Эхо пустых залов

Падение закончилось резким, болезненным ударом. Анна и Дарья приземлились на что-то вязкое и пульсирующее, что чавкало под их ногами. Из темноты вырвался зловонный, сладковато-гнилостный запах, смешанный с едким духом серы и разлагающейся плоти - тошнотворная вонь, от которой у Анны пошла кровь из носа, а Дарья едва сдержала рвотный позыв.

Фонарик Анны, упавший с её руки, откатился в сторону, освещая лишь небольшой, пульсирующий участок чёрных, скользких камней. Стены капища были не просто чёрными - они были покрыты жирной, блестящей слизью, которая медленно стекала вниз, собираясь в мелкие, чавкающие лужицы. Из этой слизи поднимались пузыри, лопаясь с тихим, отвратительным звуком, и в каждом из них Анна видела мимолетное отражение - искаженное, мучающееся лицо, которое тут же исчезало.

"ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!" - раздался громоподобный рык Сатаны, который пронзил их слух, прорвался сквозь барабанные перепонки и завибрировал прямо в костях. Это был не голос, а симфония кошмара, состоящая из тысяч скрежещущих зубов, воющих душ, ломающихся костей и криков невыносимой агонии. Он доносился отовсюду, но был сосредоточен в теле Софии, что висела над алтарем.

Тело Софии, истощенное и почти прозрачное, медленно раскачивалось. Её глаза были закрыты, но из-под век пульсировал красный, адский свет. Из её рта, из которого теперь сочилась чёрная слизь, вырывались не только голоса Сатаны, но и слабые, разрывающие душу стоны. Это была София, истинная София, запертая внутри, её собственная боль, смешанная с мучениями сущности, что её поглощала.

"Она кричит, Анна," - пророкотал Сатана, и голос его, меняя тональность, стал низким, насмешливым. - "Она просит СМЕРТИ. Ты готова дать ей милосердие?"**

Из-под обсидианового алтаря начали выползать тени. Но это были не просто эфемерные сгустки. Это были *существа*. Искаженные, скрюченные фигуры, словно вылепленные из сгустков чистого отчаяния и боли. У них были длинные, когтистые лапы, которые скребли по камням, оставляя за собой борозды, и пустые, пылающие угли вместо глаз. Их было множество, и они двигались бесшумно, пока не раздавался их собственный шепот - хриплый, шуршащий, наполненный древней ненавистью.

"Свет!" - прошептала Дарья, её лицо было наполнено ужасом, но её глаза горели решимостью. Её ангел интуиции подсказывал ей, что это их единственный шанс. Рисунок в её руке, словно живой, начал пульсировать ярким, бело-голубым светом, который отбрасывал вокруг неё тонкий, защитный круг, заставляя ближайшие тени отпрянуть с шипением.

"Мне нужно время! Я должна начертать это на алтаре!" - крикнула Дарья, уже опустившись на колени, пытаясь достать угольный карандаш.

"Времени у нас нет!" - прорычала Анна, чувствуя, как её собственный демон ярости, доведенный до предела, вырывается наружу, преображая страх в чистую, неистовую силу. Боль от раны на ладони и удара о спину исчезла, поглощенная адреналином и безумной решимостью. Её глаза, обычно спокойные, теперь горели диким огнём. Она схватила тяжёлую железную курильницу - массивную, грубую вещь, покрытую ржавчиной - и, как берсерк, бросилась на ближайшую тень.

Тени двигались с невероятной скоростью, расплываясь и меняя форму. Первая тварь метнулась к Анне, её когти, длинные, как кинжалы, нацелились на её грудь. Анна, не раздумывая, метнула курильницу, и она с глухим *лязгом* врезалась в мерцающее тело существа. От удара раздался пронзительный визг, похожий на вопль умирающего животного, и тень рассыпалась на мириады черных частиц, которые растворились в воздухе, оставив после себя лишь едкий, кислый запах.

Но тут же, из темноты, вырвались ещё две, три, десять тварей, окружая Анну. Они не были просто сгустками тьмы. Это были *щупальца*, *пасти*, *когти*, воплощенные из самого ужаса. Одна из них метнулась к её ногам, пытаясь подкосить. Анна, прихрамывая, оттолкнулась от стены, уворачиваясь от удара, но другая тварь впилась в её руку, оставляя жгучую, леденящую боль, словно тысячи игл пронзили её плоть.

"Глупая смертная!" - прогрохотал голос Сатаны, - "Твоя сила - ничто! Ты не более чем игрушка, и ты будешь сломлена!"

Пока Анна сражалась, Дарья изо всех сил пыталась начертать символ на алтаре. Но Сатана не собирался просто наблюдать. Его сила обрушилась на неё, не физически, а ментально. Голоса, которые до этого были лишь фоном, теперь проникали в её разум, становясь личными.

"Ты ничего не сможешь! Ты всегда была слабой! Твои картины - лишь отголоски чужой боли, твоя жизнь - пустота!" - прошипел голос, который вдруг принял интонации их покойной матери, осуждающей и холодной. - "Ты не стоишь Софии! Ты не стоишь НИЧЕГО!"

Перед глазами Дарьи замелькали ужасные видения: её картины, горящие в огне, её руки, покрытые гнойными язвами, её любимые кисти, превратившиеся в костяные обрубки. Демон меланхолии Дарьи, который, казалось, был побежден, теперь поднимал свою уродливую голову, пытаясь захлестнуть её волнами отчаяния и неверия в себя. Рисунок в её руке начал меркнуть, а пальцы дрожать.

Стена капища, где висела София, начала пульсировать. Из неё вытягивались тонкие, полупрозрачные нити, похожие на нервы, которые тянулись к телу Софии, вливаясь в неё. С каждым мгновением София становилась всё более... оформленной. Её волосы стали ещё темнее, а на лбу начали пробиваться два небольших, но отчетливых бугорка - предвестники рогов. Её красные глаза, до этого закрытые, теперь медленно открылись, и их взгляд был направлен прямо на Дарью.

"Ты проиграешь," - прошипел голос Сатаны из уст Софии, но теперь он был чище, более сфокусирован. - "Моё время пришло. Я пройду сквозь эту плоть, и тогда... этот мир познает истинную боль."

Анна, отбиваясь от очередной твари курильницей, видела, как Дарья оседает на землю, как её рисунок меркнет. Её раны кровоточили, но её ярость лишь нарастала. Её ангел-защитник кричал ей, что нельзя сдаваться. "ДАРЬЯ! БОРЬСЯ! Не дай ему сожрать себя! Мы Вересковы! Мы никогда не сдаемся!"

Слова Анны, пронзив пелену ужаса и самоуничижения, достигли Дарьи. Её ангел сострадания, что мог чувствовать чужую боль, теперь использовал эту способность против демона, показывая ему не только её боль, но и боль Анны, боль Софии, их общую борьбу. Это было как удар молнии. Меланхолия отступила. Дарья, с усилием, подняла карандаш и, несмотря на невыносимую боль в висках, начала снова чертить. Каждая линия, каждый штрих вырывался из неё с трудом, но с каждым новым штрихом её рисунок снова вспыхивал ярче, отгоняя тени и пытки.

Анна, тем временем, в безумном порыве бросилась прямо к висящей Софии, пробиваясь сквозь рой теней, как сквозь кипящую воду. Ей нужен был лишь один, единственный удар, чтобы разбить иллюзию, прорваться к Софии, дать Дарье время. Её демон-ярость гнала её вперёд, преодолевая боль, кровь и страх.

Битва превратилась в кровавый, безумный танец выживания в самом сердце ада, и каждая из сестер сражалась не только со внешним злом, но и со своими собственными, внутренними демонами, пытаясь высвободить ангелов.

Сердце Кошмара

Капище гудело, словно гигантский, гниющий организм. Воздух стал плотным, осязаемым, и каждый вдох обжигал лёгкие, принося с собой смрад тысяч разлагающихся трупов, серы и чего-то едкого, металлического, как кровь. Чёрная слизь на стенах запульсировала быстрее, и из неё начали вытягиваться тонкие, извивающиеся жгуты, похожие на вены, которые медленно тянулись к сестрам, пульсируя и мерцая.

"НАСЛАЖДАЙТЕСЬ СМРАДОМ РАЗЛОЖЕНИЯ!" - прогрохотал голос Сатаны, и теперь он исходил не только от Софии, но и от самих стен, от каждого камня, от каждой капли слизи. - "Это АРОМАТ ВАШЕЙ ГИБЕЛИ! И ЕЁ БЕЗУМИЯ!"

Тело Софии над алтарём конвульсивно дёрнулось. Её кожа, уже прозрачная, начала темнеть, покрываясь сетью чёрных, уродливых вен, которые набухали и бились, словно живые черви под эпидермисом. В углах её рта проступила алая пена, и из неё раздался пронзительный, скрежещущий визг, в котором слились детский плач, звериный вой и что-то, что звучало как ломающиеся кости. Это был крик Софии, её агония, усиленная присутствием демона. На её лице, искаженном страданием, на секунду промелькнуло нечто, похожее на мольбу, прежде чем её черты вновь исказились в гримасе злобы.

Битва Анны:
Анна, не замечая ран, не чувствуя боли, сражалась как одержимая фурия. Её одежда висела лохмотьями, из порезов на руках и теле текла кровь, смешиваясь с гнилостной слизью, покрывавшей пол. Но она не сдавалась. Её глаза, полные дикой решимости, горели в полумраке. Курильница, некогда инструмент для благовоний, теперь была её оружием, которым она крушила, била и отбивалась от нескончаемого потока теневых тварей.

Эти твари, что вылезали из стен и из-под алтаря, становились всё плотнее, всё омерзительнее. Одна из них, похожая на сгусток извивающихся щупалец с одной единственной пастью, усеянной гнилыми зубами, метнулась к Анне. Анна, выкрикнув что-то нечленораздельное, бросилась на неё, не думая о защите. Она с силой воткнула ржавую курильницу в пасть твари, и та заверещала. Из её пасти хлынула черная, липкая жидкость, похожая на живую нефть, которая мгновенно разъедала кожу, вызывая жуткое жжение. Анна, не выпуская курильницу, крутанула её, разрывая тварь изнутри. Та лопнула, разлетевшись на брызги зловонной жижи, которая разъедала даже камень.

Но на её место тут же выползли новые, более уродливые. Одна из них была похожа на гигантского паука, сотканного из теней и гниющей плоти, с глазами-угольками, горящими в темноте. Она метнулась к Анне, её лапы, увенчанные длинными когтями, оставляли за собой горящие следы на камнях. Анна почувствовала, как её левую ногу пронзила острая боль. Паучья лапа пронзила её бедро, её когти впились в плоть. Анна закричала, но не от боли, а от ярости. Она рухнула на одно колено, но не выпустила курильницу.

Битва Дарьи:
Дарья, сидя на коленях перед алтарём, сражалась на своём фронте. Голоса в её голове теперь были не просто шепотом - это был хор безумцев, что кричали её собственные страхи, её самые тёмные воспоминания.

"Твоя сестра ненавидит тебя! Она лишь терпит твою слабость!" - зашипел голос, похожий на голос Анны. - "Твои рисунки - лишь жалкие каракули! Твоя душа - пуста! Ты никогда не найдешь утешения!"**

Перед глазами Дарьи замелькали кошмарные видения: Анна, стоящая над ней, с презрением смотрящая на её работы, её руки, покрытые гнойными язвами от неправильно смешанных красок, её любимые кисти, превращающиеся в змей, что кусают её за пальцы. Она чувствовала, как демон меланхолии пытается поглотить её, приковать к земле, заставить сдаться, заставляя её впасть в транс безысходности.

Но ангел интуиции Дарьи, усиленный светом рисунка, сражался. Она видела эти ужасы, но знала, что они - лишь иллюзии. Ей нужно было *создать* свет, а не искать его. Её пальцы, несмотря на дрожь и невыносимую боль в висках, продолжали чертить. Угольный карандаш скользил по холодной, тёмной поверхности алтаря, оставляя за собой не просто линии, а линии, что сияли бледным, но пронзительным голубым светом. Это была сила её души, её творческого духа, воплощенная в материале.

Символ, начертанный на алтаре, начал пульсировать, отбрасывая вокруг себя волны чистого, обжигающего света. Этот свет не просто отталкивал тени - он *разрывал* их. Отступающие твари визжали, их субстанция таяла, испаряясь в смрадном воздухе.

Кульминация:
Голос Сатаны взвился в яростном, зверином рыке. "НЕТ! НЕ СМЕЙТЕ! ВЫ НЕ ЗАВЕРШИТЕ МОЙ ВЫХОД!"

Тело Софии над алтарем начало трансформироваться ещё быстрее, ещё ужаснее. Её кости трещали, мышцы рвались под кожей, перестраиваясь. На лбу уже отчетливо выросли изогнутые, черные рога, пробиваясь сквозь кожу с отвратительным хрустом. Её пальцы удлинялись, ногти становились черными и острыми, как когти. Глаза, наконец, полностью открылись, и вместо них были два пылающих, бездонных колодца чистой, красной ярости. Её рот растянулся в неестественной, широкой ухмылке, обнажая острые, звериные клыки. Из её спины начали медленно пробиваться скрюченные, кожистые отростки - предвестники крыльев. Она перестала быть Софией. Она стала *им*.

"СЕЙЧАС!" - крикнула Дарья, её голос был хриплым, но полным последней силы. Она закончила последний штрих. Весь алтарь вспыхнул ослепительным, голубым светом, который ударил вверх, окутывая тело Софии. Символ на алтаре сиял, отгоняя тьму, словно солнце, прорвавшееся сквозь тучи.

Анна, чья нога теперь истекала кровью, увидела вспышку света. Она оттолкнулась от последней твари, которая вцепилась ей в плечо, и, не думая, бросилась прямо к алтарю, к Софии, висящей над ним.

"СОФИЯ!" - её крик был наполнен последним, неистовым усилием. Её ангел-защитник заставил её сделать то, что казалось невозможным. Анна протянула окровавленную ладонь, ту самую, что порезала в начале, к телу сестры.

Из Софии-Сатаны вырвался пронзительный, скрежещущий визг, полный невыносимой боли и ярости. "НЕТ! МОЁ! ОНА МОЯ! ТЫ НЕ ЗАБЕРЕШЬ ЕЁ!"

Когда окровавленная ладонь Анны коснулась раскалённой кожи Софии, через них обеих пронзила волна чистой, белой энергии, сокрушая всё на своём пути. Алая кровь Вересковых, что смешалась на ладони Анны, вступила в реакцию с чистым светом, исходящим от алтаря. София закричала - но это был уже не крик Сатаны, а пронзительный, мучительный, полный агонии крик самой Софии.

Из её тела начали вырываться сгустки черной, дымящейся субстанции, с шипением исчезающие в воздухе. Рога на её лбу начали медленно, болезненно втягиваться обратно, а клыки уменьшаться. Капище задрожало, стены затрещали, и потолок начал осыпаться.

"Я ВЕРНУСЬ! ЭТОТ МИР БУДЕТ МОИМ! ВЫ НЕ ПОБЕДИЛИ! ВЫ ЛИШЬ ОТСРОЧИЛИ НЕИЗБЕЖНОЕ!" - последний, отчаянный, полный злобы рык Сатаны пронзил их, прежде чем огромный сгусток черной тьмы, похожий на кричащее лицо, вырвался из уст Софии и, с оглушительным рёвом, врезался в потолок капища, пробивая путь сквозь него.

Следом за ним обрушились камни, земля, и хлынул поток морской воды. Капище начало рушиться.

Анна и Дарья рухнули на колени рядом с алтарём, в центре яркого, пульсирующего света. София, бледная, почти безжизненная, но теперь снова похожая на себя, мягко опустилась на алтарь. Её тело было истерзано, но её дыхание, слабое, но ровное, показывало - она жива.

Победа была горькой. Капище рушилось вокруг них, и они были заперты глубоко под Ведьминым Яром, погребенные под тоннами обломков и морской воды. Но они были вместе. И София была спасена. Пока что.

Капище обрушилось с оглушительным рёвом. Осколки камня, земля, и хлынувшие потоки ледяной морской воды обрушились на сестёр, грозя похоронить их под собой. Анна, чья нога горела от боли, а тело было истерзано, лишь инстинктивно прикрыла Софию, которая лежала на алтаре, бледная и безжизненная, но живая.

Дарья, сжимая в руках свой сияющий рисунок, что теперь служил им маяком в кромешной тьме, отчаянно искала выход. Её ангел, интуиция, подсказывал ей путь. Под натиском воды и разрушения, одна из древних стен капища, казалось, подалась, открывая узкий, грязный проход, которым никто не пользовался веками.

"Сюда!" - прохрипела Дарья, хватая Анну за руку.

С невероятным усилием, цепляясь за выступающие камни, они выбрались из обрушивающегося ада, таща за собой хрупкое тело Софии. Вода прибывала, заполняя капище с ужасающей скоростью, и воздух становился всё тяжелее. Им приходилось ползти, проталкиваться сквозь узкие лазы, где острые камни рвали их кожу и одежду.

Наконец, после того, что показалось вечностью, они почувствовали свежий, солёный воздух и увидели проблеск серого, предрассветного неба. Они вывалились на песок у подножия обрыва, прямо на берегу бушующего моря.

Над ними, там, где когда-то величественно возвышалось поместье Ведьмин Яр, теперь зияла лишь огромная, дымящаяся воронка, заполненная обломками дерева, камней и взбитой морской пеной. Дом, их родовое гнездо, хранившее память поколений, был стёрт с лица земли. Он ушел, поглотив за собой чудовищную тьму и, казалось, часть их самих.

Анна, чья нога теперь представляла собой кровавое месиво, рухнула на мокрый песок, из последних сил прижимая к себе Софию. Дарья, вся в грязи и крови, с пустым, отсутствующим взглядом, опустилась рядом, прижимая к груди свой изорванный, но всё ещё мерцающий рисунок.

София. Она лежала между ними. Её грудь слабо вздымалась. Кожа, когда-то молочно-белая, теперь была покрыта странными, почти невидимыми синими прожилками, которые пульсировали под кожей, словно тени ушедшего кошмара. Её волосы, когда-то яркие, каштановые, были теперь почти полностью седыми, за исключением нескольких черных прядей, которые были как уголь.

Анна с трудом подняла руку и осторожно коснулась лица младшей сестры. Оно было холодным. А затем София открыла глаза.

В них не было ни прежней наивной чистоты, ни адского пламени Сатаны. Их глаза, когда-то цвета весеннего неба, были теперь бездонными, пустыми, цвета зимнего, мёртвого моря. В них не было узнавания. Не было ни страха, ни радости. Ничего.

"София?" - прошептала Анна, и её голос дрогнул.

София медленно повернула голову к ней. Её губы, бледные и растрескавшиеся, чуть приоткрылись, и из них вырвался шепот, нечеловеческий, но и не демонический. Он был похож на эхо, доносящееся из очень глубокой, очень тёмной бездны.

"Голоса..." - прошептала София. - "Они... шепчут. Вечно. Обо всем. Обо всех, кто был здесь. И тех, кто будет..."

Она попыталась подняться, но её тело было слишком слабым. Её взгляд медленно скользнул по руинам поместья, по бушующему морю, по серым облакам на горизонте. В её глазах не было понимания, но было что-то иное - древняя, всепоглощающая усталость и непостижимое знание, которое проникало в самые глубины души.

Дарья, увидев это, почувствовала, как её сердце сжимается в ледяной кулак. Её ангел сострадания плакал. Её рисунок, что горел так ярко, теперь начал медленно угасать, оставляя лишь тонкие, едва видимые линии. Они победили. Они изгнали Сатану. Но он оставил свою метку. Он забрал не её тело, но её разум, её душу, её наивность, превратив её в сосуд, наполненный осколками чужих страданий.

Она больше не была той Софией, которую они знали. Она была жива, но её душа, казалось, застряла где-то между мирами, навсегда отмеченная прикосновением бездны.

Три сестры лежали на берегу. Анна, с разорванной ногой и душой, опустошенной борьбой. Дарья, чьи глаза видели слишком много, и чьё сердце было разбито на части. И София, чьё тело было спасено, но чей разум был навсегда поврежден, стал эхом чужих голосов, живым осколком изломанной печати.

Солнце медленно поднималось над горизонтом, но его свет не приносил тепла. Он лишь освещал руины, на которых лежали три сестры, выжившие, но навсегда изменившиеся. Их победа была горькой, как море, и хрупкой, как осколки разбитого стекла, на которые они теперь смотрели.

Будущего не было. Был лишь песок под ногами, бесконечное море и шёпот древних голосов в глазах младшей сестры.

Расколотые Души

Дымная, солоноватая пыль оседала на их лица, смешиваясь со слезами и кровью. Поместье Ведьмин Яр, их дом, превратилось в зияющую рану на обрыве, из которой всё ещё доносился стон обрушивающихся камней и шипение кипящей воды. Они были спасены. Но то, что спаслось, было лишь оболочкой, наполнившейся новой, жуткой сущностью.

Солнце медленно поднималось над горизонтом, но его свет был чужим, холодным, лишь подчеркивая серые оттенки разрушения. Анна, чья нога теперь представляла собой кровавое месиво, рухнула на мокрый песок. Боль была невыносимой, но она больше не кричала. Из её глаз, в которых еще недавно горела ярость, теперь смотрел холодный, расчетливый блеск. Её демон - гордыня и неудержимая жажда контроля - не был изгнан. Он лишь ждал своего часа.

Её взгляд скользнул по руинам дома, затем по Дарье, сжимавшей свой потускневший рисунок, и, наконец, остановился на Софии. "Мы потеряли дом," - голос Анны был хриплым, но без тени эмоций. - "Но мы выжили. И теперь... теперь мы *знаем*."

Знание. Это знание было их новым проклятием. Знание о том, что мир не просто место, где бушует море и падают камни. Это место, где бездны разверзаются, и из них выползает то, что сводит с ума. И Анна, которая всегда стремилась к порядку, теперь почувствовала непреодолимое желание не просто контролировать свою жизнь, но *подчинить себе* этот хаос. Её гордыня не исчезла - она мутировала в нечто гораздо более опасное. Власть над собой превратилась во власть над другими, а желание защитить - в желание *доминировать*. Её сломленное тело лишь усилило эту метаморфозу. Холодная решимость превратилась в безжалостность.

Дарья, сидящая на песке, обхватив колени, не плакала. Её глаза были широко раскрыты, и в них отражалось не только ужас пережитого, но и странное, почти экстатическое безразличие. Её демон - меланхолия и склонность к саморазрушению - не был изгнан. Он обрёл новую форму. Она увидела то, что не предназначалось для глаз смертных, и это зрелище разрушило все её прежние представления о красоте.

Рисунок, что она держала, окончательно погас, но в её сознании загорелись новые, жуткие образы. "Красота... в разложении," - прошептала Дарья, её голос был низким, почти мурлыкающим, и в нём звучала нотка жуткого восторга. - "В этом ужасе есть... симметрия. Глубокое искусство. Больше, чем мы когда-либо могли понять."

Её ангел, сострадание, был раздавлен. Меланхолия превратилась в глубокий, пронзительный нигилизм. Если нет ничего, кроме боли и распада, то почему бы не наслаждаться этим? Почему бы не *создавать* это? Дарья больше не видела мир в пастельных тонах. Она видела его в багровых, черных, гнилостных оттенках. Её тяга к неизведанному стала не просто любопытством, а безумной, всепоглощающей жаждой погружения в самые тёмные бездны, чтобы перевести их в свой искажённый, мучительный, но теперь *гениальный* ужас. Она больше не будет рисовать, она будет *творить* кошмары, ища новую, перверсивную "истину".

И София. Она лежала между ними, её тело было спасено, но её глаза... глаза были открыты. Они были мертвенно-серыми, бездонными, и в их глубине, словно в безмолвном океане, отражались сотни, тысячи теней. Голоса, которые она слышала, больше не были хаотическим шепотом Сатаны. Они были... голосами *всех* поглощённых, *всех* забытых. Она стала живым эхом бездны.

Когда Анна с усилием приподнялась, София, не поворачивая головы, тихо прошептала: "Они... ждут. Всегда ждут. Из-за меня... они видят. Через меня... они придут."

Её демон, та самая пустота и жажда быть замеченной, которая сделала её уязвимой для Сатаны, теперь обернулась жуткой формой проводника. Она не была одержима, но она была *открыта*. Навсегда. Её невинность была уничтожена, её душа стала порталом. Она больше не страдала, ибо не было "её", которая могла бы страдать. Было лишь София - сосуд, через который просачивалось знание иных измерений, искажая её реальность и потенциально искажая реальность тех, кто окажется рядом.

Три сестры. Выжившие. Анна, теперь безжалостный лидер, чья воля к порядку обернулась тиранией. Дарья, безумная художница, видящая красоту в агонии, жаждущая создать идеальный кошмар. И София, пустой сосуд, живое эхо бездны, через которую другие миры могли видеть их, и, возможно, приходить.

Они победили Сатану. Но Сатана, уходя, разбил зеркало их душ на тысячи осколков, и каждый из них отражал не свет, а лишь искажённые, новые тени. Впереди был не рассвет, а новый, чудовищный день, наполненный их собственными, пробудившимися демонами. И этот новый мир, построенный на руинах их дома, был лишь первым шагом в их собственное, медленное падение.