Вторая загадка
Корабль Специалистов.
Муза сидела, прислонившись к стене, с наушниками, которые давно не включала. Музыка молчала, потому что не находилось ни одной мелодии, которая соответствовала бы этой тревоге. Где раньше звучали ритмы и вдохновение, теперь было лишь эхо. Лейла сцепила пальцы, как в молитве. Её тело было собрано, как перед прыжком, но внутри бродило беспокойство: что, если исчезнет Андрос? Что, если её народ исчезнет не в битве, не во славе, а тихо, бесследно? Стёрт с карты, как ошибка. Она привыкла бороться с врагами, которых можно видеть. Но как бороться с пустотой? Текна жадно всматривалась в потоковые данные, будто они могли утешить. Она понимала: что-то опережает их. Технология бессильна против неизвестного, которое действует не по законам логики. Мир рушился, а она не знала как остановить то, что не поддаётся анализу. Флора чувствовала дрожь. Не от страха, а от шепота природы, который она больше не могла понять. Ни один бутон не открылся полностью, словно сама магия мира начала замирать. Что, если следующей замолчит Линфея? Стелла нервно трогала своё кольцо, символ Солярии. Сейчас он лишь мерцал, как звезда, умирающая где-то в пустоте. Её слава, её свет, её мир становился призрачным. Блум сидела у иллюминатора, подперев подбородок ладонью. Стелла подошла, положила руку ей на плечо.
— Всё ещё думаешь о Домино?
Блум лишь чуть заметно кивнула. Стелла не стала лезть с утешениями.
— Исходящий вызов с зашифрованной конференцией, — сообщила Текна. — Это директора трёх школ.
Скай кивнул:
— Подключай.
На голографическом экране вспыхнули три лица: Фарагонда, Гриффин и Саладин. Выглядели они тревожно. Особенно Гриффин — её лицо было жёстким, будто она с трудом сдерживала ярость.
— Девочки, юноши, — первой заговорила Фарагонда. — Профессор Саладин и Профессор Гриффин введут вас в более точные подробности. Прошу вас, профессора.
Саладин выступил первым:
— Первая исчезнувшая планета была РомулеяДанная планета была упомянута в 3 сезоне на балу на Эраклионе. Родина одного из моих учеников. Он как раз вернулся в Красный Фонтан после миссии, через пару дней после его возвращения планета исчезла. Он в порядке, но переживает это очень тяжело.
На борту повисла напряжённая тишина. Слово взяла Гриффин, её голос был хрипловат, но уверенный:
— Вторая планета — Эсперо. Родной мир одной из моих учениц. Сейчас она в Облачной Башне, под присмотром. Физически с ней всё в порядке, но её магия сейчас нестабильна. Мы продолжим за ней наблюдать, мне совершенно не нравится её состояние.
Муза опустила глаза. Стелла сжала губы. Фарагонда вновь взяла слово:
— Мы не можем больше считать это случайностью. Исчезновение планет происходит в определённом порядке, и нам нужно понять этот порядок, чтобы остановить происходящее.
— Тогда это только начало, — прошептала Лейла. — Кто-то выстраивает цепочку. Вот только какую...
Блум подняла голову:
— Значит, если мы найдём эту цепь, то поймём, кто следующий. И, возможно, кто за этим стоит.
Винкс и специалисты обменялись серьёзными взглядами, осознавая масштаб угрозы. Сигнал оборвался. И в этот момент корабль содрогнулся, пространство вокруг внезапно вывернулось, как ткань, пойманная в вихре. Линии навигации дрогнули, мониторы мигнули красным. Поток магии, в котором они скользили, начал сжиматься.
— Что это?! — воскликнула Лейла, вскочив.
— Энергетическая деформация! — отозвалась Текна, сжав пальцы на пульте. — Мы врезаемся в искажение! Оно не похоже ни на одну известную аномалию!
— Это ловушка? — Муза оглянулась, голос её сорвался.
Но никто не знал ответа.
— Отклонение траектории, нас затягивает! — закричала Текна.
Корабль начал крениться, свет дрожал, панели трещали от перегрузки. Яркая вспышка и мир вокруг застыл. Блум открыла глаза и сердце её не сжалось от тревоги. Оно билось спокойно, почти лениво. Она стояла на знакомой тропинке, что вела ко дворцу на Домино. Снега не было, как раньше, весна стояла в самом разгаре, воздух пах цветущими деревьями, за спиной слышалось пение птиц. Ноги сами повели её вперёд, ворота открылись, стража кланялась, она очутилась в тронном зале. Высокие окна, залитые мягким светом, своды из сияющего мрамора, витражи отражали прошлое Домино. Впереди стоял трон, на нём сидели её настоящие родители — король Орител и королева Марион. Молодые, живые, сияющие. С глазами, в которых горела та же искра, что и в ней.
— Блум, милая, подойди, — позвала мать.
Она шагнула.
— Мы так долго ждали, — сказал отец. — Ты дома.
Она со слезами на глазах шагнула ещё ближе и увидела рядом с троном ещё одну фигуру. Девушка в золотом одеянии и со светлыми волосами. Прекрасная, с пронзительным взглядом и таким родным лицом.
— Сестра, — заговорила она. — Это я — Дафна.
Дафна шагнула к ней и обняла. Та, кто пожертвовала собой ради неё, теперь снова рядом.
— Теперь мы всегда будем вместе, Блум, — шепнула Дафна.
И Блум поверила. Потому что хотела верить. Потому что мечтала об этом всю жизнь. Они гуляли по садам, смеялись. Орител рассказывал истории из детства, которого у неё не было. Марион касалась её лица, как будто всё было в порядке. Дафна держала за руку, всё было так идеально.
— Уже скоро ужин будут подавать, вернёмся в замок, — сказал Орител и развернулся в сторону дворца.
— Блум, ты идёшь? — спросила Дафна.
Взгляд Блум был прикован к фигуре, ощущение, что только она её видела. У фонтана стояла девушка в светлом платье, лёгком, как пепел облака платье. Волосы, собранные в изящную причёску, были русыми, цвета мёда, с несколькими выбившимися прядями, придающими ей почти юную мягкость. На ногах закрытые туфли телесного оттенка, будто бы созданные, чтобы не отвлекать взгляд от неё самой. Она стояла спокойно, почти застенчиво, но в этой тишине была странная сосредоточенность. Блум почувствовала холод по спине. Её взгляд встретился с глазами девушки.
— Я позже к вам подойду, — ответила Блум сестре.
Дафна кивнула и ушла во дворец. Взгляд не отрывался от незнакомки, она сделала шаг и внезапно незнакомка заговорила:
— Ты счастлива, Блум? — спросила та.
Блум замерла.
— Кто ты?
— Меня зовут Селентра. Я очень рада со всеми вами снова увидеться.
И тогда она улыбнулась.
— Такой конец ты бы для себя хотела? — добавила девушка, как будто намекая на что-то. — Можешь не отвечать, я уже знаю.
Блум даже не успела подумать. Селентра уже отводила взгляд. Её руки медленно сомкнулись на блокноте, который она держала всё это время, как будто зарисовывала что-то важное, сокровенное и теперь завершила. Листок скрылся под обложкой. Никакого звука, только приглушённый шелест страниц. Она развернулась, лёгкая, спокойная. Шаги были уверенными, беззвучными. Белое пространство вокруг них оставалось безмолвным, как выдох перед бурей. И только голос Блум, сорвавшийся с губ шёпотом, отразился в пустоте:
— Что ты имеешь в виду?
Но Селентра не обернулась. Она исчезла также быстро, как и появилась: будто никогда не была здесь. Блум осталась стоять одна, с колотящимся сердцем и ощущением, будто в ней только что отняли часть света, не спросив разрешения. Лишь один вопрос продолжал звучать в её голове, снова и снова: "Такой конец ты бы для себя хотела?"
Королевский дворец сиял в лучах утреннего солнца. Мраморные колонны отбрасывали золотые отблески, фонтаны переливались радужными каплями, а в воздухе витал аромат лилий. Свет был тёплым и мягким, как шёлк. Он лился с высоких арочных окон, переливался на позолоченных стенах, ласкал мрамор пола и струился по сверкающим платьям слуг. Стелла стояла у подножия широкой лестницы. Наверху, на террасе, её встречали родители. Мать в ярком платье, лёгкая, как солнце в полдень. Отец в парадном одеянии, серьёзный, но с глазами, полными гордости. Они были рядом. Без намёка на давнюю трещину между ними. Она поднялась по ступеням, и Луна обняла её. Радиус положил руку ей на плечо, твёрдо и спокойно. Стелла не сдержала слёз. Здесь она не должна была выбирать, с кем из них остаться. Во дворце звучала музыка, королевство жило, дышало, светилось. Она прошла по залу, лепестки касались её кожи, пол отражал не только её, но и величие. И только у зеркала она остановилась. Оно возвышалось над залом, как врата. В нём отражались родители, балкон, цветы. Но отражение вдруг моргнуло не в такт. Она прищурилась. Что-то в глазах изменилось. И оно вдруг улыбнулось первым.
— Интересно, — произнесло оно, почти ласково, — Что случится, если забрать твою боль, останешься ли ты собой?
Слова прошли сквозь неё, как ветер. И в отражении, там, где была она, теперь стояла другая — та же фигура, но чуть иначе: волосы в ином свете, осанка чуть чужая, взгляд пронзительно живой. И тут тонкий, звенящий треск. Зеркало дало трещину. Маленькую, едва видимую, но звук разнёсся эхом. Цветы в вазах на пьедесталах начали вянуть. Музыка замолкла, как будто мир забыл мелодию. Родители поблёкли, их лица теряли черты, движения становились зыбкими, как во сне.
— Ты ведь хотела, чтобы всё было идеально, — шептала Селентра из зеркала. — И теперь у тебя есть шанс остаться.
Трещина пошла дальше. Реальность задрожала. Дворец рассыпался, как песок. Одежда Стеллы стала исчезать, превращаясь в белый свет, а её ноги ступили в пустоту. Теперь она стояла в ослепительно белом пространстве. Медленные, почти танцующие шаги. Девушка в светлом платье, с аккуратно убранными русыми волосами. Лицо её было юным, ясным, будто сотканным из облаков. Стелла вглядывалась, но не узнавала. И всё же сердце кольнуло.
— Кто ты? — прошептала она.
Та не ответила. Только посмотрела взглядом, в котором не было ни злобы, ни доброжелательности. Что-то в нём шевельнуло воспоминания, которых не было. Стелла прижала ладонь к груди. Почему ей вдруг стало трудно дышать?
— Стелла, — сказала незнакомка, чуть склонив голову, — Какой конец ты бы для себя хотела?
И в ту же секунду из белизны всплыло зеркало. Овальное, с золотистой оправой. В нём отражалась Стелла. Но в глазах её отражения не было света, не было радости и не было боли. Зеркало треснуло. Лёгкий хруст, будто лёд под ногами. Белизна вокруг зашаталась, словно пространство стало зыбким. Стелла отступила на шаг, но земля под ней была такой же белой, как небо. Всё исчезло.
— Да кто ты? — спросила она вновь.
Но девушка исчезла, так же тихо, как появилась.
— Эй! — её голос эхом разлетелся в пустоте. — Вернись!
Но никто не вернулся. И тогда зеркало окончательно рассыпалось, осколки повисли в воздухе, не касаясь земли, а потом исчезли, будто и не существовали вовсе.
Свет софитов зажегся. Муза стояла на сцене, затопленной мягким, золотистым светом. Кулисы дышали тишиной, как будто весь мир замер в ожидании. Она вдохнула и пальцы коснулись струн. Звук родился легко, как вздох. Ноты текли, одна за другой, обвивая пространство. Они не требовали усилий, они рождались из самой Музы, из её памяти, её боли, её любви. Этот момент был идеален. Как будто время больше не имело власти. Сидящий в первом ряду отец ловил каждое движение её рук, каждую вибрацию звука. Он не тревожился, не мрачнел, не отводил взгляд, как раньше, а он улыбался. Его ладони лежали на коленях, расслабленные, как у человека, отпустившего страх. Рядом сидела мама. Такая, какой Муза её почти помнила. Словно сошла с детской мечты, с тёплой улыбкой и глазами, полными жизни. Она слушала так, как никто никогда не слушал: с доверием, с верой, с любовью. Сцена впереди уходила вдаль, Муза была в центре, но не одна. Вся её жизнь, вся музыка, которую она когда-либо слышала, была с ней здесь.
И тогда она заметила её. В зале, немного в стороне от остальных, сидела девушка в светлом платье. Она не аплодировала, но восхищенно смотрела, как самый искренний фанат. Муза встретилась с этим взглядом и сердце дрогнуло. Девушка поднялась. Подошла ближе, в границу света.
— Такая красивая мелодия, — сказала она мягко.
Муза растерялась. Хотела ответить, но слова застряли.
— Если бы боли не было... — продолжила та, чуть склонив голову. — Ты бы всё ещё играла?
Слова прозвучали почти как шёпот, но их смысл ударил глухо, будто по струнам. Муза обернулась на родителей. Мама смотрела на неё всё с той же теплотой. Отец стал дальше, как будто растворялся. Свет вокруг начал тускнеть.
— Если бы мама осталась, если бы ты не слышала с детства, что музыка может забрать, ты была бы той же?
Пальцы Музы вновь опустились на струны, но они рассыпались под её прикосновением, как пепел. Рояль задрожал, теряя форму. Сцена треснула, словно под ней была пустота.
— Когда звук становится вечным, нужна ли ему боль?
Мама исчезла первой, словно её просто стёрли. Отец, рояль, зал, свет следом. Муза осталась одна в ослепительно белом пространстве. Стены сцены растворились, как мираж, исчез рояль, исчез зал и даже её шаги не издавали звука. Только пустота, в которой она медленно брела, будто в поисках самого сердца своей музыки. Свет стал чуть мягче, и впереди мелькнул силуэт. Сначала — смутный, как призрак, но с каждым шагом Музы он становился всё отчётливее. Женщина стояла спиной, в светлом платье, с той самой осанкой, которую Муза запомнила в детстве, с тем самым поворотом головы, когда она наклонялась к дочери в колыбели.
— Мама... — прошептала Муза.
Фигура не обернулась, но плечи вздрогнули. Муза бросилась вперёд. Её сердце колотилось, душа замирала от надежды, от ужаса, что вот сейчас всё исчезнет снова.
— Мама! — громче и быстрее, через вязкость белизны, словно через мед.
Женщина обернулась и это была она. Та, которую Муза хранила в каждой мелодии, в каждом аккорде. Слёзы блестели в её глазах, и Муза упала ей в объятия или хотела упасть. Потому что в миг прикосновения мать рассыпалась светом, как мираж, оставив лишь холод в ладонях и крик в груди. Муза опустилась на колени, закрывая лицо руками.
— Муза, я желаю тебе другой конец.
Лейла кружилась во дворце, где не было обязанностей, корон и приёмов. Лишь музыка и движение. Платье струилось вокруг, повторяя изгибы её тела. Балконные двери были распахнуты, впуская в зал солёный ветер с океана. Свет ложился золотыми полосами на мраморный пол, отражался в хрустале, и всё вокруг казалось лёгким, как дыхание в ранний утренний час. Её родители лишь добрые лица в толпе, не навешивающие обязанностей. Здесь никто не спрашивал, кем она станет. Никто не говорил, как должна жить. Лейла вышла за пределы зала, босиком ступила в песок, ещё тёплый после дневного солнца. Вдалеке ласково плескались волны, а небо сливалось с горизонтом в акварельную размытость. Она зашла в воду. Сначала по щиколотку, потом по колено. Океан обнимал её, как старый друг, шептал сказки у самого уха. Лейла закрыла глаза, с каждой каплей, касавшейся кожи, исчезали тревоги. Не было мира, где она принцесса, где должна следовать долгу, здесь была только она и вода. Она двигалась, как струя, как сама стихия и в этом танце вдруг почувствовала присутствие. Сначала неуловимое, просто чуть иное течение, чуть иная тень. Она остановилась, вода под её ладонью дрожала, сквозь толщу воды в нескольких шагах под ней двигался силуэт. Лёгкий, как её собственный, грациозный, как танец в глубине. Девичий силуэт. Лейла присмотрелась, движения напоминали её собственные, отражённые зеркалом воды. Фигура остановилась, и взгляд пронзил насквозь. Из глубины поднялся голос, глухой, будто море говорило её собственным голосом:
— А если бы ты могла остаться в воде навсегда, забыла бы про сушу?
Слова вызвали рябь на воде и внутри неё. Она опустила взгляд, не находя ответа. Она шагнула вперёд, ещё раз и вдруг, как будто по щелчку, всё остановилось. Волны застыли, ветер стих, даже её дыхание стало медленным, вязким. Температура мгновенно упала, вода стала обволакивающей, холодной, как ледяное стекло. Лейла задрожала, попробовала отступить, но не смогла. Каждое движение давалось с усилием. Песок под ногами больше не был мягким, он стал твёрдым, как скала, а вода вокруг — стеклянной капсулой. Силуэт под водой замер, теперь он был словно за гранью, наблюдал. На поверхности воды медленно начали появляться трещины, как по зеркалу, как по самому миру. И снова голос, спокойный, холодный, почти ласковый:
— Лейла, я желаю тебе такой конец.
Фея внезапно словно очнулась ото сна, мир вокруг подсознательно казался фальшивым, здесь ей не место, здесь не её жизнь. Иллюзия сжималась. Дворец и море стали безликими, одинаковыми, лишёнными движения. Она сделала шаг вперёд.
— Ты не знаешь, какой конец я выберу. И не тебе его писать!
С треском рухнули волны, вода вспыхнула светом, и всё исчезло. Осталась лишь пустота, но уже под контролем Лейлы. Она стояла в белом пространстве, тяжело дыша, но с ясным Корабль Специалистов.
Муза сидела, прислонившись к стене, с наушниками, которые давно не включала. Музыка молчала, потому что не находилось ни одной мелодии, которая соответствовала бы этой тревоге. Где раньше звучали ритмы и вдохновение, теперь было лишь эхо. Лейла сцепила пальцы, как в молитве. Её тело было собрано, как перед прыжком, но внутри бродило беспокойство: что, если исчезнет Андрос? Что, если её народ исчезнет не в битве, не во славе, а тихо, бесследно? Стёрт с карты, как ошибка. Она привыкла бороться с врагами, которых можно видеть. Но как бороться с пустотой? Текна жадно всматривалась в потоковые данные, будто они могли утешить. Она понимала: что-то опережает их. Технология бессильна против неизвестного, которое действует не по законам логики. Мир рушился, а она не знала как остановить то, что не поддаётся анализу. Флора чувствовала дрожь. Не от страха, а от шепота природы, который она больше не могла понять. Ни один бутон не открылся полностью, словно сама магия мира начала замирать. Что, если следующей замолчит Линфея? Стелла нервно трогала своё кольцо, символ Солярии. Сейчас он лишь мерцал, как звезда, умирающая где-то в пустоте. Её слава, её свет, её мир становился призрачным. Блум сидела у иллюминатора, подперев подбородок ладонью. Стелла подошла, положила руку ей на плечо.
— Всё ещё думаешь о Домино?
Блум лишь чуть заметно кивнула. Стелла не стала лезть с утешениями.
— Исходящий вызов с зашифрованной конференцией, — сообщила Текна. — Это директора трёх школ.
Скай кивнул:
— Подключай.
На голографическом экране вспыхнули три лица: Фарагонда, Гриффин и Саладин. Выглядели они тревожно. Особенно Гриффин — её лицо было жёстким, будто она с трудом сдерживала ярость.
— Девочки, юноши, — первой заговорила Фарагонда. — Профессор Саладин и Профессор Гриффин введут вас в более точные подробности. Прошу вас, профессора.
Саладин выступил первым:
— Первая исчезнувшая планета была РомулеяДанная планета была упомянута в 3 сезоне на балу на Эраклионе. Родина одного из моих учеников. Он как раз вернулся в Красный Фонтан после миссии, через пару дней после его возвращения планета исчезла. Он в порядке, но переживает это очень тяжело.
На борту повисла напряжённая тишина. Слово взяла Гриффин, её голос был хрипловат, но уверенный:
— Вторая планета — Эсперо. Родной мир одной из моих учениц. Сейчас она в Облачной Башне, под присмотром. Физически с ней всё в порядке, но её магия сейчас нестабильна. Мы продолжим за ней наблюдать, мне совершенно не нравится её состояние.
Муза опустила глаза. Стелла сжала губы. Фарагонда вновь взяла слово:
— Мы не можем больше считать это случайностью. Исчезновение планет происходит в определённом порядке, и нам нужно понять этот порядок, чтобы остановить происходящее.
— Тогда это только начало, — прошептала Лейла. — Кто-то выстраивает цепочку. Вот только какую...
Блум подняла голову:
— Значит, если мы найдём эту цепь, то поймём, кто следующий. И, возможно, кто за этим стоит.
Винкс и специалисты обменялись серьёзными взглядами, осознавая масштаб угрозы. Сигнал оборвался. И в этот момент корабль содрогнулся, пространство вокруг внезапно вывернулось, как ткань, пойманная в вихре. Линии навигации дрогнули, мониторы мигнули красным. Поток магии, в котором они скользили, начал сжиматься.
— Что это?! — воскликнула Лейла, вскочив.
— Энергетическая деформация! — отозвалась Текна, сжав пальцы на пульте. — Мы врезаемся в искажение! Оно не похоже ни на одну известную аномалию!
— Это ловушка? — Муза оглянулась, голос её сорвался.
Но никто не знал ответа.
— Отклонение траектории, нас затягивает! — закричала Текна.
Корабль начал крениться, свет дрожал, панели трещали от перегрузки. Яркая вспышка и мир вокруг застыл. Блум открыла глаза и сердце её не сжалось от тревоги. Оно билось спокойно, почти лениво. Она стояла на знакомой тропинке, что вела ко дворцу на Домино. Снега не было, как раньше, весна стояла в самом разгаре, воздух пах цветущими деревьями, за спиной слышалось пение птиц. Ноги сами повели её вперёд, ворота открылись, стража кланялась, она очутилась в тронном зале. Высокие окна, залитые мягким светом, своды из сияющего мрамора, витражи отражали прошлое Домино. Впереди стоял трон, на нём сидели её настоящие родители — король Орител и королева Марион. Молодые, живые, сияющие. С глазами, в которых горела та же искра, что и в ней.
— Блум, милая, подойди, — позвала мать.
Она шагнула.
— Мы так долго ждали, — сказал отец. — Ты дома.
Она со слезами на глазах шагнула ещё ближе и увидела рядом с троном ещё одну фигуру. Девушка в золотом одеянии и со светлыми волосами. Прекрасная, с пронзительным взглядом и таким родным лицом.
— Сестра, — заговорила она. — Это я — Дафна.
Дафна шагнула к ней и обняла. Та, кто пожертвовала собой ради неё, теперь снова рядом.
— Теперь мы всегда будем вместе, Блум, — шепнула Дафна.
И Блум поверила. Потому что хотела верить. Потому что мечтала об этом всю жизнь. Они гуляли по садам, смеялись. Орител рассказывал истории из детства, которого у неё не было. Марион касалась её лица, как будто всё было в порядке. Дафна держала за руку, всё было так идеально.
— Уже скоро ужин будут подавать, вернёмся в замок, — сказал Орител и развернулся в сторону дворца.
— Блум, ты идёшь? — спросила Дафна.
Взгляд Блум был прикован к фигуре, ощущение, что только она её видела. У фонтана стояла девушка в светлом платье, лёгком, как пепел облака платье. Волосы, собранные в изящную причёску, были русыми, цвета мёда, с несколькими выбившимися прядями, придающими ей почти юную мягкость. На ногах закрытые туфли телесного оттенка, будто бы созданные, чтобы не отвлекать взгляд от неё самой. Она стояла спокойно, почти застенчиво, но в этой тишине была странная сосредоточенность. Блум почувствовала холод по спине. Её взгляд встретился с глазами девушки.
— Я позже к вам подойду, — ответила Блум сестре.
Дафна кивнула и ушла во дворец. Взгляд не отрывался от незнакомки, она сделала шаг и внезапно незнакомка заговорила:
— Ты счастлива, Блум? — спросила та.
Блум замерла.
— Кто ты?
— Меня зовут Селентра. Я очень рада со всеми вами снова увидеться.
И тогда она улыбнулась.
— Такой конец ты бы для себя хотела? — добавила девушка, как будто намекая на что-то. — Можешь не отвечать, я уже знаю.
Блум даже не успела подумать. Селентра уже отводила взгляд. Её руки медленно сомкнулись на блокноте, который она держала всё это время, как будто зарисовывала что-то важное, сокровенное и теперь завершила. Листок скрылся под обложкой. Никакого звука, только приглушённый шелест страниц. Она развернулась, лёгкая, спокойная. Шаги были уверенными, беззвучными. Белое пространство вокруг них оставалось безмолвным, как выдох перед бурей. И только голос Блум, сорвавшийся с губ шёпотом, отразился в пустоте:
— Что ты имеешь в виду?
Но Селентра не обернулась. Она исчезла также быстро, как и появилась: будто никогда не была здесь. Блум осталась стоять одна, с колотящимся сердцем и ощущением, будто в ней только что отняли часть света, не спросив разрешения. Лишь один вопрос продолжал звучать в её голове, снова и снова: "Такой конец ты бы для себя хотела?"
Королевский дворец сиял в лучах утреннего солнца. Мраморные колонны отбрасывали золотые отблески, фонтаны переливались радужными каплями, а в воздухе витал аромат лилий. Свет был тёплым и мягким, как шёлк. Он лился с высоких арочных окон, переливался на позолоченных стенах, ласкал мрамор пола и струился по сверкающим платьям слуг. Стелла стояла у подножия широкой лестницы. Наверху, на террасе, её встречали родители. Мать в ярком платье, лёгкая, как солнце в полдень. Отец в парадном одеянии, серьёзный, но с глазами, полными гордости. Они были рядом. Без намёка на давнюю трещину между ними. Она поднялась по ступеням, и Луна обняла её. Радиус положил руку ей на плечо, твёрдо и спокойно. Стелла не сдержала слёз. Здесь она не должна была выбирать, с кем из них остаться. Во дворце звучала музыка, королевство жило, дышало, светилось. Она прошла по залу, лепестки касались её кожи, пол отражал не только её, но и величие. И только у зеркала она остановилась. Оно возвышалось над залом, как врата. В нём отражались родители, балкон, цветы. Но отражение вдруг моргнуло не в такт. Она прищурилась. Что-то в глазах изменилось. И оно вдруг улыбнулось первым.
— Интересно, — произнесло оно, почти ласково, — Что случится, если забрать твою боль, останешься ли ты собой?
Слова прошли сквозь неё, как ветер. И в отражении, там, где была она, теперь стояла другая — та же фигура, но чуть иначе: волосы в ином свете, осанка чуть чужая, взгляд пронзительно живой. И тут тонкий, звенящий треск. Зеркало дало трещину. Маленькую, едва видимую, но звук разнёсся эхом. Цветы в вазах на пьедесталах начали вянуть. Музыка замолкла, как будто мир забыл мелодию. Родители поблёкли, их лица теряли черты, движения становились зыбкими, как во сне.
— Ты ведь хотела, чтобы всё было идеально, — шептала Селентра из зеркала. — И теперь у тебя есть шанс остаться.
Трещина пошла дальше. Реальность задрожала. Дворец рассыпался, как песок. Одежда Стеллы стала исчезать, превращаясь в белый свет, а её ноги ступили в пустоту. Теперь она стояла в ослепительно белом пространстве. Медленные, почти танцующие шаги. Девушка в светлом платье, с аккуратно убранными русыми волосами. Лицо её было юным, ясным, будто сотканным из облаков. Стелла вглядывалась, но не узнавала. И всё же сердце кольнуло.
— Кто ты? — прошептала она.
Та не ответила. Только посмотрела взглядом, в котором не было ни злобы, ни доброжелательности. Что-то в нём шевельнуло воспоминания, которых не было. Стелла прижала ладонь к груди. Почему ей вдруг стало трудно дышать?
— Стелла, — сказала незнакомка, чуть склонив голову, — Какой конец ты бы для себя хотела?
И в ту же секунду из белизны всплыло зеркало. Овальное, с золотистой оправой. В нём отражалась Стелла. Но в глазах её отражения не было света, не было радости и не было боли. Зеркало треснуло. Лёгкий хруст, будто лёд под ногами. Белизна вокруг зашаталась, словно пространство стало зыбким. Стелла отступила на шаг, но земля под ней была такой же белой, как небо. Всё исчезло.
— Да кто ты? — спросила она вновь.
Но девушка исчезла, так же тихо, как появилась.
— Эй! — её голос эхом разлетелся в пустоте. — Вернись!
Но никто не вернулся. И тогда зеркало окончательно рассыпалось, осколки повисли в воздухе, не касаясь земли, а потом исчезли, будто и не существовали вовсе.
Свет софитов зажегся. Муза стояла на сцене, затопленной мягким, золотистым светом. Кулисы дышали тишиной, как будто весь мир замер в ожидании. Она вдохнула и пальцы коснулись струн. Звук родился легко, как вздох. Ноты текли, одна за другой, обвивая пространство. Они не требовали усилий, они рождались из самой Музы, из её памяти, её боли, её любви. Этот момент был идеален. Как будто время больше не имело власти. Сидящий в первом ряду отец ловил каждое движение её рук, каждую вибрацию звука. Он не тревожился, не мрачнел, не отводил взгляд, как раньше, а он улыбался. Его ладони лежали на коленях, расслабленные, как у человека, отпустившего страх. Рядом сидела мама. Такая, какой Муза её почти помнила. Словно сошла с детской мечты, с тёплой улыбкой и глазами, полными жизни. Она слушала так, как никто никогда не слушал: с доверием, с верой, с любовью. Сцена впереди уходила вдаль, Муза была в центре, но не одна. Вся её жизнь, вся музыка, которую она когда-либо слышала, была с ней здесь.
И тогда она заметила её. В зале, немного в стороне от остальных, сидела девушка в светлом платье. Она не аплодировала, но восхищенно смотрела, как самый искренний фанат. Муза встретилась с этим взглядом и сердце дрогнуло. Девушка поднялась. Подошла ближе, в границу света.
— Такая красивая мелодия, — сказала она мягко.
Муза растерялась. Хотела ответить, но слова застряли.
— Если бы боли не было... — продолжила та, чуть склонив голову. — Ты бы всё ещё играла?
Слова прозвучали почти как шёпот, но их смысл ударил глухо, будто по струнам. Муза обернулась на родителей. Мама смотрела на неё всё с той же теплотой. Отец стал дальше, как будто растворялся. Свет вокруг начал тускнеть.
— Если бы мама осталась, если бы ты не слышала с детства, что музыка может забрать, ты была бы той же?
Пальцы Музы вновь опустились на струны, но они рассыпались под её прикосновением, как пепел. Рояль задрожал, теряя форму. Сцена треснула, словно под ней была пустота.
— Когда звук становится вечным, нужна ли ему боль?
Мама исчезла первой, словно её просто стёрли. Отец, рояль, зал, свет следом. Муза осталась одна в ослепительно белом пространстве. Стены сцены растворились, как мираж, исчез рояль, исчез зал и даже её шаги не издавали звука. Только пустота, в которой она медленно брела, будто в поисках самого сердца своей музыки. Свет стал чуть мягче, и впереди мелькнул силуэт. Сначала — смутный, как призрак, но с каждым шагом Музы он становился всё отчётливее. Женщина стояла спиной, в светлом платье, с той самой осанкой, которую Муза запомнила в детстве, с тем самым поворотом головы, когда она наклонялась к дочери в колыбели.
— Мама... — прошептала Муза.
Фигура не обернулась, но плечи вздрогнули. Муза бросилась вперёд. Её сердце колотилось, душа замирала от надежды, от ужаса, что вот сейчас всё исчезнет снова.
— Мама! — громче и быстрее, через вязкость белизны, словно через мед.
Женщина обернулась и это была она. Та, которую Муза хранила в каждой мелодии, в каждом аккорде. Слёзы блестели в её глазах, и Муза упала ей в объятия или хотела упасть. Потому что в миг прикосновения мать рассыпалась светом, как мираж, оставив лишь холод в ладонях и крик в груди. Муза опустилась на колени, закрывая лицо руками.
— Муза, я желаю тебе другой конец.
Лейла кружилась во дворце, где не было обязанностей, корон и приёмов. Лишь музыка и движение. Платье струилось вокруг, повторяя изгибы её тела. Балконные двери были распахнуты, впуская в зал солёный ветер с океана. Свет ложился золотыми полосами на мраморный пол, отражался в хрустале, и всё вокруг казалось лёгким, как дыхание в ранний утренний час. Её родители лишь добрые лица в толпе, не навешивающие обязанностей. Здесь никто не спрашивал, кем она станет. Никто не говорил, как должна жить. Лейла вышла за пределы зала, босиком ступила в песок, ещё тёплый после дневного солнца. Вдалеке ласково плескались волны, а небо сливалось с горизонтом в акварельную размытость. Она зашла в воду. Сначала по щиколотку, потом по колено. Океан обнимал её, как старый друг, шептал сказки у самого уха. Лейла закрыла глаза, с каждой каплей, касавшейся кожи, исчезали тревоги. Не было мира, где она принцесса, где должна следовать долгу, здесь была только она и вода. Она двигалась, как струя, как сама стихия и в этом танце вдруг почувствовала присутствие. Сначала неуловимое, просто чуть иное течение, чуть иная тень. Она остановилась, вода под её ладонью дрожала, сквозь толщу воды в нескольких шагах под ней двигался силуэт. Лёгкий, как её собственный, грациозный, как танец в глубине. Девичий силуэт. Лейла присмотрелась, движения напоминали её собственные, отражённые зеркалом воды. Фигура остановилась, и взгляд пронзил насквозь. Из глубины поднялся голос, глухой, будто море говорило её собственным голосом:
— А если бы ты могла остаться в воде навсегда, забыла бы про сушу?
Слова вызвали рябь на воде и внутри неё. Она опустила взгляд, не находя ответа. Она шагнула вперёд, ещё раз и вдруг, как будто по щелчку, всё остановилось. Волны застыли, ветер стих, даже её дыхание стало медленным, вязким. Температура мгновенно упала, вода стала обволакивающей, холодной, как ледяное стекло. Лейла задрожала, попробовала отступить, но не смогла. Каждое движение давалось с усилием. Песок под ногами больше не был мягким, он стал твёрдым, как скала, а вода вокруг — стеклянной капсулой. Силуэт под водой замер, теперь он был словно за гранью, наблюдал. На поверхности воды медленно начали появляться трещины, как по зеркалу, как по самому миру. И снова голос, спокойный, холодный, почти ласковый:
— Лейла, я желаю тебе такой конец.
Фея внезапно словно очнулась ото сна, мир вокруг подсознательно казался фальшивым, здесь ей не место, здесь не её жизнь. Иллюзия сжималась. Дворец и море стали безликими, одинаковыми, лишёнными движения. Она сделала шаг вперёд.
— Ты не знаешь, какой конец я выберу. И не тебе его писать!
С треском рухнули волны, вода вспыхнула светом, и всё исчезло. Осталась лишь пустота, но уже под контролем Лейлы. Она стояла в белом пространстве, тяжело дыша, но с ясным взглядом.
Флора оказалась на Линфее, на своей родной планете, где каждый листок, каждая ветка были словно живые нити, связывающие её с самой сутью мира. Воздух наполняла сладковатая свежесть цветущих лугов, лёгкий аромат мёда и молодой травы. Тёплый ветер играл с её волосами, нежно касаясь кожи, словно шепча древние сказания леса.
Перед ней раскинулся бескрайний лес, где высокие деревья тянулись к небу, их кроны переливались всеми оттенками зелёного и золотого. Под ногами мягкий ковер из мха и цветов, а вокруг звучали песни птиц, трели насекомых и тихий шёпот листьев. Здесь было всё, что она знала с детства, всё, что наполняло её сердцем покоем. Флора глубоко вдохнула, позволяя этой гармонии проникнуть в каждую клеточку. Она чувствовала, как сама планета словно дышит вместе с ней, их дыхания сплелись в единый ритм. В этот миг казалось, что время замерло, и нет ничего важнее этого мгновения. Но вдруг, из тишины раздался едва слышный голос, сам лес будто заговорил с ней. Лепестки цветов медленно начали собираться в очертания лица.
— Если бы можно было остаться в этом моменте навечно — разве ты не хотела бы? — произнёс голос, наполняя пространство шёпотом ветра.
Флора открыла глаза и почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Казалось, ей предлагают безмятежность и вечное спокойствие, но в обмен на что? Она увидела, как вокруг лепестки начали увядать, краски тускнели, лес терял свои краски и живость.
Внезапно едва уловимый запах дыма. Порыв ветра стал резче, он донёс зловещий шорох, треск ломающихся веток, гул пламени, и с каждой секундой цвет Линфеи начал меняться. Зелень тускнела, становясь серой. Цветы опадали, деревья вокруг Флоры начали чернеть, сгибаться, будто корчились от боли. А потом загорелись, пламя вспыхнуло сразу в нескольких точках, охватывая всё вокруг. Воздух стал горячим и жестоким, дышать было трудно. С каждой секундой пространство превращалось в кошмар.
— Нет, — прошептала Флора, вставая на ноги. — Пожалуйста... нет...
Сквозь клубы дыма проступил силуэт. Из огня вышла девушка в светлом платье. Она подошла медленно, и, казалось, пламя само расступалось перед ней.
— Если бы можно было избежать подобных случаев... — произнесла она, глядя Флоре прямо в глаза. — Чем бы ты пожертвовала?
Огонь трещал всё ближе, но Флора не дрогнула. Её дыхание было неровным, слёзы щипали глаза. Она смотрела на Селентру сквозь завесу пепла, как сквозь прозрачную стену между мирами.
— Чем бы ты пожертвовала? — повторила Селентра, её голос звучал почти ласково, почти с жалостью. — Только скажи и всё исчезнет.
Флора отвела взгляд на тлеющие деревья, на поверженные цветы, на умирающий лес, который был её сердцем. Потом снова на девушку перед собой.
— Я бы... — начала она, и в голосе её дрожала ярость, не слёзы. — Я бы пожертвовала собой!
Селентра моргнула, и её мягкая улыбка чуть дрогнула.
— Почему?
Флора шагнула ближе, и огонь под её ногами расступился, будто сама природа всё ещё слушала её.
— Ты хочешь стереть всё, что делает нас живыми, но я не позволю. Даже если останусь одна, даже если сгорю.
В воздухе что-то изменилось. Пламя на мгновение дрогнуло, и будто поддалось её словам. Селентра смотрела долго. Потом сказала, уже отходя, словно отступая в дым:
— Интересно, какой конец ты выберешь тогда.
И исчезла. Флора осталась стоять среди выжженного леса. Тишина была почти звенящей. Она опустилась на колени и опустила ладони в пепел. Он был тёплым, рассыпчатым, пропитанный утратой и вдруг в её руке, словно от прикосновения, что-то затрепетало. Едва различимое, крошечное семя. Флора сжала его в ладони, прижала к груди.
— Живое, — прошептала она.
Флора медленно раскрыла ладонь. Семя, упрямо тёплое, пульсировало в такт её сердцу. Она осторожно опустила его в пепел, пальцем прорисовывая мягкую ложбинку, укрывая его тонким слоем земли. Пепел зашевелился. Из него, тонкой линией, пробился зелёный росток. Его крошечный листочек дрожал от несуществующего ветра, Флора улыбнулась сквозь слёзы.
— Значит, можно, — прошептала она.
Иллюзия разрушалась, мир вокруг поблек, цвета растеклись, как акварель по воде, но росток остался. Он сиял в темноте, как маяк в пустоте. Флора выпрямилась, вытирая лицо. Она чувствовала, как всё вокруг рассыпается, как белый свет начинает поглощать пространство. И в самый последний момент, перед тем как белизна сомкнулась, голос Селентры, тонкий и далёкий, коснулся её слуха:
— Теперь я знаю твой конец.
Тишина на Зените была особенной. Электронные ветра шептали в проводах, купола из стекла и света отражали величественные строения города. Воздух был чистым, словно дистиллированная мысль. Текна стояла в центре управляющей платформы, окружённая голографическими экранами. Они послушно вращались вокруг неё, реагируя на каждое движение руки. Каждый алгоритм знал своё место, каждый код. Она чувствовала себя частью этого порядка, управляла потоками данных, оптимизировала процессы, предсказывала сбои за секунды до их возникновения.
Контроль.
Слово было почти синонимом её дыхания. Всё здесь дышало логикой.
— Стабилизировано, — прошептала она, касаясь дисплея.
Но в этот момент один из экранов дрогнул. Как будто изображение покрылось рябью. Текна нахмурилась, провела рукой — интерфейс подчинился, но ненадолго. В другом секторе начали расползаться пиксели, как трещины на стекле.
— Сбой? — она задала команду устранения.
Экран вспыхнул. На нём, среди мигающих фрагментов, начало вырисовываться лицо. Текна застыла.
— Что...? Кто занёс в компьютер вирус?
Интерфейс растворился, и с ним исчез её контроль. Мир вокруг начал рушиться. Один за другим гасли мониторы, стены плавились в цифровой дым. Под ногами больше не было платформы, только белое, пустое поле. Текна осталась в ослепительном белом пространстве. Её дыхание участилось. Пальцы дрожали, но она уже активировала внутренние сенсоры. Сканирование уже началось в фоновом режиме. Кто бы это ни был, она хотела знать.
— Покажись! — её голос был твёрже, чем страх в груди.
Белизна вспыхнула и из нее шагнула фигура. В её образе было нечто болезненно-соблазнительное, как сбой в идеальной симметрии мира.
— Ты боишься? — спросила она спокойно.
Текна нахмурилась и сконцентрировалась. Потоки данных заполнили внутренний экран:
«Объект обнаружен. Форма — стабильна. Состав — неизвестен.Измерен магический импульс: отклонение за пределами допустимого диапазона. Энергосигнатура: не привязана к известным мирам. Природа: не иллюзорна. Сущность — реальна. Идентификация: невозможно.»
— Это...невозможно. Ты не проекция и не фантом. Ты реальна, но не принадлежишь ни одному измерению?
Селентра шагнула ближе. Пространство вокруг слегка дрогнуло, будто волна прошла по самому воздуху.
— Ты действительно умна, — с интересом произнесла она.
— Кто ты? — тихо спросила Текна, ощутив, как волосы на затылке поднимаются от напряжения. — Ты не часть Вселенной, не зарегистрирована ни в одном кластере, даже антиматерия тебя не считывает...
Селентра чуть склонила голову, рассматривая Текну с тем же вниманием, с каким Текна читала данные о ней.
— Я всего лишь конец. Один из возможных.
С этими словами она сделала жест, пространство перед Текной как будто сомкнулось в точку, и оттуда сорвался импульс. Текна активировала щит, но энерговолна сжалась вокруг него, нейтрализовав поле почти без усилий. Её отбросило назад.
— Что это за магия...? — пробормотала Текна, вскочив, — Она не классифицируется...
Селентра подошла вплотную.
— Ты всё ещё держишься за контроль. А ведь знаешь — он иллюзорен.
— Я держусь за логику. Пока она со мной — я найду выход, — с трудом выговорила Текна, но её панель уже мигала красным: перегрузка, отказ систем, рушатся опоры.
Селентра склонилась ближе, голос стал почти шёпотом:
— Так какой конец ты бы выбрала, Текна?
И белизна поглотила всё. Осталась только Текна в пустоте. Без интерфейса, без магии, без формул. Только её разум, и глухой, нарастающий страх.
Одна за другой, феи открывали глаза. Пульсирующий свет мягко струился через окна корабля. Муза приподнялась первой, дотронулась до щеки — она была влажной. Потом заметила остальных: Лейла сидела с закрытыми глазами, сжав кулаки. Флора тяжело дышала, всё ещё сжимая в ладони засохший лист. Текна осматривалась — растерянная, но живая. Стелла сидела в углу, опершись на стенку, лицо скрыто в ладонях. Блум открыла глаза последней.
— Мы живы? — прошептала Муза.
— Это был сон? — Лейла прошептала одними губами, но никто не ответил.
В проходе появился Скай, за ним — Ривен и Брендон.
— Вы наконец-то пришли в себя! — с облегчением воскликнул Скай, подбегая к Блум.
— Где мы? — Текна, уже полностью пришедшая в себя, взглянула в иллюминатор.
За окном виднелась Алфея. Текна ничего не понимала.
— Но мы же были у Звёздного Предела! Как мы снова в Алфее?
Феи переглянулись. Каждая вспомнила своё видение и девушку, что задавала им вопросы.
— Вы её видели? — глухо спросила Блум.
— Да, — прошептала Муза.
— Я тоже... — пробормотала Лейла. — Она хотела, чтобы я осталась.
— Она не иллюзия, — твёрдо сказала Текна. — Она реальна.
Стелла медленно подняла голову:
— А кто она?
Все посмотрели на Блум. Рыжеволосая фея поднялась, как будто весь воздух в корабле стал тяжелее.
— Её зовут Селентра, — сказала она. — Она мне так сказала.
Имя прозвучало, как раскат грома в тишине. Никто из специалистов не понял, почему феи так побледнели. Снаружи ветер лениво шевелил листву, Алфея встретила их как всегда: спокойно, приветливо. Словно ничего не произошло. Феи вышли с корабля, а Специалисты вернулись в Красный Фонтан. Девочки немедленно направились к директрисе рассказать о новой информации.
Девочка открыла глаза с усилием. Тусклый свет пробивался сквозь пыльные занавески, падая неровными полосами на потрёпанный стол и растрёпанные листы бумаги. В комнате пахло затхлостью, смешанной с горечью. Рядом раздавались голоса, от которых внутри жгло. Где-то ударилась посуда, и глухой треск эхом прокатился по стенам. Эти звуки стали частью её жизни, фоном, который трудно игнорировать. Но именно в этой суете, в этом хаосе, у неё был уголок. Она села за стол. Карандаш скользнул по бумаге, превращая мысли в линии и тени. Каждая страница была попыткой вырваться из замкнутого круга, где нет места свету и покою. В этих рисунках она могла быть кем угодно — героиней, творцом, свободной от боли и непонимания. Пальцы сжимали карандаш так, что ногти врезались в кожу, но боль казалась мелкой по сравнению с тем, что она носила внутри. Маленький комикс — её спасение, тихая мятежная крепость в мире, где каждый день приносил всё больше пустоты. Она взглянула на ещё один пустой неокрашенный лист, и, несмотря ни на что, взяла карандаш вновь.
"Возможно я смогу улучшить конец."