Учись любить меня [РЕДАКТИРУЕТСЯ]

Ночь опускалась на кампус быстро — с серой тяжестью, в которой каждый шорох казался громче, а каждое движение — подозрительным. Фонари отбрасывали длинные, рваные тени, и воздух будто пропитался напряжением.

Крис припал к стеклу. Машина стояла у края парковки, в тени густого вяза, мотор был заглушен, окна приоткрыты. Холод пробирался под воротник куртки, но он не замечал.

— Двигается, — бросил Крис, не отрывая взгляда от выхода из общежития.

Зак вышел в тёмный вечер, надвинув капюшон. Закинул рюкзак за плечо, что-то набрал в телефоне и не спеша направился по аллее, устланной рыжим ковром опавших листьев.

— Какой нормальный сталкер вот так... спокойно идёт? — пробормотал Джеймс, нахмурившись. — Он даже не оглядывается.

— Потому что не чувствует за собой слежки. Или мастер притворства, — мрачно бросил Крис, заводя двигатель. Машина, припаркованная в тени деревьев, выехала бесшумно, как тень. Они держались на расстоянии, в полутемных переулках — чтобы не засветиться фарами.

Зак шёл через кампус с той ленивой уверенностью, как будто его ждёт нечто совершенно обыденное. И правда — свернув с главной дороги, Зак вошёл в небольшое круглосуточное кафе, где по вечерам пахло жжёным кофе и пиццей, которую никто не заказывал.

— Кафе? — Джеймс прищурился. — Он что, пошёл на свидание?

— Сейчас узнаем, — Крис притормозил, глуша мотор. Из-за витрины, за растянутыми гирляндами, было видно, как Зак выбирает стол у окна, достаёт ноутбук и открывает его. Сделал заказ, откинулся на спинку и... зевнул.

Ни фото. Ни тайного письма. Ни напряжения. Ни попытки спрятаться.

— Ну и что он делает? — Джеймс приблизил телефон, включая камеру. — Гуглит «как не выглядеть сталкером»?

Крис не ответил сразу. Его взгляд был цепким, изучающим, в нём металась надежда найти хоть что-то — малейшую нестыковку, нервный жест, след паники.

Но Зак просто работал. Спокойно. Без попыток спрятать экран. Без суеты. Наушники в ушах. Время от времени делал глоток кофе, что-то печатал, потом откидывался назад и тёр глаза, как обычный, чёрт возьми, студент, переживший бессонную ночь.

— Это тупо, — сказал Джеймс, опуская телефон. — Мы следим за парнем, который пьёт латте и пишет, скорее всего, эссе про глобальное потепление.

— Да, — Крис стиснул руль. — И чем дольше я на него смотрю, тем яснее понимаю: он не притворяется. Он просто... живёт.

Молчание повисло в воздухе. Как осадок после сильного дождя.

— Значит, мы ошибались, — тихо сказал Джеймс. — И пока мы гоняемся за тенью, настоящий сталкер...

— ...может быть в её комнате, — закончил Крис глухо. — Или на другом конце кампуса. Или смотрит на неё прямо сейчас.

Он резко выдохнул, откинувшись на спинку.

— Пора менять тактику. Мы теряем время.

Из кафе лился мягкий свет, отражаясь в холодных глазах Криса. Зак что-то набирал на клавиатуре, покачивая ногой под столом. Никакой угрозы. Ни следа темноты.

И всё же внутри Криса росло ощущение, что где-то — за гранью привычного, за повседневностью — надвигается нечто. И им всем лучше поторопиться.

***

Это была её идея.

Кейт настояла. С холодной целеустремлённостью, как хирург перед операцией, она расписала план — до деталей, до движений.

И теперь они стояли у двери. Воздух был густым от напряжения, пах пылью и отдалённым запахом жареного масла из студенческой кухни. Свет коридорной лампы мерцал, будто не решался осветить их намерения полностью.

— Ты точно всё сделал, как я сказала? — Кейт нервно оглянулась по сторонам, голос её был едва слышным, но в нём звенела сталь. — Макс точно уехал к сестре?

Алекс едва заметно кивнул. В его взгляде вспыхнула тень уязвлённой гордости.

— Конечно. Я же не идиот. Он бросил рюкзак у окна во время семинара. А я вытащил ключ, как ты просила.

Он медленно достал его из внутреннего кармана куртки. Металл тускло блеснул в его ладони — как запретная монета или амулет, несущий неведомую цену. Он сжал его крепко, пальцы побелели. Кейт смотрела на него, будто пыталась разглядеть что-то за пределами очевидного — может, сомнение. Может, страх.

— И ты уверен, что он уехал, а Зак не вернётся в ближайший час?

— Джеймс и Крис следят за ним. Он в кафе уже полчаса, — ответил Алекс, сдерживая дрожь в голосе. — Открыл ноутбук, заказал латте. Всё настолько скучно, что Крис чуть не уснул.

Он всунул ключ в замочную скважину.

Щелчок. Замок поддался с тихим, почти человеческим вздохом — будто дверь не просто открылась, а впустила их в чужую, спрятанную от мира часть жизни.

Они вошли, будто переступали границу между догадкой и реальностью, и на секунду — затаили дыхание. Комната встретила их не тревогой, не тайной, а обыденной, почти трогательной обстановкой, как если бы сама захотела оправдаться: «Здесь нет чудовищ».

Первое, что ударило в нос — запах. Тонкий, еле уловимый аромат стирального порошка и старых книг, перемешанный с чем-то сладким, липким — леденцы, возможно. Или мармелад, забытый на полке. Всё казалось живым, настоящим, но безлюдным.

— Ну... — Кейт обвела комнату быстрым, цепким взглядом. — Либо он очень аккуратный сталкер, либо мы только что ворвались в святилище скуки.

Комната была небольшой — типичная двухместная, с кроватями по разные стороны, двумя столами и стеллажом у окна. Один угол был тщательно прибран: аккуратно заправленная постель, подушка, на которой лежал плед. На тумбочке — бутылка воды, пульт от вентилятора и потрёпанная книга. На другом столе — оставленные в спешке вещи: пара носков, чашка с недопитым чаем, и стопка лекций. Эта сторона явно принадлежала соседу — Максу.

Алекс знал, что Макс уехал к сестре — они были на одном курсе по «Когнитивной психологии». Неделю назад Макс вскользь упомянул, что у сестры день рождения, и Алекс запомнил. Этого хватило Кейт, чтобы построить план. Он выждал момент, когда Макс на паре оставил рюкзак у окна, и вытащил ключ — на миг, на одно точное движение, пока никто не смотрел. Всё по её инструкции. И всё ради одного ответа.

Кейт подошла к столу Зака. Всё здесь было... правильно. Даже слишком. Книги — философия, основы нейробиологии, сборник рецептов с пожелтевшими страницами. Алекс взял одну из них, пролистал.

— Пироги и идентичность личности? Интересное комбо, — пробормотал он. — Этот парень — не монстр, он — странный гурман.

Кейт молча открыла ящик. Внутри — аккуратно разложенные маркеры, канцелярия, стикеры. На одном — пометка: "Позвонить маме". Её пальцы замерли, когда на дне ящика она нашла фотографию: Зак и девочка лет восьми, обнявшие друг друга, будто это всё, что у них есть. Тонкая, почти невидимая грусть разлилась по комнате, как лёгкий, печальный свет.

Кейт подошла к полке. Там, в небольшом беспорядке, стояли фигурки — одинокий штурмовик из «Звёздных войн», кубик Рубика, старая кружка с трещиной и надписью "Trust the process". В щели между книгами — выцветшая записная книжка. Она открыла её, перелистнула пару страниц.

Строчки — живые, дрожащие, будто написанные сдерживаемым дыханием.

"Каждый раз, когда она улыбается — будто в комнате теплеет. Нужно перестать пялиться, это странно. Она никогда не посмотрит на меня так."

"Сон про неё опять. Дурацкий. Она держит меня за руку. Мы просто идём. Это всё."

— Господи, — выдохнула Кейт почти шёпотом. — Это же...

Слишком лично. Слишком просто.

Алекс в это время присел у нижнего ящика. Его пальцы дрожали, когда он вытащил коробку из-под старых кроссовок. Картон потрепался, угол был оторван, как будто он служил слишком давно и слишком честно.

— О, смотри, — позвал он Кейт, протягивая ей распечатанные страницы.

На листах — её статьи. Лив. С подчеркиваниями, пометками на полях. Несколько писем, набранных в Word, распечатанных, но так и не отправленных. Ни одного оскорбления. Ни одной угрозы. Только попытка — неловкая, почти детская — найти слова. Или отпустить их, если не хватит смелости.

Кейт провела пальцами по бумаге, словно могла почувствовать его одиночество сквозь чернила.

— Чёрт... Я ожидала найти нечто... зловещее. Стены, обклеенные фотографиями, карту её маршрутов. А нашла — тоску.

Алекс мягко закрыл коробку и задвинул ящик. Его лицо было напряжённым, как будто он сам в этом мгновении осознал, насколько ошибался.

— Знаешь, он вроде... другой. Но не опасный. Просто не из этого мира.

— Он читает всё, что она пишет, — сказала Кейт. — И не потому, что преследует. А потому что... влюблён. И почерк... это не он. Господи, мы следим за ботаником с разбитым сердцем.

Они выпрямились. Оглядели комнату ещё раз. Всё в ней было слишком ровным, слишком аккуратным, словно сам хозяин старался не занимать слишком много пространства даже здесь.

Ни одной странной детали. Только одиночество, заботливо расставленное по полкам. Только чувства, спрятанные между строк.

Они вышли, тихо прикрыв за собой дверь. Щелчок замка прозвучал не как конец вторжения, а как мягкое извините.

— Один минус. Осталась неизвестность, — прошептала Кейт. — Кто-то всё ещё играет с Лив. И это явно не он.

Коридор был пуст. Свет лампы по-прежнему мерцал, как если бы сомневался: впускать ли тьму или оставить всё, как есть. Их шаги растворялись в этой зыбкой тишине, унося с собой не разгадку — только понимание, кого вычеркнуть из списка.

***

Вечер опустился на кампус мягким пологом, и комната Лив наполнилась тёплым жёлтым светом настольной лампы и ароматом расплавленного сыра. Полка над письменным столом будто бы рухнула от переизбытка книг, скрывая камеру — Лив ловко придвинула томик «Сто лет одиночества» и с невинной усмешкой отошла, будто просто приводила в порядок хаос из учебников.

В дверь постучали.

— Заходи, — крикнула она, не оборачиваясь.

— Та-дам! — раздался весёлый голос, и в комнату вошла Мелисса с коробкой пиццы в одной руке и бутылкой колы в другой. — Надеюсь, вы всё ещё не веганы.

Она улыбалась — широко, открыто. На ней были джинсы и серый худи, слегка свисающий с одного плеча. Светлые волосы с мягкими локонами лежали на плечах, пахло чем-то сладким, чуть ванильным. Карие глаза смотрели тепло, будто ничего дурного никогда не случалось.

— Ух ты, Лисс... — Лив усмехнулась и присела рядом. — Ты изменилась. В хорошем смысле. Даже похорошела.

— Серьёзно? — Мелисса засмеялась, откидывая локон назад. — Спасибо. Наверное, потому что я наконец стала собой.

Лив кивнула, не вдаваясь в детали. Внутри всё ещё оставался осадок после последних недель, но сейчас она старалась не думать об этом. Просто... прожить вечер.

— Я ничего не понимаю в писательстве, но я люблю пиццу, — протянула Элизабет, сев рядом на пол и прислонившись спиной к кровати. Она взяла кусочек и закатила глаза от удовольствия. — Это прекрасно. Творите, девочки, а я разберусь с пиццей.

Три девушки смеялись, ели, обсуждали статью. Лив сидела на полу с ноутбуком на коленях, сосредоточенно печатая — пальцы двигались быстро, будто слова сами рождались в кончиках. Рядом, скрестив ноги, Мелисса диктовала, оживлённо жестикулируя и поправляя распечатку. Элизабет развалилась на подушках, ела пиццу прямо из коробки, время от времени хихикала, не особо вникая в процесс, но наслаждаясь моментом. Всё было просто. Тепло. И по-настоящему.

Но в какой-то момент...

— Лив... прости, Лисс, — пробормотала Элизабет, зевая и потирая глаза. — Прости, перепутала. А вы не сёстры, случайно? А то прям очень похожи.

Она захихикала, не вкладывая в слова ничего, кроме сонной шутки, — лёгкий пузырёк смеха, лопнувший в тишине комнаты. Лив тоже улыбнулась, коротко, почти машинально. Но тень от этой улыбки тут же растаяла. Что-то внутри на миг замерло.

Мелисса застыла. Совсем ненадолго — на долю секунды, почти незаметно. Но Лив это почувствовала, как чувствуют смену давления перед грозой. Потом — улыбка. Широкая. Открытая. Но слишком правильная. Слишком выверенная, как будто наклеенная на лицо в спешке.

Лив резко перевела взгляд на подругу, и сердце сделало предательский перекат. Светлые волосы — ровные, уложенные в те самые небрежные локоны, с которыми Лив ходила всего пару недель назад. Пробор — с той же стороны. Джинсы — вытертые на коленях, почти один в один. Серый худи, широкий, уютный, — на плече та же нашивка, что была на её любимой кофте. А у входа стоял рюкзак... её модель. Тот же оттенок. Даже потёртость на молнии будто совпадала.

Совпадение?

Ком осел в горле. Густой, тягучий. Лив сделала глоток колы, но сладкая газировка не помогла — горло оставалось сухим, как бумага. Она заставила себя отвести взгляд, сделать вид, что ничего не произошло. Что не заметила. Что всё — просто смешной сбой в реальности.

«Наверное, просто вдохновилась. Я была рядом, когда она менялась. Это нормально. Это же нормально...»

Но внутри — что-то сорвалось. Как нота, сыгранная фальшиво.

​​И вдруг — странный звук. Как будто комната вдохнула. И больше не выдохнула.

Лив обернулась. Элизабет сидела на полу, сползая вдоль стены, глаза у неё были полуприкрыты, взгляд стеклянный, не фокусирующийся. Она вяло тёрла висок, словно пытаясь сдержать надвигающийся шторм.

— Мне как-то... странно... — прошептала она, голос её был едва слышен, как плёнка, дрожащая на ветру. — Будто... всё... в воде...

И прежде чем Лив успела дотянуться до неё — Элизабет рухнула. Мягко, как тряпичная кукла, которой отрезали нити.

— Лиз?! — голос Лив сорвался на крик, ноги сами бросились вперёд, но не успели. Боль ударила в висок — тупая, тяжёлая, как будто кто-то вдавил кулак прямо в череп. Воздух вдруг стал густым, будто дышать пришлось сквозь мокрое полотенце. Пространство дрогнуло, изогнулось. Стены пошатнулись. Всё зашаталось.

— Что за... — язык не послушался. Мир потемнел, скрутился в точку. Колени подогнулись, и Лив осела на пол, ударившись плечом о край кровати. Боль была далёкой, как воспоминание. Всё плыло.

Тень. Над ней — тень.

Фигура. Лицо.

Над ней склонилась фигура. Лицо, ещё недавно знакомое и доброе, теперь было чужим. Мёртвым. Ни следа доброты. Ни следа тепла. Маска сорвана. Только жуткая, бездушная ухмылка, словно вырезанная ножом. Как у актрисы, забывшей о своей роли.

Мелисса.

— Знаешь, Лив, я долго думала, как это сделать, — прошептала она, наклоняясь ближе. Её голос был бархатным, почти ласковым — и оттого ещё страшнее. — Хотела, чтобы ты всё поняла сама. Но ты всё ещё не видишь. Не понимаешь, почему я — это ты. А ты — всего лишь ошибка системы.

Лив попыталась закричать. Поднять руку. Двигаться. Хоть как-то...

Но тело предало. Оно стало чужим. Бесполезным. Она была пленницей. Плоть — мешком. Руки — верёвками.

Тьма подступала, медленно, уверенно. Как волна, накрывающая с головой, погружая в тишину. Густая, как чернила, она вползала в глаза, в рот, в лёгкие.

Последнее, что Лив увидела — это глаза.

Глаза Мелиссы.

Блестящие. Безумные. И — улыбка. Жуткая. Фальшивая. Как в старых фильмах ужасов. Та, от которой хочется отвести взгляд, но не можешь.

Потом — ничего.

Темнота.