Слепой мститель
Солнце заходило. Два всадника мчались по Гандзакской равнине. Один из них — пожилоймужчина с благородным лицом, в легком медном шлеме — был вооружен мечом в серебряныхножнах и блестящим маленьким щитом. Позади него ехал рослый молодой человек в латах, встальном шлеме, с тяжелым щитом, с мечом на бедре и длинным копьем в руках. Повзмыленным лошадям было видно, что они проделали долгий путь. Когда всадники, миновавширокую равнину, въехали в ущелье Гардмана, князь обратился к телохранителю:— Солнце зашло, Езник, надо поспеть в крепость до темноты. Я не хочу, чтобы караульныеподняли шум, открывая ворота.— Что тебя смущает, господин мой? — спросил телохранитель.— Князь Саак не должен знать о нашем приезде. Я хочу предстать перед ним какнезнакомец.— Неужели в замке никто тебя не знает?— Думаю, что никто. Я не был в Гардмане больше восьми лет. Даже на бракосочетаниигосударя я не мог присутствовать. Кто может помнить меня? Из старых княжеских слуг — однаСеда, да и та находится у нас, в Гарни. Меня бы узнала княгиня, но ее нет в живых. Сын князя,Давид, в лагере Амрама. Сейчас в замке только сам князь и его сын Григор. Они оба слепые и неузнают меня.— В таком случае я не стану подниматься в крепость, а переночую в селе.— Почему? — спросил князь.— Потому что меня знают не только слуги князя Севада, но и караульные.— Что за беда?— Им ведь известно, что я служу у князя Марзпетуни, и по слуге узнают и господина.— Если так, оставайся в селе.— Хорошо, господин мой.— Может быть, тебе удастся собрать сведения о князе Севада и узнать, в какой мере онпричастен к восстанию.— Я не успокоюсь, пока не разузнаю всех подробностей. Здешний священник большойговорун. Я остановлюсь у него.— Не болтай сам, а больше слушай.— Буду молчать, но оставлю ему побольше денег за благословение.— И это дело. У тебя есть серебро?— Для сельского священника годятся и медяки.Всадники, беседуя, доехали до речки Гардман.— Не задерживайся, переправляйся через речку, — приказал князь.Телохранитель поклонился и, пришпорив лошадь, повернул влево, в село Гардман, а князьнаправился по дороге к крепости. Когда он доехал до склона крепостной горы, перед нимпредстал Гардман со своими белыми стенами и грозными башнями. Они примыкали на севере кнеприступной горе, а на юге и на востоке к высоким крутым скалам. Вид этой грознойтвердыни, казавшейся в сумерках еще более суровой, наполнил сердце князя глубокой печалью.Он вспомнил приезд царевича Ашота в эту крепость восемь лет тому назад. В сердце князя итогда было мало радости. Армянского царя распяли, князья погрязли в междоусобных войнах,царевич был беспомощен, сам он ранен. До радости ли было! Но в ту пору Гардман вселялнадежду. Саак Севада сидел в крепости, как могущественный лев. Имя его повергало врагов вужас и ободряло сердца слабых. А сейчас в замке царили скорбь и отчаяние.Смеркалось. Конь князя выбился из сил, дорога шла в гору, но все же всадник погонялбедное животное, чтобы поскорее доехать до замка. Напрасный труд! У подножия горы онуслышал звуки трубы. Это был сигнал к закрытию крепостных ворот.— Проклятые! Нашли время закрывать ворота, — пробормотал князь и отпустил поводья.Животное, словно почуяв, что у хозяина иссякла энергия, замедлило шаг. В замке уже зажглисьогни, когда князь приблизился к воротам, находившимся между двумя западными башнями.Сойдя с лошади, он подошел к наружной нише и, взяв лежащий там большой деревянный молот,три раза ударил им по доске, прикрепленной к стене.— Кто там? — хриплым голосом крикнул караульный.Князь молчал, не зная, как назвать себя.— Кто стучит? — снова спросил караульный не без досады, высунув на этот раз из узкогоокна башни голову.— Царский гонец, — ответил князь.— Царскому гонцу нечего делать в нашей крепости! — возмущенно воскликнулкараульный. — Разве царь не знает, что Гардман принадлежит его старому владельцу? — И онскрылся в окне.
Князь был поражен. Он не ожидал, что гардманцы открыто объявят себя союзникамиутикцев. Он знал, что в восстании Цлик-Амрама замешан Саак Севада и что его сын Давид —союзник Амрама. Но все же он рассчитывал, что начальник крепости Гардмана, назначенныйцарем, не изменит своему повелителю, которому он верно служил в течение долгих лет. Из словкараульного князю стало ясно, что вся область охвачена восстанием. «Что же теперь делать?» —подумал князь и решил прибегнуть к хитрости. Он снова взял молот и сильнее прежнего ударилпо доске.— Дружище! Видно, слуги твоего царя любят висеть на башнях! — резко крикнул сверхукараульный и добавил: — Ты хочешь, чтобы я проткнул тебя стрелой?— Глупец! Я испытывал тебя. Только такое животное, как ты, может служить незаконномуцарю.— Кто ж ты такой? — спросил караульный более спокойно.— Приближенный князя Амрама. Я привез важные вести князю Севада.— А если это неправда?— Чего ты боишься? Неужели вашу крепость может взять один человек?— Подожди! Надо получить разрешение у начальника крепости. — Сказав это, караульныйскрылся.Через некоторое время на башне замерцал огонь. Это спускали зажженный факел, чтобыпроверить, нет ли людей перед крепостью. Убедившись, что внизу только один всадник, стражиоткрыли ворота и, увидев князя, а не простого воина, оказали ему подобающие почести. Затемпопросили его представиться начальнику крепости. Князю только этого и нужно было. Стражипроводили его к одной из ближайших башен, в верхнем этаже которой его ждал начальниккрепости. Пройдя через низкую дверь, князь стал подниматься по узкой винтовой лестнице.Идущий впереди воин остановился и попросил князя сдать ему меч. Тот подчинился и, передаввоину меч и щит, направился к начальнику крепости. Это был высокий мужчина с добродушнымлицом и глазами, которые светились умом. Стоя посреди маленькой сводчатой комнаты, он ждалтаинственного гостя. Завидев князя, он поспешил к нему навстречу и воскликнул:— Князь Геворг, это ты? Какой ветер занес тебя сюда?Они обнялись и расцеловались. Такой радушный прием показал князю, что сепух Ваграм незаодно с восставшими. Он знаками указал на стража, стоявшего за дверью, и попросил удалитьего.— Кто там? — крикнул начальник, направляясь к двери.— Я, господин, — ответил воин.— Положи сюда меч и щит князя и иди вниз.Воин исполнил приказание.Когда они остались одни, Ваграм сказал:— Я догадался, что к нам в крепость прибыл посланец государя. Караульные доложили, чтоты сперва назвал себя царским гонцом, а затем приближенным Цлик-Амрама. Сначала ясмутился, но потом понял, что приехал один из наших союзников. Ну, теперь скажи, откуда ты изачем пожаловал? Почему один? Где твои телохранители? Какие вести от государя? Есть линадежда на егеров[12] или надо объявить набор войска в Востане?Ваграм забросал князя вопросами. Было видно, что князь Марзпетуни для него —авторитетное лицо. Князь не торопился отвечать. Опустившись на единственную в комнатедеревянную скамью, он предложил начальнику занять место на подоконнике.— Ты еще молод, Ваграм, а я уже прожил свое. Долгий путь меня утомил, дай сначалаприйти в себя, — сказал Марзпетуни.— Ах, прости меня, князь, я так обрадовался при виде тебя, что забыл обязанности хозяинаи даже не предложил сесть. Прости. Но зачем нам оставаться здесь? Сделай милость, пойдем комне домой. Там ты отдохнешь, и мы спокойно поговорим.Начальник поднялся и жестом пригласил князя следовать за собой, но князь не двинулся.— Ваграм, — сказал он, — меня не должны видеть в твоем доме. Я хочу кое-что узнать утебя и в свою очередь сообщить тебе кое-что. После этого пойду к князю Севада. Сейчас не дообычаев гостеприимства.Князь Марзпетуни устремил взгляд на начальника и, многозначительно оглядев его с головыдо ног, спросил:— Князь Ваграм, можно ли на тебя положиться так, как мы когда-то полагались на сепухаВаграма?— Благодарю за откровенный вопрос, князь. Мы живем в такое суровое время, что князьМарзпетуни вправе спросить, способен сепух Ваграм стать предателем, особенно теперь, когдаон служит под знаменем мятежников. Но поверь мне, ни годы, ни обстоятельства не изменилименя. Я был верноподданным государя и остаюсь его слугою. Интересы царя требуют, чтобы ябыл в стане мятежников. Я не мог поступить иначе.— Я тебя не понимаю.— Когда прошел слух, что Цлик-Амрам поднял знамя восстания, князь Севада решилвоспользоваться этим и осуществить давно задуманный план. Он позвал к себе гардманскуюзнать и старейшин народа. Был приглашен и я. Князь произнес перед нами такую речь, чтогардманцы обезумели.— Что же он говорил?Я не помню всего, но постараюсь рассказать, что могу. Знать Гардмана собралась натеррасе замка, а народ во дворе. Двое слуг вывели под руки князя Севада, двое других — князяГригора. Тяжелое впечатление произвело на нас появление слепых отца и сына. Не успел князьСевада открыть уста, как в толпе раздались проклятия по адресу царя. Князь подошел к перилам,оперся о свой посох и сказал следующее:«Князья и народ! Вы видите сами, что могущественный Севада, гордость гардманцев игроза врагов, ослепленный коварным зятем, может выйти к вам только с помощью слуг. Нежелал бы я, чтобы последний из моих подданных подвергся такому увечью, которое нанесластарику отцу и его юному сыну родственная рука. О, тяжкое горе! Вы видите Гардман, его небо исолнце, горы и долины, весну и цветы. Я лишен этого... Но не в этом беда. Я не могу заботитьсяо своем народе, исцелять его печали, посещать больных, осушать слезы вдов и сирот,освобождать пленных. Севада зависит от милости своих слуг, Если они не захотят, о гардманцы,я не смогу даже согреть лучами солнца свое холодеющее тело... Мой дом, который был когда-тоисточником жизни, превратился в жилище слепых сов. Но вы, храбрецы Гардмана, вы, у которыхзрячие глаза, сильные руки, железное здоровье, как вы можете переносить позор, который нанесвам Ашот Железный, ослепив вашего отца и предводителя, отняв у вас вашу свободу? НародГардмана! — воскликнул он. — Я возвысил твое имя победами, а ты унизил его своей рабскойпокорностью. Если у тебя не хватает сил сбросить с себя это позорное иго, то имей хотя бымужество пронзить мое сердце мечом, чтобы горести Саака Севада исчезли вместе с ним изэтого мира, чтоб твои дети не слышали его ропота и не прокляли тебя...»Князь еще не кончил говорить, как вся знать, а с ней и весь народ воскликнули:«Пусть сгинет тиран! Гардман свободен, а Саак Севада наш князь!..»Через несколько минут замок превратился в бушующее море. Народ высыпал с оружием вруках, будто царская армия уже осадила крепость. Из бастионов изгнали ванандских воинов,угрожая в случае неповиновения уничтожить их. Возмущенная толпа сорвала с вершины замкацарское знамя и вместо него водрузила гардманского вишапа[13].— О, это уж слишком! — воскликнул Марзпетуни.— Могло быть еще хуже, если бы я сейчас же не собрал своих воинов и не поклялся вверности Севада.— Не лучше ли было бы покинуть замок, чем клясться в верности мятежнику?— Нет. Тогда я лишился бы возможности действовать в пользу государя, следить задействиями утикцев. А теперь, находясь среди мятежников, я могу видеть и знать многое.Рассказ начальника произвел тяжелое впечатление на Марзпетуни; он склонил голову изадумался.— Неужели ты считаешь меня изменником? — спросил Ваграм после недолгого молчания.— Да, — ответил князь, поднимая голову.— Но ведь я только уступал обстоятельствам.— Всегда и всюду возможны такие обстоятельства. Если каждый начальник крепости будетуступать обстоятельствам, то все царские замки перейдут в руки врага.— Не мог же я идти со своим небольшим отрядом против многочисленного войска иначинать братоубийственную войну? Я не хотел кровопролития!Последние слова он произнес с большим пылом. Марзпетуни посмотрел на него и покачалголовой.— Ты сердишься на меня и считаешь мой ответ не искренним?— Наоборот, я нахожу его очень искренним. Я хорошо понимаю трудность положения. Врагждет удобного момента, чтобы ворваться в нашу страну, и мы сами облегчаем ему путь. Ты, мойдруг, не хочешь братоубийственной войны? Что можно возразить против этого? Братоубийство —это то же самоубийство.— Благодарю, что ты меня понял. Вонзи в мое сердце меч, если я проявил слабость поотношению к врагу. Но — что греха таить — я не могу поднять руки на ближнего.— И никогда не поднимай. Быть может, рассудок еще в силах пресечь эти раздоры. Длясохранения единства страны не следует проливать кровь ближнего; а чтобы обезоружить врага,можно прибегнуть к хитрости. Толпа похожа на овец, которые, обманутые волком, предали емусторожевых собак, чтобы снискать волчью дружбу. Волк же, передушив собак, начнет истреблятьглупое стадо. Князья, которые подстрекают к бунту неразумную толпу, достойны смерти.Каждый из нас должен противодействовать этому всеми силами. Того, кто является врагомзаконного престола, каждый армянин должен считать и своим личным врагом. Потеряв царство,добытое такими тяжелыми жертвами, мы снова превратимся в рабов.— Мне это известно, но я не умею хитрить, дорогой князь.— Я тебя не виню. Что сделано — то сделано. Надо думать о том, как прекратить этираздоры. Подумал ли ты об этом? Ведь мы идем к гибели.— Я много об этом размышлял. Прикидывал даже, как следует действовать. А теперь, князь,расскажи, в каком положении Востан? Кто в союзе с царем? Сколько войска можно получить изкрепостей? Почему ты прибыл один? Словом, расскажи все, что знаешь, и подробно: в этойглуши вести до меня доходят редко. Затем и я выскажу свои соображения. Если найдешь ихприемлемыми, следуй им, если нет, я сделаю то, что ты прикажешь.Любопытство начальника и заданные им вопросы повергли князя в сомнение. Онзаподозрил Ваграма в желании разузнать планы приверженцев царя и помешать их выполнению.Эти мысли мешали князю начать откровенный разговор с начальником. Ваграм догадался осомнениях князя и, улыбнувшись, проговорил:— Не омрачай своего сердца подозрениями, дорогой князь! Не суди о моей верности поположению, в котором ты меня застал. Суди по прошлому, которое известно тебе и государю. Ятебе сказал, что подчинился Севада только в интересах царя. Не ищи другой цели в моемповедении. Если бы даже мне подарили весь Гардман, то и этот дар не превысил бы позораизмены государю.Эти слова были произнесены с такой искренностью, что все сомнения князя Марзпетунирассеялись.— Да, Ваграм, не скрою от тебя своих опасений. Я боюсь говорить откровенно. Время илюди разрушили мою веру. Но с этой минуты я вполне доверяю тебе. Буду, однако, краток, таккак в моем распоряжении очень мало времени: я тороплюсь к Севада. Постараюсь сновавернуться сюда, а если мне это не удастся, я буду знать, что в Гардмане у царя есть верныйчеловек.— И самый преданный слуга.— Благодарю. Выслушай теперь меня. В столице сейчас спокойно. Как тебе известно, царьдавно примирился со своим братом Абасом благодаря сюнийскому князю Васаку. Единственнымзлом были распри между государем и Ашотом Деспотом, но и этому положен конец. Мы вместес католикосом приложили все усилия для примирения и преуспели в этом деле. Государь и АшотДеспот совместно осадили Двин и взяли его, изгнав оттуда арабов. Мы полагали, что в странеотныне воцарится мир. Устроили даже празднества в Двине; несколько дней все толькопредавались веселью. Но вдруг до нас доходит весть о восстании Цлик-Амрама. Царь непредполагал, что оно примет такие размеры: он выступил из Ширака только со своим личнымполком. Государю казалось, что по прибытии в Утик ему без большого кровопролития удастсяусмирить мятежников. Но, приехав туда, он нашел всю область охваченной восстанием. Государьсообщил мне об этом в Гарни, куда я доставил царскую семью, — на укрепления Еразгаворсанельзя было рассчитывать; Абас и Гурген абхазский дотла разрушили их. Я не сообщил царице,как велика опасность; чтобы не взволновать ее, и повел разговор так, что она сама предложиламне отправиться в Утик к царю и, в случае надобности, доставить ему вспомогательное войско.Я поехал. И что же я вижу: не только весь Утик, но и большая часть Арцаха и Гугарка в рукахмятежников. Государя я встретил в Гаргарском ущелье. Отчаявшись в успехе, он собиралсявернуться в столицу, что явилось бы оплошностью. Вступи он в Ширак, не усмирив Цлик-Амрама, я уверен, что мятеж принял бы еще более широкие размеры и царство нашеокончательно бы распалось.Что было делать? Войска у нас не было. Крепостями овладели мятежники. Даже те, кого мысчитали верными престолу, присоединились к Амраму. Все же следовало показать, что царь небеспомощен в Утике, а для этого нужно было усмирить мятежников. На совещании мы решили,что государь, не останавливаясь в Утике, должен продолжать путь в страну егеров, будто бы сцелью посетить их царя. Мы надеялись, что царь егеров даст государю войска в оплату за тууслугу, которую оказал ему Ашот, изгнав из пределов Егерии абхазского князя Гургена.Итак, царь со своими телохранителями двинулся в путь. Я же с верным человеком остался вУтике; объехал все населенные местности, оглядел крепости, выяснил масштабы мятежа ипришел к заключению, что в этих краях нет такого места, где мы могли бы найти пристанищехотя бы для того, чтобы вести мирные переговоры. Оставалось одно — открытая война смятежниками. В это время из Егерии прибыл царский гонец, который сообщил мне, что царьегеров дал нашему государю войско и что государь явится скоро в наши края.— Значит, царь идет с егерскими войсками? — обрадовался Ваграм.— Да. Несколько дней тому назад я известил царицу, что мятеж Амрама вскоре будетподавлен, но не сообщил, что царь прибегнул к помощи егеров.— Ты поступил осмотрительно. Как скоро будет здесь государь?— Через несколько дней. Но мне до его приезда надо выяснить, что заставило Цлик-Амрама восстать против своего благодетеля? Ведь только благодаря бесконечной доброте АшотаЖелезного он сегодня наместник Утика и командующий северными войсками. Что побудило егоотплатить злом за добро?— Да, этот поступок Амрама удивляет и меня.— Как? И тебе ничего не известно? — спросил князь Марзпетуни с какой-то деланнойнаивностью.— Нет.— Мне кажется, что он поднял восстание по совету Севада.— А я, наоборот, думаю, что дерзость Амрама поощрила князя Саака.— Ты не ошибаешься?— Мне кажется, нет. Севада был далек от таких намерений.— Я приехал узнать, как все это произошло. Я и раньше подозревал Севада, а кое-какиесведения, которые я собрал по пути, подтвердили эти подозрения. Но все же я не знал, что онвозмутил Гардман. Что греха таить, мне не верилось, что Ваграм позволит ему совершить этотшаг.— Я уже объяснил тебе, какие обстоятельства заставили меня так поступить.— Не прерывай. Я ни в чем не обвиняю тебя. Положение выяснилось: Гардман на сторонемятежников; единственный наш друг — начальник крепости Ваграм, на которого царь можетположиться.— Это так.— А теперь оставайся здесь и прикажи кому-нибудь проводить меня во дворец Севада. Япредставлюсь ему как чужестранец и так или иначе найду разгадку этой тайны.— Какая в том польза? Не все ли тебе равно, кто кого подстрекал? Восстание налицо, надодействовать.— И притом решительно. А для этого важно знать все.— Что ж, спрашивать о большем я не имею права; поступай, как находишь нужным. Ты мудри не нуждаешься в моих советах, — ответил начальник и, позвав одного из стражей, приказалпроводить князя до дворца Севада.Стемнело. Узкие извилистые улочки крепости терялись во мраке. Жители разошлись подомам. Всюду стояла тишина, и в пустынных переулках слышался только топот княжеского коня,заставлявший сторожевых псов с лаем бросаться на ездока. Приблизившись ко дворцу, князьприказал воину вернуться и один поехал вперед. Ворота дворца, представлявшего собою грозныйзамок, не были заперты. Его слепые владельцы не ожидали, видно, никакого нападения и недумали, что найдется такой коварный враг, который нарушит ночной покой двух несчастных.Князь въехал во дворец через главные ворота. Огромное двухэтажное здание с просторнымизалами, бесчисленными комнатами и двумя грозными башнями по бокам было погружено вомрак. Хотя Севада и объявил себя повелителем страны, в его дворце не было никаких признаковжизни. Ни звука, ни шороха. Лишь в одном из крыльев замка в нескольких узких окнах чутьбрезжил свет, а в комнатах нижнего этажа бродили слуги. Князь с грустью смотрел на дворец. Онвспомнил тот счастливый день, когда впервые переступил порог этого дома. Жизнь и радостьбили в нем тогда через край. А ныне? Какой мертвый покой! Казалось, что разрушительная рукасмерти занесена над княжеским замком. «И причиной всему один нецеломудренный шаг,совершенный из-за женщины...» — прошептал князь, глубоко вздохнув.Подъехав к одному из помещений нижнего этажа, он рукояткой плети постучал в дверь.Вышел слуга со светильником. Марзпетуни сразу же узнал его: это был один из старых дворовых.Эта встреча была князю неприятна. Если его узнают, все планы могут рухнуть. Одна надежда —что его забыли.Увидев, что приезжий не простой человек, слуга сейчас же созвал дворцовую челядь. Слугизажгли установленный во дворе для таких случаев факел и начали прислуживать князю. Потомпослали доложить господину, что к нему прибыл именитый гость. Севада приказал передать,что он с радостью ждет своего старого друга, благороднейшего Марзпетуни.Князь от изумления застыл на месте.— Откуда князь узнал, что его гость — Марзпетуни? — спросил он слугу.— Это я доложил ему, хотел обрадовать своего господина, — с довольной улыбкой ответилслуга.— А ты, юноша, разве знаешь меня?— Это мой сын, князь, — подойдя к Марзпетуни, заговорил старый слуга. — Я сказал емучто наш гость — славный князь Марзпетуни. Видишь, князь, как вырос мой сын. Когда ты лежалу нас больной, он был еще маленьким. Он у меня толковый...— Оно и видно! Да хранит его бог, — быстро ответил князь болтливому слуге и, скрываянедовольство, поднялся в верхние покои. «Бесплодное посещение... Возможно, что эта встречабудет роковой для меня», — подумал он и вошел в комнату Севада.В углу на бархатной тахте, в черной одежде, поджав под себя ноги, сидел князь Гардмана. Вруках у него были четки. Высоко подняв голову и, как все слепые, напрягая слух, он повернуллицо к двери и, улыбаясь, спросил:— Князь Марзпетуни?— Да, твой покорный слуга, — ответил Марзпетуни, быстрыми шагами направляясь кхозяину.— Подойди ко мне, мой дорогой гость. Я не могу пойти к тебе навстречу. Бог лишил меняэтой радости. Подойди и обними меня. — С этими словами он раскрыл объятия и, прижав ксвоей груди Марзпетуни, поцеловал его несколько раз, проговорив сквозь рыдания: — Лицатвоего не вижу, мой благородный друг, но душа слышит тебя и подсказывает мне, что сердце твоесмущено несчастьем Севада, а глаза твои плачут...И действительно, князь Марзпетуни не выдержал: он молча плакал в объятиях Севада.Сильный и непобедимый, князь Геворг обладал чувствительным, как у молодой женщины,сердцем.— Сядь ближе, мой дорогой (сказав это, Севада усадил князя рядом с собой). Будьмужественным, презирай удары судьбы. Но... не презирай никогда добродетели. В мире ничтоне остается безнаказанным. Верно, и Севада совершил преступление, достойное этой кары...— Я не ожидал, что ты встретишь меня такими горькими речами, — заметил Марзпетуни,чтобы заставить несчастного хозяина переменить разговор.— Нет, друг, в моих словах не может быть горечи, с тех пор как я узнал о твоем приезде.Итак, князь Геворг, ты у меня, в моем доме... Мы опять вместе. Как я счастлив! А как твой дом,как семья, сын? Гор, конечно, вырос, носит меч и щит? Все ли здоровы?— Да, князь, твоими молитвами.— Божьим благословением... Они в Еразгаворсе?— Нет в Гарни, у царицы.— У царицы? У моей Саакануйш? — Лицо князя Севада омрачилось. Но сейчас же, сдержавсебя, он принял прежний спокойный вид и продолжал: — А моя Саакануйш тоже здорова?— Да, князь. Я ее оставил в Гарни вполне здоровой.— Вполне здоровой?.. Так, так... Я не думал... — прервал неприятный для него разговорСевада. Ему было тяжело при мысли, что его Саакануйш хорошо в то время, как ее отец и брат,лишенные зрения, страдают в Гардмане. А ведь причиной этого несчастья явилась она сама. Всеслучилось из-за желания устранить препятствия, мешавшие ее счастью.Человек, совершивший благородный поступок, редко не ждет за него благодарности.Большинство ждет одобрения даже за исполнение своих прямых обязанностей. И словно именнодля того, чтобы подавить это естественное чувство, люди не только никогда не бываютпризнательны, но часто платят черной неблагодарностью. Князю Севада трудно было поверить,что Саакануйш может быть спокойна хоть на минуту с того дня, как ее отец и брат ослеплены.Неужели она может улыбаться, смеяться, радоваться?.. Неужели каждое утро золотые лучивосходящего солнца не наполняют ее сердце грустью при воспоминании о несчастныхстрадальцах, навсегда лишенных зрения? Вот почему слова Марзпетуни произвели на Севадатакое гнетущее впечатление. Но князь Геворг не заметил на его лице хоть тени волнения. Князясейчас занимали не переживания Севада. Он раздумывал о том, как ответить, если князь Севадаспросит его о цели приезда. Говорить ли неправду или откровенно признаться во всем?.. Он ещеколебался, когда князь Саак сказал:— У нашего народа есть хороший обычай, князь. Когда приезжает гость из дальней страны,у него не спрашивают ни имени, ни названия края, откуда он прибыл, ни о деле, по которому онприехал, пока не угостят его сытным обедом или ужином. Но к нам этот обычай не применим.Мы не чужие, и было бы странно, если бы мы не захотели как можно скорее узнать о делах, насинтересующих. С того дня, как со мной случилось несчастье, я стал раздражительным инетерпеливым... Ты не удивляйся. Слепой имеет на это право. Это доказывает, что дух мой ещебодр и непобедим. Вынужденное бездействие вызывает во мне жажду деятельности. Поэтому,милый князь, скажи, какой случай или какое несчастие привели тебя в мою крепость в этупозднюю пору? Не сомневаюсь, что ты пришел в мой дом с благой целью. Я знаю, что князяМарзпетуни не занимают личные дела. Только мысль о родине и ее печалях может придать емусилы или повергнуть в отчаяние. Теперь скажи, какие беды родины тревожат тебя, что тыпожаловал к нам?Лицо князя Геворга прояснилось. Ему показалось, что Севада протягивает ему руку помощии извлекает из мрачной бездны. И он решил говорить начистоту.Спасибо, сиятельный князь, за такое высокое мнение обо мне. Ты уже догадался о причинемоего приезда и хорошо сказал, что личные дела меня не занимают. Да, не по своим делам яприбыл в Гардман. Страна в опасности, князь. Наши близкие снова расчищают дорогу алчнымврагам. Я приехал просить твоей помощи для пресечения будущих бедствий.— Моей помощи, князь?— Да.— У тебя здоровые глаза, князь Марзпетуни, и потому трудно поверить, чтобы ты сбился спути, — улыбаясь, сказал Севада.Эта насмешка задела Марзпетуни, но он остался спокоен.— Если бы даже я был лишен этого земного дара, своим духовным зрением я сумел бынайти дорогу, которая ведет в замок мудрого гардманского князя, горячо любящего родину.— Князь гардманский не сумасшедший; и, конечно, ты бы не поверил, если бы он такназвал себя. Но он больше не патриот. Не приписывай ему этой чести.— Саак Севада не пожелает, чтобы армянский престол подвергался опасности. Я это знаютвердо, и, если даже сам Севада будет это отрицать, я не придам веры его словам.— Севада отныне преступник, поверь мне.— Нет, он только взволнован, он возмущен несправедливостью... Но из-за минутного гневаон не предаст родину, не откажет ее верным слугам в своих мудрых советах.— Советах? Ты ко мне приехал за советом, князь? — удивленно спросил Севада.— Да! Цлик-Амрам, наместник Утика, восстал против государя. Весь Утик и большая частьАрцаха и Гугарка взялись за оружие. Я приехал просить совета у старого военачальника. Какиенам принять меры, чтобы подавить восстание без братоубийственной войны?— Ты смеешься надо мной, князь? — спросил серьезно Севада.— Могу ли я осмелиться?..— Слушай, князь Марзпетуни. Я не вправе рассчитывать на твою откровенность. Тычеловек преданный родине и верный слуга царя. Севада обязан тебя уважать. Я не обижаюсьдаже на то, что ты меня не упрекаешь за союз с Цлик-Амрамом. Я знаю, что учтивостьсвойственна наследнику марзпетунского нахарарского дома. Но Саак Севада не намеренскрывать своих действий. Владетель Гардмана презирает притворство. Да, я в союзе с Цлик-Амрамом. Ты в доме своего друга, но у врага царя. Говори со мной как с противником царя. Заэто я буду только признателен тебе.Князь Марзпетуни облегченно вздохнул. С его сердца, казалось, спала последняя тяжесть.— Итак, значит, владетель Гардмана заодно с мятежниками? — спросил князь спокойнымголосом.— Больше того, он сам поднял и разжег это восстание.— Этого не может быть! В пылу гнева Севада мог поддаться злу, но не породить его сам.— Нет, я сам породил его.— Ради чего?— Чтобы утолить жажду мести.— Но...— На что рассчитывал Ашот Железный, когда ослеплял Севада? Неужели он думал, чтослепота помешает душе Севада видеть перед собой окровавленные руки преступника ивозгореться пламенем мести? Какое зло я причинил ему? Почему он лишил меня зрения и обрекживого блуждать в могиле?..— Но ведь ты, князь, восстал против него и поднял все северные области. Ты угрожалцелостности государства, подрывал основы царского престола. Разве царь не обязан защищатьсвою страну от честолюбивых притязаний? Прости, что я так говорю, но ведь ты требовалоткровенности...— Да, да, будь откровенен. Человеку княжеского происхождения не подобает лицемерить.Но смотри, чтобы чрезмерная искренность не довела тебя до грани клеветы.— Клеветы? Сохрани меня бог!— А между тем ты уже оклеветал меня!— Как? Скажи, и я готов просить прощения.— Ты сказал, что царь защищал страну от моих честолюбивых притязаний?— Да! Ты презрел данную тобой клятву и восстал во второй раз. Разве не честолюбиеруководило тобой в этом клятвопреступлении?— Твоя смелость радует меня. Я не переношу трусливых людей. Но мне жаль, что ты такдалек от истины. Меня не огорчает, что Армения так плохо обо мне мыслит. Мне больно, что также думает человек, близкий ко двору, друг царя Ашота, князь Геворг Марзпетуни. Итак, по-твоему, Севада восстал против царя, повинуясь своим честолюбивым замыслам? Неужелимонахи, пишущие армянскую историю, заклеймят позором мое имя? О, это очень тяжелоеобвинение, князь!— Но если это неправда, то почему же ты дважды восставал против царя?— Да, ты должен был спросить об этом. Ты обязан это знать, если не знаешь! Но преждескажи мне, князь, мог ли я желать несчастия своей дочери, армянской царице, которую любилбольше света своих очей.— Нет.— Мог ли я смутить ее покой, внести раздор в ее семью и подвергнуть опасности тронмоего зятя-царя? Разве это не преступление, равное самоубийству?— Потому-то мы и были поражены, что князь Севада поднял восстание против своейдочери и зятя.— И считали причиной тому мои честолюбивые мечты?— У нас не было основания думать иначе.— Но какая мне еще нужна была слава? Дочь — царица, зять — царь, сам я — свободный,богатый и могущественный князь Гардмана. Чего мне еще требовать от судьбы?— Как будто нечего.— И наконец, неужели у князя Севада меньше любви к родине, чем у простого воина?Неужели он не знаком с историей своего народа, не знает, ценою каких дорогих жертв былиприобретены трон и корона Багратуни, чтобы позволить себе тщеславными притязаниямиколебать этот трон?— Почему же тогда ты восстал?— Теперь нет необходимости скрывать это. Но, мне кажется, ты и сам уже кое-что знаешь.— Я еще ничего не знаю.— Ну так слушай. В первый раз я восстал против твоего государя, чтобы предостеречь егоот ложного шага. Во второй раз восстал, чтобы спасти честь царского престола. Ныне же явосстал и повел за собой Цлик-Амрама, чтобы отомстить за себя и своего сына.— Нет, нет... сначала объясни мне подробнее причины первого восстания. Что значит: «Яхотел предостеречь царя от ложного шага»? Какой это был ложный шаг?— Тебе, конечно, известно, что царь был когда-то влюблен в дочь севордскогородоначальника Геворга?— Да. Но это было очень давно.— До его брака, не так ли?— Да.— Когда человек женится, он берет на себя обязанность относиться с уважением к своемубраку и клятве, данной перед богом и людьми.— Несомненно.— Если так поступает простой человек, крестьянин, то тем более обязан так поступатьцарь, отец народа, его руководитель, тот, кому при венчании на царство, надевая перстень,епископ говорит: «Возьми перстень, залог праведного царствования твоего, ибо в сей деньблагословен ты князем и царем над всеми людьми. Будь твердым споспешником христианства иверы христианской, дабы ты прославился царем царей». Тот, кто призван быть не только вернымхристианином, но и стражем и хранителем христианской веры, тот, кто должен быть для своегонарода образцом справедливости и добродетели, — может ли он презреть эту веру и статьпримером соблазна для народа?— Конечно нет.— А царь поступил именно так. Он женился на моей дочери, но не забыл бывшуюсевордскую княжну. С того дня, как он назначил Цлик-Амрама наместником Утика, он попралсвою клятву, данную перед богом и людьми. Он забыл свою законную супругу, презрел еечистую, нежную любовь и стал любовником жены Цлик-Амрама. Неужели тебе это неизвестно?— Известно, но...— Но ты не придаешь этому значения?— Избави бог, чтоб я стал поощрять беззаконие! Я хотел только сказать, что нельзя стольстрого судить людей, не разобрав причины их преступлений.— Не торопись защищать своего государя. Слушай дальше. Я не только армянин, но ещечеловек и любящий отец. Не скрою своей гордой мечты: я хотел, чтобы армянский царь сталмоим зятем, тем более что я видел, как им увлечена моя красавица дочь. Я горячо любил ее, и еерадость была моей радостью. Я хотел, чтобы Ашот Железный женился на моей дочери. Ашотмог отказаться от этого союза, никто не принуждал его. Но раз уж он связал себя с моей дочерьюузами священного брака, он обязан был оставаться верным этому союзу, благословенному богоми людьми. Но он презрел этот союз. Простит ли ему бог, я не знаю. Вы все, как я вижу, несклонны судить его строго. Но я, я — отец; у меня есть сердце и человеческие чувства. Во мнеесть отцовская жалость и любовь. Вместе с тем я — князь Гардмана, я горд своим родом. Я немог равнодушно смотреть на несчастье моей дочери и не позволил бы даже самомумогущественному человеку в мире опозорить себя.Я мог бы одним ударом рассчитаться с человеком, осмелившимся опорочить мое чистоеимя, но послушался голоса благоразумия. «Несчастье моей дочери еще никому не известно, —подумал я. — Она сама тоже ничего не знает об этом. Зачем же обнажать перед людьми гнойнуюрану? Ее надо лечить втайне. Пусть сердце моей дочери останется спокойным, а честь царскоготрона незапятнанной». Подумав так, я обратился к царю. Я беседовал с ним, как отец,уговаривал его обуздать свои страсти и сойти с пути бесчестия. Я просил, я умолял пощадитьнежное, хрупкое, не привычное к печалям сердце моей дочери. Я убеждал его пощадить честьармянской царской короны... Он не хотел признаться в своей вине, он смеялся над моимиподозрениями и ловкими речами старался усыпить их. Тогда я привел доказательства. Он не могих опровергнуть и смутился. О, нет тяжелее наказания для честного человека, чем видеть передсобою преступным и пристыженным мужчину, в ком некогда ты уважал добродетель, честность,верность, в ком были заключены твои лучшие чаяния, мужчину, которого ты считал героем ирыцарем. Это тяжкое горе я испытал как армянин, а потом исстрадался как отец, когда взвесилтяжесть удара, который должен был обрушиться на мою дочь.Наконец царь признался мне в своей слабости и обещал порвать все с женой Цлик-Амрама.Обрадованный, я вернулся в Гардман. Но вот наступает лето, и он отправляет царицу наСюнийские урочища, а сам едет гостить в Севордские горы к княгине Аспрам. Я не стерпел —написал ему укоризненное послание с требованием немедленно удалиться из страны севордцев.В противном случае я угрожал силой изгнать его из милых ему мест. Твой царь не толькооставил без внимания мое письмо, но даже посмеялся над моими угрозами. «Что это? Неужелигардманцы воюют против влюбленных?» — спросил он моего посланца. Тогда я, вообще непереносивший насмешек, решил проучить своего обнаглевшего зятя, но сначала хотелподготовить к этому свою несчастную дочь. Это было нелегко для любящего отца.В это время пришло известие о заговоре царского брата и его тестя. Ты знаешь, что царь из-за этого переехал в Утик. И вот в один злополучный день я получаю письмо от кормилицы моейдочери, в котором она сообщает, что царица опасно больна, находится в крепости Тавуш и хочетменя видеть. Я спешу в Тавуш и застаю свою дочь в тяжелых душевных муках. Спрашиваю ее опричине болезни, и она, горько плача, рассказывает о своем горе. Что мне было делать?Терпение мое истощилось. Я просил дочь не волноваться, если между мной и царем произойдетстолкновение. «Я прибегаю к этой мере, — сказал я, — чтобы проучить твоего мужа, нокровопролития не допущу». С этой целью я тут же, в Тавуше, обратился к царю с суровой речьюи уехал, пригрозив начать против него войну.Вернувшись в Гардман, я собрал войска и направился в Утик, чтобы занять несколькообластей. Но, дабы убедить тебя в том, что я это сделал с единственной целью проучить царя,скажу, что не успел он вывести свою армию из Ширака, как я тайно подговорил сюнийскихкнязей Смбата и Бабкена выступить между нами посредниками мира. К ним присоединился иты, а также несколько других князей. Я придумал способ оттянуть столкновение до вашегоприезда, и потому у деревни Ахаян не произошло кровопролития. Подоспели вы, и дело принялодругой оборот. Сюнийские князья ничего не сообщили вам о наших тайных переговорах. Вотпочему многие из вас были того мнения, что Саак Севада, движимый честолюбием, воссталпротив царя. Я нашел нужным не опровергать это мнение, так как предпочел прослытьчестолюбцем, чем сделать несчастье дочери достоянием княжеских семей и запятнать имя царя.Я всенародно поклялся в вечном мире и подписал соглашение. Все вы были свидетелями.Но вы не слышали исповедь царя Ашота. Вы не слыхали и той клятвы, которую он дал мне исюнийскому епископу, обещая навсегда порвать связь с княгиней Аспрам и с открытым сердцеми чистой любовью вернуться в объятия своей законной супруги. И так же, как истиннойпричиной моего восстания было не честолюбие, а желание исправить царя, истинным условиеммира и святым договором была клятва, данная царем сюнийскому епископу и мне.— Теперь я вполне ознакомился с причинами твоего первого восстания. Чем же быловызвано второе? — спросил князь Марзпетуни.— Причины его еще более веские.— Расскажи вкратце, если тебе не скучно.— О нет. Разговор с князем Марзпетуни не может быть скучным, — ответил Севада, преждечем начать свой рассказ. — Мне кажется, что всегда можно простить виновного, которыйсовершает преступление в силу стечения роковых обстоятельств или по собственной слабости,если только он имеет совесть, чуткое сердце, сознает свою вину и искренне в ней кается. Нопростить преступника, который не только не признает своей вины, а возводит ее в добродетель,который совращает невинные души или, чтобы скрыть тяжесть своего преступления, клевещетна других, такого преступника, говорю я, не только нельзя простить — его надо покарать. Впротивном случае одно зло может породить сто других...— Мой и твой царь, о друг мой, оказался таким преступником. Я обязан был наказать его.Этого требовали моя честь, родительский и человеческий долг. Я должен был стереть его с лицаземли. Тогда соблазн был бы уничтожен. Мне нетрудно было это сделать. Ты думаешь, что мыпонесли бы при этом большой урон? Нет! Царский престол не остался бы свободным. У царянет наследников. Рано или поздно трои все равно унаследует Абас, его брат. Чем скорее, темлучше. Быть может, это даже поправило бы положение в стране. Но я совершил оплошность.«Прежде всего надо спасти престол от опасности, — думал я. — Покарать преступника всегдаможно, подумаем сначала о спасении престола». И я отложил наказание, полагая, что нетрудно«переменить барсу пестроту свою и эфиопу — черноту свою». Мне казалось,снисходительностью и незлопамятностью можно смягчить даже каменное сердце, воскреситьдавно умершую совесть. И вот в эти дни Ашот Железный заключил в крепость Каян моего друга,князя сюнийского Васака. Почему он так поступил, скажи, князь? Несомненно, тебе какблизкому другу царя известна эта таинственная причина.— Неужели она неизвестна тебе?— Я хочу это услышать от тебя.— Князь сюнийский Васак был замешан в заговоре против государя.— В каком заговоре?— В том, в котором участвовали Ашот Деспот, брат царя Абас и тесть Абаса — Гургенабхазский.— Друг мой, оставим в стороне чувства и будем судить здраво. Абас и Гурген давно были всоюзе против царя. Это всем известно, как известен и повод для этого союза. Дочери Гургенаабхазского, жене царского брата Абаса, хотелось стать армянской царицей еще при жизни моейдочери. Гордая абхазка не могла примириться с мыслью, что армянская царица — девушка изармянского княжеского дома, в то время как ей самой приходится довольствоваться званиемвеликой княгини и жены царского брата. Ей хотелось во что бы то ни было стать царицей.Мужчины, как тебе известно, рабы женщин. Условия этого рабства подписаны еще праотцемАдамом. И вот молодой Абас соединяется с своим тестем, чтобы низвергнуть или убить своегородного брата. Он очень любил жену и не мог не исполнить ее просьбу. К этому прибавь молодоечестолюбие, и тогда причина заговора станет тебе ясна. Зять и тесть, как тебе известно, сосвоими войсками двинулись в Еразгаворс, чтоб захватить в плен или убить царя. Это им неудалось. Ашот, предупрежденный о заговоре, переехал со своей семьей в Утик. Заговорщики,видя, что просчитались, разорили Еразгаворс и удалились. Так это или нет?— Да, это так.— Мог ли Ашот Железный снести такое оскорбление? Он двинул войска в странуабхазского князя. Война продолжалась долго. Победителем оказался царь Ашот, но от этого былоне легче. Армянские войска несли потери, тем более что Абас был в союзе со своим тестем, авойска тестя состояли тоже из армянских воинов. Вот тогда-то князь Васак и выступилпосредником между воюющими сторонами, чтобы прекратить гибельное кровопролитие. Онприложил много, усилий, чтобы примирить царя с его братом и тестем. Так это или нет?— Да, это правда.— Теперь подумай, мог ли князь Васак, так много сделавший для дела мира, убеждавший,уговаривавший врагов и, наконец, примиривший их, — мог ли такой человек примкнуть кновому заговору?— Казалось бы, что это невозможно, все мы так думали, но на деле оказалось другое. Укнязя Васака нашли письмо Ашота Деспота. Он благодарил князя за примирение, единственнойцелью которого было дать возможность противникам лучше подготовиться для победы надцарем Ашотом.— Пусть так. Но теперь я спрашиваю, князь, можно ли верить в подлинность этого письма?Ашот Деспот выступил против царя потому, что сам хотел царствовать. Абас и Гурген воевали потой же причине. Но что же могло побудить князя Васака враждовать со своим государем идядей? Не все ли равно ему было, кто из его родственников царствует — Ашот или Абас? Скореевсего он мог быть на стороне старшего брата и законного царя.— Это так, но я сам читал письмо. Оно было написано Ашотом Деспотом. Его нашли вларце князя Васака.— Выслушай меня! Все это ложь, злая, черная клевета. Царь хотел опорочить царицу, моюдочь, хотел очернить ничем не запятнанное имя гардманского дома. Чтобы достичь этой цели,он оклеветал князя Васака, человека столь беззаветно преданного своей родине.— Каким образом? В этом деле имя царицы совершенно не было замешано.— Вам говорили только о заговоре Васака, для меня же было уготовано другое.— А именно?— Царь сообщил мне, что Васак находится в близких отношениях с царицей.— В близких отношениях?— Да, в любовных, князь Марзпетуни, в любовных отношениях! Моя дочь, моя святая,непорочная Саакануйш... Ты слышишь, князь!— Это невозможно!— Только ли невозможно? Это самая возмутительная, самая ужасная клевета!— Страшно даже слушать.— И эту клевету придумал царь, ты понимаешь? Он изобрел ее, и совесть не истерзала егосердца... Намерение это зародилось в нем давно. Ты помнишь, как вскоре после упомянутогомною примирения князь Васак перестал посещать дворец? На вопрос католикоса, почему он небывает у государя, Васак ответил: «Государь сомневается в моей верности». То была правда.Однажды князь был с царицей на прогулке в окрестностях Двина, и после этого царь сделал емузамечание: «Княгиня Мариам жалуется, что ты не любишь гулять и никогда не присоединяешьсяк ней во время прогулок. Передай от меня княгине, что причина этого кроется в том, что онаменее красива, чем царица».— И царь мог произнести эти слова?..— Князь Васак с болью в сердце сам рассказал мне об этом.— Так вот почему католикос взял у царя охранную грамоту для князя Васака!— Да, князь Васак сказал его святейшеству: «Пока государь не даст клятвенного обещания,что доверяет мне как родному и верному человеку, ноги моей не будет во дворце». И католикосдействительно взял с царя клятву. Только после этого князь Васак стал спокойно посещатьдворец. Но неожиданно царь приказал заключить князя в крепость Каян. Услыхав об этом, явозмутился и написал царю, спрашивая его о причине опалы моего друга и его родственника.Вот что ответил мне царь, — и, не договорив, князь ударил в ладоши.Вошел слуга.— Позови сюда писца, — приказал князь.Минуты через две вошел писец.— Достань из моего ларца и принеси царское послание, перевязанное черной тесьмой изапечатанное воском.Писец вышел и вскоре вернулся со свитком, который вручил князю Севада.— Можешь идти, — сказал князь.— Вскрой это послание и прочти его. Я не хочу, чтобы в твоем сердце осталась хоть теньсомнения, — сказал князь, передавая письмо Марзпетуни.— Мне достаточно и твоего слова. Зачем нам рыться в старых пергаментах? — ответилМарзпетуни, стараясь уклониться от чтения царского послания.— Нет, князь, ты близкий царю человек и мой искренний друг. Ты должен знать обистинных причинах нашей вражды. Тогда для пресечения зла ты, быть может, прибегнешь кболее решительным мерам, чем поездка за советами к Сааку Севада.— Если ты желаешь, я прочту, — сказал князь и, сломав печать, развернул пергамент.— Читай вслух, я хочу еще раз послушать.Князь прочел следующее:«От Ашота Шааншаха, царя армянского,владетелю Гардмана, князю Сааку Севада,привет!Получил твое дружеское послание, в котором ты просишь уведомить тебя о причинезаключения в крепость Каян моего родственника и твоего друга Васака Сисакяна. Причину эту,как она ни прискорбна, я вынужден тебе сообщить, так как об этом просит меня отец моейцарицы. Князя Васака я пленил и должен предать смертной казни за его недостойное поведение,которым он опорочил честь моего царского дома, будучи издавна в неподобающих отношениях ствоей дочерью и моей супругой. Я убедился лично в его преступлении и приказал заключить егов крепость, чтобы злом отплатить за зло. Не желая порочить перед миром честь царской семьи иимя могущественного гардманского князя, я объявил князя Васака участником заговора Абаса.Ты должен быть благодарен, что я так забочусь о сохранении чистоты твоего родового имени. Аправо наказать соучастницу князя Васака — твою дочь — я передаю тебе как справедливомуотцу.Ашот Второй, царь армянский».Царское послание произвело на князя Марзпетуни удручающее впечатление. Царь вмгновение ока потерял для него все свое величие и стал простым, жалким человеком. Онникогда не поверил бы, что Ашот Железный только для того, чтобы скрыть свою преступнуюстрасть, способен оклеветать невинную, добродетельную царицу, которую он, князь Марзпетуни,знал очень хорошо; более того, царь заключил в крепость беззаветно преданного родине князяВасака, обвинив его в не совершенных преступлениях!— О чем ты думаешь, князь? — спросил Севада.— Ни о чем.— Это удивительно.— Когда меч пронзает сердце, ум перестает размышлять. Ты вонзил меч в мое сердце,князь.— Ты сильно огорчен?.. Ты, соратник царя и воин своей отчизны! А если бы ты, кроме того,был еще любящим отцом? Если бы ты вдруг увидел, что счастье твоей любимой дочери, добытоеценою великих трудов и жертв, развеяно в прах... Если бы вместе с этим были разбиты твоилучшие надежды, навсегда потеряны покой сердца, радость души и опорочена честь рода, — чтобы тогда ты сделал?— Неужели страдания за родину не горше, чем все это?— А если бы к страданиям за родину прибавились еще и эти мучения?— Это было бы невыносимо.— Я, князь, не меньше тебя люблю родину. Только любовь к родине остановила меня в томгновение. О, как меня жгло желание сейчас же сесть на коня и полететь в Ширак, чтобы затакое жестокое и клеветническое послание снести преступнику голову. Я во второй разразвернул знамя восстания, решив на этот раз строже обойтись с царскими владениями и снаселением, чтобы хотя бы этим подействовать на окаменевшее сердце царя и вернутьзаблудшего на путь истины. Я хотел спасти царский престол от неминуемой гибели.Как тебе известно, я взял восемь тысяч человек и направился в Дзорапор. Первым моимделом было осадить и взять крепость Каян. Здесь вместе с князем Васаком находились женывосставших нахараров. Я освободил их, думая до возвращения царя из Абхазии ограничитьсятолько этим. Но воины, бежавшие из крепости Каян, вместе с крестьянами окрестных селукрепились в ближайших городах и стали своими набегами беспокоить мои войска. Отрядынаши встретились, и я вынужден был истребить несколько сот человек, так как они не пожелалисложить оружие. У крестьян же, чтобы они в другой раз не осмеливались вмешиваться в расприсвоих князей, мы пожгли посевы. После этого я ушел со своим войском в Гугарские горы. Тогданаши князья стали обвинять меня в жестокости, хотя сами в подобных случаях поступали болеежестоко.
— Мы обвиняли тебя в том, что ты восстал в тяжелое для страны время, когда государь былзанят в Абхазии войной с Гургеном. Мы победили абхазского царя. Грузинский царь Атырнерсехявился посредником, и мы должны были уже подписать соглашение, как вдруг гонец привезизвестие, что князь Саак снова восстал и разоряет земли. Государь и мы все были поражены.Никто не хотел верить, что ты нарушил клятву, данную в присутствии всех. Тогда царьАтырнерсех сам посоветовал государю оставить незаконченным дело о мирном соглашении сГургеном и поспешить в Гугарк, чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие.— Вы напрасно торопились. Я поднял восстание в отсутствие царя, чтобы не сражаться сего войсками. Я даже надеялся, что царь Атырнерсех или вы, князья, отговорите царя Ашотадвинуть войска против меня, а посоветуете ему увидеться со мной наедине и помириться, каксыну с отцом.Тогда я, конечно, поговорил бы с ним, как подобает, и дело, возможно, приняло бы другойоборот. Но разъяренный царь ураганом налетел на Гугарк, и встретить его миром было уженевозможно.— Ты не прав, князь. Прежде всего мы двинули против тебя не все войска, а пришли толькос несколькими полками.— Это мне не было известно. Я полагал, что большая часть войска оставлена вами в засаде.— А я повторяю, что мы пришли только с несколькими полками. Затем царь прислал к тебеепископа для переговоров. Но ты не захотел мириться, сказав епископу: «Останься в моем шатре,а я пойду и отвечу царю своим мечом».— Да, я ответил епископу именно так. Сейчас я раскаиваюсь в этом. Но ведь и я человек, ия мог выйти из себя. Епископ напомнил мне о клятве, которую я дал на холме, у подножиякреста, водруженного перед царскими войсками. «Смотри, — сказал мне епископ, — тыизменяешь клятве. Если ты не примиришься, мир тебя осудит, как клятвопреступника». Яобезумел от ярости. Твой царь имел в руках доказательство моей клятвы... Он хотел очернитьменя перед всем миром. Что мне было делать? Где мне было найти сюнийского епископа, чтобыподтвердить клятву, принесенную царем в его присутствии? Тогда бы стало ясно, кто из насклятвопреступник. У царя в руках были веские доказательства, а у меня не было ничего.Оставалось одно: извлечь из сердца его слова клятвы и возвестить их миру. И вот я, обезумев отгнева, вместо того чтобы двинуть свое многочисленное войско и разбить наголову царскиеполки, один, с обнаженным мечом взбежал на холм. Ваш отряд, находившийся на вершине,окружил меня. Сын мой оставил поле битвы и помчался вслед за мною. Он видел, что я идунавстречу смерти, и поспешил мне на помощь. Ванандские разбойники расстроили рядыгардманцев. Господь предал меня в руки врага. Господь, а не царь Ашот покорил Севада! Ты самговоришь, что вы пришли только с несколькими полками. Разве могли они разбить войско ввосемь тысяч человек? Но бог предал меня и моего сына в ваши руки, а войско мое рассеялось,потеряв предводителя. Так это или не так?— Да, это так.— А теперь скажи мне: если царь действительно хотел помириться со мной, если онизбегал кровопролития, то почему же он обагрил свои руки кровью? Ведь ему уже не угрожалаопасность. Я и мой сын были его пленниками. Почему же он ослепил меня и Григора?Человеческое или звериное сердце билось в его груди?— Он опасался нового восстания, он боялся вашей мести.— Почему же он боялся? У армянского царя, слава господу, много крепостей. Он могзаключить нас в одну из них и держать под стражей. Зачем было нас ослеплять? Как мог он датьпалачу такой безжалостный приказ? Дело не во мне. Я стар, видел много счастливых дней исовершил проступки, за которые, быть может, и заслужил кару. Но мой бедный сын, цветущийюноша, еще не изведавший славы, недавно женившийся, с сердцем, полным надежд... Зачем,зачем он ослепил и его? Ведь Григор был невиновен, он не знал тех адских мук, которые терзалинаши сердца, — несчастное мое и жестокое сердце царя. Неужели у царя не нашлось хоть каплижалости к своей царице и жене, моей бедной дочери, столь горячо его любившей?.. Тыговоришь, он боялся нового восстания? Но разве слепой не может мстить?— Об этом он не подумал.— Не подумал? Хорошо же, пусть убедится сейчас, что может сделать слепой мститель.Пойди и скажи своему царю, что вести о его победах причиняли мне страдания. Когда я узнал,что он примирился с братом Абасом и Ашотом Деспотом и вместе с ними, захватив Двин,устраивает там празднества, чувство ненависти охватило меня. Сердце мое кричало: «Мщение!»— и я послушался голоса сердца. Я вызвал к себе Цлик-Амрама и, рассказав о любовной связицаря с его женой, разжег в нем неугасимый огонь ревности, ненависти и мести. Я поднял егопротив царя. К нам скоро присоединятся и многие другие. Вот теперь пусть твой царь удержитсяна троне. Он скоро увидит, смогут или нет руки слепого мстителя поколебать его могущество.— Этим вы отомстите только своему народу, а не царю, — заметил опечаленный князь.— Нет, мы отомстим только царю.— Царя вам не победить. Он идет с воинственным егерским войском и, несомненно,разобьет Цлик-Амрама. Он истребит его войско, которое, к сожалению, состоит также изармян... Может быть, убьет и твоего сына Давида, союзника Амрама.— Нет! Правосудный господь не допустит этого! Я это предчувствую, и ты увидишь, что наэтот раз десница божия покарает его...