Учись любить меня [РЕДАКТИРУЕТСЯ]

Дождь закончился.

Он больше не бил в лицо острыми каплями, не хлестал по щекам, будто хотел пробить её насквозь. Оставил за собой только мокрый бетон, прохладу и вязкий запах свежести, в котором слились пыль, ржавчина и серая, немытая тоска.

На небе прорезалась луна. Тихо, неуверенно, будто спрашивала — можно ли снова светить. Она выглядывала из-за рваных облаков, как маленькая надежда: робкая, почти стыдливая, но всё же — живая.

Лив сидела у стены, вдали от края. Колени прижаты к груди, подбородок упирается в них. Пальцы вцепились в джинсы так, что побелели костяшки. Ветер перебирал её волосы, как некто знакомый, ласковый — тот, кого давно нет, но кто иногда возвращается во сне. Она не сразу поняла, что дрожит. Мелкой, предательской дрожью, от которой сводит плечи и стучат зубы. От холода. От истощения. От всего.

Она подняла взгляд. Небо было влажным, будто только что плакало. А сквозь тучи — холодный, пронзительный свет. Лунный. Он не грел, но и не ранил. И с ним пришло лёгкое, почти невесомое ощущение, будто с груди убрали не камень, а тяжёлую ткань. Давит — но дышать можно.

Она просто сидела.

Дышала.

Была.

Никто не кричал ей в спину. Не тянул за руку, не говорил, как будет правильно. Никто не требовал быть сильной. Здесь, на крыше, осталась только она и небо. И странное, дрожащее чувство — будто где-то в самом нутре, под обломками тревоги, теплилась искра. Крошечная. Живая.

«Я здесь. Я всё ещё здесь.»

И в этот момент распахнулась дверь. С грохотом. Так, будто кто-то выломал ее с петель. Шаги, быстрые, отчаянные. Крис. Она знала этот бег — как память о спасении. Он бежал к краю, не заметив её, как будто время и расстояние больше не существовали. Только страх.

— Крис?.. — прошептала Лив. Голос был тонким, почти не слышным, но он услышал.

Он застыл — будто ударился о стеклянную стену. Резко обернулся. И в следующий миг — уже рядом. На коленях. Рывком к ней. Закрывая собой, заслоняя от мира.

— Успел... Я успел... Лив... Прости... Ты не одна... — выдохи срывались, будто он захлёбывался. Он дрожал. Его дыхание било ей в шею — горячее, прерывистое, обжигающее. Пальцы скользнули к её лицу, к щекам, к подбородку, будто он должен был убедиться, что она настоящая. Живая. Не призрак.

Она смотрела в его глаза. И в них был шторм. Не дождь. Не ветер. Настоящий шторм. Воронка страха — голого, до костей.

— Почему?.. Лив, зачем ты сюда пошла?..

Она не ответила сразу. Только прижалась к его плечу, как к якорю, который не даст утонуть. Потом чуть приподняла голову.

— Я в порядке. Честно. Я не собиралась... прыгать. Просто... здесь было тихо.
А я не знала, куда ещё идти, Крис. Всё разваливается. Я... я не знаю, как дальше.

Он закрыл глаза. Вдохнул её голос, как глоток воздуха после долгого удержания под водой.

— Ты меня так напугала. Так, чёрт возьми, напугала... — прошептал он, опуская лоб к её лбу.

И Лив — впервые за много времени — позволила себе чувствовать. Не держать внутри, не прятать, не убегать. Просто быть. Хоть немного.

Что-то заскреблось внутри, медленно, осторожно, как забытая боль. Грудь сдавило, будто там расправлялись крылья, слишком хрупкие, чтобы взлететь. Глаза жгло — но слёзы не шли. Внутри них стояла плотина.

— Идём. Ты можешь заболеть.

— Я не хочу возвращаться в общежитие... — прошептала Лив, не открывая глаз.

— Идём ко мне?

— Нет. Я не хочу быть здесь. В этом студгородке. Увези меня. Хотя бы на сегодня. Я не могу... не могу остаться.

Он кивнул. Молча.

И, будто так и должно было быть, поднял её на руки. Лёгкую. Измученную. Родную. Он нёс не тело — душу. И держал её, как тонкое стекло.

И крыша осталась позади.

А над кампусом медленно поднималась луна.

Осторожная. Тихая.

Как новая глава.

***

Горячая вода стекала по коже, и Лив казалось, будто с каждым касанием она смывает с себя не просто грязь, а страх, бессилие, неуверенность, которая въелась под кожу, как пепел. Всё, что накапливалось последние недели — чужие письма, навязчивые взгляды, тени в коридоре, сомнения в собственной реальности — теперь медленно уходило в слив вместе с шампунем и мылом. Её дыхание становилось ровнее, плечи — чуть легче. Она закрыла глаза и просто стояла под струями воды, позволяя телу вспомнить, как это — чувствовать себя в безопасности. Пусть даже иллюзорно. Пусть даже на одну ночь.

Выйдя из душа, она закуталась в мягкий белый халат. Кожа ещё пульсировала от горячей воды, волосы тяжело легли на плечи влажными прядями. Она прошла по ковру босыми ногами, ощущая, как ворс впитывает остатки влаги, и остановилась на секунду, прислушиваясь к комнате. Приглушённый свет. Запах свежего белья и кофе. И голос Криса, глухой, сдержанный, но с дрожащей нотой в глубине.

Он стоял у окна, говорил по телефону, облокотившись на раму. Его силуэт был напряжён, спина прямая, пальцы сжаты в кулак. Он успокаивал собеседника, говорил, что с Лив всё в порядке, что не может сказать, где они — потому что тот, кто охотится, слишком близко.

Когда он обернулся и увидел её, его лицо смягчилось, но в глазах осталась та же решимость — острая, как лезвие. Он стоял на страже.

— Извини, — сказал он, убирая телефон. — Кейт грозилась убить меня, если я не дам о себе знать. Я сказал, что ты в безопасности. Что теперь я за тебя отвечаю.

— О, она точно убьёт, — пробормотала Лив, садясь на край кровати. Голос её был мягким, почти хриплым. Как после бури.

Кровать слегка скрипнула под её весом. Ткань халата липла к влажной коже, и Лив непроизвольно сжала его на груди, будто преграду. Щёки ещё хранили остатки жара душа, но внутри ей было зябко. Не от холода — от того, что снова пришлось быть открытой.

Крис подошёл и сел рядом, не касаясь, но достаточно близко, чтобы её плечо ощущало его тепло. Это было странное, плотное тепло, как будто он не просто сидел рядом, а держал вокруг неё невидимый щит.

— Ты бы видела, что там творилось, — начал он, слегка улыбнувшись, но голос его был усталым. — Кейт срывалась на всех, Джеймс спорил, Элизабет... она просто сидела с твоей заколкой в руках и не могла сказать ни слова. Никто даже на секунду не подумал, что ты сошла с ума. Ни один из них.

Лив сжала пальцы в кулак. Ногти впились в ладонь.

— Знаешь, — голос был тихим, но не сломленным. — В какой-то момент я действительно поверила, что схожу с ума. Правда. Не как метафора — а по-настоящему. Когда ты перестаёшь доверять себе, своим глазам, своим мыслям... Это как если бы кто-то влез в твою голову и расставил всё по-другому. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы ты начал сомневаться: а вдруг он прав, а не ты?

Крис молчал. Просто слушал. И чем дольше она говорила, тем глубже становился его взгляд. Он не отводил его, не пытался встрять. Только внимал, дышал рядом. Был рядом.

— Но сейчас... — Лив провела рукой по волосам, задержала пальцы у виска. — Сейчас я понимаю, что всё это — не просто одержимость. Это игра. Он — манипулятор. Всё, что происходило, было сценарием. Каждый мой шаг — часть хода. Он отрезал меня от вас. Заставил поверить, что я одна. Что я... что я должна быть одна. И привёл меня туда. На крышу. — Её голос дрогнул, но она продолжала — как хирург, разрезающий себе грудную клетку на операционном столе. — Только я до сих пор не могу понять — зачем? Зачем ему нужно было, чтобы я оказалась там?

Крис напрягся, будто хотел что-то сказать, но вместо этого тихо выдохнул.

— Как ты поняла, что... не сошла с ума?

— Мой дневник. — Она кивнула, будто мысленно снова держала его в руках. — Парадоксально, да? То, что в первый раз сильно пошатнуло мою веру... он же и помог мне прийти в себя. Я сидела, уставившись в страницы несколько часов. Сначала казалось, что это я. Почерк. Даже рисунки на полях — мои. Но потом... потом я заметила. Маленькие несовпадения. Буквы, которые я никогда не пишу именно так. Микроскопические ошибки, которые замечаешь только если знаешь себя до последней черточки. Это был не мой почерк. Почти идеальная копия — но всё-таки копия.

— Думаешь, это Зак?

— Я думала на всех. Даже на тебя, — устало усмехнулась Лив, глядя на него искоса.

Он с театральным возмущением подался назад.

— Я?! Вот оно как! Я, значит, манипулятивный сталкер с лицом ангела и прессом от дьявола?

— Пресс, да... он сбивал с толку. — Лив позволила себе маленькую улыбку. Впервые за долгое время.

Он подмигнул. И напряжение соскользнуло, как капля с плеча. Стало чуть легче. Чуть живее.

Крис скинул толстовку, остался в чёрной футболке. Предложил посмотреть фильм — просто отвлечься. Лив кивнула.

На экране — старая романтическая история, знакомая до боли. Она смотрела её когда-то с Кейт и Элизабет, в ту ночь, когда за окном шёл дождь, а в комнате пахло попкорном и лаком для ногтей. В груди защемило. Она скучала по ним. По своим подругам. По своим сестрам.

Она молча подвинулась ближе и легла на его плечо. Крис затаил дыхание, ловно боялся спугнуть ее. Потом мягко, нерешительно обнял её, укрыв своей рукой, как пледом. Его тело было тёплым и сильным. Он не говорил ни слова, но его жест кричал: «Я здесь. Я с тобой».

Лив замерла, вслушиваясь в его дыхание, чувствуя, как её собственное медленно синхронизируется с ним. Затем прошептала:

— У тебя были моменты, когда ты хотел сдаться?

Крис не сразу ответил. Смотрел в экран, но мысли были где-то глубже.

— Были. Несколько. Страшнее всего — те, о которых никто не знает. Я играл сильного. Делал вид, что всё под контролем. А потом ехал на пустую парковку... и просто сидел. Без мыслей. Без сил. Хотел исчезнуть. Хоть на час.

Лив тихо коснулась его ладони своими пальцами. Неуверенно. Но он сразу переплёл пальцы с её — крепко, будто боялся, что она снова исчезнет.

— Я почти сломалась, — прошептала она. — Знаешь, хуже всего было не то, что он наблюдал. А то, что он знал, что сказать, чтобы я усомнилась. Он понимал мои слабости лучше, чем я сама. Будто всю жизнь я писала дневник — и кто-то читал между строк.

Крис прижал её ближе. Её голова оказалась у него на груди. И в этом прижатии не было романтики — только тихое, отчаянное: «Я не дам тебе упасть».

— Мы найдём его. Я клянусь. Ты больше не будешь одна. Никогда. Когда ты исчезла... — он сглотнул. — Я... никогда так не боялся. Я всегда думал, что могу держать ситуацию под контролем. Но в ту ночь я понял, что если с тобой что-то случится, я не выдержу.

Лив не плакала. Но что-то внутри дрогнуло. Потеплело. Расцвело, как первая трава сквозь лед.

Свет телевизора и тишина заполняли комнату. Но это была не та тишина, от которой хочется закрыть уши. Эта была — тёплой. Доверительной. Она укрывала их, словно вата, и в ней наконец можно было дышать.

За окном шумела ночь — где-то уличные разговоры, далёкий рёв мотоцикла, гул вентиляции. Но всё это казалось фоном к чему-то главному. К ним.

Лив прижималась к Крису, голова у него на плече, рука его лежала на её талии. Он не двигался, будто боялся спугнуть хрупкое равновесие между ними.

— Знаешь, чего я боюсь сильнее всего? — прошептала она, чувствуя, как его рука на её спине едва ощутимо сжимается при каждом вдохе.

— Чего? — Его голос прозвучал негромко.

— Что однажды проснусь... и снова стану той девочкой, которая в одиннадцать лет сидела на кухне в футболке отца, вцепившись в чашку какао, и впервые поняла, что всё изменилось. Что папы больше нет. А мама теперь не улыбается за завтраком, потому что считает копейки и пытается быть сильной за двоих.

Он ничего не сказал, но она слышала, как замерло его дыхание — и как сердце под её щекой стукнуло чуть сильнее.

— У меня было счастливое детство, — продолжила она. — Настоящее, шумное, с друзьями, обнимашками и запахом пирога по выходным. Я не думала о том, что меня удочерили. Это... не имело значения. Я просто была Лив. Дочка своих родителей. Родная. И любимая.

Она сделала вдох — медленный, чуть дрожащий.

— Но когда папа умер... всё стало другим. Холоднее. Мама старалась. Работала на износ. Друзья были рядом. Но я всё равно чувствовала, что тону в каком-то странном одиночестве, где ты вроде не один — но никто не видит, как ты держишься из последних сил.

Она сжалась в его объятиях, как будто пыталась спрятаться внутри него от этой памяти.

— Мне не нужно, чтобы кто-то пришёл и спас меня. Я справлюсь. Но иногда... я просто хочу, чтобы рядом был кто-то, кто не боится увидеть, как мне тяжело. Кто не отвернётся, если я вдруг устану. Или стану слабее.

На какое-то время наступила тишина. И только потом Крис тихо сказал:

— Ну, раз ты уже открылась, то и я признаюсь: я тоже кое-чего боюсь.

— Чего? — Она приподняла голову, чтобы увидеть его глаза.

Он чуть усмехнулся, отвёл взгляд в потолок.

— Что однажды ты поймёшь: я не такой уж крутой. Что весь этот нахальный парень с дурацкими шутками — просто ширма. И за ней... ну, парень, который ни хрена не знает, что делает. И который тоже иногда хочет, чтобы его кто-то обнял и сказал, что всё будет нормально.

Он усмехнулся, на этот раз грустнее.

— Только вместо «обними» я, как идиот, говорю: «Эй, ты что такая серьёзная?»

Лив молчала. Она просто протянула руку и медленно провела пальцами по его волосам, мягко, будто стирала с него чужие ожидания.

— Я знаю, — прошептала она. — Я вижу тебя. Настоящего.

Он не ответил. Просто позволил себе расслабиться. Впервые за долгое время.

А между ними — тишина. Спокойная. Не пугающая, а такая, в которой можно дышать.

И в эту ночь, среди чужих стен, две души — несломленные, просто уставшие — нашли не спасение, но друг друга.

Лив заснула, уткнувшись носом в его футболку. А он ещё долго не спал, слушая, как ровно она дышит. Как будто охранял её дыхание.