Слепой глаз простит, но слепое сердце - никогда
Слова князя Севада произвели гнетущее впечатление на Марзпетуни. Несмотря на то чтоон, под влиянием минутной вспышки, пригрозил князю разгромом мятежных войск, все жепредсказание слепца встревожило его. Наряду с храбростью князь Геворг был наделенблагочестием, он верил, что бог внимает праведникам... Поэтому какое-то неведомое дотолесмятение овладело его сердцем. Было ли это предчувствием или суеверием, он не знал, но,убедившись в виновности царя, теперь верил в кару божию. Он думал о том, что Ашот можетоказаться побежденным. Это было бы бесчестием для армянского царя, который призвалчужестранцев воевать в собственной стране. А за поражением последовали бы новые войны,новые бедствия...Эти мысли ужаснули князя. Он молча ждал, что еще скажет Севада. Ему не хотелосьволновать опечаленного старика, он решил говорить с ним мягче. «Быть может, этим я трону егоожесточенное сердце, пробужу совесть и отведу опасность, угрожающую родине от егосправедливого гнева», — думал он.В это время вошел слуга и принес чашу для умывания. Марзпетуни сделал ему знак,предлагая поднести ее сначала князю Севада. Как более молодому, ему не подобало умыватьсяпервым. Севада, от которого это не укрылось, улыбнувшись, заметил:— Меня удивляет, что царь, с которым ты рос, не научился у тебя правилам приличия.— Но у него так много достоинств, что ради них можно простить его недостатки, — мягковозразил Марзпетуни.Когда они омыли руки, двое слуг внесли ужин на серебряных блюдах, украшенных резьбою,поставив одно из них перед Марзпетуни, другое перед Севада.Молодой слуга опустился на колени перед князем Сааком, чтобы подавать ему еду, а другой,с серебряным кувшином в руках, подносил вино своему господину и гостю. Марзпетуни былвзволнован и почти ничего не ел. Севада понял это из замечания слуги и, улыбаясь, сказал:— Видишь, князь, простой народ мудрее нас. В народе не принято спрашивать гостя опричине его приезда, пока гость не насытится. Но я не захотел следовать этому обычаю и теперьвижу, что допустил ошибку. Если б я не спросил о причине твоего приезда и не ответил на твоивопросы, ты поужинал бы с бόльшим аппетитом.— Верно, князь, не могу лгать, — ответил Марзпетуни. — Нехорошо вообще, что мы неследуем заветам наших предков.— Ты прав. Заветы их священны. Мы никогда не должны их забывать.— Но мы забываем как раз самые главные. Один из этих заветов гласит: «Объединение —мать добра, несогласие — родитель зла».— Ты упрекаешь меня, князь, и имеешь на это право; но я прошу тебя — поужинай. Этоменя порадует больше, чем блага, происходящие от ложного «объединения», которое часто хужевсякого зла.Князь, вспомнив о своем решении не волновать старика, замолчал.Ему тяжело было видеть, что князь Севада может есть только при помощи слуг. Он помнилкнязя здоровым, гордым и полным величия. А теперь... теперь он сидел, сгорбившись, —дряхлый, худой, бледный старик, и только мятежный дух его все еще не хотел смириться.После ужина Марзпетуни спросил, почему князь Григор не желает выйти к ним.— Григор находится у Амрама, — ответил Севада. — Сын мой Давид командует тамагванскими полками, а Григор — гардманскими.— Командует гардманцами? — изумленно спросил Марзпетуни.— Да. Ты, вероятно, удивляешься, как может командовать слепой? Но у моих войск имеетсяи другой полководец. Присутствие же Григора необходимо, чтобы гардманцы видели все времяперед собой своего слепого князя и хранили в сердцах неугасимый огонь мести.Марзпетуни удивлялся, что Севада так откровенно раскрывал перед ним свое сердце и своисокровенные мысли. Он нисколько не боялся, что князь Геворг как соратник и приближенныйцаря может помешать осуществлению его планов. Поведение Севада внушало большие опасения.— Итак, ты сделал все, чтобы месть гардманцев была неугасимой, а восстаниегубительным? — спросил князь безнадежно.— Князь Марзпетуни! Я не мог поступить иначе. Прокляни меня, если хочешь, но знай, чтокогда чаша переполнена, она проливается...Князь Геворг почувствовал, что настало время пустить в ход средство, которым можно былосмягчить сердце непреклонного Севада. Этим средством могла быть только его мольба. Чужогоон не стал бы умолять, если б даже речь шла о спасении родины, но своего родича просить нестеснялся, потому что знал, что этим не унижает себя в глазах Севада.— А если бы я опустился на колени перед тобою, князь Севада, стал бы целовать твои ноги,умоляя, чтобы ты, щадя кровь своих братьев и сыновей, запретил эту резню, которая погубитбесчисленные семьи, сделает сиротами тысячи детей, вдовами — жен и лишит радости невест?Если бы я напомнил тебе священный долг христианина «не воздавать злом за зло» и не утолятьжажду личной мести ценою гибели родины, — что бы ты сделал тогда, князь Севада? Неужели итогда бы ты остался глухим к моей мольбе и слезам?— Ни слова об этом, князь Марзпетуни! Природа создала человека иначе, чем мы думаем.Возмущенное сердце не подчиняется разуму. Напрасно мы называем себя христианами. Мы рабысвоих страстей, а не ученики Христа. Христиан нет на свете. Заветы Христа выполняют толькоте, кто не терпел лишений от неблагодарного друга или, испытав их, не действовал по древнейзаповеди: «Око за око, зуб за зуб». Это более естественно, чем прощать по-христиански.— А те, кто могут мстить и все же прощают?..— Если есть такие люди, то они высшие существа, настоящие Христовы ученики. Я такихне знаю.— Будь ты одним из них, князь Севада! Неужели твое сердце не возгордится сильнее примысли, что ты мог отомстить, но простил, чем если ты отомстишь и породишь вокруг себяразорение и смерть? Тот, кто знает, в чем высшее благо, но действует наперекор этому благу, —тот преступник. Владетель Гардмана не пожелает, чтоб кто-нибудь из нас осмелился назвать еготак.— Владетель Гардмана, к сожалению, простой смертный. Природа одарила его таким жесердцем, как и других людей. Он не может не чувствовать того, что чувствуют ему подобные.— Нет! Владетель Гардмана знает, что такое добродетель. Он знает, как радостно прощать,и, конечно, простит. Я прошу у тебя этой милости во имя тех матерей и жен, чьих сыновей имужей ты готов принести в жертву мести.— Князь Марзпетуни, ты меня обезоруживаешь. Твои слова смущают меня, потому что тысидишь передо мною и я слышу твою речь. Но когда ты уйдешь, и в этой огромной комнатетолько летучие мыши будут свидетелями моей скорби, когда утреннее солнце принесет мне тотже мрак, какой приносит ночь, когда для того, чтобы передвигаться, я должен буду прибегнуть кпомощи слуг, как тогда мне быть? Когда мне захочется услышать хотя бы одно ласковое словомоей любимой жены, и я его не услышу и вспомню, что неумолимый приказ твоего царя унес еев могилу; когда до меня донесутся грустные песни моей несчастной невестки, оплакивающейчерную судьбу слепого мужа, когда сын Григора, маленький Севада, в сотый раз спросит меня:«Дедушка, бог тебя ослепил, потому что ты старый, но почему он ослепил моего отца?..» —скажи, князь, когда все эти мысли и чувства нахлынут на меня и смутят душу, когда сердцебеспрестанно будет кричать: «Месть, месть злодею!» — что мне делать тогда?— Ты хочешь знать, что тебе делать?— Да, скажи; я хочу победить самого себя.— Что сделал царь Смбат, увидев разорение своей страны? Он вышел из крепости Капуйт ипредался в руки врага. Когда палачи заткнули ему рот платком, приставили тиски к подбородку,стянули веревками шею, навалились, а затем стали истязать его и, наконец, распяли на кресте,царь-мученик сказал: «Господи, прими эту жертву, которую я приношу своему народу, и избавьего от бедствий...» И ты, князь, внуши себе, что тебя ослепил один из злодеев-арабов, и тогда безропота сможешь повторить те же слова, когда грустное одиночество, вечный мрак,воспоминания о любимой супруге, рыдания твоей невестки и лепет маленького Севада будутволновать твое сердце... Арабских зверей умолять было невозможно. Их злобу могла утолитьтолько кровь, но армянскому князю бог дал иную душу. Он должен прислушаться к голосу своейсовести, должен внять моей мольбе и верить, что моими устами говорит с ним весьмногострадальный армянский народ.Севада молчал. Вдруг он поднял голову и спросил:— Чего же ты требуешь от меня, князь Геворг?— Чтобы ты отозвал из лагеря Амрама своих сыновей и вернул из Утика агванские игардманские войска.Севада вновь опустил голову и задумался. В комнате воцарилась тишина. Князь Геворгчувствовал, что его слова произвели впечатление на Севада, и с трепетом ждал ответа.Наконец Севада заговорил:— Ты меня убедил, князь Марзпетуни. Я не желаю, чтобы ты превзошел меня в любви кродине. Да будет по-твоему. Я отказываюсь от мести! Но есть еще одно препятствие, которого яне могу устранить.— Какое препятствие?— Я уговорю своих сыновей и верну их вместе с войсками, но убедить Цлик-Амрама я немогу. Я сам разжег в его сердце огонь мести.— Этот труд я возьму на себя, — сказал Марзпетуни.— Но знай, что пока Амрам не откажется от своих намерений, я не отзову своих войск. Ядал слово помогать ему во всем и не могу нарушить своего обещания. Поезжай к Амраму ипостарайся уговорить его, чтобы он покорился царю. Если твое начинание увенчается успехом,пошли ко мне гонца, и я тогда сейчас же велю моим сыновьям вывести из Утика войска. Но еслитвоя попытка окончится неудачей, знай, бог не пожелал, чтобы чаша испытаний миновала нас, икто-то должен ее испить...Князь Марзпетуни несказанно обрадовался. Желая выразить свою благодарность, он взялруку Севада и поцеловал. Казалось, что он преодолел самое трудное препятствие. Он былубежден, что ему легко удастся уговорить Амрама, по натуре добродушного и покладистогочеловека.С этими мыслями князь покинул Севада и в сопровождении слуги прошел в одну из лучшихопочивален замка. Мягкая постель и окружающая тишина благотворно подействовали на него, ион вскоре крепко уснул.Рассвет еле брезжил, когда князь Марзпетуни, одевшись, спустился во двор. Он разбудилодного из слуг и приказал ему оседлать коня. Погода была холодная и пасмурная. Осенний инейпокрывал землю, напоминая о приближении зимы. Слуга, только что вставший с теплойпостели, ежась от холода, еле двигал руками. Князь не вытерпел. Каждая минута была емудорога. «У вас всегда так работают?» — упрекнул он слугу и, выведя своего коня, быстрозакрепил подпруги.Затем, поднявшись снова наверх, он разбудил привратника, чтобы узнать, можно ли видетькнязя. Их разговор услышал дворецкий и вышел в прихожую. Он удивился, увидев князя Геворгав такой ранний час.— Что прикажет князь? — спросил он Марзпетуни.— Если можно, разбуди князя и доложи ему, что я уезжаю и хотел бы его видеть, — сказалкнязь Геворг.Дворецкий вышел и, вернувшись через несколько минут, сказал, что Севада его ждет.Марзпетуни последовал за ним и, пройдя через две маленькие комнаты, вошел вопочивальню князя Севада. С шлемом в руке он приблизился к постели. В комнате еще гореласеребряная лампада. Князь сидел в постели в ночном одеянии.— Почему так рано, дорогой князь? — спросил Севада.— Я хочу сегодня же попасть в стан Амрама. Время не терпит, надо спешить.— А ты знаешь, где он находится?— Когда я проезжал Утик, мне сказали, что Амрам прошел Агстев и находится недалеко открепости Тавуш. Но где он сейчас, я не знаю и хотел об этом спросить у тебя.— Два дня тому назад гардманцы стояли на берегу Сагама, а сам Амрам находился уТавуша. Если они узнали о приближении царя, то, вероятно, уже соединились. Поезжай туда, тыих там найдешь.— А не можешь сказать, где они должны соединиться? — спросил, улыбаясь, князь.— Нет. Я не имею права. И ты, князь, не должен требовать от меня этого. Ты убедил меня, ия дал тебе согласие примириться с царем. Это моя личная воля. Отправляйся теперь и уговориЦлик-Амрама. Если удастся — хорошо. Если нет — война неизбежна, и я не имею праваоткрывать тебе военные тайны.— Пусть будет так. Я благодарен тебе за твое решение. Благослови же меня, и я уеду. Этопринесет мне удачу в пути.— Да благословит бог твою дорогу. Ты апостол мира. Провидение должно тебе помочь. Ноесли оно решило покарать виновного...— Я сделаю все, что прикажут мне долг и родина, а волю божию мы можем толькопрославлять.Сказав это, князь подошел к Севада, обнял его, поцеловал и вышел. Через четверть часа онбыл уже у начальника крепости.Закутавшись в плотный длинный плащ, в стальном шлеме, Ваграм ходил взад и вперед передсторожевой башней.— Я знал, что ты рано простишься с князем Севада, потому и вышел из дому на рассвете,чтобы открыть тебе крепостные ворота, — сказал Ваграм.Князь вкратце передал ему свой разговор с Севада, не касаясь, конечно, семейных дел илюбовных тайн, послуживших причиной восстания. С этим он не считал нужным знакомитьпосторонних.Добродушный Ваграм удивился, что, живя так близко от Севада, он не знал, что старыйкнязь сам побудил Цлик-Амрама поднять восстание.Князь решил воспользоваться этим, чтобы снискать полное доверие Ваграма.— Что ты думаешь, дружище? — сказал он смеясь. — Если бы Севада не знал тебя, разве онпозволил бы тебе находиться на этой службе?— Как? Неужели он знает, что я остался верен царю?— Ему все известно. Но он знает и тебя.— Что это значит?— Он знает, что ты не можешь принести ему вреда.— Почему не могу? Смелости не хватит или руки мои ослабели от старости? — вспыхнулначальник.— Севада уверен, что ты не будешь защищать царя, — добавил Марзпетуни, желая егоподзадорить.— И он об этом говорил с тобой? — взволнованно спросил Ваграм.— Нет, определенного ничего не говорил...— Понимаю. Тебе это стало понятно из его намеков. Хорошо! Я заставлю этого человекауважать себя. Князь Геворг, ты можешь мной распоряжаться, — обратился он к Марзпетунирешительным тоном. — Поезжай и постарайся, чтобы примирение состоялось. А если это неудастся, немедленно шли мне гонца. На следующий же день я буду у тебя. Мой меч откроетмоему государю дорогу не только в Утик, но и в Гардман! — Сказав это, он распахнулширокополый плащ и опустил свою сильную руку на рукоятку меча.Марзпетуни был рад, что сумел воодушевить Ваграма и взять с него обещание. Царьнуждался в помощи таких верных людей. Ваграм принадлежал к числу храбрецов, которые недействуют безрассудно, но, раз решившись, больше не отступают.— Дай мне руку и поклянись, что, где бы я ни был, ты явишься по первому моему зову, хотябы тебе пришлось идти навстречу смерти, — сказал Марзпетуни, пристально глядя на Ваграма.— Клянусь святой десницей Просветителя[14], — ответил Ваграм и протянул рукуМарзпетуни.Князь Геворг горячо пожал ее.— Благодарю, князь Ваграм. Теперь я могу рассчитывать на тебя.— Да, сепух Ваграм принадлежит тебе. Принеси его в жертву на алтарь отечества, если этопотребуется.— Итак, с этой минуты я полагаюсь на тебя.Сказав это, князь обнял начальника и горячо поцеловал его. Сделав еще несколькораспоряжений, князь Геворг пришпорил коня и выехал из крепости.Телохранитель князя, узнавший в селе Гардман неблагоприятные новости, провелбеспокойную ночь и чуть свет направился в крепость. Он старался ехать как можно скорее,чтобы предотвратить опасность, которая могла грозить его господину со стороны восставшегокнязя. Но каковы были его изумление и радость, когда он увидел князя, спускавшегося по склонугоры.— Куда и почему так рано, Езник? — спросил князь, когда они подъехали друг к другу.— Господин мой, если б можно было проникнуть в крепость ночью, я сделал бы это, —ответил Езник. — Но я знаю, что в гардманской крепости нет лазеек.— Почему ты так торопился?— Я узнал новости и спешил к тебе, так как боялся, чтобы с тобой не случилось беды.— Я, слава богу, жив и здоров и сижу на своем коне. Но какие ж ты узнал новости?— Неприятные новости. Вначале мой гостеприимный священник отмалчивался.— А потом?— Деньги развязали ему язык. Часть я ему отдал за благословение, часть подарил попадье,остальное — дочке, якобы за то, что она помыла мне ноги.— А дочка хороша?— О мой господин, верно, на душе у тебя весело, раз ты шутишь с Езником. Впрочем, дочкаи впрямь хороша: черноглазая, румяная, с длинной косой...— Почему же ты с ней не обручился?— Я подкупил священника другим. Обещал, что попрошу князя перевести его в Двин.Смешно! Этот крестьянин хочет служить в столице.— Разве ты не хочешь, чтобы тебя сделали сотником?— Почему же нет? Я стал бы драться как лев.— Ну, а священник хочет в столице крестить, венчать, хоронить... Люди там так же родятсяи умирают, как в селах.— Это верно, господин мой.— Что же ты узнал от священника?— Против царя восстали агванцы и гардманцы. Их поднял Севада. Священник рассказал,как однажды пришел сельский староста и по приказу князя созвал всех крестьян на церковныйдвор. Он заставил их дать клятву, что в случае надобности они возьмутся за оружие против царя,и все поклялись в верности князю. В других деревнях и селах произошло то же самое. За три дня,сказал священник, четыре тысячи человек собрались под знамя князя Давида. С этим войском ондвинулся на Утик. А народ, оставшийся в деревнях, поклялся не давать царским войскам дажесухой корки.— Все это я уже знаю. Ты зря раздарил деньги, — сказал князь.Потом, сообщив ему необходимые сведения, Марзпетуни спросил:— Может быть, ты что-нибудь узнал о движении войск? Где гардманцы должнысоединиться с утикцами и в каком месте они должны встретиться с царскими войсками?— Это мне не удалось выяснить. В харчевне я встретил воина, бежавшего из ущелья Тавуша.Он рассказывал, что несколько отрядов Амрама рыскают в тростниках Куры и намереваютсяубить царя во время переправы через року, потому что Амрам боится егеров и не хочет биться сними в открытом поле.— Ну, это им не удастся, — заметил спокойно князь. — Телохранители царя — ванандцы.Против их щитов и молния бессильна, не только стрелы утикцев.— Воин говорил, что, если подоспеют абхазские войска, Амрам смело сразится с царем.— Абхазские войска? — не веря своим ушам, переспросил князь.— Да, абхазские войска! Цлик-Амрам обещал Гургену Утик в благодарность за помощьпротив Ашота.— Откуда твой воин узнал об этом?— Он бродил несколько дней в тростниках с разведчиками. Утикцы обещали ему, что князьАмрам возьмет его вместе с ними в Абхазию, куда переедет сам Цлик после того, как передастГургену Утик и получит в Абхазии другую область. Этот воин не захотел оставаться с утикцамиименно поэтому. Он честный армянин! «Если Амрам собирается уйти в Абхазию, почему мыради него должны воевать с нашим царем?» — сказал он мне.Лицо князя омрачилось. Рассказ телохранителя встревожил его. До этого он успокаивалсебя надеждой, что появление царя с большим войском заставит Амрама отступить в свои землии прекратить войну. Узнав, что в этом деле замешан и абхазский царь, он чрезвычайноопечалился. Амрам, уверенный в помощи чужеземцев, мог причинить стране большие бедствия.У Марзпетупи оставалась надежда только на собственное красноречие: быть может, ему всеже удастся уговорить мятежника? Он не знал иного способа, которым можно было быпредотвратить надвигающуюся опасность.— Господин мой! Этот старый абхазский волк причинил нам много бедствий — когда жемы с ним рассчитаемся? — спросил Езник.— Когда богу будет угодно, — коротко ответил князь и стал подгонять коня.— Куда мы едем? — спросил телохранитель, следуя за ним.— Мы сегодня должны прибыть в стан Амрама. Каждый потерянный час чреватопасностью.— У лошадей не хватит сил пробежать в один день такое расстояние.— Сколько миль до Тавуша?— Больше ста. Сегодня мы едва-едва, да и то к вечеру доберемся до ущелья Сагама.— А завтра утром?— На рассвете будем в Тавуше.— Надо торопиться! — сказал князь и взмахнул плетью. Конь помчался вихрем.Телохранитель последовал за ним.К вечеру путешественники были уже в ущелье Сагам. Крестьяне, отдыхавшие на берегуреки, сказали им, что лагери князей Давида и Григора уже снялись и что войска Амраманаходятся у слияния рек Агстева и Куры.— Хотелось бы знать, почему Амрам так отдалился от своей крепости? — спросил Езниккнязя, когда они, переехав реку, двинулись по равнине.— Это признак того, что приближаются абхазцы. Гардманцы тоже снялись отсюда. Они,вероятно, хотят соединить свои войска.— Значит, они получили известие о приближении государя?— Конечно, иначе им незачем было объединяться. Ведь такое войско в течение несколькихдней уничтожит в окрестностях весь запас продовольствия.— Мне кажется, господин мой, что мы будем участвовать в войне, а не в примирении. Акаково твое мнение? — с беспокойством спросил Езник.— Это известно только богу. Увидим, что принесет нам утро, — ответил князь спритворной беспечностью. Но черные думы терзали его. Тяжелое предчувствие теснило егосердце, и, не желая поддаваться ему, князь все быстрее погонял коня.Князь и телохранитель провели ночь в одной из деревень Севордского ущелья. Здесь ониузнали, что Цлик-Амрам укрыл свою семью и семьи восставших князей в крепости Тавуш, а самдвинулся к Агстеву. В случае поражения Амрам мог уйти в горы и там готовиться к новымбитвам. А если бы царь осадил его крепость, он мог напасть на него с тыла. Все эти планы сталиясны Марзпетуни, когда он узнал об отходе Амрама из Тавуша.— Значит, нам нечего делать в крепости, — сказал князь телохранителю. — К утру мыдолжны быть в Агстеве.— Еще до восхода солнца мы переправимся через реку Асан, — ответил Езник.Они прилегли немного отдохнуть.Утром, едва солнце на несколько аспарезов[15] поднялось над горизонтом, князь и еготелохранитель были уже в долине Агстева.Шатры восставших союзников занимали всю долину, начиная с берега Агстева до подножьяближайшей горы. На солнечной стороне были разбиты палатки утикцев и севордцев, немногодальше расположились гардманцы и агванцы. Все шатры были выстроены по прямым линиям ипредставляли несколько обширных квадратов. В середине каждого находился шатервоеначальника или князя. Нигде ограждений не было. Очевидно, войско не собиралось тут долгооставаться. Абхазцы, видимо недавно подоспевшие, в беспорядке разбивали свои палатки наравнине, ведущей к Куре. Видя внушительные размеры войска противника, князь Марзпетуни сгоречью воскликнул:— Вот как они сплотились для уничтожения своих единокровных!— Ты не ожидал этого, господин мой?— Никогда! Презренные! Они хорошо воюют только против своих.— Мы поедем в стан? — спросил телохранитель.Князь не ответил. Натянув поводья, он стоял в тени развесистого дерева и смотрел на станмятежников. Воины хлопотали вокруг шатров. В стороне происходили упражнения конницы ивоенные игры.После долгих наблюдений он повернулся к Езнику.— Видишь вдали четырехугольник, посреди которого разбит княжеский шатер?— Тот, над которым развевается двухцветное знамя?— Да, это знамя сепуха Амрама. Поедешь туда прямо через стан.— Не лучше ли подъехать с края долины?— Нет, севордцы — дикари, они могут изрешетить тебя стрелами. Поезжай через стан, номчись, не глядя по сторонам, прямо к княжескому шатру. Ты знаешь князя в лицо?— Как же, видел много раз.— Войдешь и скажешь, что я приехал к нему по важному делу.— Прикажешь сообщить ему причину, если спросит?— Нет, это не твое дело.— Хорошо, господин мой, — сказал Езник и, пришпорив коня, поскакал в лагерь.Шатры, о которых говорил князь, были разбиты в два ряда четырехугольниками. Посрединестана находился просторный шатер Амрама, над которым развевалось знамя военачальника.Княжеский герб красовался над входом, а внутри шатер был обит красными полотнищами. Настолбах, поддерживающих шатер и украшенных блестящими медными кольцами, виселиобложенные серебром мечи, богатые резьбой щиты и колчаны со стрелами, покрытые серебромлуки. В одном углу шатра были прислонены палицы и копья.Вход охраняла вооруженная стража, в железных шлемах, с копьями и со щитами в руках. Пошатру задумчиво расхаживал взад и вперед Цлик-Амрам.Это был высокий, рослый мужчина крепкого телосложения, с крупными чертамиэнергичного лица. Высокий лоб, покрытый морщинами, острые, проницательные глаза подгустыми, почти сросшимися бровями, большой орлиный нос, длинные густые усы и пышная спроседью борода, закрывавшая наполовину грудь в медных латах, придавали ему суровый и дажегрозный вид. Он был вооружен с головы до ног. На нем была стальная кольчуга, на руках и ногахналокотники и наголенники, на бедре меч в выложенных серебром ножнах. Стальной шлем,украшенный блестящим медным орлом и увенчанный пышным черным пером, лежал тут же намаленьком столике.Вдруг сепух прислушался: кто-то шепотом пререкался около шатра.— Кто там? — крикнул он.— Воин из Востана хочет тебя видеть, господин мой, но не желает снять с себя оружие, —ответил страж, приблизившись ко входу.— Кто этот упрямец? Пусть войдет, — приказал Амрам.Вошел Езник. Свое длинное копье он передал стражу и, войдя в шатер, низко поклонилсякнязю.— Кто ты? — грозно спросил Амрам.— Телохранитель сиятельного князя Геворга Марзпетуни, — ответил Езник.— Разве тебе неизвестно, что никто не смеет входить в княжеский шатер вооруженным?— Я никогда не расставался с оружием, господин мой.— Значит, тебе никогда не приходилось бывать гонцом?— Делаю это в первый и последний раз, если для этого надо разоружаться, — ответилнесколько смущенный Езник.Сепух улыбнулся.— Что имеешь сообщить мне? — спросил он.Князь приказал доложить, что он приехал к тебе по важному делу и желает говорить сгосподином сепухом.— Князь Геворг здесь, в нашем стане?— Здесь, ожидает за станом твоего ответа...— Проси пожаловать, — приказал сепух и распорядился выслать воинов для встречи князя.Сейчас же несколько вооруженных севордцев, вскочив на коней, помчались навстречу князю ипрепроводили его в шатер сепуха.— Не ожидал увидеть в своем шатре князя Марзпетуни, — сказал сепух, тепло приветствуякнязя и усаживая его на небольшую скамью.— К счастью, я всегда там, где меня не ждут, — улыбнувшись, ответил князь.— К счастью? Что это значит?— Это значит, что я никогда не посещаю друзей со злым умыслом.— Друзей — да, но ты в шатре врага.— У Марзпетуни нет врагов среди армян!— А враги царя?— Ты когда-то был другом царя и опять станешь им.— Другом? Пусть его поглотит ад! Я помирюсь скорее с сатаной, чем с ним! — гневновоскликнул сепух.Марзпетуни умолк и нерешительно посмотрел на сепуха, побледневшего от внезапноговолнения.— Если бы я знал, что это так взволнует тебя, я не предпринял бы такого длинногопутешествия, — мягко и спокойным голосом заметил князь.— Царь от нас недалеко, — начал сепух, немного успокоившись. — Завтра, быть может, мыуже сразимся. Если ты приехал нас мирить, мне жаль тебя. Ты взялся за бесполезный труд.— В Востане никто не верит, что сепух Амрам может восстать против своего государя.— Я не восставал против государя, — прервал князя сепух. — Я служил емусамоотверженно! Сколько раз я воевал против его мятежных союзников, в скольких опасныхбоях защищал его... А помнишь, как я водрузил знамя на Шамшулте? Всего и не перечислишь...— Царь не остался в долгу. Он назначил тебя правителем над всеми странами Утика иСеворда, возложил на тебя командование северными войсками. Ты же воспользовался даннойтебе властью и войском, чтобы поднять восстание и обнажить меч против своего благодетеля игосударя.— Против моего благодетеля? Никогда больше не говори этого! Против моего врага!— Врага? Разве царь может быть врагом своего слуги? — заметил князь, как бы не понявслов сепуха.— Князь! Если тебе ничего не известно о причине моей вражды, довольствуйся тем, что ятебе сказал, больше мне добавить нечего.— И не надо. Я знаю сам, какие причины побуждают наших князей враждовать с царем ивосставать против него.— Тщеславие, жадность, сребролюбие?.. — прервал его сепух. — Ты думаешь, одна из этихпричин и побудила меня восстать против государя?— Не знаю и не желаю знать. Но я хочу, чтобы ты свернул знамя восстания и меч,обнаженный против своего государя, вложил в ножны.— Это угроза?— Нет, только просьба, мольба...— Удивляюсь. Князь Марзпетуни просит и умоляет сепуха Амрама? Такой покорностью неотличались до сих пор марзпетунские нахарары. Нет ли тут какой-нибудь тайны или загадки?— Счастлив тот, кто может самоотверженно служить родине. Только благо родинызаставляет меня склонить перед тобой мою гордую голову. Можешь ли ты презреть такуюпокорность или искать в ней тайну?— Нет.— Так выслушай меня. Смягчи свое сердце и предотврати кровопролитие, которое можетпроизойти через день-два.— Не могу.— Значит, тысячи армянских женщин родили в муках сыновей и вырастили их вмноголетних страданиях для того, чтобы вы, князья, в течение одного дня принесли их в жертвувашим личным страстям?— А когда вы ведете народ против арабов и предаете его магометанскому мечу, тогда вы невспоминаете о муках и страданиях армянских матерей?— Воевать против врагов родины, умереть ради ее свободы — священный долг каждого.Никто не вправе уклониться от этого. Но братоубийство — преступление, проклятое богом илюдьми.Амрам, который во время разговора встал с места, снова сел и стал задумчиво разглядыватькопья, прислоненные в углу шатра. Затем, поглаживая свою пышную, шелковистую бороду, мягкосказал:— Князь Марзпетуни, хорошие слова произносить легко, но совершать благие поступкитрудно. Я бы не хотел прослыть преступником, но обстоятельства сильнее меня. Отныне мне всеравно, что обо мне будут говорить. Надо мной только один судья, это — моя совесть.— Совесть не позволит тебе подвергать опасности жизнь твоих братьев...— Не прерывай! Моя совесть — судья мне. Но не в этом дело. Если даже я смирю свойсправедливый гнев, усыплю свою совесть — я все же не смогу исполнить твою просьбу. Я неодин иду против царя. Со мной гардманский и абхазские князья со своими союзниками. Тывидел многочисленные шатры, разбитые на равнине. Здесь собрались все князья, которые хотятсвести с царем старые счеты. Если я уведу отсюда утикские отряды, за мной не последуют нисевордцы, ни гардманцы, ни агванцы, ни князь тайский, ни абхазский царевич.— Князь Бер? И он здесь?— Да, и он, кровный враг армянского царя.— К которому ты присоединился?— Да, я поклялся ему и другим союзникам воевать с царем до последнего издыхания.— А если ты примиришься с царем?— Тогда мечи всех обратятся против меня. Таково наше условие.— Из упомянутых тобой союзников, дорогой Амрам, только молодой абхазский царевичостанется недоволен примирением, потому что он пришел убивать и грабить. Ты сам сказал, чтоон кровный враг царя. Естественно, что он не захочет вернуться к своему отцу с пустымируками. Но другие князья не будут противиться, если ты примиришься с царем и предотвратишькровопролитие.— А князь Севада и два его сына, а разъяренные гардманцы, которые пришли мстить царюза своих ослепленных им князей?— Князь Севада простил царя.— Как? Севада простил?! — вскочив с места, воскликнул Амрам.— Да, я был у него. Он простил и отзовет свои войска, если ты великодушно вложишь своймеч в ножны.Гневный огонь сверкнул в глазах Амрама, лицо его исказилось. У него захватило дыхание.Он сделал несколько шагов, опять вернулся и, остановившись перед князем, снова спросил:— Итак, Севада простил и отзовет войска, если я примирюсь с царем?— Да. Он исполнил мою просьбу и этим еще раз доказал свою горячую любовь к родине.Амрам тронул руку князя Геворга и тихо сказал:— Здесь нас могут подслушать, пойдем на другую половину. — Раздвинув полог, он прошелво внутреннюю половину шатра. Князь последовал за ним.— В надежде на какие блага дал согласие на примирение Севада, этот гордый гардманец,поклявшийся покарать своего палача? — обратился Амрам к Марзпетуни.— Он это делает не из личных выгод. Он не хочет проливать кровь своих братьев.— А он рассказал тебе, почему я взялся за меч?— Рассказал. Я знаю все.— Рассказал? И ты все знаешь? — задыхаясь, спросил Амрам.— Да. Но не приходи в отчаяние...— Разве это в моей власти? Разве можно приказать льву, чтобы он не рычал, когда коварныймеч вонзается ему в ребра?— Терпение самое мощное оружие.— Не время говорить о терпении, князь. Ты говоришь, что Севада простил царя... Зачем,зачем же этот старик разжег адский пламень в моем сердце? Зачем он смутил покой моей души?Зачем отравил мою жизнь... если сам может прощать?— Когда душа человека ослеплена страстью мщения...— Ни слова больше, князь Марзпетуни! Пусть прощает Севада, пусть простят его сыновья,пусть простит весь мир... сепух Амрам не простит. Мир? С Ашотом? Никогда! Если бы я мог, явступил бы в союз с самим сатаной, чтобы свергнуть с престола и уничтожить этогонедостойного царя. Если бы ты заглянул мне в душу и увидел, как жестоко я страдаю, тысодрогнулся бы от ужаса...— Вот здесь-то герой, любящий родину, и может доказать, что его мать родила не простогосмертного.— Только низкий человек может примириться с бесчестием, а благородная душа неперенесет этого...— Севада — не маленький человек. Ашот ослепил его, ослепил и его сына. Все же он,забывая об этой невозвратимой потере, прощает своего безжалостного зятя только из любви кродине.— Ашот лишил его зрения, а меня сердца. Слепой глаз может простить, слепое сердце —никогда.— Но...— Князь! Человек, знающий, какое бесчестие нанес мне царь и все же советующий мнепримириться с ним, — мой враг... Если бы ты не находился в моем шатре, я вызвал бы тебя набой.— Я вижу, что мне тут больше нечего делать, — сказал князь. Встав с места, он поклонилсяи вышел из шатра.Едва он сделал несколько шагов, как сепух приподнял завесу шатра и позвал его:— Князь Марзпетуни!Князь обернулся.— Что ты еще хотел мне сказать?— Пока я тебе еще ничего не сказал, — ответил Амрам.В сердце князя зародилась надежда. «Может быть, он раскаивается и согласен исполнитьмою просьбу?» — промелькнуло у него в голове. Он с готовностью вернулся и вошел вовнутреннее помещение шатра.— Что скажешь?— Присядь на минуту, — сказал сепух, указывая на свою постель.Князь сел.— Князь, если ты пришел ко мне ходатаем, то тебе надо доставить исчерпывающий ответтому, кто тебя послал, — начал сепух.— Меня никто не посылал. Царь, как ты знаешь, недавно вернулся из Егерии, а в Утике яего не видел.— Я думал, что царица...— Ни царица, ни католикос. Я видел своими глазами, какое разорение грозит нашей стране.Я был всюду, видел все и решил поехать к вам обоим — к тебе и к Севада, просить вас пощадитьсвою многострадальную родину. Князь Севада — велика моя благодарность ему — послушалсяменя, забыл о своем несчастье, о своей мести... И ты, я уверен...— Нет, князь Марзпетуни, — прервал сепух. — Твои слова не тронут мое сердце. СепухАмрам сейчас не способен думать о благе родины.— Зачем же тогда ты вернул меня?— Я вернул тебя, чтобы раскрыть свое сердце, показать его гнойные раны, чтобы ты привстрече с царем рассказал ему, почему Амрам обнажил свой гибельный меч.— Это тебя не оправдает.— Я и не ищу оправданий.— Зачем же говорить ему о причине твоего восстания?— Если бог поможет мне сломить могущество твоего царя, разорить его страну, сжечьгорода, покрыть скверной и пеплом его трон и корону, пусть знает тогда он, что Амрам отомстилему за свое бесчестие...— Он узнает об этом, но и ты знай, что за такие жестокие дела тебя проклянет весь мир.— Эти проклятия будут мучить мою душу не больше, чем она мучается сейчас из-забесчестия, нанесенного мне нечестивым царем. Даже благословения бессильны исцелить раны,которые снедают мое сердце...— Но если бы ты мог на мгновение рассуждать хладнокровно, если бы твой юношескийпыл уступил место благоразумию и мудрости, если бы ты забыл о мести и твое сердцезагорелось любовью к родине, тогда, я уверен, ты не захотел бы из-за женщины заслужить имяизменника родины.Сепух подошел к князю, устремил на него горящий взгляд и дрожащим от волнения голосомсказал:— Из-за женщины?.. О, как бы я хотел услышать эти слова от тебя на чужой земле, а не всобственном шатре!.. Поверь мне, князь Марзпетуни, каким бы ты ни был могучим и храбрым, япоразил бы твою грудь мечом, будь она прикрыта даже стальной броней. Как ты посмелпренебрежительно отзываться о той, которая была царицей моего дома, богиней моего сердца?..— Прости меня, дорогой Амрам, если я тебя обидел. Я не думал унижать княгиню Аспрам.— Молчи, умоляю тебя. Не называй ее по крайней мере при мне. Не говори об унижении, ямогу сойти с ума... — прервал князя Амрам.— Я должен еще и еще раз просить у тебя прощения за то, что ступил в твой шатер, — мягкосказал Марзпетуни.Сепух ничего не ответил. Он взволнованно шагал взад и вперед, время от времени потираялоб, точно желая разогнать гнетущие мысли. Прошло несколько минут. Оба молчали. В шатреглухо раздавались шаги Амрама. Князь следил за ним, размышляя о том, как поступить, чтобыего посещение не пропало даром. Он видел, что его слова не действуют на сепуха. НоМарзпетуни было особенно тяжело уйти ни с чем от Цлик-Амрама, после того как удалосьубедить такого упрямца, как Севада. Он не мог смириться с мыслью, что умный и сердечныйчеловек мог пожертвовать благом родины ради личных чувств, ради мести. Поэтому он ждал,когда уляжется гнев Амрама, чтобы еще раз поговорить с ним.Наконец сепух, усталый от волнения, сел на край постели и устремил пристальный взглядна дверь.— Сепух Амрам! Как бы ты назвал человека, который, желая согреться, поджег бысобственный дом? — спросил вдруг князь Геворг.— Назвал бы безумцем... — ответил сепух, не отводя глаз от входа.— Мне кажется, что для каждого из нас родина является родным кровом и если мы из-занаших личных интересов подвергаем ее опасности, то мы похожи на человека, который,разжигая пожар, не думает о том, что, когда погаснет огонь и бревна кровли превратятся в пепел,он останется без дома и без убежища, под буйным ветром и знойными лучами солнца...— Это так, — ответил сепух, — но есть холод, от которого можно избавиться толькопожаром своего дома. Все мы люди из плоти и крови. Дай мне вонзить в тебя меч, и ты увидишь,как ужас смерти овладеет тобой.— Но душа с радостью расстанется с телом, если я буду умирать за родину.— А когда нож вонзится в душу и душа предастся страданиям?..— Если у тебя есть сердце и чувства, если в твоих жилах течет благородная кровь,невозможно, чтобы твоя душа не страдала, видя, как ты наносишь родине бесчестие, как льетсякровь твоих братьев, как подвергается опасности царский престол и враг по дороге, которую тыему открываешь, вступает в твою страну, чтоб разорить ее дотла.— Князь Марзпетуни!— Говори, я слушаю.— Ты знаком с греческой наукой лучше, чем я. Говорят, что во время твоего пребывания сцарем в Византии в императорском дворце были поражены твоими познаниями в греческойлитературе. Верно это или нет?— Верно. Но почему ты вспомнил мое знание греческого языка?— Ты, конечно, читал Гомера?— Многие из его стихов я знаю наизусть.— Тогда ты знаешь, почему погибла Троя и почему под ее стенами полегло множествогреческих полководцев со своими войсками?— Знаю, из-за женщины, из-за неверности Елены.— Нет, ты ошибаешься, из-за предателя Париса.— Я не так понимаю Гомера.— А древние греки понимали его именно так. «Елена — женщина, — говорили они, — аженщина слабое существо, которую одинаково привлекают добродетель и порок. Долг честногомужчины беречь женщину, защищать ее, а не пользоваться ее слабостью». Парис поступил какраз наоборот. Он изменил гостеприимному Менелаю, очаровал его жену полученной отАфродиты кифарой, похитил ее и увез в Трою. Вот почему все греческие герои поднялись и смногочисленными войсками двинулись к Понту. Десять лет продолжалась осада столицыПриама. Наконец она была разрушена за бесчестие, которое нанес изменник Парис семьегреческого царя, поправ священный обычай. Две тысячи лет назад люди так мстили за поруганиесемейной чести. Через две тысячи лет они будут поступать точно так же. Каково твое мнение?— Из-за одной Елены я не пролил бы крови и десяти греков, не то что множестваполководцев и царей...— Да? Значит, ты великий человек. Но Греция рассудила иначе. Она сказала: «Если сегодняоставим безнаказанным Париса, завтра придет Гектор... Лучше поразить первым ударом первогопреступника».— Значит, ты оправдываешь убийство несметного количества людей из-за одного человека?— Из-за его чести — да!— И ты можешь поступить так же?— Да, я должен и поступлю так же.— И спокойно будешь смотреть, как на поле битвы копья егеров будут пронзать грудьармянских воинов, как их сверкающие мечи будут рубить им головы, как армянское войско дляспасения чести своего знамени будет воевать, не отступая, и гибнуть без конца?.. И потокикрови, трупы убитых, проклятия умирающих, стоны раненых не будут разрывать тебе сердце,особенно когда ты подумаешь, что все это делается из-за одной женщины?— Князь, ты говоришь, как монах, а я воин...— Сепух Амрам, ты забываешься! — вскочив с места, воскликнул Марзпетуни. — Тыдолжен отличать воина, преданного родине, от монаха.— Прости. Я употребил слово монах, подразумевая «миротворец». Нам известна храбростьпотомка рода Марзпетуни.Князь сел.— Ты сказал, что ужасы войны должны терзать мое сердце, когда я подумаю, что все этопроисходит из-за одной женщины, — начал снова Амрам. — Это было бы верно, князь, если быво мне осталась хоть искра любви к родине... Но если угасла эта последняя искра и сердце моебьется только для мести?..— Значит, ты недостоин имени воина! — взволнованно воскликнул Марзпетуни.— Не обижаюсь на эти слова. Я обязан уважать звание и возраст князя Марзпетуни. Но явернусь опять к Гомеру. Ахиллес был не только храбрецом, но и героем, не так ли, князь?— Да.— Кто из греческих героев был равен ему?— Никто.— И все-таки он, сидя на своем корабле, спокойно наблюдал за победами Гектора, смотрел,как троянцы убивали греков, сжигали греческие корабли, надругались над трупами. Он видел,как гордые эллины отступают к берегу и как побеждает троянский меч. Он знал, что одно егопоявление на поле битвы поднимет дух и бодрость греков, положив конец войне. Но он недвинулся с места, не слушал увещеваний полководцев. Что было причиной? Почему избиениебратьев не трогало его?Князь молчал.— Причина крылась опять-таки в оскорбленном чувстве... — продолжал Амрам. — ЦарьАгамемнон, глава греческих союзников, похитил у Ахиллеса его возлюбленную Бризеиду.Ахиллес не перенес этого бесчестия, он вложил меч в ножны... покинул поле битвы, и из-заодной Бризеиды погибли тысячи греков. А ты требуешь, чтобы сепух Амрам был выше идоблестней, чем сын Фетиды, герой Ахиллес?— Разве ты не хотел бы прославиться так же, как он?— Хотел бы...— Забудь ради любви к родине нанесенную тебе обиду, и слава твоя затмит Ахиллеса.— Ты меня прерываешь. Я хотел бы, но не могу. Мое сердце окаменело... Я не виноват.— Что ж ты решил делать?— Воевать, ибо нет другого пути, чтобы наказать недостойного царя. Ашот Железный невернется живым в столицу. Я так порешил, и так будет.— А ты не боишься стать первой жертвой?— Мне это безразлично. Я пли он. Один из нас должен умереть. Вдвоем нам нет места набожьем свете.— А не подумал ли ты, если останешься жив, сможешь ты наслаждаться этим светом?— Нет! Радость померкла для меня. Даже врагу я не пожелал бы страдать так, как ястрадаю. Это невыносимое мучение. Ты ведь знаешь меня! Знают и все армяне. Меня прозвалиЦлик-Амрамом не за жестокость и злость, а за силу и храбрость. Ты бывал со мной в битвах. Тывидел, каким я был бесстрашным и грозным для врагов. Но с армянским народом, с моимибратьями, кто был более кроток, более добр, более самоотвержен, чем Цлик-Амрам?Замечал ли ты когда-нибудь хоть малейшую злобу во мне к любому армянину? Но сейчас ястал диким зверем. Во мне горит целый ад. Я больше не различаю армянина от чужеземца. Моиглаза ищут только одного человека, и этот человек — Ашот Железный. Душа моя стремитсятолько к одной цели. Это — месть, безжалостная, смертельная месть! Самую незначительнуюпричину, отдаляющую час этой мести, я готов устранить огнем и мечом. А ты предлагаешьпримирение... Ты меня просишь простить его, как простил Севада. Ты удивляешься, что слепецзабывает о ненависти и прощает преступника, а я не прощаю?— О, что мне делать, как объяснить тебе, насколько мое горе тяжелее горя Севада?Выколите мне глаза, отнимите у меня княжество, богатство, мои владения, все блага жизни, новерните то, что отнял у меня Ашот! Верните мою честь, мою Аспрам... Можете вы это сделать?О, как это тяжко, как невыносимо!..Амрам, который во время разговора встал с места, усталый от волнения, упал на постель изакрыл лицо руками. Прошло несколько минут.За шатром послышалось ржание лошади.Вошедший воин доложил, что к сепуху едет князь Бер.Собеседники одновременно подняли головы. Когда воин вышел, Марзпетуни встал с местаи, протянув руку Амраму, грустно сказал:— Прощай, друг! Верно, богу не угодно на сей раз пожалеть наш народ, поэтому он такожесточил твое сердце. Теперь мне остается одно — исполнить свой долг перед родиной ицарем, и я его исполню.— Иди с миром! С этой минуты мы враги. Ты вправе защищать своего царя. Я буду уважатьтебя даже в ту минуту, когда ты вонзишь свой меч в мое сердце. Но я бы хотел, чтобы потомокблагородного рода Марзпетуни был защитником более благородного царя...— Что делать? Сейчас на престоле Ашот Железный, а я слуга престола и родины... Прощай!Князь Геворг пожал руку Амрама и с тяжелым сердцем вышел из шатра. Амрам проводилего до выхода. Здесь Марзпетуни встретился с абхазским царевичем, князем Бером. Это былстройный, красивый юноша. Сойдя с лошади, он собирался войти в шатер.Князь смерил его взглядом и, не приветствуя, прошел мимо.«Презренные! Почуяли запах падали и налетели как коршуны. Подождите, мы ещевстретимся с вами!..» — прошептал князь Геворг с горькой улыбкой и, пришпорив коня, выехализ стана. Езник последовал за ним.