Грусть, бессмысленность

Сестра прелестно играла на пианино, и даже планировала поступить в консерваторию, о чем постоянно твердила родителям, а те в свою очередь оплачивали ее уроки, чтобы она готовилась. А может сестра им надоела, поэтому они решили все же пойти ей на встречу, тем более у нее самой было огромное желание. На подобных занятиях Евгений всегда присутствовал, так как всегда был не прочь наблюдать за музицированием сестры, и часто сам разучивал что-то с педагогом: добродушным и невысоким мужчиной, волосы которого уже местами пробирало сединой, и он имел привычку сутулится, от чего казался старше своих лет. Но несмотря на это, он всегда бодро тараторил с болезненной сиплостью в голосе, и был не против обучать сразу двоих, правда без дополнительной оплаты. Вступительный экзамен проходил уже после отъезда родителей, и сестра представляла, как сообщит им эту радостную новость в письме, и они возможно приедут навестить их в честь этого события. Но ее не приняли. Она так расстроилась, и придя вечером в квартиру, кинулась к брату и заплакала. Евгений крепко прижимал ее к себе, свою сестру, а она, уткнувшись лицом в его плечо, сжимала свои маленькие кулачки от злости и обиды. Ему было так жаль ее, как будто это была и его проблема, ведь он чувствовал тоже, что и она. Грудь его ныла от переживаний, и Евгений склонил голову, поцеловав сестру в холодный лоб. А она в свою очередь привстала, и обняв его за шею прошептала дрожащем голосом: "Женя, это такой позор. Они ведь даже не дослушали мою игру! Я просто хочу умереть, мне так стыдно. Неужели я так ужасно играю? Что, что я скажу родителям?" Тут сестра резко замолчала, хотя явно не договорила, затем она подошла к пианино и сев на табурет, стукнула рукой по клавишам. Она продолжала реветь, и наблюдать за этим было мучительно, но не мог же Евгений встать и уйти от сестры, оставив ее одну. Не получив ответа, всхлипывая, сестра пошла за стаканом воды, а после начала собирать вещи. У нее тогда были эмоции, и возможно сказав глупость она решила уехать, чтобы не видеть это пианино? А может она обиделась на своего брата, за то, что он ничего не ответил? В итоге она решила переехать к родителям, ведь другого варианта не было. Нет, сестра бы точно скрыла от них то, что ее не приняли, но родители скорее всего бы сразу все поняли, ведь просто так она никогда не приезжала.

Пианино естественно сестра оставила, и каждый раз садясь за игру, Евгений вспоминал о ней, что вечером она сидит и как всегда, разучивает новое произведение одна или вместе с ним, затем они играют в четыре руки, а потом по очереди. Играть у него получалось не хуже, чем у сестры, можно даже сказать лучше, но в консерваторию поступать Евгений совсем не хотел, так как раньше считал, что в рядах прилизанных консерваторцев будет выделяться своей кривизной. Да к тому же для обучения ему хватало и нанятого родителями педагога.

Евгений был рад, что хотя бы не увидел лица и рты тех, кто завалил сестру на поступлении. "Аня, неужели ты оставляешь меня! Это все из-за этой чертовой консерватории? Но ты ведь хотела жить со мной? Или тебе было важно только то, чтобы никто не мешал тебе готовится к поступлению?"-эти слова пронеслись в его голове, когда она выходила из квартиры, нагруженная сумками с вещами. Но взгляд сестры был настолько печальным и обреченным в тот момент, что вообще было на нее не похоже, и Евгений решил просто проводить ее взглядом. Произошло это всего лишь несколько лет назад, но надолго засело в памяти, и забыть такое скорее всего никогда не получится.

А что родители? Недавно, как всегда, вернувшись с работы, Евгений ни с того ни с сего решил проверить почтовый ящик что висел среди множества таких же серых и обшарпанных прямо под лестницей; ведь ему показалось что оттуда что-то торчит. И там действительно лежал аккуратно сложенный в несколько сгибов листочек в чем-то похожим на конверт, правда, чтобы его достать пришлось выгрести из ящика фантики от конфет и прочие разорванные обертки. Ведь это дети, а может даже, и некоторые взрослые постоянно запихивали свой мелкий мусор в чужие почтовые ящики, потому что им просто лень дойти до своей квартиры и выбросить там, ну или же сделать это где-нибудь на улице. Зачем же так поганить, неужели кому-то приносит удовольствие вытворять подобное на постоянной основе?

Вынув листок из конверта, которым оказался куском блеклой цветной бумаги, а затем разложив его, Евгений увидел давно знакомый подчерк, вероятно, что это писала сестра. Странно, ведь она до этого ничего сюда не отправляла, прямо, как и родители, которые не видят в этом надобности. Молчала значит и резко решила объявиться, наверное, что-то важное, а ни какая-нибудь изнеженная ерунда, которую обычно вырисовывают в письмах от самовнушения тоски по кому-то. Такие текста-пустое место, тем более получить такое от родителей вообще было бы смешным. Им есть чем заняться, Евгений даже не знал, что с ними, и казалось они вовсе на про него забыли. Но это значения особого и не имело, и совершенно не огорчало, а даже наоборот стало легче от того, что тогда лишний груз наконец покинул эту несчастную квартиру. Поспешно пробежавшись глазами по написанному в письме, все еще стоя около ящиков, Евгений осознал ужасное. И может не так уж было тяжело и больно ему это читать, но сестра как было видно по явно дрожащей во время письма руке была не равнодушна к произошедшему что и пыталась сообщить:

«Родителей больше с нами нет, они умерли. Понимаешь, это все какая-то болезнь, они не хотели говорить о ней со мной. Как будто я маленький ребенок и не пойму, а может просто потому, что они вообще почти не разговаривали со мной. Не знаю, что их так обидело. Когда мы жили в той квартире, где сейчас ты один, родители хотя бы выдавливали из себя какие-то слова, иногда даже похвальные. Я тут с ними больными так замучилась! Извини, что сказала обо всем так поздно. И мне кажется странным что я ничего не чувствую, может я обязана сейчас разреветься на весь мир, но я не могу. Не понимаю, я огорчена, но разве что-то может быть хуже смерти родных? Тогда почему я не растрогалась с этого случая, может, потому что я их не люблю? Или они мне безразличны, всегда были и будут. Знаешь, лучше бы я с тобой осталась жить, прости я тогда не подумала. Ты хотя бы не просто туша без чувств как они, совсем нет! Родителей уже скоро будут хоронить, дядя Миша сказал все устроит, не знаю, что мне делать сейчас. Я не хочу туда идти, а ты, наверное, тоже не пойдешь, решай сам. Родители тут дом снимали, скоро приедет арендодатель, тетя Рая настаивает, чтобы я у нее пожила, а потом глядишь и на квартиру заработаю. И можешь меня поздравить, уже как год на врача учусь.»

На этих словах Евгений остановился, правда прочитал он всего треть письма, и смяв листок сунул его в карман, чтобы выбросить его в квартире. Неудивительно, что ни на какие похороны ехать он не собирался, к тому же такие плачевные известия его совсем не тронули, было лишь беспокойно за сестру.

Евгений при каждой возможности садился за это пианино, не только из-за воспоминаний, так он мог отвлечься от жизни, от этого перегруженного мыслями воображения, что не дает спокойно существовать. Его музицирование было наверняка слышно за приделами квартиры, но к нему никто никогда не приходил и не высказывал своего недовольства по этому поводу. Впрочем, он и сам нередко слышал крики и ссоры через тонкую стену, и уже привык к этому. С соседями Евгений не общался, но знал только, что в той квартире, которая была ближе всего к его двери, проживали муж с женой и маленьким сыном. Мужчина постоянно громко кричал на жену, а та в свою очередь на сына. Евгению часто приходилось слушать сквозь стену истеричные крики женщины, настолько они были противными и пронзительными, что от них уже выворачивало. Он хотел узнать, что у них происходит, но побоялся эту семью, особенно мужчину, который был хоть и небольшого роста, но габариты его были внушительными, а широкое лицо всегда выражало угрюмость и раздражительность.

Просидев за пианино около двух часов, и решив сделать небольшой перерыв, чтобы попить воды, Евгений взялся руками за крышку и уже было собирался ее опустить, как услышал непонятные шорохи рядом с собой. Он резко поднял голову и уставился на стену, увиденное смутило и почему-то напугало его. Там, с другой стороны стены кто-то грубо разрезал обои, куски которых сворачивались и сползая вниз падали на пианино. Страшное и бездонное отверстие в стене под обоями только увеличивалось, зачем кому-то резать несчастную стену?! Лезвие, которым, собственно, и кромсали обои, то и дело высовывалось сквозь обрывки, и можно было разглядеть сжимавшую его мускулистую руку с короткими пальцами. Это была рука того самого мужчины, что жил как раз за этой стеной! Как он смог проделать такое отверстие, и остаться при этом никем не замеченным? Евгений сидел в ужасе, вторая рука тоже появилась и теперь уже на пару с первой, сдирала обои, но в один момент обе руки затянуло вглубь разреза, и из него показалась голова. Кто-то старательно пытался вылезти наружу (можно было бы сравнить это с родами), помогая себе руками предварительно высунув их, и уперевшись локтями о стену.

Евгений резко отдернул руки, и попытался как можно дальше отклониться от этой стены, но не прекращал смотреть на огромный разрез в обоях, из которого уже на половину вылезла явно женская фигура, чье лицо обратилось на него. Девушка слегка улыбнулась, а ее темные короткие волосы немного растрепались и этим только добавляли ей очарования. И похоже, что ее совершенно ничего не смущает в происходящем, раз она так спокойна. Девушка протянула руку к его лицу настолько близко, что могла бы спокойно дотронуться до его впалой щеки своими тонкими изящными пальцами. Но сделать этого Евгений не позволил, сильно сжав ее запястье, от чего она прекратила свои попытки и постаралась высвободить руку. А Евгений ее не отпускал, все еще пребывая в неловкости и ужасе, от того, что не может увидеть вторую половину тела этой девушки.

По ту сторону стены опять кто-то начал возится, и девушка, услышав это поспешно высвободила руку, и схватилась за пианино, а ее выражение лица резко изменилось: взгляд стал встревоженным и губы начали дрожать, словно она хотела что-то сказать, но не имела возможности. Из прорези в обоях, вынырнули сильные руки соседа, и принялись затаскивать девушку обратно вглубь стены. Она начала кричать, но крик ее был немым и бесполезным, а Евгений не представлял возможным противостоять соседу и втянуть ее в свою квартиру, так как физически не смог бы этого сделать, поэтому он опустил голову, чтобы не видеть ее в таком положении, и положил руки на колени.

Нервно теребя пуговицу пижамной рубашки, Евгений все еще не желал смотреть наверх и видеть перед собой эту уродливую дырку в стене с изрезанными обоями, но все же из нетерпения поднял глаза. Отверстие в стене почти затянулось, и оборванные обои были практически в прежнем состоянии, за исключением небольших царапин, но он все никак не мог успокоится, по прежнему было не по себе. Опять какой-то странный звук! Он исходил то ли с пола, то ли из-за пианино, где-то совсем рядом. Это было ползанье каких-то мелких организмов, писк, мерзкое жужжание, Евгений не переносил этих мелких тварей, а они жили здесь! Прямо с ним! Они везде, возможно даже внутри и сейчас пожирают его! А он даже не подозревает об этом! Внимательно, но в спешке Евгений осматривал каждый кусочек комнаты в поисках источника этих звуков, которые продолжали усиливаться словно хотели оглушить. Но все же вновь взглянув на отверстие стене, ему показалось, что оно какое-то не такое.

Евгений привстал с табурета, и упершись о пианино, потянул руку к этому бездонному, как ему казалось отверстию. Там кто-то копошился и шелестел в обоях, их было очень и очень много. Из любопытства он немного надорвал и отдернул кусок обоев, под которым было явно больше всего созданий. На удивление, никаких насекомых там не было, но все же чувствовалось чье-то присутствие рядом. Ведь Евгений отчетливо слышал каждый их шорох и боялся, что не сможет их обнаружить в ближайшее время.