Учись любить меня [РЕДАКТИРУЕТСЯ]

Клуб писателей проходил в небольшой аудитории на втором этаже факультета гуманитарных наук. Высокие окна пропускали мягкий свет, ложившийся пятнами на столы и черновики. В зале пахло бумагой, чернилами и кофе из термоса преподавателя. Лив сидела на своём обычном месте у стены, рядом с Кейт. Её пальцы сжали ручку, когда профессор Грейс взял слово. Внутри — волнение, как перед экзаменом: глухой гул под рёбрами и лёгкое головокружение.

— Итак, — начал он, оглядывая студентов поверх очков. — Прочитав ваши эссе, я хотел бы особо отметить одну работу. Точнее, одну совместную работу.

Он сделал паузу. У Лив что-то екнуло внутри.

— Статья Оливии Беннет и Мелиссы Нортон выделялась не только стилем, но и глубиной анализа, зрелостью мысли. Это не просто текст — это уже полноценная публицистика. Вы молодцы.

Мелисса, сидящая за партой в углу, выпрямилась и закрыла рот рукой, словно не верила в происходящее. Лив ощутила лёгкий удар радости, который стремительно наполнил её грудь теплом. Похвала профессора была для неё не просто признанием — это было доказательством, что она движется в правильном направлении.

После занятия студенты начали собираться, кто-то подмигнул Лив, кто-то шепнул «Круто написали». Но когда она подняла рюкзак, профессор Грейс попросил ее задержаться.

Сердце подпрыгнуло. Она кивнула и подошла ближе, пытаясь не выглядеть слишком взволнованной.

— У тебя хороший слог, — начал он, сложив руки на столе. — Ты растешь. Я хочу предложить тебе поучаствовать в университетском конкурсе авторских статей. Серьёзный уровень, публикация в официальном сборнике, плюс возможность поработать с профессиональным редактором.

Лив замерла. Он правда это говорит? Она почувствовала, как щеки заливает жар.

— Правда?.. Я... Спасибо. Спасибо вам огромное!

— Конкурс через два месяца, но мне нужен черновик через две недели. А окончательный вариант — через месяц. Успеешь?

— Конечно! Я всё сделаю!

Она чуть не подпрыгнула от восторга. Этот шанс — окно в её будущее, которое она так мечтает построить. Когда девушка вышла из кабинета, мир казался немного ярче. И тут Лив почти врезалась в Мелиссу, стоявшую возле двери. Она тоже светилась, как фонарик.

— Мы молодцы. Я так рада, я впервые выиграла где-то. Спасибо тебе, Лив.

Голос Мелиссы был искренним, в нём чувствовалась настоящая радость. Оливия невольно улыбнулась.

— Это наша общая заслуга, Мелисса.

— Называй меня Лисс. Для друзей я просто Лисс... — Мелисса замялась, отведя взгляд. — Я всегда хотела, чтобы друзья меня так называли, но у меня их не было. Прости, это так глупо. Ты, наверное, не считаешь меня подругой...

Лив не дала ей договорить:

— Конечно, ты моя подруга, Лисс.

Глаза Мелиссы наполнились влагой — не слезами, нет, а чем-то хрупким и настоящим. Она просияла ещё ярче, как будто эти слова Лив стали для неё подарком.

— Спасибо... — прошептала она.

Мелисса попрощалась с Лив и Кейт, которая все это время, не вмешиваясь, наблюдала с лёгкой улыбкой за их диалогом, и побежала на занятия, почти вприпрыжку.

Лив осталась стоять в коридоре, чувствуя лёгкое головокружение — от счастья, от ответственности, от осознания того, как одна похвала, один шанс и одно доброе слово могут изменить день. А может, и больше.

Солнце щедро разливало золотистое тепло по коже, мягкий ветер шевелил верхушки деревьев, а воздух был густ от запаха свежескошенной травы и гулких голосов, доносившихся с соседнего поля. Всё вокруг казалось замедленным, как в кино. Лив шла по беговой дорожке, почти не чувствуя ног, словно ступала по облакам, а не по твердому покрытию. Бутылка с водой едва не выскальзывала из дрожащих рук — не от усталости, а от переполнявшего её восторга. Сердце колотилось где-то в горле, будто хотело само закричать от счастья.

Она всё ещё не верила. Её выбрали. Из десятков работ. Её!

В поле зрения возник Крис. Он стоял у кромки поля, расслабленный и собранный одновременно, перекидывая мяч из руки в руку. Его футболка прилипла к спине, волосы взъерошены, на лице — полная сосредоточенность. Один взгляд на него, и внутри Лив что-то вспыхнуло. Она ускорила шаг, улыбка расползалась по лицу, не поддаваясь контролю.

Она почти подбежала к нему — сердце прыгало от нетерпения, как в детстве, когда несёшься домой с потрясающей новостью.

— Угадай, кого выбрали для участия в конкурсе авторских статей?! — выдохнула она, сияя.

Крис подхватил её в крепкие объятия, приподняв над землёй, как пушинку. Лив хохотнула, захлебываясь смехом и воздухом. Он кружил её секунду, может, две — но для неё это был целый мир, в котором не существовало ничего, кроме их двоих.

— Я знал, что ты справишься, — сказал он, тихо, глядя в глаза, и в его голосе не было ни тени сомнения.

— Спасибо, — засмеялась Лив, уткнувшись в его плечо. — Мистер Грейс сказал, что ждёт черновик через две недели. У меня реально есть шанс.

— Это не шанс, это шаг к тому, чего ты заслуживаешь. Я горжусь тобой, Беннет.

— Снимите себе комнату, голубки, — раздалось сбоку. Тревор крутил мяч на пальце и ухмылялся. — Люди ж тут спортом занимаются.

Крис фыркнул, закатил глаза:

— Иди разомни мозг, Трев.

Он снова посмотрел на Оливию, уже тише, почти шёпотом:

— Увидимся вечером?

— Ага, — кивнула она, чувствуя, как щеки начинают теплеть.

Крис поцеловал её в щеку — нежно, медленно, почти лениво. И всё же это был самый реальный поцелуй, который она когда-либо ощущала.

— Мы же влюблённая пара, — подмигнул он и побежал обратно к команде.

Лив стояла посреди дорожки, сердце стучало с какой-то новой, радостной силой. И в этот момент ей казалось, что всё возможно. Будущее вдруг перестало пугать.

— У тебя лицо как у человека, который только что выиграл Олимпиаду, — услышала она за спиной. Элизабет, уже в спортивной форме, подошла, чуть дыша. — Или как у человека, который по уши влюблён в Блейка.

— Очень смешно, — пробурчала Лив, но улыбку уже было не скрыть.

— Серьёзно, ты прямо светишься. Тебя что, поцеловал сам бог?

— Один самоуверенный футболист, — хмыкнула Лив, садясь на землю для растяжки.

Она начала разминку, делая вид, что всё под контролем. Но внутри — всё горело. Радость, волнение, странное, щемящее тепло. Мир на миг показался ей идеальным.

***

Плитка под босыми ногами была ледяной, но в воздухе всё ещё висел пар. Лив стояла под душем, лоб прижат к прохладному кафелю. Струи воды стекали по телу, смешиваясь с потом, усталостью... и чем-то ещё. Тем, что жгло внутри, как отголосок забытого кошмара. Радость, которую она ещё недавно чувствовала, испарилась, словно её смыло — вместе с шампунем и доверием к реальности.

Преподаватель задержал её после занятий, поэтому все уже разошлись. Душевые опустели. Ни шороха, ни голоса — только плеск воды и собственное дыхание, которое казалось чужим. Слишком громким. Слишком одиноким.

Лив провела руками по лицу, стараясь стереть напряжение. Надо идти. Надо собраться. Это просто пар, просто усталость... но почему тогда каждый нерв, каждая клеточка под кожей дрожат, как приговорённые к смерти?

И тут — щелчок.

Словно что-то живое скользнуло по кафелю. Лив выпрямилась. Сердце замерло, потом ударило с новой силой. Она прислушалась. Шум воды заглушал всё, но что-то... было.

— Есть тут кто? — голос предательски дрогнул, сорвался.

Ответа не последовало.

Она выглянула из-за перегородки. Душевая тонула в паре. Тусклый свет казался зыбким, словно находишься в толще воды. Ладони вспотели, даже несмотря на ледяную тревогу, ползущую по позвоночнику. Из-за пара всё дрожало, казалось нереальным — будто находишься внутри сна, из которого нет выхода.

Оливия потянулась к крану, и вода замерла. Осталась только тишина. Ужасная, звенящая тишина. Как перед тем, как в комнате гаснет свет.

Она сделала шаг вперёд. Холодный воздух обнял её, как чьи-то невидимые руки. Пол был скользким, и каждый шаг отдавался звоном в ушах. Что-то не так. Что-то рядом. Это не просто мысли. Это не игра воображения. Это оно.

И тогда она увидела его.

Силуэт. В тени. Он стоял, будто приклеенный к стене, не двигаясь. Просто... смотрел. На неё.

У Лив перехватило дыхание. Горло сжалось. Мир потемнел по краям.

— Эй! — выкрикнула она. Или попыталась. Получился только хрип.

Силуэт не сдвинулся. Не ответил. Просто был.

— Кто ты?.. — почти закричала она. — Говори. Говори!

Молчание.

Лив попятилась, прижимая к себе полотенце. Ноги подогнулись. Сердце колотилось, как в клетке. Её тело словно больше не принадлежало ей. Пальцы дрожали. Внутри всё сжалось до боли — знакомой боли. Он. Это он. Автор писем. Призрак её кошмаров. Тень, что расползается по её жизни.

«Беги», — прошептало что-то внутри. — Сейчас. Или никогда.

Она сорвалась с места, срываясь на бег, босыми ногами шлёпая по полу. Стены сливались в одно сплошное пятно. Плечо ударилось о дверной косяк, но она не остановилась. Дыхание сбивалось. Мысли были, как сломанный компас: «Он здесь. Он за углом. Он ждёт. Он в зеркале. Он в твоей голове...»

И тогда — громкий хлопок.

— Лив?

Голос пробился сквозь гул крови в ушах. Женский. Родной. Как вспышка в темноте. Элизабет. Она стояла в дверях, вросшая в проём, с глазами, широко распахнутыми от шока, сжимающей в пальцах край куртки, будто за него можно было уцепиться, чтобы не провалиться в бездну.

Оливия резко обернулась. Полотенце соскальзывало, но она не думала об этом. Кожа покрылась мурашками, словно ветер прошёлся по ней лезвием. Лицо стало белее кафеля. Взгляд — пустой, как у того, кто видел бездну и не уверен, вышел ли из неё живым. Рот дрожал. Губы посинели от холода или страха — уже было неважно.

— Он там, — прохрипела она, и голос её звучал, как голос человека, заблудившегося в собственном разуме. — В углу. В тени. Он смотрел. Лиз, он был здесь...

И в этих словах было не просто убеждение. Была паника, животная, сырая, та самая, которая живёт глубоко под кожей и знает: опасность рядом.

Элизабет метнулась внутрь, не раздумывая, исчезла за перегородками душевых. Тишина повисла над комнатой, как плотный, вязкий туман. Воздух был всё ещё пропитан паром и страхом, как если бы сама комната дышала вместе с Лив — и дышала тяжело, скрипя.

Вернувшись, Элизабет выдохнула, но её голос прозвучал натянуто:

— Там никого нет.

Оливия сделала шаг назад. Облокотилась о холодную плитку. Всё тело дрожало, будто внутри запустили ток. Она смотрела на подругу, как будто искала в ней спасение. И тут же увидела нечто иное — не страх. Сомнение. Оно пряталось в голосе, в мимолётной тени в глазах.

— Ты не веришь, — выдохнула Лив, и в этом было не обвинение, а безысходность.

Элизабет попыталась возразить, но голос её стал едва слышным:

— Я ничего такого не говорила. Просто... я зашла через главный вход. Никто не выходил. Душевые — пусты.

«Сомнение», — подумала Лив. Оно было в словах, в паузах между ними. Оно уже сидело в Элизабет, и, кажется, теперь добралось до неё.

Лив отступила назад, в сгустки пара, что ползли по полу, стелились по ногам, как призраки. Пар, казалось, жил своей жизнью. В нём шевелились тени. Всегда тени.

— Я не сумасшедшая, — прошептала она с яростью, направленной на весь мир. — Он был здесь. Я это знаю.

Но даже для самой себя она звучала... сломанно.

Элизабет шагнула ближе, стараясь быть мягкой, как подушка, в которой можно утонуть. Её голос был осторожным, как у человека, который гладит дикое животное, не зная — укусит оно или прижмётся.

— Эти письма, сталкер, ты не спишь. Почти не ешь. У тебя перед глазами всегда страх. Всё перемешалось. Сколько ты спала за последние дни? Восемь часов в сумме? Может, меньше?

Каждое её слово — как удар ножом. Не со злобой. С жалостью. Это было хуже.

И Лив почувствовала, как в её собственную плоть начинает проникать сомнение. Маленькое. Но живое. Вирусное. Может, правда? Может, она теряет связь с реальностью? Что, если фигура была игрой света? Что, если звук — эхо собственных шагов?

— Ум устает, — продолжала Элизабет. — Он начинает играть с нами злые шутки.

Лив сжала кулаки. Ей хотелось кричать. Топать ногами, как в детстве, когда никто не хотел слушать. Она знала, чувствовала: в душе кто-то был. Этот страх не мог быть выдумкой. Он был слишком реален. Слишком физическим.

Но голос Элизабет был... тёплым. Он успокаивал. Окутывал, как плед. Утягивал вниз — в иллюзию безопасности.

— Пойдём. Я заварю тебе чай. Ты поспишь. Я останусь рядом. Никто не подойдёт. Обещаю.

Лив молча кивнула. Она устала. Безумно устала. Она больше не была уверена ни в чём, кроме одного: в этом мире всё зыбко. Безумие начинается не с крика, а с тишины, в которой никто больше не верит твоим словам.

И они пошли. Две тени в коридоре. Одна — гонимая страхом, другая — сомнением. А за их спинами, в клубах пара, в темноте душевой, что-то всё ещё смотрело им вслед.

***

Комната встретила их привычной тишиной — мягкой, будто пропитанной усталостью. Занавески слегка колыхались от приоткрытого окна, пропуская внутрь свежий воздух. Всё казалось на своих местах, и всё же — Лив чувствовала, что воздух здесь другой. Словно в их отсутствие кто-то дышал им в спину.

Девушка скинула куртку, чувствуя, как в ней растёт тошнотворное послевкусие страха, впитавшегося в кожу. Тот силуэт... те шаги в душе... Возможно, просто показалось. Возможно.

— Я заварю чай, — сказала Элизабет, расстёгивая пуговицы кардигана. — Нам явно нужно что-то тёплое.

Лив кивнула, даже не услышав. Мысли расплывались, как чернила в воде. Она стояла у своего стола, роясь в сумке, вытаскивая учебники, ручки, наушники. Всё было на месте. Почти всё. Она замерла, словно в грудь вонзился тонкий ледяной шип.

— Где... — прошептала она и снова заглянула в сумку. Перевернула её, вытряхнула содержимое. Кусочки жевательной резинки, скомканные бумаги, ключи. Нет.

— Лиз... ты не видела мой блокнот?

Тот самый блокнот — не личный дневник, а живая плоть её мысли. Ткань будущих статей, наброски диалогов для книг, осколки наблюдений, строки, родившиеся в метро, в парке, в библиотеке. Как чужая кожа — она без него чувствовала себя обнажённой.

Элизабет поставила кружки на подоконник, развернулась и вдруг замерла. Она подошла к кровати Лив и, наклонившись, потянулась под подушку. Кончиками пальцев вытащила знакомый тёмный корешок.

— Нашёлся, — улыбнулась подруга, стараясь звучать непринуждённо. — Ты в последнее время всё теряешь, Лив.

Но в её глазах — тревожный отблеск. Едва заметный, но Оливия не могла его не уловить. Такой взгляд бывает у человека, который хочет убедить другого — и себя — что всё нормально.

— Я... — Лив взяла блокнот из рук подруги. Пальцы её дрожали, как от холода. — Я не могла... Я никогда не кладу его под подушку. Никогда.

— Может, просто... — начала Лиз, вновь пряча беспокойство за тёплой улыбкой. — Просто ты вытащила его утром и оставила? Утро было тяжёлым. Могла не заметить.

— Или... я сошла с ума, да?

— Нет, — твёрдо сказала Лиз. — Просто ты устала. Слишком много всего. Страх, стресс — они заставляют наш мозг сбиваться. Всё в порядке. Правда. Сейчас ты выпьешь чай, и всё станет... нормально.

Может. Может, да. Или нет.

Но она не клала блокнот под подушку. Это было как правило, как дыхание. Он всегда либо в сумке, либо на тумбочке. Никогда под подушкой. Никогда.

И всё же вот он — лежал там, как что-то чужеродное в её мире. Как если бы кто-то тайно заглянул в душу, оставив её на месте, но немного перекосив границы.

Она взяла блокнот в руки. Перелистнула несколько страниц — всё было на месте: заметки, обрывки мыслей, цитаты, идеи для очерков. Но всё же... что-то было не так. Как будто кто-то держал этот блокнот до неё. Как будто страницы впитали чужое прикосновение.

Лив сжала свое сокровище, вдавливая ногти в кожу обложки. Сердце билось в висках, как глухой барабан. Сомнение проросло в ней, как сорняк — цепко, неотвратимо. И чем больше она убеждала себя в своей правоте, тем слабее звучал её внутренний голос.

А что, если... если она правда забыла? В последнее время столько всего навалилось...

— Всё хорошо, — произнесла она, и голос её прозвучал неубедительно даже для неё самой.

— Угу, — Лиз подала ей кружку с чаем. — Просто постарайся расслабиться. Странный день выдался.

Чай был горячий, обжигающий — и всё же Лив не могла избавиться от ощущения, будто в комнате кто-то ещё. Кто-то, кто был здесь, пока их не было. Кто-то, кто прикоснулся к её словам.

Она украдкой взглянула на дверь. Закрыта. Замок цел. Вроде бы.

Зерно сомнения, едва зародившееся в раздевалке, теперь пускало корни. Тонкие, ядовитые, прорастающие в самую суть.

А снаружи, в коридоре, кто-то прошёл мимо двери. Медленно. Почти неслышно. Скрипнула доска.

Или это уже её воображение?

***

Оливия проснулась от звука — не громкого, но слишком живого, слишком чужого для той хрупкой тишины, в которой она жила последние дни. Кто-то смеялся, кто-то что-то шептал, хлопнула дверь — повседневный студенческий шум, но в нём было нечто, что срезало дыхание. Словно реальность без её участия решила продолжать жить. Вечер уже давно вступил в свои права, разложив по углам мягкие тени. Комнату наполнял жёлтый свет настольной лампы, и в этом уюте было что-то невыносимо болезненное — как будто мир делает вид, что всё хорошо, когда она разваливается изнутри.

В горле першило. В висках пульсировало напряжение, гул тревоги, не растворившийся даже во сне. Или, может, особенно — потому что сон был тяжёлым, как мокрое одеяло, и Оливия не могла вспомнить, о чём он, но сердце уже знало: там было что-то страшное.

— Ну, наконец-то! — Элизабет повернулась, и её голос сорвался в облегчение. — Спящая красавица возвращается к жизни.

Лив села, уткнувшись пальцами в матрас. Всё тело было ватным, как после болезни. Словно страх, поселившийся внутри неё, вытянул все силы.

— Как ты? — Джеймс подскочил к ней с бумажным стаканчиком, на крышке которого виднелся логотип их любимой кофейни. — Карамельный латте. Как ты любишь.

Лив прошептала «спасибо» и обхватила стакан ладонями, будто в нём было что-то большее, чем просто напиток. Словно в нём было тепло, которого ей так не хватало.

Крис всё это время стоял у окна, спиной ко всем. Когда она заговорила, он обернулся. Взгляд — колкий, внимательный, но в нём было то, что Лив не сразу смогла расшифровать: гнев, решимость, страх. Всё вперемешку. Руки он держал скрещёнными на груди, но напряжение выдавала каждая линия тела.

Он сразу перешёл к делу. Без расшаркиваний и утешений. Сталкер. План. Подозреваемые.

Кейт устроилась на кровати, открыв тетрадку. Она сказала, что пора начать охоту — охоту на ублюдка и выбить из него все дерьмо. Она не церемонилась. Никогда.

Первая в списке — старая догадка: Зак. Парень с того самого свидания. Один вечер, не больше. Но он потом долго не отставал — и это было правдой. Он писал, пытался поговорить, цеплялся в коридоре, будто не слышал, что слово «нет» — это точка, а не запятая.

— Кто ещё? Майк? — невозмутимо уточнил Джеймс, отхлёбывая чай, словно обсуждение не касалось чьих-то страхов, боли, чужих следов в чужой жизни.

Имя выстрелило в пространство, как щёлкнувший курок.

Лив чуть вздрогнула, пальцы крепче сжали бумажный стакан, и карамельный запах, ещё минуту назад такой уютный, теперь казался приторным. Майк. Прошлое, завёрнутое в аккуратную упаковку из коротких встреч, касаний и... лжи.

— Майк... Мы встречались пару месяцев на втором курсе. Письма появились до наших отношений. Да и наше расставание... — Лив запнулась. Не потому, что не помнила, а потому что не хотела вспоминать, как это было. — Инициатором разрыва была не я.

Она украдкой взглянула на Криса. Его лицо оставалось каменным. Ни одной эмоции. Но, кажется, именно это безразличие ощущалось особенно громко. Он смотрел в пол, будто там, в тонкой тени от стула, пряталась вся сдерживаемая злость.

Кейт, в своём стиле, не потратила ни секунды на сочувствие — только кивнула, зафиксировав имя. Осталась деловая. Целевая. Жёсткая. В этом был её способ заботы.

— Но проверить его все же необходимо. Он мне никогда не нравился.

Потом — список продолжился.

— Ещё три кавалера, — усмехнулся Крис, и в этой усмешке зазвенела старая, узнаваемая нота: насмешка, раздражение и... ревность? — Один — зануда, второй — будущий политик, третий... как его? Макс?

Кейт повернулась к нему с подозрением, её бровь изогнулась, как стрелка на детекторе лжи.

— А ты почему такой информированный, Блейк? У тебя досье на каждого?

Крис, как всегда, не сбился с ритма. Только пожал плечами, и уголки его губ едва заметно дрогнули:

— Просто хорошо помню, кто к ней подкатывал. Держи друзей близко, а врагов ещё ближе.

Кейт скептически фыркнула, но ничего не добавила. Воздух в комнате стал тяжелее, как будто впитывал всё невысказанное между ними.

Лив смотрела на Криса. Его профиль — резкий, выточенный, напряжённый. Его голос — спокойный, но с тем внутренним напряжением, которое невозможно скрыть за ухмылкой. Он помнил. Каждого. Каждую встречу, каждое её свидание, каждый случайный кофе в кампусе. Он не просто знал — он наблюдал.

И теперь в памяти Лив всплывали детали, до которых она раньше не дотягивалась. Плакат по всему кампусу после кофе с Томом. Её фотография в серьёзной позе, под которой он написал цитаты «Не справился — перепиши. Умер — не отмазка» и «Грамматика — это не мнение, это приговор». После кофе со Стивом — подменил её проект по истории, вставив в её презентацию совершенно абсурдные слайды. А потом был Макс... Скрипт. "Крис — бог секса" во всех её сообщениях. Её преподаватель тогда долго смотрел на экран, прежде чем просто захлопнуть ноутбук. В тот день Лив ходила вся пунцовая от злости и смущения.

Тогда это казалось совпадением. Или просто очередной проделкой. Теперь — нет. Всё это время он наблюдал.

Она повернулась к нему с немым вопросом во взгляде. Ты... правда?

Он встретил её взгляд. И улыбнулся. Не извиняясь. Не объясняясь.

— Значит, пять имён, — подвёл итог Джеймс, и его голос разрезал воздух, как лезвие. — Главный подозреваемый — сталкер-Зак. Но не мешает проверить и остальных: бывший Майк, продавец из книжного Том, политик Стив и... просто Макс. Не обижайся, Лив, но я всё ещё не понимаю, почему ты пошла с ним на свидание.

— Макс, да, — Лив закатила глаза, пытаясь не выдать ни смущения, ни усталости, ни того странного чувства, будто кто-то трогает её мысли ледяными пальцами. — Я сбежала в середине встречи, сославшись на внезапную смерть кошки. У меня даже кошки нет.

Фраза, сказанная с лёгкостью, отлетела от губ, как маска — весёлая, язвительная. Но внутри неё уже давно всё дрожало, тонко, почти неслышно. В её груди будто поселилась тугая пружина, закрученная до предела. И она знала: стоит одному слову попасть не туда — всё сорвётся.

Крис выпрямился и медленно подошёл. Его движения были выверенными, осторожными — как у человека, который подходит к чему-то раненому. Или опасному. Он сел на пол у её кровати, положив руки на колени, и заговорил с той твёрдостью, в которой чувствовалась решимость:

— Мы изучим. Всех. Одного за другим.

Оливия не ответила. Просто слушала. Голоса друзей обволакивали её, как плед в холодную ночь. Они спорили, строили гипотезы, планировали. Элизабет говорила о предельной осторожности, Алекс напоминал, что преследователь может сорваться, если почувствует слежку. Все они были рядом. И всё же — внутри неё росла пустота.

Настоящая угроза была в тени. В дыхании, которое не услышал никто, кроме неё. В том мгновении в душевой, когда пространство будто сжалось, а воздух стал вязким, как сироп. В шаге. В молчании. В ощущении, что на неё смотрели. Без слов. Без лица.

Она сказала об этом тихо, почти шёпотом, будто исповедовалась. Шаги. Тень. Фигура, стоявшая в паре. И то, что никого не было, когда появилась Элизабет. Она не была сумасшедшей. Она знала это.

Лив выдохнула — коротко, с надрывом. И подняла глаза.

Тишина.

Лица друзей не выражали откровенного неверия. Они смотрели на неё внимательно. Даже мягко. Но именно в этой мягкости, в этой бережности было то, что жгло сильнее прямого обвинения: неуверенность. Тонкая. Пугливая. Как круги на воде, которые вызывает камень, брошенный слишком тихо.

И это ударило сильнее всего.

Девушка отвернулась. Губы сжались в линию. Она ломалась. Внутри что-то хрупкое начинало трещать. Сомнения крепко засели внутри нее, но она отбросила их, чувствуя свою правоту. В душе кто-то был.

— Ты не должна никуда ходить одна, — нарушил тишину Крис. Его голос был твёрдым, как дверной засов.

Лив фыркнула, отмахнулась, не поднимая глаз:

— Это бред. Ты и в душ со мной пойдёшь?

Он не моргнул. Только ответил спокойно, почти без эмоций:

— Для твоей безопасности — пойду.

А потом — пауза. Мгновение. Он сам понял, как это прозвучало. Улыбнулся, склонив голову:

— Поверь, после картины нас с тобой в душе, твой преследователь поймёт — у него нет шансов.

— Ты идиот, Блейк, — бросила она с усталой полуулыбкой, покачав головой.

И комната, наконец, выдохнула. Смех, нервный и хрупкий, пронёсся по воздуху, как нота, сыгранная на слишком тонкой струне. Все смеялись, но никто не расслабился. Слишком много всего стояло за этим — нерассказанного, нераскрытого, незажившего.

Они были рядом. Они старались. Но Лив всё равно чувствовала себя одинокой.

Потому что даже здесь, среди близких, ей приходилось защищать свою реальность. Доказывать, что тень была не вымыслом. Что шаги — не галлюцинацией. Что она — не сходит с ума.

И всё же сомнение, брошенное в её сторону, пускало корни.

И если раньше страх был врагом, то теперь врагом становилась неуверенность в себе. А это — страшнее всего.

***

Сталкер замолчал. Тишина — такая, что звенит в ушах. Ни писем, ни тени на стене, ни лёгкого хруста под дверью. Как будто всё было лишь навязчивым кошмаром, и утро, наконец, настало. Но Лив знала — это затишье. Перед бурей. Преследователь не исчез. Он затаился. И это пугало сильнее, чем прямые угрозы.

Всё вокруг продолжало жить, как будто ничего не случилось. Лекции шли своим чередом, преподаватели раздавали задания, первокурсники смеялись в столовой, солнце проглядывало сквозь жёлтые кроны деревьев. А Лив — ходила как на автопилоте. За ней постоянно кто-то следовал: Крис, Кейт, Джеймс. Никто не отпускал её одну. Не потому, что не доверяли. Потому что боялись.

В комнате — ежедневные собрания. Перешёптывания, догадки, новая карта с пометками. Вся охота свелась к одному имени — Зак. Остальные быстро выбыли из списка: кто-то уехал, кто-то имел алиби, кто-то — слишком незначителен, чтобы быть монстром. Зак же... оставался странно в тени. То исчезал на весь день, то появлялся внезапно, ниоткуда, с тем же вежливым выражением лица и пустыми глазами.

Лив почти не спала. Она засыпала на несколько часов, просыпалась в холодном поту от собственного дыхания, от скрипа ветки за окном или сквозняка, заставившего хлопнуть дверь. А в ту ночь, когда ветер выл, словно зверь, прорываясь сквозь трещины между рамами, она пролежала до рассвета с открытыми глазами, вжимаясь в матрас, как будто могла провалиться в него и исчезнуть.

Под глазами появились тени — сначала лёгкие, почти невидимые, потом — темнеющие, растущие с каждым днём. Её собственная кожа казалась чужой. В зеркале — другая Лив: уставшая, подёрнутая тревогой, как пыльным стеклом. Она всё чаще забывала, куда положила вещи. Могла встать посреди комнаты и не помнить, зачем подошла к столу. Как будто кто-то перетирал её мысли в муку и развевал по ветру.

Она пыталась держаться за учебу, как за якорь. Но мозг отказывался подчиняться. Мысли рассыпались. Тексты не писались. Слова, когда-то такие живые, больше не рождались — умирали в черновиках. А дедлайн по статье подступил внезапно, как обрыв на дороге.

Утро началось с хаоса. Кейт уже ждала у двери, а Лив металась по комнате, перебрасывая тетради, заглядывая под подушки, проверяя сумку по третьему кругу. Черновик исчез. Она была уверена, что закончила его накануне и положила аккуратно рядом с телефоном. Или... в сумку? Или на стол?

Элизабет, молча наблюдавшая за происходящим, вдруг замерла. Открыла холодильник — их крохотную белую коробку, стоящую у окна — и достала листы, аккуратно свёрнутые вдвое.

— Он был вот тут, рядом с йогуртом. — Голос у неё был лёгкий, почти шутливый. Но в глазах — тревога, спрятанная за улыбкой.

Лив застыла. Она смотрела на листы, будто не узнавая их. Черновик. Её текст. Её мысли. В холодильнике. Холод прошёлся по спине.

Она попыталась пошутить, что, видимо, решила освежить мысли. Что усталость — не шутит. Что, может, кто-то из них случайно... Но ни одна версия не звучала убедительно. Не для неё самой. Она точно помнила, как складывала листы в сумку. Или думала, что помнит?

Внутри росло тревожное, скребущее чувство. Сомнение — крошечное, но острое. Что, если она действительно положила черновик туда сама и просто забыла? Или... что, если кто-то другой?

Она взяла страницы из рук Лиз, почувствовав на себе её взгляд. Мягкий, тёплый, чуть обеспокоенный. Как у человека, который боится, что его друг медленно тонет, но ещё не готов поверить в это.

Солнце слепило глаза, как будто пыталось стереть границы между сном и явью. Лив шла рядом с Кейт, машинально поглаживая застёжку рюкзака — пальцы двигались сами по себе, будто ища опору в этой странной, зыбкой реальности. День был слишком солнечным, слишком живым — до фальши. Как будто сама атмосфера пыталась убедить её, что всё в порядке. Что она просто студентка, просто идёт на встречу клуба писателей, а не девушка, живущая в плену страха.

Но Лив чувствовала — за этим мирным фасадом что-то дрожит. Сквозняк под дверью, лёгкий звон в висках, будто тело знало: угроза рядом. Просто спряталась. Просто затаилась.

Они подошли к корпусу, и Лив остановилась на ступеньках. Словно на пороге между нормальностью и хаосом. Шум кампуса окутывал её со всех сторон: смех, чьи-то шаги, лязг кофейных стаканчиков в урне. Но всё казалось отдалённым, приглушённым. Как будто она шла сквозь туман, неуверенная — существует ли на самом деле этот день.

И тут... Вики.

Как всегда, будто вынырнула из воздуха — неожиданно, слишком точно, слишком своевременно. С её глянцевыми волосами, взглядом, блестящим от притворства, и голосом, приторно-сладким, как леденец с ядом внутри. Она шагнула к ним, вся сияя, будто актриса, вступившая на сцену. И, конечно, снова о Крисе.

— Он просто играет, Лив. Тебе приятно быть очередной игрушкой?

Лив резко обернулась, но не ответила. Её разум зацепился за фразу, как за крючок. Что-то в этих словах — слишком знакомое.

— Вы не пара. Он ищет идеал. А ты... — Вики скривила губы. — Ты — просто временно в его жизни. Мы с ним подходим друг другу. Мы — одинаковые.

И тут сердце Лив сорвалось вниз. Мгновенно. Как лифт, у которого оборвался трос. Последняя фраза. Она её знала. Нет — чувствовала. Она уже слышала её. Видела. Читала.

Это было в начале весны. Лив тогда сидела на ступеньках у библиотеки, в пальто, которое всё время сползало с плеч, с кофе, который стремительно остывал, и блокнотом, исписанным набросками для новой статьи. Солнце било в глаза, и она жмурилась, когда, перебирая почту, обнаружила белый конверт.

Без марки, без адреса, без подписи.

Внутри — тонкий лист бумаги и всего одна строчка:

«Мы — одинаковые. Ты просто ещё этого не понимаешь».

Никаких угроз. Никаких извращённых признаний. Только эти слова — выведенные аккуратным почерком, будто написанным сдержанным безумием. Тогда Лив нахмурилась, пробежалась по строке ещё раз и... выкинула письмо в ближайшую урну.

Она не испугалась. Тогда нет. Скорее — почувствовала недоумение. Показалось, что это розыгрыш, странная шутка. Возможно Крис, но он бы уже дал знать о себе. Он не привык прятаться в тени.

Она выкинула бумагу, не став даже делиться этим с подругами. И пошла дальше. Через пять минут о письме забыла.

До сегодняшнего дня.

Теперь, услышав эти слова из уст Вики, они вспыхнули в её голове, как сигнальная ракета. Вырвались из небытия. Словно мозг, наконец, разрешил себе вспомнить то, что тогда решил стереть.

Холод скользнул по позвоночнику. Воздух сгустился, стал вязким. Вики продолжала говорить, не замечая, как в глазах Лив вспыхивает паника. Мир стягивался кольцом. Ступени под ногами перестали быть твёрдыми. Сердце било тревогу, рвалось наружу.

Что это было? Совпадение? Или...?

Когда Вики, бросив напоследок что-то высокомерное, скользнула в здание, как кошка, уверенная в собственной безнаказанности, Лив обернулась к Кейт. В горле пересохло. Язык будто прирос к нёбу. Её пальцы сжали лямку рюкзака до боли.

Кейт что-то говорила — привычный сарказм, лёгкое раздражение, тень насмешки над Вики. Но Лив не слышала. Её мысли застучали в черепной коробке с отчаянным ритмом: те же слова... те же самые слова...

Она не могла дышать. Потому что впервые за всё время страх стал не просто тенью. Он обрёл лицо. Улыбающееся. С идеальными волосами и голосом, от которого пробирала дрожь.

***

Оливия не умела ждать. Особенно — когда дело касалось слов. Они жгли изнутри, зудели под кожей, просились наружу, даже если весь мир шептал: «Остановись». Она знала, что мистер Грейс даст комментарии через пару дней, но терпение никогда не было её союзником. И не сейчас — когда всё внутри неё словно рассыпалось на острые осколки, и только текст мог вернуть ощущение целостности.

Днём она сдала черновик статьи. Бумаги дрожали в руках — не от ветра, а от напряжения. В этом материале, как бы она ни старалась делать его «нейтральным», всё равно жил её голос. Слишком личный. Слишком честный. Но даже сдав текст, она не ощутила облегчения. Наоборот — будто отдала часть себя, и теперь в груди зияла пустота, которую можно было заполнить только одним способом: продолжить. Писать, переписывать, резать фразы, вытаскивать правду из слов — до хрипоты мыслей, до дрожи в пальцах.

Она решила пойти вечером в библиотеку, чтобы продолжить работу. Крис присоединился. За окнами лениво оседал свет, как пыль на старых страницах. Кампус начинал стихать, а в её голове, наоборот, только усиливался шум. Внутренний. Упрямый. Такой, от которого не сбежать.

Лив села за свободный стол, разложила ноутбук, блокнот, ручку. Внутри — странное, тревожное спокойствие. Как перед бурей. Как в момент, когда всё затихает не потому, что стало легче, а потому что надвигается нечто, что сотрёт остатки мира.

Её мысли цеплялись за строки, будто за перила над пропастью. Она не знала, спасёт ли этот текст. Но знала: не написать — значит сдаться. А сдаваться — значит дать страху право голоса.

И пока клавиши отбивали ритм, похожий на пульс, Лив делала то, что умела лучше всего — превращала боль в буквы.

— Тебе когда-нибудь удавалось выучить что-то до дедлайна? — нарушила тишину Лив, наблюдая за тщетными попытками Криса разобраться в статистике.

— Конечно. Один раз. В третьем классе. Стихотворение. По дороге в школу, — ответил он, лениво зевая.

— Удивительно, — пробормотала Лив, щёлкая по клавишам. — Значит, ты не только красивое лицо, но и память как у рыбки.

— Приятно знать, что ты всё-таки признала мою красоту, — фыркнул он. — Хочешь что-нибудь? Кофе? Я всё равно собирался взять сэндвич.

— Латте...

— С карамелью. Я в курсе. И если приду с капучино — меня ждет чертование.

— Это не угроза. Это обещание, — сказала Лив тихо, но уголки губ дрогнули.

Крис улыбнулся. Настояще. Тепло. Такой улыбкой улыбаются только тем, кто уже знает тебя насквозь. Он встал, потянулся, хрустнув спиной, и взъерошил волосы — жест привычный, почти домашний.

— Ладно, диктатор. Пять минут — и ты получаешь своё топливо для мозга. Если не забуду.

Он ушёл, растворяясь между стеллажами, оставляя после себя еле уловимый аромат своего одеколона — смесь леса и чего-то солёного, как море. И с этим запахом из комнаты, как будто, ушло само спокойствие. Пропало. Выключилось, как лампа.

Лив осталась одна — физически, но внутри было ощущение, будто с уходом Криса в ней что-то распустилось. Что-то, чего она боялась отпускать. Она проводила его взглядом, пока силуэт не исчез за книжным стеллажом, и в этот миг мир снова стал неустойчивым. Как зыбкое зеркало, готовое расколоться от малейшего звука.

Сквозь шум вентиляторов и шелест чужих страниц в ней снова пробудилось то странное, почти физическое чувство: словно кто-то смотрит. Не лбом. Не сердцем. А чем-то чужим. Изнутри. Сквозь стены.

Сердце сжалось. Но она не позволила себе оглянуться.

Она осталась неподвижна — как человек, на которого навели прицел. Всё внутри сжалось в тугую струну. Она знала это чувство. Оно не отпускало её неделями. Как можно привыкнуть к страху? Он ведь должен ослабевать, если не случается ничего нового. Но нет. Он менялся. Видоизменялся. Прятался под кожу.

А может, он просто ждал. Точно так же, как она сейчас — сидела, глядя в окно, и делала вид, что работает. Хотя каждое движение было фальшью.

В библиотеке остались двое студентов с наушниками — они не слышали ничего, не замечали никого, запертые в своих мирках. И один библиотекарь, дремлющий в дальнем углу, словно сторож, давно забывший, от чего должен защищать.

И тут — движение.

Быстрое, скользкое, как змея. Тень пронеслась между полками в том направлении, откуда должен был вернуться Крис. Лив резко замерла. В грудной клетке что-то оборвалось. Мир перестал быть шумным. Осталось только пульсирующее безмолвие и отзвук её собственного дыхания, ставшего прерывистым и ломким.

Словно сама библиотека затаила дыхание.

Оливия медленно поднялась. Экран ноутбука остался позади, холодное свечение продолжало отражать пустой стул и напряжённую тишину. Она шагнула вперёд, в проход между полками. Книги стояли ровно, как солдаты. Бумага пахла старыми жизнями, затерянными сюжетами.

Пусто.

Но внутри — не пусто. Внутри что-то шевелилось. Противное, липкое чувство, будто за ней наблюдают. Смотрят. Не моргая.

И тогда — стук.

Книга. Глухой удар. Где-то справа. Полка дрогнула, и на секунду тени сместились. Холод пробежал по её спине. Она обернулась так резко, что потемнело в глазах.

— Кто здесь? — её голос сорвался на шёпот, слабый, как дыхание спички перед тем как она сгорит дотла.

Ни звука.

Шаги.

Осторожные. Мягкие. Словно кто-то старался быть незаметным. Но каждый их аккорд отзывался в теле Лив, как удар хлыста: он здесь. Кто-то был здесь. Она чувствовала это каждой косточкой, каждой клеткой кожи.

Назад. Она сделала шаг назад и задела плечом книжный шкаф. Скрип дерева выстрелил в пространство, как выстрел. Лив вздрогнула. Вновь мелькнула тень. Реальная. Не призрачная. Не придумка. Она видела её.

— Крис... — дыхание вырвалось едва слышно. — Крис, где ты?..

И он — появился.

Внезапно, из-за угла. Живой. Настоящий. С двумя стаканами кофе в руках и улыбкой на лице, которая тут же стёрлась, как мел под дождём, когда он увидел её лицо. Она была бледна, как гипс. Под глазами — синяки, словно отпечатки чьих-то теневых пальцев. А в глазах — паника. Настоящая. Жгучая.

Он поставил стаканы на ближайший стол и шагнул к ней.

— Эй... Ты в порядке?

Она даже не моргнула. Только подняла дрожащую руку и указала в сторону между полками.

— Там кто-то был. Я видела. Он... был там.

И в этот момент Лив поняла: если она скажет ещё хоть слово, страх изнутри прорвёт плотину — и затопит всё.

— Тут никого, Лив, — произнёс Крис и наклонился, чтобы поднять книгу, лежащую на полу. Его голос был ровным, почти будничным, как будто этим голосом можно было отгородиться от её ужаса. — Может, это сквозняк?

Сквозняк. Простое слово, которое будто обесценило её страх, сделало его бытовым, случайным. Но Лив покачала головой, медленно, будто от этого движения зависело равновесие всего мира.

— Я знаю, что видела. — Голос сорвался. Слова шли с трудом, как через удушливый туман. — Это был не сквозняк. Это не воображение.

Крис поднял на неё взгляд. В нём была мягкость. И осторожность. Та самая осторожность, с которой говорят с человеком на краю обрыва.

— Я не говорю, что ты выдумала, — сказал он медленно. — Я верю тебе. Просто... — он запнулся, будто нужное слово увязло в горле. — Просто хочу понять.

Но ей больше не нужно было объяснений. Всё стало ясно в тот момент, когда их взгляды пересеклись. Там, в глубине его глаз, вспыхнуло то, чего она боялась больше всего — крошечная искра. Сомнение.

Искра, способная разжечь пожар.

Она отступила на шаг, словно это зрительное расстояние могло защитить её. Обняла себя за плечи, сжав до боли — как будто могла склеить себя по швам.

— Ты тоже думаешь, что я схожу с ума.

Он бросился к ней, как будто хотел поймать слово до того, как оно упадёт в бездну.

— Нет, — произнёс он, твёрдо, почти с болью. — Я думаю, ты устала. Напугана. И я тоже, Лив. Но я на твоей стороне. Всегда.

Но его слова не проникали в неё. Они звучали как сквозь воду. Лив смотрела не на него, а сквозь него — в пространство между полками, туда, где, возможно, стояла тень. Или, возможно, нет. Паника начала отступать, но оставила после себя зияющую пустоту. Пропасть, в которой эхом звенело: я не сумасшедшая, я не сумасшедшая...

— Он был там! — выкрикнула она, сорвавшись, и вскочила со стула.

Крис не успел её остановить — она уже метнулась вперёд, меж стеллажей, будто могла догнать то, что давно растворилось в воздухе. Она гналась не за человеком, а за доказательством. Чтобы вытащить собственную реальность на свет, за волосы, с воплем. Чтобы сказать себе: всё это не в твоей голове.

— Лив, подожди! — звал Крис, обходя столы, стараясь не привлекать внимания библиотекаря. — Тихо, это всё-таки библиотека...

Но она не слышала. Тишина между полками была настолько плотной, что казалась живой. Она вслушивалась в неё, как в дыхание зверя, затаившегося где-то рядом. Её шаги отдавались эхом, каждый удар каблука — как гвоздь в собственное спокойствие.

И вдруг — она остановилась.

— Вот! — прошептала, указывая на пол. Голос срывался, как треснувшая струна.

На сером линолеуме лежал белый конверт. Лицом вниз. Без имени, без адреса, без души. Обычный. И в этом была самая страшная часть.

Дрожь прошла по позвоночнику, будто кто-то провёл пальцем по костям. Пальцы Лив сжались в кулаки. Сердце билось так сильно, что казалось, будто стучит не в груди, а в ушах.

Крис нагнал её, склонился, поднял конверт, несколько секунд изучал в молчании. Потом перевернул — и усмехнулся с облегчением.

— Студенту Картеру Ли. Письмо из приёмной комиссии. — Он посмотрел на неё. — Кто-то просто уронил.

Слова были как пощёчина — не злая, а отрезвляющая. В них не было насмешки, но и не было спасения.

— Мне... показалось, — выдохнула Лив. Голос сорвался, стал тенью.

Она пыталась поверить в это. Пыталась убедить себя, что это действительно могло быть простым совпадением. Но в груди уже росла пустота. Глухая, тёмная, с осколками её разума, бьющимися внутри.

— Всё в порядке, — ответил Крис, тихо, почти ласково. Но в голосе снова была та нота. Тонкая, как волос. Сомнение. Или, может, жалость. А она не знала, что хуже.

И в ту секунду, когда их взгляды пересеклись, Лив поняла: он ей верит. И не верит. А самое страшное — она сама уже не была уверена.

Может, я правда теряю себя? — подумала она. — Может, этот страх... это и есть я теперь?

Крис осторожно коснулся её руки.

— Ты не сошла с ума, — сказал он. — Всё, что ты чувствуешь, — реально. Всё это не просто так.

Она хотела поверить. Изо всех сил. Но внутри уже что-то треснуло. И сквозь эту трещину в неё смотрел мир — и он не обещал ей спасения.

Когда они вышли из библиотеки, Лив не обернулась. Но знала: за её спиной, у окна, в отражении стекла, осталась тень.

И, может быть, она была не только в её голове. Может быть — нет. Но улыбка, рождённая в темноте, точно была настоящей.

И она не исчезала.