Глава 2
Отряд стоял в полной боевой готовности: построенный с чёткой задачей, с заранее намеченным в штабе маршрутом. Новобранцы восседали на лошадях с напряжёнными, не свойственными молодым людям лицами.
Алексей проверил своё снаряжение, нащупал рукой патроны, опробовал ногами, крепко ли сидит седло. Всё было в порядке. Молодой человек находился во второй линии из пяти.
Находился отряд возле реки, в том удобном месте, где можно перейти её без угрозы быть унесённым течением даже вместе с конём.
— Вы как самая мобильная часть на всём периметре должны обойти этот не охраняемый участок и атаковать склад! — вещал час назад командир. — Заберите с собой как можно больше винтовок и патронов. Остальное — подожгите! У двоих из вас будут бутылки с зажигательной смесью! Вопросы есть?
Вопросы были очевидные, например: «Сколько мы встретим там врагов?». И прочие подобные. Но никто их не задал. Все молчали и внимательно слушали, сидя в окопе через пару часов после приезда. Сосредоточенными глазами парни смотрели на карту, но когда вышли к лошадям, то отчётливо поняли, что ничего не запомнили, а в голове была каша. Станицкий, когда натягивал седло на своего коня, взглядом нашёл Мишку, который, будто казак с картины, гордо восседал на вороном и держал правую руку на эфесе шашки. «Ну и герой!» — подумал про себя Лёша.
Перед самой операцией, первой в жизни этих юнцов, «герой» выглядел уже не так геройски: выступивший на лбу и на руках пот предательски выдавал его волнение.
Командир жестом скомандовал: «Вперёд!» — и двадцать пять всадников разом тронулись. Стройные маленькие ряды копыт врезались в спокойную холодную воду. Ударили брызги, кони захрипели, стали дёргать головами, словно мухи, но вскоре перешли речушку и во всю пустились галопом по назначенному маршруту.
Алексей по привычке нагнулся, крепко сжимая кожаные вожжи, в лицо ему бил холодный ночной вечер. Парень готов был в любую секунду выхватить из ножен шашку и ударить. Так ему казалось, так он рисовал для себя в воображении, но боялся, что в реальности рука дрогнет и будет ему смерть.
Небо в ту ночь было неясное, луна лишь иногда выглядывала из-за пелены туч — темнота заволакивала деревья, землю, камни, здания на горизонте. Из-за этого разгорячённые казаки с трудом различали, куда едут, и не видели противника, который, как им казалось, обязательно должен был находиться где-то рядом. Но топот собственных лошадей, похожий на барабанную дробь, представлялся им уже слишком громким.
Меньше чем через минуту езды ряды беспорядочно смешались. Рядом с Алексеем, который вырвался немного вперёд, оказался отстающий Мишка. На его покрасневшем от холода и возбуждения лице особенно выделялись глаза. Их блеск Станицкий запомнил на всю жизнь.
Впереди показались неясные очертания здания с плоской крышей. Рядом с ним стояли две крестьянские избы с соломенными верхушками.
— Вот и первый шанс! — крикнул Мишка-болтун, указывая пальцем на здание. — Это и есть амбар! Глупые немцы! Сейчас мы их!..
Его друг ничего не ответил, только ещё раз обхватил пальцами эфес. На этот раз он почему-то показался ему больше.
Отряд налетел на амбар, как коршуны на падаль. Беспорядочно порубили троих часовых, которые, будучи сонными, едва успели взвесить винтовки (один даже сделал выстрел, но в воздух), но при этом замахом шашек случайно ранили двух своих. Отрывистые крики резали слух, а беспорядок был буквально осязаем. Никто точно не знал, что делать дальше.
— Замок! Кто-нибудь, сбейте чёртов замок! — Алексей указывал на висящий на двери тяжёлый, как граната, амбарный замок.
Его не слушали, каждый слушал только себя.
Ударив лошадь в бок, парень решил сделать всё сам. Взмахнув шашкой, он ударил со всего маху. Железо неприятно лязгнуло, чиркнула искра, но замок остался на месте. Лёша взмахнул ещё раз — ничего. Ему пришлось сделать четыре удара, после которых его рука от неожиданной нагрузки почти заколола от боли в мышцах. Железный ободок распался надвое, замок упал на пол. Несколько казаков, уже образумивших самих себя, дружно толкнули двери. Тусклый свет луны пробрался в широкое деревянное помещение с неровным земляным полом, на котором лежали аккуратно сложенные ящики с винтовками, патроны и отдельно — снаряды.
— Вот тебе и новый завоз. Не успели ещё, видать, раздать людям! Ха! — кричал кто-то сбоку.
Семеро всадников разом ворвались на склад. Криками и невнятными восклицаниями сопровождали они этот быстрый и неорганизованный грабёж. Трещали доски, ломались ящики, звенели, словно колокольчики, новые ружья. Первая пятёрка, захватив с собой пятнадцать винтовок (по три на каждого), и с карманами, полными недавно отлитых патронов, беспорядочно выехала из амбара.
— Смотри, какие достали!
— Аж блестят!
— Красота! Дома покажу, батька залюбуется!
Станицкий выехал из амбара со следующей группой, с трудом проехал через толпящихся казаков и, отъехав чуть в сторону, глубоко вдохнул. Он будто только что вынырнул из глубокой холодной проруби. Крики казались ему противными, нереальными, очень далёкими. Кто-то объехал его, будто статую или столб, что-то сказал. Но молодой человек не слушал. Под сердцем, как опухоль, ныл плотный ком боли — плохое предчувствие.
— Давайте уже скорее! — крикнул он, и слова отдались в толпу радостным одобряющим эхом.
У одного кавалериста — худощавого паренька с тоненькими очками — в руках вдруг оказалась бутылка с зажигательным веществом. В его тонких, как у хирурга, пальцах чирикнула спичка — загорелась тряпка, которая обвязывала горлышко. Военный со всей силы замахнулся, и бутылка полетела прямо в ящики. С треском полыхнул добротно разводимый огонь, затрещали выломанные доски. Вторая бутылка, уже от другого кавалериста, полетела в амбар, ударилась о стену, оставив огненный след, и упала горящими частями на землю.
Огонь быстро распространялся и захватывал всё, словно буря.
— Ну, братцы, молодцы мы! Ничего не скажешь! А вон на огонь и наши приехали! Поздравлять будут!
«Наши приехали», — промелькнуло со странной интонацией в голове у Алексея. Но его мысль утонула во всеобщем «ура».
— Эй, ребята, давайте сюда!
«Наши не станут идти сюда, если уже послали нас, — сам себе сказал Станицкий. — Наши не станут... стрелять!»
Первый выстрел оказался снайперски точным. Худощавый паренёк, тот самый, что первым кидал бутылку, свалился с седла на землю с пробитой головой.
Гул и радость умолкли, будто люди разом задохнулись.
А тем временем из лесу приближались «наши». Целый конный отряд — побольше того, в котором был Алексей — уверенно, с винтовками наперевес двигался рысью в направлении горящего амбара, окружённого новобранцами.
Дальше последовал не выстрел, а целый залп в десять ружей. Почти половина из выстрелов попала в ошеломлённые, ничего не понимающие, не способные к действию живые цели. Новобранцы, молодые парни шестнадцати – восемнадцати лет, падали вниз смертельно раненые или уже мёртвые. Глухо и беспорядочно ложились на землю ненужные винтовки, из карманов, как монеты, сыпались новые патроны, омытые кровью погибших.
Оцепенение прошло через несколько секунд. Из дрожащих ртов вырвался крик, заглушаемый только лошадиным ржанием.
— Да чего же вы ждёте? Стреляйте! — вопил Лёша, но обрез в его руках предательски дрожал.
Он прицелился, но выстрелил нечётко, и пуля ушла куда-то вверх. Вместе с ним открыли огонь ещё двое новобранцев, которые тоже промазали.
Между казаками и немецким отрядом оставалось не больше двадцати метров, когда выжившие поскакали прочь. Погоняя лошадей чем только могли, эти несчастные одиннадцать человек неслись в темноту, гонимые пулями и смертью. Мгновение спустя двое упали под звуки выстрелов за спинами. Ещё одного подвела лошадь — споткнулась о камень, поджала ногу и, перевернувшись на бок, задавила собой всадника, сломав ему шею и рёбра и загубив себя.
Вся жизнь пронеслась перед Лёшиными глазами, и он уже не замечал, как из покрасневших глаз текли детские слёзы. Тело не слушалось его, оно стало неуправляемым, дрожало, как лист на ветру. Окутавшие его слабость и бессилие вынуждали прекратить бегство, сдаться, поднять руки и припасть лицом к земле, молить о пощаде, быть готовым к унижениям. Но здравый рассудок под бешеный стук сердца настойчиво повторял, что так он не проживёт и минуты, а если каким-то чудом и выживет, то обречёт себя на жизнь, которую стоит предпочесть смерти. Поэтому солдат и дальше гнал коня, то левым, то правым ухом улавливая свист пуль. Глянув влево, он увидел Мишку Дыма. Мертвенно-бледный, с перекошенным от страха лицом, с зелёными соплями, свисавшими с подбородка и с шинели, в тот момент он походил на сумасшедшего. Его губы дрожали, шепча молитву:
— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да приидет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе...
Покрасневшими, мечущимися глазами он в упор не замечал своего товарища.
Пятеро оставшихся всадников выехали к реке, на поверхности которой красиво растекалась луна.
— Скорее в воду! — крикнул Станицкий, но его слова заглушили новые выстрелы, которые раздавались уже совсем близко.
Всадники бросились в воду, но... не все. Алексей машинально оглянулся, потому что одна из лошадей стояла на месте. То была лошадь Мишки Дыма, а сам новобранец — шалун и болтун, душа компании и певец в местном хоре, первый парень на хуторе — глядя на товарища молящими глазами, произнёс:
— Я не могу!
— Что значит «не можешь»? Давай!
— Я боюсь! Не хочу больше орденов, только жить хочу. Не хочу воевать, не хочу!
Он повернул лошадь, но обессилевшее тело, скорченное и плачущее, упало на землю. Крики, всхлипы и вздохи, сопровождающиеся мольбами о пощаде, начали медленно затихать и пропадать в глухом конском топоте. Из приближающегося вражеского отряда грянул новый залп.
Лёша, понимая, что ждать больше нельзя, развернул коня и пустился галопом в спасительную темноту. Скорбь и любопытство заставили его повернуть голову. Он отчётливо увидел, как резко опустились шашки в скрюченное, окровавленное тело Мишки Дыма, просящего пощады.
Мечта о геройстве и орденах утонула в беспощадной кровавой реальности...
Алексей направил коня вбок, к лесу. Несмотря на то, что он пригнулся, как мог, буквально впился носом в лошадиную гриву, крепкие сухие ветки всё равно били его по макушке и по лицу, оставляя на щеках красноватые следы. Скакун потерял шаг, оступился на неровной тропе. Но боец терпел. Он хотел выжить. Он должен был выжить.
Когда несколько секунд спустя он подумал, что наконец сбежал и спасся, сзади послышался выстрел. Привычный отзвук теперь вызвал непривычное ощущение — резкую, жгучую, как от удара кочерги, боль в боку. Поглядев вниз, Станицкий увидел, как маленьким ручейком из простреленной кожи стекает кровь. Стиснув зубы, он крепко зажал раненое место. Кровь, словно вода, сочилась меж пальцев. Каждое движение сопровождалось сковывающим приступом боли.
Алексею отчётливо показалось, что конский топот позади усилился.
— Не сдамся вам, суки! Нет...
Его шёпот оборвался глухим ударом ветки о лоб. Разноцветная радуга перед глазами всадника заменила черноту густого леса. Боль усилилась, пронизала всё тело, но затем успокоилась. Больше солдат ничего не помнил...