Воровка
1
На всем белом свете было не столь много людей, которых Рнежка Альган хотела обокрасть не ради наживы, а для собственного удовольствия. И Фениксилиан Кнарске был одним из таких.
Рнежка знала о Фениксилиане не столь много, но это «немного» содержало все самое важное.
Изначально Рнежка хотела обчистить лирану Лойнера, хоть он и был решительно против, но это бы не даровало ей ни малейшей радости. Тихая дворянка, дочка хирурга, не богачка, но довольно состоятельна. Еще и Лойнер о ней, как о самой благочестивой из всех, говорил. Скучно.
Но ссорясь с Лойнером в пыльном чулане, она услышала сначала громкий хлопок дверью, а затем и эмоциональный выкрик какой-то кисейной барышни. Рнежке было плевать, кто она и как ее зовут, зато ее рассказ о некоем лирии Кнарске вынудил девушку припасть ухом к тонкой стенке и внимать информацию.
И подметила Рнежка вот что.
Во-первых, лирий бабник, а бабников Рнежка ненавидела со времен первой влюбленности, то есть уже пять, на минуточку, лет.
Во-вторых, лирий ну очень богатый и знатный. Он сынуля губернатора, и папаша потакает его капризам деньгами, а мамаша в его детстве еще и глаза на всякие шалости закрывала. Богатых и знатных Рнежка тоже не любила, только практически с рождения. Иногда ей думалось, что эту ненависть она впитала с молоком своей бедной матери.
В-третьих, та барышня показалась Рнежке редкостной дрянью, а если дворянская дрянь о ком-то плохо отзывается, то этот человек явно апогей зла.
Всего этого Рнежке хватило.
Но не хватало верного помощника.
Потому что Лойнер предал их общую идею и стал псом дворян. Подбросил ее до постоялого двора, смиренно выслушал все крики и упреки, нарочно дождался, пока его заметит этот дворянчик, чтобы Рнежка имела представление о его внешности, но дальше помогать отказался.
От подобного удара Рнежка прорыдала весь вечер и половину следующего дня. Даже дворянчик заметил, что она в слезах. Неприятно было, конечно, что ее такой лирий увидел, но это здорово помогло его усыпить. Он, похоже, искренне верит, что абсолютно любая горничная будет от него без ума, если он только ей улыбнется и про красивые волосы скажет.
Только выйдя с постоялого двора, Рнежка посмотрела в свою сумку и расплылась в самодовольной улыбке. Семьсот сотней валтонских рин, которые, как Рнежка знала, ценились выше рин веменедских, и настоящий золотой серп, за который можно выручить еще полторы, если не все две тысячи рин. В лучшем исходе, на это можно будет купить не очень быструю, но крепкую лошадь. Но лучше подождать и накопить на породистого скакуна.
Еще у дворянчика была книжка в переплете из очень мягкой и красивой кожи, но от нее, как Рнежке показалось, прям веяло чем-то черным и нехорошим. Так что книжку девушка не взяла, да еще и четырежды покрутила над ней кистью руки – так ее еще мама учила от магии защищаться.
Рнежка достаточно давно крутилась в аристократических кругах, чтобы понять, что в приметы почти никто из них верить не верит. Но сама никаких их научных объяснений не принимала. Мама Рнежки даже читать ее учила по хелдову писанию, так что все эти суеверия она усвоила с младенчества и не раз убедилась в их правдивости.
Конечно, в хелдовых писаниях говорилось, что красть как минимум не хорошо, но для себя Рнежка решила, что Хелд говорила о тех временах, когда особой разницы между аристократами и крестьянами не было, когда все были равны, а сейчас стало слишком велико классовое неравенство.
По этому суждению своему в своих кражах Рнежка не видела ничего плохого.
Форму горничной Рнежка хотела сжечь сразу же, как покинет постоялый двор. В прислужном доме это было ее будничной одеждой, при том что выходных у нее и не было.
В Валтонии прислужные дома были созданы не самой Хелд, но кем-то из ее детей, а сама она лишь одобрила их. Но Рнежка всегда подозревала, что Хелд к тому времени уже устала быть царицей и одобряла все подряд. Потому что глупыми были все эти прислужные дома и их правила.
Предполагалось, что по четырнадцати-пятнадцати годам более или менее трудолюбивые девушки и юноши могли без проблем уйти по своему заработку в плюс, а через годок-другой отдать весь долг и даже заработать на будущую жизнь. Но на деле все было несколько иначе.
Рнежка, которую родители продали в девять лет и всего-то за тридцать рин, например просто не угодила старшему по прислуге и засиделась аж до семнадцати, а будучи старше выбраться из прислужного дома уже нельзя.
Рнежке просто повезло, что у нее нашелся добродетель с деньгами и связями. Впрочем, его Рнежка вопреки банальной человеческой благодарности так же ненавидела. Не только потому, кто он в обществе, но и потому, кто он для нее лично.
Так уж получилось, что освобождение Рнежки совпало с днем Мовысовой смерти, так его потом прозвали. Пока любимый слуга, практически преданный своей лираной, в страданиях утопал в подушках в королевском госпитале, Рнежка стала называть себя так, как продолжала называть и сейчас, и избрала свой путь мести дворянчикам.
Потом, уже узнав о незавидной участи бедного портного, Рнежка решила, что это очень символично и красиво и стала говорить, дескать, даже родилась она третьего апреля. Никто не спрашивал, но сути дела это не меняло.
Вообще с ограблением дело было за малым.
Сначала Рнежка убедила Лойнера замолвить словечко за нее перед лираной Елинейей, потом она быстренько нанялась на постоялый двор, в таких местах всегда бывало много вакансий.
Но в конечном счете Рнежка надеялась исчезнуть из города и отправиться дальше на восток в Ножештан, чтобы попытать счастья с тамошними аристократами, а не сидеть сейчас связанной ростками герани напротив лираны Елинейи и лирия Фениксилиана.
- Воровала?
Голос у лираны Елинейи был не столь внушителен, как ее внешний вид, но Рнежка была уже до смерти напугана.
Лирана Елинейя казалась Рнежке настолько обыкновенной валтонкой, что и внимания на ней не стоило заострять. В Валтонии, в этой не самой гостеприимной стране с звонким и резким языком можно было найти все оттенки рыжего и каштанового, какие только были в Алиосе, но тихих, приглушенных и скучных все-таки было заметно больше. Цвет волос Елинейи был именно таким. С одной стороны, лирана все-таки рыжая, но с другой все равно не яркая. А еще у лираны был красивый греческий профиль.
Но вместе с тем недооценивать лирану было бы ошибкой. Елинейя оказалась довольно хороша в управлении растениями. Именно по ее воле герань вообразила себя лианами и обвила руки Рнежки.
- Да, - расхрабрившись, ответила Рнежка и подняла голову кверху. Ей казалось, что так она вроде как посмотрит на дворянчиков сверху вниз.
- Осознаешь, что украла лекарство у больного человека?
- Да. – Рнежка хотела задрать подбородок еще выше, но выше было некуда. – Его бы вообще зарыть живьем не мешало. Знайте ведь, за какие жуткие прегрешения Хелд эту хворь шлет?
- Не тебе судить, - озлобленно проговорил лирий Фениксилиан. Он впервые сказал что-то с тех пор, как схватил ее за руку в доме Елинейи и во все услышанные объявил ее воровкой.
Фениксилиан был настолько тощим, что Рнежка удивлялась, как его ноги-то держать не отказались да не переломились. В год великого голода, в которой Рнежку и продали в прислужный дом, она видала людей гораздо худее и тоще, с ужасными впалыми щеками и выпученными глазами, людей, напоминающих собой скорее обтянутые кожей скелеты. Лирий был не таким, но пугал почти также как и те доходяги. Вероятно, даже если попытаться дворянчика откормить, угловатость и нескладность никуда не денутся. Вдобавок к и без того худому телу ему достались острое вытянутое лицо с орлиным носом и высокий рост. Ни единой плавной линии в лирии не было, зато ему за какие-то заслуги достались красивые жемчужные волнистые волосы до плеч.
Если бы Рнежка осталась в валтонской столице подольше, она бы была наслышана о якобы причинах такого внешнего вида некогда вполне обычного молодого человека, но, естественно, в Герцаве Рнежка пробыла не более недели, а это слишком мало для того, чтобы узнать все-все слухи от вечно настороженных валтонок.
- А вот и мне. – Рнежка решила быть резче и дерзче. Если бы ей не было так страшно, и голос бы так не дрожал, лирий и лирана увидели бы в ней что-то большее, чем крестьянку, пытающуюся уйти от ответственности за кражу, увидели бы ненависть, а не показную неприязнь. – Я – народ, а вы считаете себя властью. Кому как не мне судить?
Лирий Фениксилиан выглядел заинтересованным, но не достаточно, чтобы хоть что-то спросить.
Елинейя медленно обошла стул, на котором сидела Рнежка, положила руку ей на плечо и невольно задержала взгляд на ладонях девушки. Рнежка дернулась и пожалела, что не догадалась купить себе перчатки. Обычно она старалась воровать либо в темноте, либо обчищала дома, чтобы никто и никогда не смог опознать ее по страшным изуродованным ожогами рукам, но в этот раз Рнежке не повезло. Теперь про этот ее изъян знают.
- Говори имя, - продолжила допрос Елинейя. На границе Веменеды и Странтары, где выросла Рнежка, был закон, запрещающий самосуд. Но в Валтонии аристократ имел право сам разобраться с мелким воришкой, при условии, что в наказание не входит нанесение увечий или убийство.
- Рнежка Альган, - ответила девушка. Ей было жаль прощаться с этим именем, но так есть вероятность, что никто не спросит настоящего и не узнает, кто она на самом деле. К тому же, едва ли кто-то сочтет фамилию Альган слишком частой, как фамилии Икаш или Ранзу, или слишком уж редкой, как Вемедонья (это и вовсе была фамилия короля) или Странтц. Альган тем и приглянулась Рнежке, что одновременно была и абсолютно обычной классической фамилией странтарцев, но и довольно значимой для девушки лично.
- Ты веменедка или странтарка? – поинтересовался лирий Фениксилиан, будто более важных вопросов он задать не мог. Свое якобы имя Рнежка сотворила из своего настоящего и немного изменила на веменедский манер. Валтонцы плохо разбирались в веменедских именах, вемендцы, напротив, считали, что на самом деле Рнежку зовут валтонским именем Арнегла, а странтарцы лишь удивлялись, но никогда ничего не спрашивали - именно благодаря странтарцам и их странному языку почти у всех имен в Алиосе было великое множество вариантов сокращений.
- И то и то. – Рнежка надеялась, что весь допрос будет состоять из таких глупых вопросов, ее заставят вернуть серп и кошель, велят убраться из города и больше никогда о ней не вспомнят. Страх немного отошел на второй план, и Рнежка даже смогла выдавить из себя легкую улыбку.
Ответная легкая улыбка лирия Фениксилиана заставила страх вернуться.
Рнежка была искреннее уверена, что лирию далеко за тридцать, так он плохо выглядел. Но улыбка была молодой, будто Рнежке улыбнулся крепкий беззаботный деревенский парнишка. И это здорово напугало девушку, ведь такая приятная, такая красивая улыбка на таком болезненно бледном, не живом лице выглядела дико и ужасно.
Рнежка осознала, что хелдова кара, жуткое проклятие под именем тавинца вполне могло сделать таким и совсем юного человека.
И значило это одно.
Лирий Фениксилиан совершил нечто по-настоящему ужасное.
Елинейя с неприкрытым осуждением вздернула руку так, что это заметила даже Рнежка. Девушке понравился этот жест и она решила, что его стоит запомнить и использовать позже. Столько в этом было пренебрежения и изящества.
- Ты вину свою осознаешь? – Елинейя переместила свою руку с плеча Рнежки на шею.
Если бы Рнежка уже не была в ужасе от лирия, то испугалась бы еще сильнее.
Но все равно промолчала.
2
Иногда Елинейя искренне ненавидела свою сострадательность.
Она пожалела бедную подругу Лойнера. Эта самая подруга оказалась воровкой.
Она пожалела в свое время Лойнера. Лойнер привел в дом Елинейи воровку.
И, самое страшное, она снова жалеет Фэнна.
Даже Фэнна.
Однажды милосердная душа Елинейи не выдержала и она осталась со страдающим Фэнном, честно держала его за руку, втирала кроньскую мазь (слабое, но самое просто и дешевое обезболивающие, какое только придумали в Валтонии) и на утро хотела даже поцеловать его, лишь бы хоть чуть-чуть скрасить его муки.
Но когда Фэнн пришел в себя, то заявил, что в подачках компаньонки не нуждается; он ей не брат и не сын, чтобы она так с ним возилась; он вполне самодостаточен и это было глупо; да и вообще, какое Елинейя право видеть его таким слабым имела?
Девушка обиделась так серьезно, что предоставила его самому себе. До своей раны Фэнн дотягивался, медикаменты стояли в каюте, а тряска была, увы, неизбежна (они плыли по Роцелю). И тогда Елинейю еще мучила совесть, оказавшаяся в итоге сильнее обиды.
Во второй раз Елинейя никак не могла огородиться от вновь больного и вновь страдающего Фэнна, ведь его с его проклятием она везла к лирию и лиране Кнарске в не самой просторной повозке, но после этого случая Елинейя поклялась, что больше никогда и ни с кем не будет делать так же. Это было радикальное решение, но в пятнадцать лет разочарованной в своей первой влюбленности Елинейи казалось, что она скорее станет лавронкой, нежели будет сиделкой при раненом.
С годами Елинейя решила, что никогда больше не поможет такому, как Фэнн. С нее хватит моральных уродов, изничтоживших ее изнутри.
Но что в итоге?
Два с половиной часа назад Фэнн пришел к ней в полуживом виде, с наспех перемотанной рукой, но все равно при этом первым делом склонил голову в извинениях.
Он, вероятно, даже и не догадывался, как жалко выглядел со стороны. Его светлые локоны намокли от пота, сам он весь побледнел, хотя вроде бы бледнеть ему было некуда, но в тоже время с лихорадочным румянцем.
И все же он, такой гордый и независимый, склоняет перед ней голову, а Елинейя этому вовсе не рада и наоборот хотела бы, чтобы вирд никогда больше так не делал
Да, Фэнн ужасный человек, но даже такие, как он, не должны так часто страдать и унижаться обычной помощи, какую Елинейя и так должна оказать по соображениям морали.
«И нужны мне были эти извинения, - думалось Елинейи, пока она искала ключ от инвентарной,
чтобы дать его служке и отправить за лекарствами, - если он и так за свои прегрешения тяжко наказан?»
- Я не заслуживаю такую прекрасную компаньонку, как ты, - сказал ей Фэнн немного позже тихим голосом, почти шепча, - спасибо, Нейя.
Ее это удивило. Удивило и немного растрогало.
Елинейя очень хотела ненавидеть. Даже раны Фэнну перевязывала с неприязнью. И Елинейи не хотелось считать, что одна единственная благодарность способна заставить ее изменить свое мнение. В конце концов, роль хорошего человека здесь занимает Елинейя, а Фэнн плох по определению.
Но, быть может, Елинейя погорячилась и Фэнн несколько изменился?
Впрочем, сейчас злость девушки была обращена на Рнежку, а не на него.
Елинейя была снисходительна ко всем, в чем только что сама лишний раз убедилась. Однако в список прощенных ею персон никогда бы не смогла войти та, что наплевала на чужую боль. Рнежка Елинейе не нравилась уже хотя бы этим. А еще она была невежественна и глупа.
В своей жизни Елинейя редко сталкивалась с более низким сословием. Лойнер имел привычку молчать о своих обычаях и поверьях, Эльра была весьма прогрессивна умна, а больше ни с кем из более простых людей она никогда близко не общалась.
Суждения Рнежки удивили Елинейю. О невежественной жестокости крестьян она, конечно же, слышала, но никогда и представить не могла себе, что в их просвещенное чудесное время до сих пор остались те, кто считает болезнь проклятием.
Тавинцу было сложно отнести к чему-то одному, но Елинейя была твердо уверена, что, раз какому-никакому лечению эта напасть поддавалась, то ее стоило считать именно что болезнью.
Настоящим алиосским врачом, который соответствует всем предписаниям Хелдового писания, Елинейя не была да и мало кто был, поэтому управляться с проклятиями могла на довольно примитивном уровне и не слишком-то любила этим заниматься. Слова путались, а саму девушку окутывали страх от того, что они окажутся бессильны и заговоренные лекарства не сработают, а вырезать их из плоти даже не пыталась.
Но тавинцу можно было держать в узде с помощью золотого серпа, миальского отвара и расплавленного золота, которым прижигались раны. И в то время, как обычные проклятья представляли собою нечто абстрактное, едва уловимый дымок, который сложно было подхватить пинцетом, у тавинцы было четкое физическое проявление в виде травоподобных, растущих и рвущих плоть и внутренние органы, ростков бивры- первой материи.
А еще тавинцой заразиться мог каждый.
По крайней мере, проклинать трехлетнюю девочку, которую мама Елинейи лечила в Южных колониях лет десять назад, было некому и незачем, а для Елинейи это было еще одним доказательством того, что тавинца не поражающие проклятье, а болезнь.
И от этого для лираны Ласиц было ужасом, что кто-то может закапывать заживо больного человека, руководствуясь логикой: «А трава из тела его растет от того, что земле он принадлежит и себе она проклятого хочет, чтобы грехами его поживиться».
Но Рнежка говорила о закапывании заживо как об обыденном и естественном действии.
Когда Фэнн только заболел, перед Елинейей стоял сложный выбор. Она могла бросить его в деревне на заботу тамошних жителей или же могла отвезти его к его родителям. В итоге Елинейя поступила вторым способом, тем самым она хотела показать, на сколько морально выше компаньона, но сейчас девушка искренне радовалась, что не оставила Фэнна в Бролси.
Рнежка сидела на стуле ровно, с поднятой головой и это внушало уважение. А Елинейя смотрела только на ее изуродованные руки, гадая, откуда у нее столько ожогов. Она их ошпарила? Ей их пытались поджечь? Дрянная она, однако, воровка, раз ее уже ловили, причем не такие милосердные люди, как они с Фэнном. Наверное, это все было далеко на юге Ножештна или даже за пределами Алиоса.
- Что будем с ней делать? – спросила Елинейя у Фэнна.
Фэнн, все еще потрепанный и выглядевшей хуже обычного, хмыкнул. Интересно, обидно ли ему, что готовая пригнуть к нему в постель горничная оказалась воровкой, которой оказался нужен не он, а деньги в его кошельке? Раньше Елинейя не задумывалась, отказывали ли ее компаньону девушки кроме нее самой.
- Думаю, она должна искупить свою вину дорогой и кровью.
Рнежка физически не могла выглядеть еще более испуганной, чем до этого, но, тем не менее, ей это все же удалось.
- Ты предлагаешь взять в Бросли ее? – намеренно выделив слово «ее», Елинейя старалась показать свои сомнения.
- Именно. – Фэнн кивнул и мерзким, не то похотливым, не то оценочным взглядом, принялся разглядывать Рнежку. – Нам пригодиться лишняя пара ловких рук.
Рнежка зарделась от возмущения и попробовала освободиться от связывающих ее ростков, резко дернувшись, но герань лишь сильнее впилась в кожу.
- Да с чего это вы тут взяли, что я с вами пойду?
Елинейя рассмеялась.
- У тебя нет выбора. – Девушка взяла небольшую паузу и посмотрела на Фэнна. – Кто из нас будет держать, а кто заклинать?
- Закляну я.
Елинейя не верила в особые магические способности компаньона, но, впрочем, и сама в плане заклятий не блистала, так что спокойно покрепче взяла Рнежку за плечи и принялась ждать.
Фэнн крайне много времени уделял изучения воздушных дисциплин, так что и сейчас выбрал именно ветреный путь заклинания. Он умел общаться с ветрами, так что стал терпеливо договориться о том, чтобы воздушные потоки сторожили пленницу. Но в этот раз дело не ограничивалось одной лишь просьбой, в этот раз ветра связывал приказ.
Елинейя была достаточно прилежной ученицей и в детстве, и в студенчестве, но досконально разбираться в том, как и что в магии работает, не очень хотела. В конце концов, магия была с нею всю жизнь, распорядиться ею было все равно, что пошевелить рукою или ногою, так смысл понимать, как именно это происходит?
Договариваться с ветрами Фэнн закончил примерно через семь минут.
Чего бы Рнежка не ждала от наложения, получила она в итоге не то, потому что на ее лице отобразилось нечто курьезно-странное.
- Насколько? – кратко спросила Елинейя.
- На три месяца, - также кратко ответил Фэнн. – Пока хватит.
Елинейя мысленно негодовала. Если уж не в силах заклясть хотя бы на полгода, то зачем брался? Глупый самовлюбленный гордец.
Герань, вновь по желанию Елинейи, перестала опутывать Рнежку, а девушка все равно продолжала сидеть и недоверчиво смотреть на своих пленителей.
Елинейя невесело улыбнулась. Даже если Рнежка и сбежит, ее вернут к тому, кто заклял, первые попавшиеся ей на пути полицмейстеры.
3.
- Найди ей приличную одежду, Нейя, - проговорил лирий Фениксилиан. Надменность его тона Рнежку уже не смущала. – И причеши ее, будь добра.
- Я тебе не служанка, - гаркнула лирана Елинейя. – Эльра!
Откуда-то со второго этажа примчалась женщина, которая, видимо, и была Эльрой. И не противно ей подчиняться малявке в два раза нее младше? Ах, а ведь если бы все слуги осознали, что их господины такие же люди и ничем не лучше, и подняли бы восстания, жизнь стала бы совсем другой!
- Эльра, у нас дома появилась... гостья, - сказала Елинейя, кивнув на Рнежку. – Это дальняя родственница лирия Фениксилиана, внебрачная дочь двоюродного брата сводной сестры жены его троюродного деда по линии мачехи отца. Дальняя племянница. Арнегла, отзывается на Рнежку. Ты не могла бы, дорогая моя, привести Рнежку в вид, надлежащий для валтонской дворянки? – Напускная вежливость в голосе и выражениях руриды возмущали Рнежку еще больше. – Только Рнежка, дорогая Эльра, весьма и весьма пуглива, стеснительна и, - она понизила голос, - немного не в себе. Возьмешься?
- С превеликой радостью, моя лирана, - отозвалась Эльра и, взяв Рнежку под руку, увела ее на второй этаж. Воровка не противилась, но и не поддавалась. Надежда убедить Эльру помочь улетучилась к концу монолога Елинейи. Рнежка не собиралась сдаваться без боя, но Эльра показалась ей боголепной и слабой да мягкой, как вареная морковь.
- Милочка моя, кто ж тебя так? – ахнула женщина, глядя на руки Рнежке. – Жаль, что лираночка не носит перчаток, тебе бы пригодились.
Придирчиво оглядев стоящую посередине гардеробной Рнежку, Эльра, прицелившись, срезала главную завязку на ее серовато-синем платье и оно с шумом упало вниз. Инстинктивно Рнежка постаралась прикрыться, но Эльра мягко и вместе с тем настойчиво опустила руки девушки вниз, во всю лицезря едва прикрытую полупрозрачной нижней рубашкой фигуру.
- Даже не знаю, что и подобрать для тебя, - пробормотала Эльра в задумчивости и стала замерять параметры Рнежки. – Придется перешивать, милочка. Но ничего, я быстро управлюсь.
Рнежка только вздохнула. Ей было абсолютно все равно.
- Пожалуй, вещи лираны Елинейи тебе не подойдут совсем, очень уж ты высокая. Придется платья лираны Лании брать, она повыше, - продолжала служанка. – Но в бюсте все равно ушить надо будет, хоть и не так сильно, а на рукава я тебе оборки пришью, чтобы шрамы так не бросались в глаза.
- Ага, - кивнула Рнежка. Попытки говорить с Эльрой были бесполезны, она просто не обращала внимания и не поддерживала разговор.
- О, Рнежка, я придумала! Давай-ка, родная, мы тебя оденем в платье без подъюбника, чтобы твои ножки виднее было? Не знаю, где жила ты, а у нас в Валтонии все стараются только достоинства показывать и идти этого ради этого на любое ухищрение. Лираночка Нейя вот, например, любит много юбок под низ надеть, чтоб талия еще уже казалась. А лирана Лания рукава...
- Мне неинтересно.
Но Эльра все равно продолжила свой длинный рассказ о том, что знакомые ей женщины предпочитают носить, чтобы подчеркивать то, чем гордятся.
Наконец, когда Эльра прямо на Рнежке перешила какое-то темно-зеленое платье, выбранное из трех вариантов, каждый из которых подчеркивал что-то свое, воровка решилась заговорить с Эльрой снова:
- Пожалуйста, помогите мне сбежать.
Эльра снисходительно улыбнулась и покачала головой.
- Глупышка, тебе никто зла не желает.
Рнежке хотелось заорать, что зла ей желают предостаточно, но, может, если она притвориться покорной, то все потеряют бдительность?
Да, решила для себя Рнежка, она ни не знает, что делать, а делает вид, что смирилась, чтобы продумать свой план, которого нет. Пока нет.
Мучения Рнежки продолжились и после того, как была пришита последняя оборка. Эльра взялась за расческу и попыталась собрать волосы своей пленницы, которую считала гостьей, в прическу. Но они не скрутились в валтонские жгуты, не легли в странтарскую корону из кос и даже классический ножештанский пучок их не удержал. Служанка решила расчесать девушку еще лучше, но вместо этого волосы только сильнее распушились, а еще это причинило Рнежке боль.
- Даже и не знаю, что делать с этим.
- Ничего не делаете. Я всю жизнь только ободами и пользовалась.
- А то мысль дельная, Рнежка.
И неизвестно откуда у нее в руках появился ободок, на которой она постаралась намотать как можно больше волос. Рнежка пыталась протестовать, дескать, не так она надевала ободки обычно, но Эльра вновь не послушала, и теперь на голове у девушки была высокая неудобная и тяжелая корзинка из волос.
- Ну вот на человека теперь похожа, - довольно сказала Эльра. – Ба! – женщина вдруг изменилась в лице. – А про украшения-то мы и забыли! – Она засуетилась. – Ты замужем? Помолвлена? А детки есть?
Рнежка покачала головой.
- Ты, красавица моя, здесь постой, я у лираны уточню, что из ее украшений взять можно.
И Эльра удалилась, не забыв при этом закрыть за собою дверь на ключ.
Рнежка резво осмотрела комнату. Ничего острого, кроме иголок от брошей, в гардеробной не нашлось. Единственное окошко было слишком маленьким, чтобы в него можно было пролезть. Так что сбежать незаметно у Рнежки не получится. Немного поразмыслив, она решила импровизировать.
Едва заслышав, как Эльра поднимается по лестнице, Рнежка уколола палец и провела им под носом, оставляя кровавую полоску. Потом старательно измазала кровью пришитые кружева и сделала вид, что запрокидывает голову назад.
- Арнегла! Милая, что с тобой?
- Я... мне стало нехорошо, - соврала Рнежка. – Я наклонилась, чтобы поправить платье, и голова так закружилась, а потом пошла кровь носом.
Эльра обняла Рнежку за плечи и повела в ванную комнату, говоря слова утешения. Будь Рнежка немного смелее, решительнее и опытнее в побегах, то уже б ударила служанку локтем в живот и дала бы деру. Но Рнежка до этого тогда не додумалась, поэтому дала увести себя в ванную, где Эльра старательно умыла ее.
- Оставьте меня ненадолго, пожалуйста, - проговорила Рнежка.
- Чтобы ты в обморок упала и голову расшибла? Ну уж нет, моя хорошая, я останусь тут.
Увидев, что Рнежка несколько ошарашена, Эльра прибавила:
- Тебе нечего стесняться, я часто вижу своих лиран, извини за подробность, совсем без ничего, ведь это я их одеваю на приемы. Да и тебя я уже в сорочечке видела, чего тебе скрывать-то еще?
- А я странтарка, и у нас такое не приветствуется.
- Уж это мне тут не заливай, я у жены странтарского посла, тоже странтарки, пока она за него замуж не вышла, семь лет служила, никаких ограничений у них нет.
- Так он еще и женат... - прошептала Рнежка.
- Кто? Кад Винзу? Конечно, женат, уже лет семь, если не восемь, наверно, а что тебе?
- Ни... Ничего, Эльра, - ответила Рнежка и мысленно одернула саму себе. Что бы там ни было в личной жизни у када Винзу, ее это уже давно не касается, да и вряд ли касалось когда-либо на самом деле. – Я передумала, пошлите вниз к лиране Елинейе и лирию Фениксилиану.
При слове «пошлите» Эльра снисходительно улыбнулась.
Видать, придется и дальше изображать покорную провинциалку, пока не появится другая возможность бежать.
- Вот вам ваша барышня, в самом наилучшем виде! – Эльра подтолкнула Рнежку к лирию Фениксилиану. – Вы уж о своей родственнице позаботьтесь, а то негоже будет, ежели она, не примите за оскорбление, продолжит дурочкою быть.
- Не волнуйся, Эльра, позабочусь. – Лирий Фениксилиан взял Рнежку под руку, от чего ей моментально стало боязно. Его голос был резким, звонким и что-то в нем было скрипучее. Рнежка не могла назвать его ни приятным, ни не приятным, ни уж тем более обычным. Скорее, он все же отталкивал, хоть и немного завораживал. – Я твой родич, Арнегла, не забывай, - шепнул лирий Рнежке чуть ли не в ухо, отчего воровка отшатнулась, но держал ее он крепко. – Ну что ж, дорогая Эльра, - вирд повысил голос, чтобы его слышали все, - теперь мы с Арнеглой поедем, хочу представить ее остальной семье. Вы, лирана Елинейя, с нами, я надеюсь?
- Да, лирий Фениксилиан, ведь лиране Арнегле понадобится моя поддержка.
Рнежке захотелось сделать хотя бы что-то.
- Могу я попрощаться с Эльрой, дядюшка?- девушка умоляюще посмотрела на лирия. Если он сейчас ей не позволит, то Эльра это заметит и, вероятно, все же забьет тревогу. А если позволит, то Рнежка постарается как можно быстрее шепнуть ей о том, что держат ее насильно.
- Да, Арнегла, конечно. – Фениксилиан проговорил это сквозь зубы, но все же отпустил руку воровки.
Рнежка бросилась к служанке.
- Эльра, милая, пожалуйста, позовите полицмейстеров, молю вас, меня принуждают идти с ними, - лепетала она на ухо женщине, - во имя светлой Хелд, если вы только верите, послушайте меня. Не позволяйте этим аристократишкам управлять вами, молю, не слушайте их, восстаньте.
- Арнегла, не говорите глупостей, - шикнула Эльра. – Лирий Фениксилиан! – воскликнула служанка. – Бредит ваша барышня. А еще у ней приступ был, кровь носом ходила.
- Скверно, скверно. – Лирий в три шага оказался рядом, по-хозяйски обнял Рнежку и повел за собою. – Извини, за это, Эльра, - говорил он на ходу. - У Арнеглы имеются некие параноидальные расстройства. И вновь ее одолевают дурные мысли и ложные воспоминания. Я считаю своим долгом вылечить ее или, в случае невыполнимости моего намерения, облегчить ее ужасные приступы. Посмотрите, как Арнегла бледна! Я выведу ее на воздух.
Рнежка упиралась, пробовала кричать, но в доме лираны Елинейи ее считали умалишенной и ни на какие мольбы не реагировали.
Лирий не применял особой силы, хотя бы потому, что физическая форма его оставляла желать лучшего. Да и, говоря по правде, Рнежка уже не была столь уверена, что ему хотелось причинять ей боль.
Наконец, выведя Рнежку в дальнюю часть сада, Фениксилиан остановился, усадил девушку на скамейку и принялся сверлить взглядом.
Рнежка опять была готова кричать от ужаса. Только не снова. Только не с ней. Только не сейчас.
«Сейчас поцелует, - думалось ей. – Потом учинит еще чего хуже»
- Ты меня боишься?
- Что? Нет.
- То есть трясет тебя от ненависти, а не от страха? Занятно, - лирий говорил вальяжно, пытался улыбаться, но напряжение только нарастало.
- Я... буду кричать, ублюдок. Елина и Эльра тебе не позволит, масляная мразь!
- Ты уже кричала, - усмехнулся молодой мужчина. Рнежка широко раскрыла глаза. Вмиг его лицо переменилось. Смысл слов воровки наконец-то до него дошел. – О, Хелд! Как ты могла такое подумать?
- Действительно, как? Едва знакомый аристократишка, не пропускающий ни одной юбки и не привыкший получать отказ, просто удерживает меня силой и тащит в сад, где никого нет.
Фениксилиан закатил глаза. Рнежка соображала, что он не будет извиняться, но поняв, что на ее честь он не покушается, все же почувствовала себя спокойнее. Жуткое чувство, будто она вновь дрожит в подсобке перед мужчиной, услышавшим «нет» только с третьего раза, но обидевшимся и превратившим ее жизнь в кошмар, отпустило. Хелд, это действительно было ужасно.
- Я все же не деревенский неотесанный невежда, Рнежка, как твои дружки-простолюдины.
Самодовольность и самовлюбленность вирда раздражали девушку.
- Хелд, почему ты такой... такой... дворянин.
- Рнежка, я привел тебя сюда не ради того, чтобы слушать оскорбления. Я хотел бы попросить тебя вести себя благоразумно.
Девушка промолчала.
- Ты, конечно же, как любая деревенская девка, понятия не имеешь, что за чары я на тебя наложил. И не понимаешь, что, как мою должницу, никто не придет тебе на помощь. Будешь искать защиты у закона – а он на моей стороне. Конечно, ты не поймешь, как это работает, но, если хочешь путешествовать с комфортом, то тебе стоит перестать вести себя истеричкою и мешать мне. Я завершу свои дела, ты поможешь мне и оплатишь свой долг, а затем мы разойдемся разными путями. Договорились?
- Нет.
Фениксилиан разъяренно зыркнул на девушку, а затем послышалось, как его рука рассекает воздух. Воровка зажмурилась, ожидая удара, но его не последовало.
- Хелд... - тихо пробормотал он так растерянно, что Рнежка вновь вспомнила, что перед нею отнюдь не взрослый человек. Его глаза, больше не скрытые серьезностью, показались воровке юными, а общий сметенный внешний вид пробудили в ней... сочувствие?
Рнежка увидела, что вирд держит одну свою руку другой.
- Что... что со мной? – говорил он в пустоту. – Я... я ведь дворянин, я не могу...
- Припадочный какой-то, - едва слышно шепнула воровка себе под нос.
- Рнежка! – лирий обратился к ней столь неожиданно, что она даже подскочила. Ни надменности, ни снисхождения в его голосе больше не было. – Прости, я не хотел. Правда. – Он резко вскочил со скамейки и направился в дом. – Ты можешь пока погулять. Я хочу побыть один.
4
За последние два дня я мерзко накричал на одну девушку и едва не ударил другую.
Я ненавидел себя, но ничего не мог с собою поделать.
Проклятие становиться сильнее, оно завладевает мною.
Елинейя меня презирает. Рнежка меня боится.
Я и сам себя боюсь.
Я постарался выровнять дыхание. Милосердная Хелд, за что?
Я не лучший человек, но зачем ты делаешь меня еще хуже?
Я никогда не был религиозен. Мать считала, что, молись она Хелд, а не делай все сама, то не была бы сейчас подполковником разведки и известной актрисой одновременно. Отец не любил сами службы, ведь присутствовал на них на всех из-за обязанностей по чину. А сестра перестала говорить со мной на подобные темы с тех пор, как мы перестали быть детьми.
Но сейчас я был готов молиться кому угодно, лишь бы это прекратилось.
А Рнежка? Ее страх был мне так неприятен. Она считает меня чудовищем, но ведь я не такой, я абсолютно в этом уверен! Я же прав? Прав. Да, возможно, я и напорист, и тороплю события, и, греха не тая, я все же до женщин слаб. Но то, в чем она меня заподозрила, меня попросту оскорбило.
Если судить по первичной реакции этой воровки, моя благородная попытка достичь с нею дружеских взаимоотношений не удалась. Она темная девушка, однако что-то аристократическое в ней все же есть, из-за чего мне, вероятно, стоит попробовать еще раз. Пожалуй, называть ее деревенской девкой и укорять в том, что ей не осмыслить сложностей правления магическими материями, было излишне грубо, я постараюсь учесть это и все же совладать с ее диким нравом дипломатией.
Если Рнежка, естественно, не начнет бояться меня еще сильнее, нежели сейчас. И я буду не удивлен, если так и станется.
Как же, все же, это унизительно: испытывать чувство вины и неприязнь за чей-либо страх одновременно. Как дворянин, я обязан принести извинения и постараться изменить первое впечатление. Но, в то же самое время, меня это обижает, и вновь как дворянина.
Треклятая Рнежка.
Рнежка. До чего же странное имя. Оно, как это легко понять, не полное, но едва ли воровку зовут Арнеглой – она, все же, наполовину веменедка, а в те времена, когда она родилась – оценив ее внешне, я решил, что ей двадцать или двумя-тремя годами больше – Веменеда была в состоянии войны с Валтонией. И, как я узнал при более глубоком изучении веменедского языка – а, как следствие, и их культуры и истории – в ту пору бушевала агрессивная пропаганда, согласно которой люди, называющие детей валтонскими именами, считались практически предателями родины.
К тому же, Арнегла по-старовалтонски значило «та, что беззлобна», и это никоим образом не вязалось с тем, как Рнежка себя вела и выглядела.
Неожиданно мне подумалось, что Елинейе и Рнежке стоило обменяться именами. Если Елина звучало сладкогласно, как журчание ручья, то Рнежка больше походило на лязг двух скрещенных мечей. И хитрой и ловкой воровке подходило имя плавное и текучее, а компаньонке – нечто такое же резкое и волевое, как она сама.
- Где Рнежка? – спросила меня Елинейя, когда я вернулся в дом без нее. В руках у компаньонки было два саквояжа – один с медикаментами, второй с одеждою.
- Я позволил ей прогуляться.
- Позволил? – она едва видимо сморщила лоб. Обычно это обозначало, что она меня порицает. – Не помню, чтобы Рнежка была рабыней.
Я лишь отмахнулся.
- Может, все же объяснишь, зачем нам понадобилась эта барышня?
Я довольно потер руки. Наконец-то кто-то оценит мою гениальность:
- Она украдет для нас Мольстуйскую печать.
Увы, но это не произвело на Елинейю того впечатления, на которое я рассчитывал: по сути, ей было все одно.
- Ты еще не наигрался с артефактами? Прошлого раза тебе оказалось мало? – устало поинтересовалась она, будто бы каждый день слышала, как я предлагал ей завладеть чем-то столь же полезным и в то же время неординарным. – Тебе-то чем она поможет?
- Послушай, Нейя, ты, очевидно, не поняла меня. Мольструйская печать – это именно то, что нужно и тебе, и мне. Ты подделаешь себе диплом геолога, или еще кого захочешь, а я постараюсь с ее помощью...
- Подделывать дипломы – отвратно. – Елинейя хмыкнула и подошла ко мне ближе. – А если надеешься исцелиться, то ты и сам знаешь, что это невозможно. Болезнь пройдет сама, рано или поздно.
- «Рано или поздно» прошло уже четыре года назад, - проговорил я. Она испытывала мое терпение. – К тому же, с чего ты решила, что она для меня?
Елинейя саркастично улыбнулась.
- А для кого? Для твоей сестры? Неужели ты в состоянии подумать о ком-то, кроме себя самого?
Мое лицо осталось абсолютно серьезным. Злиться я уже устал, а как иначе выразить, что я ощущал, я не знал.
По всей видимости, я был даже слишком серьезен.
Елинейя перестала улыбаться. Раньше представить, что ее лица когда-нибудь сойдет улыбка, было невероятно. Но вот передо мною стоит совсем юная девушка, которая будто бы и забыла, что такое радость. Но виноват ли я в этом? Я не знаю.
И, не буду себя обманывать, я и знать не хочу.