзади. Девочка закрытыми глазами была где-то далеко, в воображаемой стране, достаточно реальной, чтобы играть яркими красками, но и такой хрупкой, что жесткие мозоли могли вернуть ее на землю. Шершавая кожа ладоней слегка надавила на глаза и густая борода прикоснулась к ее щеке.
— А вот и он. — пропел отец.
Глаза ничего не видели, но Амели почувствовала, как что-то холодное и гладкое нашло свое место в небольшой ямке ее ключицы. "Не открывай глаза! Это же тот самый камешек. Сначала представь его. Блестящий как звезда, голубой как небо. С парочкой трещинок, может даже образующих красивенький узор", — пролетало у нее в мыслях.
С глаз ушло давление, но они словно слиплись. В душе Амели хотела увидеть заветный кристалл. Но страх разрушить ее фантазию, скрупулёзно вытканную из ниточек воображения, ожил и склеил тонкие реснички. Бой сердца участился и ладошки потели, прямо как в тот раз, когда она впервые встретила того барда. Бандура и медовый голос раскрывали судьбы королей, правителей хуманов и всего того мира, внутри и за пределами Кратера. Каждый раз слова песен и легенд ускользали и вертелись у нее на языке, отчего Амели нервно наматывала волосы на указательный палец.
— Ну не тяни же ты, солинка, — сказал отец, пока мать убирала посуду со стола.
"Но вдруг подарок не такой как в моей голове! Не хочу потом плакать!" — хотела она сказать, но вырвалось только:
— Секундочку.
Секунда прошла.
Она пощупала его. "И вправду как в голове, только без царапинок и более вытянутый. Ну все, теперь можно", — с этой мыслью веки открылись. Комната казалась светлее, хотя и была освещена только слабым огнем камина размера небольшой свиньи. Боковое зрение улавливало слабые отблески голубого и зеленого. Подбородок прильнул вниз и вот, между ее пальцев находился кристалл, также известный как минеральный купорос. Казалось кристально чистое озеро с водорослями было заточено в маленьком куске стекла, и глубиной оно не уступало ночному небу. Родители возились вокруг нее, что-то говорили и выжидали слов от дочери, но все это стало лишь чихом посреди урагана чувств, который бушевал у Амели в сердце.
Когда барабаны сердца перестали звучать в ушах, отец все еще повторял:
— Ну как тебе? Нравится?
— Ну паааап! Что за вопросы. Люблю, даже обожаю. Любожаю! — просияла девочка.
И они оба сплелись в объятиях, которые случаются лишь пару раз в жизни. Моменты, когда два сердца открываются друг-другу и на секунду останавливаются. Когда они сползли на пол, гортанный бас начал выпевать мелодию, пронизанную лаской, а звонкий детский плач прерывисто дополнял его:
А дева яблочных лугов
Росла, цвела, жила, плела.
У девы был наряд готов.
Он из цветов, цветных цветов.
Но не было лишь одного,
Кристалла чистой красоты,
И ждала дева та того,
Кто воплотит ее мечты.
И верный друг, потомок слуг
Копал, искал, копал, искал
И раздобыл чудной кристалл,
И мчался долго через луг
И там застал он деву ту.
Закат. Слеза. Цветы в цвету.
И подарил любви своей,
Он камень лучше всех камней.
— Камень лучше всех камней, — прошептала она, — и в правду он.
Ни долгое ожидание, ни пресный суп не запомнились ей в тот день. Каждую секунду она то и дело держала кристаллик в руках, будто он мог испариться, отпусти она его. И даже во сне, тонкие молочные пальцы-косточки обрамляли дешевый минерал, который отец купил по дороге домой у купца, продающего всякие побрякушки.