Дневник студенческих мечтаний

...Ты меня не бойся, ладно? Я не как все...

Я проснулась позже обычного — на часах было почти девять. Потянулась, зажмурилась от мягкого света, пробивавшегося сквозь шторы, и на несколько секунд позволила себе ни о чём не думать. В голове всё ещё звучал тихий смех Алины, её лёгкий, немного хриплый голос, как она рассказывала про детство, как Влад её таскал на плечах по дому, как устраивал "антидепрессивные" вечера, когда родители задерживались в поездках.

Я долго не могла уснуть после её ухода. Тепло от вчерашнего вечера всё ещё хранилось в воздухе — в пододеяльнике, в волосах, в ладонях. Было странное, непривычное чувство лёгкости. Не эйфория — а именно спокойствие. Удивительно, но впервые за долгое время я проснулась без тревоги в груди.

Кажется, у меня появилась подруга.

Я сказала это вслух — почти шёпотом — и почему-то внутри всё дрогнуло. Настоящая подруга. После всей той мерзости в школе, после Кристины, после Москвы... я и не думала, что снова смогу кому-то открыться. А теперь — вот оно. Просто случилось. И даже не пришлось бороться.

Пока заваривался кофе, я уткнулась лбом в дверцу шкафа и улыбнулась себе в отражении — рассеянной, сонной, немного лохматой.

Боже, я даже не помню, когда в последний раз утро было таким. Без сдавливающей тревоги, без тяжёлого ощущения «надо выжить ещё один день». Алина как будто взяла и протянула руку сквозь мою броню, не спрашивая разрешения — просто вошла и осталась. И я... я не против. Совсем не против.

Медленно, с ленивой теплотой внутри, я выпила кофе, включила музыку и начала собираться. На улице было прохладно, но светило солнце. И почему-то казалось, что сегодня всё будет иначе.

Я надела чёрные джинсы — те самые, которые немного сковывают движения, но идеально подчёркивают фигуру. К ним — строгий, но лёгкий кардиган цвета топлёного молока с тонкими чёрными пуговицами. Волосы собрала в низкий хвост, оставив пару прядей у лица. Простая, но собранная. Как я и люблю. Как я — настоящая.

Уже выходя из квартиры, на секунду остановилась и посмотрела на себя в зеркало в прихожей. Спокойное лицо, прямые плечи. Вчерашняя ночь оставила во мне что-то мягкое. Тихую уверенность. Это было почти приятно.

До института доехала быстро — маршрут был уже отточен до автоматизма. По дороге, как всегда, зашла в маленькую кофейню у угла. Очередь — две девушки и парень передо мной, и я, чуть переминаясь с ноги на ногу, листаю ленту в телефоне. Мысли всё ещё вертелись вокруг Алины. Сколько всего она рассказала... и о детстве, и о Владе... Интересно, каким он был подростком? Такой же сдержанный? Или, наоборот, резкий и вспыльчивый?

Кофе отдали почти сразу — латте с ванильным сиропом. Горячий стакан приятно согрел ладони. Я вдохнула аромат и двинулась по коридору института, где уже начинали собираться студенты. Ещё не звонок, но почти.

— О, кого я вижу! — резко и громко донеслось сбоку.

Я едва успела повернуть голову, как передо мной возникла Маша. За её спиной, как всегда, стояла Дина — с полузадушенной улыбкой и напряжёнными глазами.

— Принцесса пожаловала, — протянула Маша с фальшивой сладостью. — Весь коридор сияет от счастья.

— Маша, отойди, — спокойно сказала я, делая шаг вбок. — У меня нет настроения.

— У тебя его никогда нет, — хмыкнула Дина. — Только надменное лицо и этот твой вечно «я выше всего» взгляд.

— А вы, кажется, никак не можете оставить меня в покое, — ответила я, уже чувствуя, как начинает закипать. — Скучно, да? Или зависть душит?

— Зависть? — Маша фальшиво рассмеялась. — Кому? Тебе? Девочке, которую все обходят стороной, как прокажённую?

Я дернулась вперёд, но вовремя остановилась. Дышала тяжело.

— По-моему, ты только об этом и мечтаешь, — бросила я. — Быть на месте того, кого обсуждают. Даже если в шепотках. Иначе зачем ты вечно лезешь?

— Потому что ты раздражаешь. Своей мнимой святостью, этой «холодной идеальностью». Думаешь, тут кто-то ведётся на твою «тайну»? Да ты просто надменная, Вика, и никому здесь не нужна.

— В отличие от тебя, я не цепляюсь за внимание, — отчеканила я. — Меня не интересуют дешёвые спектакли.

Маша сделала шаг ближе. Брови сдвинуты, губы напряжены.

— Ах вот как. Тогда, может, тебе не стоит разгуливать здесь с таким видом, будто это институт твой личный дворец?

— А тебе, может, стоит поучиться хотя бы капле достоинства?

— Слушай, — вмешалась Дина, — а может, ты просто играешь роль? Типа «таинственная московская переведёнка»? Нам плевать, что там у тебя было в прошлом. И если ты думаешь, что сможешь крутить здесь парнями, ты сильно ошибаешься.

Моя челюсть почти незаметно дёрнулась.

— Что ты сейчас сказала?

— Я сказала, что некоторые здесь слишком увлекаются преподавателями. И это, знаешь ли, не очень умно.

Я остолбенела. Глаза вспыхнули, пальцы сжались вокруг стакана.

— Повтори. Если тебе не хватило, — тихо бросила я.

— Хватит! — с напором сказала Маша, и прежде чем я успела отреагировать, она выхватила у меня из рук стакан с кофе и резко дёрнула его в сторону.

Горячая жидкость выплеснулась прямо на меня — на грудь, на живот, часть попала на джинсы. Я резко вдохнула, холодея от шока и от мокрой ткани, прилипшей к телу.

— Ты... — прошипела я, — сумасшедшая?

— Что тут происходит?! — раздался голос.

Громкий, твёрдый, обрывающий всё. Я резко обернулась — в нескольких шагах стоял Влад. Глаза жёсткие, губы сжаты в прямую линию. Ни одного намёка на его обычную спокойную отстранённость.

— Кто-нибудь хочет объясниться?

Маша не сразу нашлась, что сказать.
— Это было... случайно. Мы просто...

— Вы просто решили облить студентку кофе? — Влад шагнул ближе. — И при этом стоите, как ни в чём не бывало?

— Мы не хотели... — промямлила Дина.

— Хотели или нет — неважно. Поведение неприемлемое. Обе — к декану. Сегодня. После пар.
Он выдержал паузу и добавил:
— И приготовьтесь к внеучебной отработке. Университет — не место для таких... демонстраций.

Маша опустила глаза. Дина молчала.

— Вика, — его голос стал мягче, но по-прежнему серьёзен. — Вы за мной.

Я кивнула. Молча. И пошла за ним.

В кабинете было неожиданно уютно — светло, пахло кофе и чем-то древесным, с нотками табака. Я стояла посреди, пока он, ни слова не говоря, достал из шкафа влажные салфетки и чёрную толстовку с белой надписью.
— Наденьте. Чтобы не сидеть мокрой.

Я покосилась на надпись.
— Verba volant, scripta manent... — пробормотала я. — «Слова улетают, написанное остаётся». Это вы про зачёты?

— Это я про студентов, — ответил он спокойно. — Некоторые любят говорить. А некоторые — действовать. Вы, кажется, из вторых.

Я натянула толстовку, запахнулась в неё, и только тогда поняла, насколько замёрзла.
— Спасибо... За всё.

Он кивнул и присел на край стола, скрестив руки.
— Что это вообще было? С Машей и Диной?

Я покачала головой.
— Не знаю. Думаю, им просто скучно жить. И очень хочется самоутвердиться.

— У них не получится. Не на моих глазах — и не в моих коридорах.
Голос у него был спокойный, но в нём чувствовалась твёрдость.

— Вы часто так вмешиваетесь? — спросила я, стараясь говорить не слишком резко.
— Нет. Только когда кто-то выливает кофе на студенток из моей группы. — Он посмотрел на меня чуть дольше, чем нужно.

Он сделал паузу, будто взвешивал, стоит ли говорить дальше.
— Кстати... вы же второй курс, верно?

Я удивлённо вскинула брови:
— Вы и правда спрашиваете, какой у меня курс? После того, как сказали, что вы мой куратор и дали мне тему для проекта?
Он коротко усмехнулся:
— Ладно. Попался. Хотел завязать разговор, но не слишком навязчиво.

Мне почему-то стало жарко — не от злости, а от того, как он это сказал. Просто. Без давления. С лёгкой, почти неловкой попыткой пошутить. И это... было приятно. Даже слишком.

— Получилось почти незаметно, — хмыкнула я.

Он смотрел на меня чуть дольше обычного.
— Зачем вы перевелись?

Я замерла на пару секунд.
— Личные причины.

— Понял. Не настаиваю.

Я почувствовала, как в горле встаёт какой-то неловкий ком, и поспешно сменила тему:
— Я, наверное, уже опоздала на политологию?

— Уже.
Он взял ручку, черкнул что-то на листке.
— Пропуск. Укажите, что были в кабинете 302. И, пожалуйста, верните толстовку как-нибудь... желательно, не через месяц.

— А если я захочу оставить её себе? — спросила я почти шутливо, но голос прозвучал мягче, чем я хотела.

— Тогда мне придётся её у вас отобрать. С риском для жизни.

Мы оба улыбнулись. И мне вдруг стало как-то легко. Уютно. Почти спокойно.

— Спасибо, Владислав Алексеевич.

— Всегда пожалуйста, Виктория Александровна.

Я вышла из его кабинета, мягко прикрыв за собой дверь. Толстовка чуть свисала с плеч, и в ней было непривычно свободно — как будто я натянула на себя чужое пространство.
Она грела не только из-за ткани. Она хранила его запах. И тепло, с которым он её отдал.

Я шла по коридору медленно, вцепившись в рукава, будто в спасательный круг. В голове всё ещё звучал его голос. Неспешный, чуть ироничный. Он ведь действительно пытался завязать разговор... А зачем? Зачем вообще вмешался?

Большинство бы прошли мимо. Или сделали вид, что не заметили. Но он — нет. Он просто появился.

Не все ведь стали бы так делать, правда? Даже не все друзья. А он — преподаватель. Он мог бы сказать, что это не его дело. Мог бы. Но не стал.

Я вспомнила, как он смотрел на меня, когда я пыталась сдержать раздражение. Он заметил. Увидел всё — мой срыв, обиду, злость, унижение. И не осудил. Не высмеял. Не отстранился.

Наоборот — сделал всё, чтобы мне не стало ещё хуже. А потом ещё и шутил, будто хотел смягчить этот день. Сделать его не таким ужасным, каким он мог бы быть.

Я не привыкла к такому. Чтобы за меня заступались. Чтобы со мной разговаривали как с равной, даже если я мокрая от кофе.

И этот момент с «вторым курсом». Он ведь знал. Конечно, знал. Просто искал повод, чтобы заговорить. Это то же самое, как если бы я спросила у него, какие пары он ведёт. Ирония? Наверное. Только... мне от этой иронии почему-то хотелось улыбнуться, а не отмахнуться, как я обычно делаю.

Он был не холодным. Не безразличным. Он был... человеком. С тонким чувством меры. С умением поддержать. С лёгкой усмешкой, за которой пряталась настоящая забота.

И почему-то — это сбивало дыхание.

Я попыталась взять себя в руки. Надо идти на пару. Не думать. Не строить ничего. Просто быть.

Но его толстовка касалась моей кожи, как напоминание: кто-то сегодня был рядом. И это что-то значило.

Когда я вошла в аудиторию, пара уже началась. Лекция по политологии, строгое лицо Погодина у доски и десятки глаз, уставленных в телефоны, блокноты и потолок. Я почувствовала, как все головы разворачиваются в мою сторону — не резко, нет, а постепенно, лениво, с тем особенным интересом, который всегда сопровождает тех, кто входит последним.

На мне всё ещё была его толстовка — чёрная, мягкая, немного мешковатая, с рукавами, которые хотелось натянуть до самых пальцев. Я поправила рюкзак на плече и, стараясь не смотреть на преподавателя, поспешила занять своё место.
У окна. Рядом с Алиной.

— Ты что, из глянцевого романа сбежала? — шепнула она с улыбкой, едва я опустилась на стул.

— Что?

— На тебе его толстовка. — Она чуть кивнула подбородком, будто подтверждая мою догадку. — И запах. Это стопроцентно Влад.

Я тяжело выдохнула, пряча улыбку.

— Алина... потом расскажу.

— Ты не можешь просто войти в аудиторию, пахнущая моим братом, как его парфюм на витрине, и сказать: потом расскажу. — Она придвинулась ближе. — Ты обязана немедленно выложить всё.

— Ты хочешь, чтобы я прям сейчас тебе все рассказала ? — пробормотала я, листая тетрадь.

— Ладно. Окей. Я подожду. Но ты мне всё расскажешь после пар. Подробно. С выражением.

Я кивнула и, наконец, открыла тетрадь. Ручка дрожала в пальцах — то ли от холодного воздуха из приоткрытого окна, то ли от волнения, которое никак не утихало.
Я чувствовала на себе взгляды. Не пристальные, нет — скорее, мимолётные. Те, что пробегают по человеку и задерживаются на чём-то чужом.
Толстовка была чужой. И эта чужая вещь на мне... почему-то казалась подходящей.

Я машинально уловила запах ментола и кедра — тот самый аромат, который утром едва коснулся моей кожи. Он ещё держался в ткани.
И каждый раз, когда я поворачивала голову, этот запах будто обволакивал меня, как мягкое напоминание о том, что случилось.
О его голосе. О том, как он сказал: «Хотел завязать разговор.»

Алина подмигнула мне и наклонилась ближе:

— Ну он точно не просто тебе помог. Он тебе помооооог, поняла?

— Али... — я покачала головой, пряча улыбку. — Сосредоточься на лекции. Потом.

— Стараюсь, но как-то не выходит, — пробормотала она и открыла свой блокнот.

Я уставилась в тетрадь, делая вид, что записываю каждое слово Погодина, но в голове давно уже не звучали ни «легитимность», ни «институционализация власти». Там всё ещё крутилась Алина — с её искренним интересом, её беззастенчивыми вопросами и тем особенным взглядом, каким смотрят на близкого человека. Я ощущала, что кому-то не всё равно. Не из вежливости. Не из любопытства. А просто... по-человечески.

А ещё — Владислав Алексеевич. Его голос, его сдержанная усмешка, как будто он не просто отдал мне толстовку, а вручил флаг перемирия. Или первый камень чего-то нового.

И как-то странно, непривычно тепло от того, что он попытался «завязать разговор», даже пусть и неловко. Не потому, что надо. Не из жалости. Просто потому, что хотел.

Я мотнула головой, заставляя себя снова смотреть на доску, где Погодин что-то рисовал маркером. Но мысли упрямо возвращались к его словам:
«Хотел завязать разговор, но не слишком навязчиво».

Чёрт возьми, у тебя получилось.

— Стафиевская! — окликнула Алина, едва я вышла из аудитории. — Ты думаешь, я тебя отпущу просто так?
Она догнала меня и заглянула в лицо с лукавой полуулыбкой.
— Куда мы идём? — спросила я, всё понимая по её взгляду.
— Куда-куда... В кофейню. Мне нужно срочно тебя допросить.
— Может, ты в Следственный комитет пойдёшь работать? — хмыкнула я.
— Только если ты будешь моей первой подозреваемой. — Она подмигнула. — Пошли. Я угощаю.

Осеннее солнце уже клонилось к горизонту, воздух был терпким, прохладным, но не неприятным. Мы молча прошли мимо парка и свернули к небольшой кофейне за углом института — той самой, где мы как-то брали кофе. Внутри пахло корицей, молотым кофе и чем-то сладким, домашним. Мы заказали напитки — капучино мне и латте Алине — и устроились за уютным столиком у окна.

— Ну, начинай, — сказала я, сняв шарф.
— Начинай? Я?— Алина прищурилась. — Ты пришла на пару в его толстовке. Думаешь, я этого не заметила?
Я ухмыльнулась и вздохнула.
— Там всё просто. Маша вылила на меня кофе, Владислав Алексеевич пришёл, вмешался и... дал мне сухую одежду. Вот и всё.
— Вот и всё? — Она подняла бровь. — А взгляд, с которым ты на нее смотрела на политологии? А как ты эту толстовку гладила, будто она из золота соткана?

Я рассмеялась, откидываясь на спинку стула.
— Ты всё замечаешь, да?
— Когда дело касается тебя — да. И его, между прочим, тоже. Он не такой, каким пытается казаться.
Я взяла кружку в руки, грея пальцы.
— Что ты имеешь в виду?
— Он сдержанный, холодный, но ты ему не безразлична. Это видно. Просто он не из тех, кто будет разбрасываться вниманием.

Я замерла. Что-то горячее прокатилось внутри — не кофе, не тепло. Что-то другое.

— Алина... — начала я.
— Да-да, я знаю, ты сейчас скажешь: «он преподаватель, я студентка, ничего такого, бла-бла». Но у меня к тебе прямой вопрос. — Она наклонилась ближе. — Он тебе нравится?

Я замолчала. Несколько секунд. Слишком долго.
— А ты почему спрашиваешь? — выдала я в итоге, отпивая кофе.
Алина рассмеялась.
— Потому что ты милая, умная и красивая. И потому что он слишком давно не был счастлив. Его бывшая — Юля — была полной идиоткой. Постоянно тянула из него деньги, устраивала сцены, влюблена была только в то, как он выглядит. А ты... Вы могли бы быть классной парой, серьёзно.

Я вновь отвела взгляд в сторону окна, чувствуя, как щеки предательски нагреваются.
— Алин... — пробормотала я. — Мы просто разговаривали.
— Ага. Случайно. В его кабинете. В его толстовке. Разговаривали.
Она подмигнула, а я снова рассмеялась, пытаясь скрыть, как внутри всё странно дрожит. Приятно... и страшно.

Когда мы вышли из кофейни, солнце уже садилось. Алина махнула мне рукой и пошла в сторону остановки, что-то напевая себе под нос, как будто не она только что подкинула мне эмоциональную бомбу. А я осталась стоять. Всё казалось таким... обыденным снаружи и таким непривычно тёплым внутри.

Я прошлась медленно по аллее, затянув рукава толстовки до самых пальцев.. Алина сказала: «Ты ему не безразлична». И я снова вспоминаю, как он посмотрел на меня, когда протягивал эту толстовку. Без фальши. Как будто хотел не просто помочь, а сделать это так, чтобы я не почувствовала себя уязвимой. Он не спрашивал, что произошло, не осуждал, не сочувствовал фальшиво. Просто был рядом. Спокойно, как будто всегда так и должно быть.

Я никогда не умела принимать тепло. Слишком долго жила в режиме защиты. Даже с Марком. Там не было уважения. Не было заботы. Только зависимость и туманная влюблённость, за которую потом было стыдно.

А с Владом... С ним — по-другому. С ним я не чувствовала себя слабой. Только — живой. И какой-то важной. Хочется верить, что это просто благодарность. Обычная человеческая благодарность за внимание, за защиту. Но почему же тогда мне до сих пор не хочется снимать эту чёртову толстовку?

Я выдохнула, прижав её к себе чуть сильнее.И вспомнила, как Алина сказала: «Вы могли бы быть классной парой».Я усмехнулась, сама себе.Пара... Это звучало как что-то невозможное. Запретное.Но внутри — будто кто-то зажёг маленький огонёк. И он не хотел гаснуть.