Глава 4. Бокал за откровенность
Время на будильнике 07:10. Слишком рано для нормальных людей и немного поздно для тех, кто застрял в мыслях. Я лежала на спине, глядя в потолок, а в голове снова и снова прокручивался вчерашний спор.
Слова Малиновского звучали слишком отчётливо, как будто он сидел тут же, на краю кровати, и продолжал спорить: спокойно, хлёстко, без нажима. У него, видимо, вообще всё без нажима.
Почему я до сих пор это обдумываю?
Семинар закончился больше 15 часов назад. Он не поставил меня на место, не унизил — наоборот, будто слушал, спорил как с равной. Это ведь должно радовать, правда?
Но почему тогда внутри — глухое раздражение?
Или это не раздражение.
Я не знала, чего мне больше не хватало — сказать ещё один аргумент или... его реакции.
Я села, натянула футболку и шагнула на кухню. Кофе. Конечно, кофе.
Открыла ноутбук. Пять набросков для блога, ни одного завершённого. Пыталась собраться, но мысли упорно возвращались к семинару. Каждое его замечание было словно наждак по коже — но, странно, хотелось ещё.
Это ведь не о нём, правда? Это про справедливость. Про принципы.
Я выключила ноутбук, не написав ни строчки. Впереди — пары. Надо переключиться. Надо просто жить дальше. Спокойно. Холодно. Рационально. Как я умею.
Решила выйти из дома чуть раньше обычного. Такси вызывать не хотелось — не из-за экономии, просто... иногда нужно пройтись. Особенно в такую погоду: не дождь, не солнце, а что-то серое, вязкое, как недосказанность. Середина ноября — время, когда осень сдаёт позиции, но зима ещё не пришла. Всё вокруг выглядит так, будто город застыл в ожидании — и я вместе с ним.
Шла медленно, без особой цели успеть. Первой пары у меня нет. Окно. Следом — философия. Отличное комбо: сначала думаешь о бессмысленности всего, потом слушаешь, как тебе это еще и доказывают.
Ветер холодный, но терпимый. Деревья голые, и только у редких кустов ещё держатся листья, будто цепляются за прошлое. Мне это знакомо.
В голове всё ещё крутилась вчерашняя сцена. Мой спор с Владиславом Алексеевичем — странно, что я вообще об этом думаю. Обычно, если я с кем-то сталкиваюсь, это проходит. Но тут — нет. Я анализировала каждую фразу, его взгляд, его паузы. Почему-то хотелось понять — он правда слушал? Или просто давал мне выговориться?
И самое главное — почему мне вообще не всё равно?
Раздражение к себе всегда приходит первой. Я ведь не глупая. Но вот так — мысленно прокручивать диалог, будто он что-то значит... Это уже перебор.
Чтобы отвлечься, достала телефон, открыла блокнот с заметками для блога — но в голове пусто. Точнее, не пусто, а загромождено. Мозг словно офис в пятницу вечером: всё брошено на самотёк, сотрудники разошлись, осталась только уборщица — и та без энтузиазма.
Проходя мимо угла, заметила знакомую кофейню — Kava Lab. Место уютное, со стеклянными окнами и запахом корицы, который тянется до самой двери. Решила зайти. Университет всё равно через дорогу, времени хватает.
Внутри было тепло, пахло молоком и чем-то ванильным. Я заказала капучино и села у окна. Под ногами слипшиеся от влаги листья, за стеклом — тусклая улица и вялое движение людей. Мягкий свет ламп на потолке создавал ощущение временного убежища.
— Эй, ты ведь Вика?
Я обернулась. Передо мной стоял парень из нашей группы. Высокий, светловолосый, с дерзкой улыбкой, которую не выкинешь из головы. Кажется, его звали...
— Никита, — сказал он, будто прочитав мои мысли. — Никита Романов. Мы в одной группе, если что. Я решил — пора уже познакомиться, а то ощущение, что ты шпион под прикрытием.
— Серьёзно? — я сделала глоток кофе. — У тебя богатая фантазия.
— Ну а что, ты всегда одна, молчаливая, с таким видом, будто все тебе надоели, хотя ты только что пришла.
Я хмыкнула.
— Ты забываешь добавить: страшная, злая и, возможно, ведьма.
— Этого я не говорил, но если ты настаиваешь — ведьма симпатичная.
Улыбнулся, и это почему-то не вызвало раздражения. Скорее — лёгкое удивление. Он явно был из тех, кто говорит быстро, думает ещё быстрее и не тратит время на лишнюю драму.
— Я просто перевелась. Осматриваюсь.
— Окей. Но знай: в нашей группе ты уже обсуждаемый персонаж.
— Что ж, приятно быть легендой.
— Легенды, кстати, не пьют кофе в одиночестве. Можно?
Он уже садился, не дожидаясь разрешения. Не уверена, что мне это не понравилось.
— Значит, ты — Никита, — я сощурилась. — И чем ты известен?
— Бесполезными знаниями, способностью выкрутиться на семинаре даже в состоянии полусна, и... ну, ты ещё узнаешь.
Мы болтали минут десять — ни о чём и одновременно обо всём. Он рассказал, как однажды чуть не перепутал Корнееву с преподавательницей физкультуры. Я рассказала, что однажды написала эссе по мировой политике, цитируя Тайлор Свифт. Впервые за долгое время я не чувствовала в разговоре напряжения. Он не копал, не жалел, не смотрел с интересом к "загадочной новенькой". Просто был — весёлый, живой и настоящий.
Мы вышли из кофейни вместе.
— У нас сегодня какие пары? — спросил он.
— Философия, английский и Корнеева. Как-то так.
— Ох. Философ... Будь осторожна. Он любит нападать на мыслящих.
— Спасибо за предупреждение. Но, по-моему, я ему не интересна.
— Вот зря ты так думаешь. — Он усмехнулся. — Ты слишком заметна, чтобы быть фоном.
И в этот момент я услышала знакомый голос:
— Вика! Привет!
К нам подбежала Алина, как всегда — словно солнечный луч в пасмурный день. Она сразу же бросила взгляд на Никиту, потом на меня — и тут же заулыбалась с какой-то почти девчачьей лукавостью.
— О, привет, Никита.
— Алиночка, здравствуй, — он коротко обнял её. — Увидимся на паре. Пока, девчонки.
И ушёл, как будто лёгкий ветерок пронёсся и растворился в толпе.
— Вы... — начала Алина, когда он ушёл.
— Нет, — я прервала её. — Только что познакомились.
Она покраснела. Почти незаметно, но я уловила.
— Он тебе нравится, — догадалась я.
Алина запаниковала:
— Не то чтобы... ну, просто... Он добрый. Весёлый. Мне нравится, как он смеётся. Я рядом с ним, как глупая, не знаю, что сказать.
— Глупой ты не выглядишь, — я усмехнулась. — А вот влюблённой — возможно.
— Вика! — она закатила глаза, но было видно: ей приятно, что кто-то понял.
Я посмотрела на неё, и вдруг стало тепло. Очень по-настоящему. В этом новом, странном месте, где всё ещё пахнет чужим, появляется кто-то, с кем можно делить такие нелепости, как улыбки на ходу.
Аудитория философии, как и сама дисциплина, навевала тоску. Высокие потолки, серые стены, мелом исписанная доска, на которой с прошлого семестра никто не стирал надпись «В чем смысл осознания бытия?».
Мы с Алиной вошли почти одновременно с Никитой. Он, конечно же, сразу занял место по центру третьего ряда — достаточно близко, чтобы прикидываться внимательным, и достаточно далеко, чтобы философ не мог достать до него указкой. Мы сели по бокам от него: Алина — справа, я — слева. Он буквально расцвёл.
— Вот она, идеальная расстановка: свет и тьма, хаос и порядок. — Он кивнул на нас. — Или кто из вас кто, я пока не понял.
— В этом и суть философии, — тихо усмехнулась я. — Главное — ничего не понимать, но говорить уверенно.
— Слушай, ты прям схватываешь. Может, ты и есть моя философская муза?
— Тогда ты в беде, — отрезала я, но без злости.
Алина прыснула со смеху, прикрыв рот рукой. Я заметила, как она смотрит на него — искоса, с какой-то нежной открытостью. Никита этого, кажется, не замечал. Он продолжал отпускать комментарии, от которых Алина буквально расцветала, а я — наблюдала. Словно смотрела на лето сквозь стекло: не участник, а очевидец. И почему-то это было приятно.
Идиллия длилась ровно до момента, пока в аудиторию не вошёл он — Артём Сергеевич Лебедев.
Философ с виду был вечно усталым человеком лет сорока, с лысеющей макушкой, вязаным жилетом и голосом, который звучал как у человека, разочаровавшегося в мире. Каждое его слово звучало с подтекстом: «Я вас вижу насквозь, и вы все — пустота».
Он начал с привычной фразы:
— Философия — не для всех. Если вы хотите сдать предмет и забыть о нём — уходите сразу.
Конечно же, никто не ушёл.
— Итак. Кто из вас может назвать основное различие между Сократом и Платоном?
Он прошёлся взглядом по аудитории. Пауза. Потом — прямо на меня.
— Стафиевская, вы же вроде умная. Давайте, просветите нас.
Внутри сразу что-то напряглось. Я ненавидела эту манеру — вытаскивать на сцену, когда не просили. Особенно, когда из всей группы ты — новенькая.
— Умная — это опасное заявление, — сказала я спокойно. — Особенно от преподавателя философии. Но если кратко: Сократ не писал, а Платон писал за него. Первый — разговоры на площади, второй — книги в библиотеке.
Никита издал одобрительный свист.
— Осторожней, — прошептал он, — сейчас влетит.
Влетело.
— Высказываться в такой манере — не признак мудрости, — холодно сказал Лебедев. — Ваше остроумие не компенсирует поверхностность знаний. Вы, как Сократ, только кажетесь умной.
Я сжала губы, чтобы не сказать лишнего. И всё же:
— Лучше казаться умной, чем выглядеть скучной.
В аудитории повисла тишина. Никита закашлялся, скрывая смех. Алина уткнулась в тетрадь.
Лебедев посмотрел на меня долгим взглядом.
— После пары останьтесь, Стафиевская. Обсудим вашу «глубину».
Отлично. Просто прекрасно. Ну ничего, английский спасёт. По крайней мере, в этом я была уверена. До встречи с философом.
Пара тянулась вяло. Никита шептал шутки, Алина писала конспект, я делала вид, что слушаю, но на самом деле считала секунды. Когда прозвенел звонок, я уже вставала — но голос Лебедева остановил меня:
— Стафиевская, не торопитесь.
Я дождалась, пока аудитория опустеет. Он стоял у кафедры, листал журнал.
— Вы способны на большее, — сказал он, не глядя. — Но ваш характер мешает. Я бы мог предложить вам индивидуальные занятия. Раз в неделю, скажем. Чтоб подтянуть ваш уровень. Подобное сотрудничество может быть полезным.
Он наконец посмотрел на меня. Взгляд — изучающий. Слишком внимательный. Слишком... неприятный.
Я внутренне сжалась. Всё внутри подсказывало: нет.
— Благодарю за предложение, — спокойно сказала я. — Но я справлюсь сама.
Развернулась и вышла, не давая себе даже оглянуться.
На часах 10:20 — пара уже началась. Английский. Я ускорила шаг. Коридоры, лестницы, двери — всё слилось в один поток. Только бы не думать о том взгляде, не прокручивать в голове тон, не гадать, что именно он имел в виду.
Когда я вбежала в аудиторию, Владислав Алексеевич как раз объяснял что-то на доске. Он посмотрел на меня и едва заметно нахмурился.
— Стафиевская, вы опоздали.
— Простите. Меня задержал Лебедев.
Он замер на долю секунды. Его взгляд стал острее. Он кивнул, ничего не сказал — но я уловила напряжение.
— Присаживайтесь.
Я устроилась между Алиной и каким-то парнем с третьего ряда, стараясь не думать, что он мог сейчас подумать. Сама же ощущала себя примерно как лужа — ни формы, ни достоинства, ни уверенности.
Пара шла как обычно. Пункт за пунктом. Он не смотрел в мою сторону вовсе. Говорил чётко, сдержанно, даже более формально, чем раньше. На его лице не отражалось ровным счётом ничего.
Может, и к лучшему.
Когда начался блок по индивидуальным проектам, он начал раздавать листы. На каждом — фамилия и тема. У всех, кого я успела заметить — что-то стандартное: "Анализ культурных различий в бизнес-английском", "История становления английского как глобального языка", "Роль медиаплатформ в распространении английского"...
Я получила свою последней.
"Идеология и пропаганда: анализ английской политической риторики в XX и XXI веках."
Мозг сработал почти автоматически: серьёзная, узкая тема. Много литературы, куча примеров, нужно разбираться в подтексте, стилистике, контексте...
Подняла на него взгляд.
Он смотрел куда-то в сторону, потом будто почувствовал, повернулся и встретился со мной глазами. Ровно, спокойно. Слишком спокойно.
— Думаю, вы справитесь, — сказал тихо. Без усмешки. Без подкола. Просто факт.
Я кивнула, сжав листок.
— Постараюсь, — сказала. Голос мой звучал жёстче, чем хотелось.
Он ничего не ответил. Только продолжил объяснение формальных критериев.
Когда прозвенел звонок, он всех отпустил. Не задержал. Не взглянул.
Алина подошла ко мне, словно тихий лучик света, пробивающийся сквозь серость учебного дня. Её глаза блестели искренним волнением и теплом, которых мне так не хватало в последние недели.
— Вика, — сказала она почти шёпотом, — твоя тема действительно сложная. Нужно много времени, чтобы всё понять. Может, подготовимся вместе? У меня дома спокойно, никто не будет отвлекать.
Я сделала небольшой вдох, почувствовав легкое напряжение в груди. Алина жила вместе с Владом, и мысль о том, что она приглашает меня в их общий дом, заставляла меня колебаться. Но внезапно внутри что-то взяло верх — желание самой контролировать ситуацию и сохранить своё пространство.
— Знаешь, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и тепло, — а давай лучше у меня. Мне здесь спокойнее, да и сосредоточиться легче. Вот, — я достала чистый листок и написала адрес аккуратным почерком, — если хочешь, приходи вечером.
Алина улыбнулась, и её лицо словно засветилось:
— Отлично! Спасибо, Вика! Тогда я после пар сначала домой, а вечером приду к тебе. Возьму ноутбук и книги, будем работать вместе.
Она выглядела такой открытой и искренней, что я почувствовала, как тяжесть одиночества немного ослабла. Казалось, что в этом приглашении заключена не просто помощь с учёбой, а нечто большее — маленький мостик к дружбе и поддержке.
Когда Алина ушла, я стояла на месте, глядя вслед её спине, и думала о том, как непросто иногда довериться людям. Но сегодня я сделала шаг навстречу. И это уже было большим достижением. Я пошла домой готовиться к приходу гостей.
Когда в дверь позвонили, было уже около семи. За окнами мягко синела весенняя темнота, фонари рисовали жёлтые овалы на асфальте, и всё вокруг дышало каким-то затишьем после суеты дня.
Я открыла — и Алина стояла на пороге, чуть растрёпанная, с багровыми щёчками от лёгкого мороза и большой сумкой через плечо.
— Привет! — улыбнулась она. — Я как обещала. Из дома. Правда, немного припозднилась — мама позвонила с каким-то форс-мажором, пришлось разруливать.
— Всё в порядке, заходи, — я отступила, давая ей пройти внутрь.
Моя квартира была небольшой, но уютной. Торшер в углу заливал гостиную тёплым светом, на столе уже лежали распечатки, тетради, пара учебников. Алина прошлась взглядом по комнате, потом сняла пальто и вдруг с улыбкой полезла в сумку.
— Надеюсь, ты не против... — Она достала бутылку красного вина. — Просто подумала, что мы с тобой не только учиться будем. Ну и... чтоб немного расслабиться. Только если ты не против, конечно.
Я удивлённо хмыкнула, но не возражала. Наоборот — в этом жесте было что-то простое, искреннее, почти по-дружески тёплое. Она не пыталась впечатлить или навязать — просто предложила чуть больше, чем сухую учёбу.
— Один бокал не помешает, — кивнула я. — Только сначала с проектом разберёмся.
Мы действительно сначала взялись за работу: разбирали структуру, писали основные тезисы, искали статьи и отрывки политических речей для анализа. Алина оказалась собранной, и мы с удивлением поняли, что работаем вместе легко и продуктивно.
Когда стрелки перевалили за девять, мы отложили ручки и почти одновременно потянулись к бокалам. Я включила музыку — лёгкий джаз на фоне — и уселась рядом с ней на диван, поджав под себя ноги.
Алина сделала глоток, откинулась на спинку и с выдохом сказала:
— Всё-таки хорошо, что я к тебе пришла. Иногда так не хватает... не просто общения, а хорошего разговора. Без напряжения, без масок.
Я молча кивнула.
— Ты знаешь, — начала она, глядя в бокал, — у нас с Владом с детства как-то так повелось... что он всегда был мне и братом, и отчасти родителем. Потому что наши... — она криво усмехнулась, — родители всегда были заняты. Бизнес, поездки, какие-то встречи, звонки. Влада это бесило, а я... я просто старалась не мешать. Мы много времени проводили вдвоём. Он часто гулял со мной, водил в школу, потом объяснял алгебру и защищал от всяких придурков.
Я слушала, не перебивая. Было что-то особенно тёплое в её голосе, когда она говорила о брате.
— Он всегда всё чувствовал, понимаешь? Даже когда я ничего не говорила. Я могла просто молчать — а он уже знал, что мне плохо.
— Ты его очень любишь, — тихо сказала я.
Алина улыбнулась.
— Конечно. Он иногда может быть невозможным, строгим, вечно контролирует... Но он всегда рядом, если нужно. Даже если ты сама не понимаешь, что тебе нужна помощь.
Я сделала глоток вина. Неожиданно возникло желание спросить — почти шепнуть — что он говорил обо мне. Что он думает. Но я удержалась. Вместо этого спросила:
— Он правда такой внимательный?
Алина чуть нахмурилась, как будто что-то вспомнила.
— Ну... не ко всем. — Она опустила взгляд, покрутила бокал в руках. — Слушай, я хотела тебе кое-что сказать. И ты... ну, ты не говори, что это он рассказал, ладно?
Я насторожилась.
— Что?
— Преподаватель философии, Лебедев. Влад сказал, чтоб ты держалась от него подальше. Говорят, у него был не один случай — он... пытался спать со студентками за зачёты. Иногда всё было добровольно, иногда... — она сделала паузу. — Не совсем. Но ничего официального — всё на уровне слухов, да и девочки сами потом отказывались что-то подтверждать. Но Влад очень резко про него отзывается. Он даже с деканом как-то ругался из-за него.
Я не сразу нашла, что ответить. Это предупреждение... И оно касалось меня.
— Почему он решил сказать это тебе? — спросила я осторожно.
Алина пожала плечами, будто ей самой не хотелось в это углубляться.
— Он просто переживает. Он тебя сразу заметил. И, видимо, понял, что ты можешь попасть в такую ситуацию... или просто решил предупредить. Он не всегда говорит, что чувствует, но делает всё, чтобы подстелить соломку.
Я ощутила, как что-то внутри дрогнуло. Тёплая искра. Он переживает? За меня?
Но я тут же отогнала мысль. Глупости. Он преподаватель, я — студентка. Просто проявил ответственность.
— Спасибо, что сказала, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Алина сделала ещё глоток и потянулась за плиткой шоколада, которую я положила на стол. В комнате стало уютно, как бывает только ночью — когда всё важное уже сказано, но ещё не прожито до конца. Мы говорили дальше — ни о чём и обо всём. Смеялись. Обсуждали преподавателей. Кино. Детство.
И в какой-то момент я поймала себя на мысли: впервые за долгое время рядом с кем-то мне не хочется быть «в броне». Я просто была. И этого вдруг оказалось достаточно.