Глава 8. Талые воды.
Картина, какую ранее невозможно было даже вообразить, развернулась перед глазами сонного Персиваля. Безмятежность и сладкая дрема улетучились вмиг. На их совершенно сакральном месте под дубом, пусть это и в прошлом, конечно, разлеглись двое: одичавший, как казалось, с недавних пор Альвин и Оливия...
"Вот кого здесь не ожидал увидеть, так это ее..."
Тонкая девушка с атласом черных волос, одетая в поношенный, но аккуратно залатанный плащ из грубой шерсти, под которым виднелась туника из домотканого льна, украшенная исксуно вышитыми узорами. На ее голове красовался новый ободок, сплетенный из корней и лиан, — любимый аксессуар Оливии. Ее ноги были обуты в крепкие кожаные сапоги, а на поясе висел небольшие ножны, в которых без сомнения был спрятан холодный кинжал.
Персиваль представлял, что у девушки дома целый сундук, где хранятся такие ободки, и каждый день она выбирает новый, подстать своему настроению. Сегодня — из лиан, какие вились в далеких краях. Это сокровище, сохранившее в себе жизнь угасшей природы.
Персиваль даже не догадывался, что стоит истуканом и откровенно пялится, пока проводил анализ незатейливого образа Оливии. Размышления прервало резкое движение Альвина в сторону старого друга и колкий взгляд. Сердце опустилось, но опасность, кажется, миновала.
"Чего это я... Он — мне не угроза", — подумал Перси.
Альвин поздоровался за руку, без прежней детской возбужденности, какая была каждый раз перед их прогулками, и представил Оливию.
Они, конечно, были знакомы. Девушка прибыла из далекого города-крепости, который когда-то был центром науки и магии, но теперь лежал в руинах. Она была одной из немногих, кто выжил после падения города, и теперь искала убежище в Приствуде. Оливия была алхимиком, знатоком древних рецептов и зелий, которые могли исцелять или, наоборот, приносить разрушение. Ее знания были редкими и ценными в этом разрушенном мире, но она не спешила раскрывать свои секреты.
Они теперь учились вместе в небольшой группе подростков, где устами старейшин произносились священные проповеди о Светоносной богини, и о том, как детям следует быть осторожными и беречь друг друга.
Мальчишки являлись редко на такие собрания, Перси — по состоянию здоровья, Альвин — из-за инцидента, который лишил его места в гильдии охотников. Когда-то парень был лучшим, но его с позором отстранили, после Священной охоты на светоносную лань, закончившейся гибелью Кассиана. Теперь Альвин скитался, не зная, куда себя деть.
Их обоих объединяло то, что в Приствуде их не особо жаловали.
— Я понимаю, как это выглядит, я сейчас все объясню! — начал было оправдываться Альвин, как будто был застукан с поличным за каким-то постыдным делом.
Монолог прервал застенчивый смешок Персиваля... Как глупо и забавно для него это выглядело, словно Альвин ему что-то должен.
Рыжего окатила неловкость, и он затараторил:
— Просто рассчитайся за заказ, и я погнал. Тут растирки, чай и что-то еще, я в этом не силен. В общем, все, что просили.
Как стыдно. Перси столько проводит времени за бесценными книгами, размышляет, а когда открывает рот, льется бессвязный поток. Неожиданное предложение от Альвина вырвало Перси из самокритического анализа:
— Может, присоединишься? — радушно предложил он, а после перешел на заговорческий шепот: — Спаси меня! Она съест мой мозг!
И он остался. Такое странное воссоединение, к тому же с прибавлением, произошло в этот день. Втроем они сидели под старым изувеченным временем дубом, пока солнечный диск плыл навстречу горизонту. Жар лета остывал.
Колючий плед, раскинутый на увядающей земле, тухлый ветерок с запада, нотки подгнивающей листвы объединили троицу и дали новый виток истории.
Оливия рассказывала о себе. Ее голос напоминал весеннюю капель или быстрый ручеек талой воды. Домом для их семьи стала яблочная ферма. Она не успела прийти в запустение, а была бережно, и надо сказать, вовремя, передана из рук в руки. Хозяйство не успело разладиться, в отличие от настроя Оливии:
— Что же мне делать на этой ферме? Копаться в безжизненной земле или готовить нескончаемые яблоки, которые только тут и растут? Чувствую себя просто ужасно. Всю мою жизнь накрыл кислотный дождь, уничтожил мои труды, буквально... Мы были вынуждены бежать сюда и ждать своего конца...
— Не тараторь, — перехватил внимание Альвин. — А я что? Хорош охотник, накормил всех. Все мои успехи насмарку, я совсем бесполезен. Того жди, выгонят умирать в руины, на поиски выдуманных амулетов, все равно просиживаюсь здесь безтолку.
— Скажи спасибо, что тебя не повесили, — отозвался Перси. —Тоже мне, бедные несчастные. Одна — умница и красавица, второй — сильный здоровый парень. Вот у кого нет шансов, так это у меня!
Диалог вышел в странное русло. Персиваль осекся: стоит ли вот так вываливать на ребят свои проблемы? Безусловно, их больше, и Перси запросто бы победил в этом соревновании неудачников. Но какой смысл? Скоро стемнеет, все отправятся по домам и перед сном будут думать о том, как все внезапно и странно прошло, и лучше бы избегать друг друга, лишь бы не сблизиться вот так снова, лишь бы не подружиться, лишь бы потом не пришлось больно расставаться или еще чего хуже — сталкиваться с предательством...
Вдруг холодная ручка, окольцованная тонким серебряным браслетом, коснулась плеча Перси. Вытянутое лицо, украшенное парой глубоких темно-зеленых глаз, словно чащоба близ поместья Престон, заглянуло в самую глубину души рыжего парня:
— Ты можешь поделиться с нами, — неожиданно предложила Оливия.
Альвин смутился, нахмурился, не понимая в принципе такого добродушного предложения Оливии, а потом — хочет ли он сам слушать это? Они же больше не друзья? И что теперь будет?
Персиваль мучился от кошмаров, беспокойного сна или вовсе бессонницы, порой даже галлюцинаций, затяжных депрессий. Мама уверяла, что это наследственное. По ее просьбе Жаклин варила сложные элексиры по южным рецептам. Они отличались особо сильной концентрацией, были абсолютно гадкими: отдавали болотной тиной и горечью полыни. Такое снадобье предназначалось для того, чтобы заглушать ясночувствование, каким обладать Персиваль.
Он их исправно пил, не вдаваясь в подробности предназначения микстур, и соответственно никогда не отмечал улучшений. Просто знал, что так нужно, как минимум для успокоения матери. Перси думал, почему он, кажется, ощущает весь мир и из-за этого сходит с ума, а Шейлин ничто не трогает, не задевает.
Справляться помогала именно сестра. Она от него не отходила в такие моменты и то ли вытягивала его боль, то ли делилась своей отрешенностью. А в обычные стабильные времена ребята держались друг от друга на расстоянии, словно магниты с разными полюсами. Персиваль иногда размышлял: вдруг эта близость и нежность сестры, которую он так жаждал, чудилась ему в бреду? А на деле и мать, и сестра — единственная родня — покидали его. А лекарства — пустышки, или, чего хуже, усугубляют его состояние еще больше.
— Кому я такой нужен... Сгнию здесь и все, — заключил Перси.
— Прям под моим дубом?! — Альвин заставил рассмеяться Оливию от неожиданности, а она уже заразила всех.
Солнце зашло за горизонт. Ребята разошлись по своим обиталищам. Персиваль уже не размышлял о возможной новой дружбе, о каждом из ребят по отдельности или вместе. В его жизни появился новый персонаж, а вернее — целая девушка. Это занимало его мысли. Он невольно начал сравнивать Оливию со своей сестрой. Шейлин была и выше, и пышнее, в силу возраста. Глаза разные, — заключил Перси и отогнал прочие мысли. Открыл калитку и зашел в дом.