Учись любить меня [РЕДАКТИРУЕТСЯ]

Комната казалась чужой. Сломанной. Как будто кто-то вгрызся в её личное пространство и выплюнул всё наружу. Подушки, книги, тетради — всё валялось на полу, разорванное, перевёрнутое, как после урагана. Только одна половина оставалась нетронутой: сторона Элизабет. Там всё было по-прежнему — идеально сложенный плед, аккуратный стакан с кистями для макияжа, кружка с недопитым чаем. Этот контраст давил.

Кто-то точно знал, куда именно нужно ударить.

Лив сидела на полу возле кровати, прижав колени к груди, словно могла спрятаться внутри самой себя. Конверт лежал рядом, белый, как мел, без адреса, без подписи.

— Они уже идут, — сказал Крис, глядя в окно. Его голос был напряжённый, почти хриплый.

— Хорошо, — прошептала девушка, не поднимая головы.

Она не знала, что страшнее — то, что кто-то снова оставил письмо, или то, что теперь об этом знают другие.

Спустя пару минут дверь резко распахнулась. Влетела Элизабет, сбросив на ходу куртку. За ней — Джеймс, с глазами, полными тревоги.

— Господи... — выдохнула Лиз, резко остановившись. — Что здесь, чёрт возьми, случилось?

Джеймс застыл в проходе. Он провёл взглядом по комнате, потом на Лив.

— Ты в порядке? Ты не ранена?

Крис шагнул вперёд:

— Кто-то залез. И оставил вот это. — Он указал на конверт в её руках.

Лив посмотрела на него. Затем на Лиз. Затем — на бумагу.

Она молчала. В груди что-то жгло. Не страх. Стыд. Словно она сделала что-то неправильное. Хотя знала, что это глупо.

— Лив, — Крис наклонился к ней. — Кто это? Кто тебе пишет?

— Я не знаю... — Она качнула головой. Голос предательски дрожал,

— Хочешь я открою? - мягко спросил парень, но Лив замотала головой из стороны в сторону. Это должна быть она. Она сама должна открыть его.

Оливия медленно, с трудом, вскрыла конверт. Пальцы не слушались. Мысли путались. Её сердце колотилось неравномерно, глухо, как если бы внутри кто-то барабанил изнутри, пытаясь выбраться. Бумага была тонкая, белоснежная. Слова — чёткие, выведенные аккуратным, ровным почерком:

"Твоя жизнь будет моей."

Наступила гробовая тишина.

— Это... — пробормотал Джеймс. — Это угроза?

— Лив, — Крис взял ее за руки. Его голос был жёстким. — Мы вызываем полицию. Сейчас же.

Лив покачала головой. Губы не слушались.

— Нет. Нет, Крис, пожалуйста. Я не хочу... если об этом узнают... если начнут говорить... Я не выдержу этого шума. Не сейчас.

— Ты издеваешься? — Его голос сорвался. — Тебя преследуют, залезают в твою комнату, пишут ТАКОЕ, а ты волнуешься, что подумает кампус?

— Я...

Слова застряли. Она не могла объяснить. Потому что всё, что творилось в её голове, уже не поддавалось логике. Она чувствовала себя вывернутой изнутри.

— Это не первый, да? — неожиданно тихо спросила Элизабет.

Оливия медленно кивнула.

— Сколько? Ты должна рассказать нам всё прямо сейчас. Я не отстану. Это серьёзно. Это угроза, Лив!

Молчание. И только глаза — стеклянные. Лив сглотнула.

— Лив?

— Год, — голос дрожал. — Почти год.

Крис посмотрел в ее глаза, злой, как никогда. Его руки крепче сжали ее запястья.

— Ты молчала об ЭТОМ?! Целый год, Лив?!

— Я боялась, — голос надломился. Она впервые призналась в том, что письма выбивали ее из колеи, что все это время страх преследовал ее. Она больше не могла врать, только не самой себе. — Я думала все в порядке.

— Всё НЕ в порядке! — Крис встал, проходил взад-вперёд. Его голос сорвался на крик. — Ты держала это в себе целый ГОД? Ты могла пострадать!

— Я уже страдаю! — выкрикнула Лив. — Я не знала, что делать. Я боялась. Каждую чёртову ночь. Боялась, если скажу вслух — это станет настоящим! Реальным! Боялась, что сойду с...

Она не закончила. Тело сжалось в спазме. Грудь вздымалась. Слёзы полились бесконтрольно. Она прикрыла лицо руками, губы дрожали. Воздуха не хватало.

Паника. Она не просто плакала — её трясло. Словно всё, что она так долго держала в себе, прорвало плотину.

— Тихо, Лив, тихо. Я здесь. Я с тобой, слышишь? Всё. Я тебя держу, — Крис быстро оказался рядом. Обнял. Крепко. Надёжно. Девушка вцепилась в него, как будто он был единственным, что держит её в этом мире, как спасательный круг утопающего.

Элизабет, побледнев, резко повернулась к парням:

— Хватит! Все! Смотрите на неё. У нее сейчас начнется истерика. Ей не нужен сейчас допрос. Она держалась слишком долго.

Те молча кивнули.

Лиз обняла подругу с другой стороны, гладила по волосам, как ребёнка.

— Завтра мы всё расскажем Кейт, — сказала она твёрдо. — И придумаем, как с этим бороться. Все вместе. Мы найдем этого ублюдка.

Крис тихо добавил:

— Сегодня вы ночуете в братстве. Я не оставлю вас здесь.

Никто не спорил.

Они просто сидели рядом.

И только теперь Лив поняла: страх, который она прятала целый год, пророс внутри неё, как ядовитый корень. Но хуже всего было не это. Хуже было то, что этот человек, кто бы он ни был, теперь перешёл границу. Он был в её комнате.

Он был рядом.

И это только начало.

***

Ночь в братстве была слишком тёмной. Даже воздух казался плотнее обычного — как будто стены этого дома знали больше, чем хотелось бы. Лив лежала на чужой кровати в полной темноте, под чужим одеялом, в комнате, где пахло Крисом — его парфюмом, его шампунем, каким-то древесным, уютным теплом. Казалось бы, это должно было успокаивать. Но нет. Ни запах, ни замок на двери, ни тёплая фигура Элизабет рядом не могли заглушить тот ритмичный, удушающий страх, что сидел где-то под грудной клеткой.

Он был в моей комнате. Он трогал мои вещи. Он стоял там, где стояла я. Он дышал тем же воздухом.

— Мы с тобой, Лив, — прошептала Элизабет, не открывая глаз, свернувшись калачиком. — Ты не одна. Мы всё выясним.

Но что, если уже поздно? — Лив смотрела в потолок, который, казалось, давил сверху. Что, если я позволила ему зайти слишком далеко? Она не знала, сколько времени прошло — минут десять? Час? В голове всё смешалось. События вечера перематывались в обратную сторону: застывший в ужасе взгляд Криса, трясущиеся пальцы на конверте, взгляд Элизабет, полный немого вопроса. Лив будто смотрела кино, в котором она сама — главная героиня, но никакой власти над сюжетом у неё нет.

Сон не шёл. Только тревожное, назойливое чувство под кожей, будто кто-то смотрит на неё сквозь щель в стене.

Она медленно встала, почти не дыша. Босые ступни тихо ступили на тёплый деревянный пол.

Оливия босиком спустилась по лестнице. Внизу в гостиной светился экран телевизора. Там шла какая-то старая комедия. Крис лежал на диване, руки закинул за голову. Он смотрел на экран, но казался очень сосредоточенным.

— Не можешь уснуть? — спросил он тихо, не поворачивая головы.

— Нет, — прошептала девушка. Голос дрогнул. Она и не заметила, как до сих пор немного дрожала. Ноги, пальцы, даже голос — всё казалось ей чужим, ненастоящим.

Крис сел, откинул плед и сделал жест рукой:

— Иди ко мне.

Лив подошла молча. Она не хотела говорить. Слова были как сухие листья — ломкие, бессмысленные, пустые.

Он накрыл её тем самым пледом. Ткань оказалась мягкой и тяжёлой, словно хотела укрыть не только тело, но и мысли.

— Хочешь чай? Или чего покрепче? Кажется, у меня был виски, если Тревор его не стащил. — в голосе Криса прозвучала попытка быть легкомысленным. Он старался, и она это знала. Но даже сквозь эту маску чувствовалась тревога.

— Нет, спасибо. — Ей и правда ничего не хотелось. Ни пить, ни есть, ни говорить. Только чтобы кто-нибудь остановил время, хоть на минуту.

Он не стал настаивать. Просто включил телевизор. Старый фильм, комедия, что-то про дурацкую свадьбу и кучку безумных друзей. Лив уставилась в экран, но не видела ничего.

Почему я молчала? Почему не рассказала им раньше?
Потому что ты боялась выглядеть глупо. Потому что сначала это казалось безобидным. Потому что ты привыкла всё тащить одна.
А теперь — поздно.

Она почувствовала, как Крис аккуратно, почти незаметно, притянул её к себе. Он делал это так деликатно, как будто она была стеклянной. Его рука легла ей на плечи, ладонь — теплая, сильная, надёжная. У неё перехватило горло.

— Всё будет хорошо, — прошептал он.

А если нет? — хотелось спросить. А если я уже сломалась, просто ещё не поняла этого?
Но Лив молча кивнула. Позволила себе облокотиться на него, уткнуться лбом в его плечо. Его запах был до боли знаком — раздражающий раньше, и вдруг — такой нужный. Его сердце стучало ровно. Её — с перебоями.

Ты не можешь всё контролировать. Не в этот раз.
Но, может быть, рядом с ним тебе не нужно контролировать всё одной?

Они сидели так, не двигаясь. Время остановилось. Тревога не исчезла. Но она отступила. На шаг.

Телевизор бормотал. Крис дышал ровно. Её глаза начали закрываться сами собой. И в какой-то момент она перестала думать. Просто была.

Они уснули вдвоём, под пледом, на старом диване. В мире, где стало слишком страшно. Но хотя бы на миг — не одиноко.

***

Голоса, смех, грохот кастрюль и терпкий запах свежесваренного кофе — всё это вплелось в плотную паутину воскресного утра и бесцеремонно вытолкнуло Оливию из сна. Сквозь прищуренные веки она различила мягкий свет, льющийся сквозь жалюзи, и потолок, явно не принадлежащий её общежитию. Её плечо ныло — отлежала, лежала неловко. Она пошевелилась и тут же ощутила тёплую руку, крепко сжимающую её талию.

Оливия открыла глаза, окончательно пробуждаясь. Просторная гостиная братства. Мягкий, явно переживший не одно студенческое дежурство диван. Плед, сползший на пол. И Крис — растрёпанный, расслабленный, спящий рядом. Его лицо казалось на удивление мирным.

— Доброе утро, голубки, — раздался громкий, издевательски бодрый голос откуда-то сбоку. — Могли бы табличку повесить: "Занято. Люди в стадии обнимашек".

Лив резко села, откинула с лица волосы и выдохнула сквозь смех. Перед ней стояли трое парней — кто-то с кружкой, кто-то с половиной пончика, все в пижамных штанах и с наглыми ухмылками, которые можно было бы раздавать вместо кофе в таких домах, как этот.

— О, да ладно! — Крис неохотно открыл один глаз и зевнул, словно весь этот цирк был для него привычным утренним фоном. — Серьёзно, парни?

— Ты хоть предупреждай, когда устраиваешь съёмки нового сезона "Молодые и голые", — фыркнул Тревор, поднимая бровь с таким видом, будто режиссёр комедийной драмы уже сидит в углу.

— Спокойно, Тревор. Я всё ещё в одежде. А ты — всё ещё одинок, — буркнула Лив, поправляя прилипшую к шее прядь волос и нехотя отрываясь от тёплого одеяла сна.

Тревор драматично приложил руку к сердцу:

— Ну всё, я влюбился. Оливия, выходи за меня. Ты — женщина моей мечты.

— Ты — ночной кошмар всех женщин, Тревор, — парировала Лив, вставая с дивана и потянувшись, будто весь мир — это сцена, а она выходит на свой утренний сольный номер.

В комнате раздался смех. Лив чувствовала, как тепло разливается внутри. И не от смущения — нет, оно давно бы растворилось в подобной обстановке. А от простого, почти забытого ощущения нормальности. Как будто вчерашние страхи, тревоги и проклятые письма остались в другом измерении. Здесь и сейчас — только диван, хлопоты утренних разговоров и знакомый, ленивый ритм студенческой жизни.

Пусть всего на пару часов — но она снова могла дышать.

— Ну ни хрена себе! — раздался новый голос, и по лестнице вниз спустился Грег, потирая глаза. — Блейк, ты хотя бы предупреждай, когда устраиваешь в гостиной романтические кемпинги!

Парни захохотали. Кто-то хлопнул другого по плечу, кто-то чихнул от кофе. Крис, всё ещё сонный, поднялся с дивана, потирая глаза, и пошевелил плечами.

— Ладно, цирк окончен. Идите жуйте свой бекон.

— Так это у нас "что-то серьёзное"? — с притворной заботой протянул один из ребят, делая лицо, полное участливой нежности.

— Это называется "оставьте в покое и принесите кофе", — буркнул Крис, беря Лив за руку и направляясь к лестнице. — И если кто-то из вас ещё раз скажет "голубки", я подмешаю слабительное в ваши протеины.

На втором этаже было тихо. Оливия облегчённо выдохнула — её смех внизу был почти настоящим, но сердце всё ещё билось с перебоями.

Комната Криса была светлой, с постером «Гладиатора» над кроватью, разбросанными книгами по финансам и коробкой печенья на тумбочке. Уютная неряшливость, говорящая, что здесь живёт человек, который привык притворяться, что у него всё под контролем.

Элизабет сидела на кровати, уже одетая, заплетая волосы в небрежную косу.

— Доброе утро, — сказала она, бросив взгляд на подругу. — Ты хоть поспала?

Лив кивнула, подходя к зеркалу. Вид у неё был тот ещё — под глазами тени, волосы растрёпаны, но в этом утре было что-то новое. Тепло. Забота. Даже смешки парней вернули ей частицу нормальности.

— Лучше, чем ожидала, — ответила она, немного улыбаясь.

— Готова возвращаться?

Лив посмотрела в отражение. В глазах всё ещё жил страх, но теперь он соседствовал с решимостью.

— Готова.

***

Утром Джеймс вызвал матера, который поменял замок на двери комнаты Оливии и Лиз. Весь день девушки провели в уборке, будто стереть хаос снаружи помогло бы справиться с хаосом внутри. Элизабет включила бодрую попсу из девяностых, и удивительно, как простая музыка смогла вытянуть Лив хотя бы на пару часов из тьмы, сгустившейся в её голове. Они пели в унисон припевы и бросались подушками, пока пыль кружилась в лучах воскресного солнца.

— Лив, у тебя тут залежи мусора с первого курса. Думаю, половину можно без угрызений совести сжечь, — усмехнулась Лиз, держа в руках старый потрепаный блокнот.

— Только после того, как ты распрощалась со своей коллекцией единорогов. Клянусь, они следят за мной ночью. Особенно тот, что светится, — фыркнула Лив и показала язык.

— Ты покусилась на святое, — Элизабет театрально прижала ладонь к груди. — Единороги — это символ внутренней гармонии. И блёсток.

Лив рассмеялась. И этот смех был... настоящим. И все же, где-то внутри неё всё ещё дышал страх — затаившийся, цепкий, как заноза в коже.

***

Встречу запланировали за пределами кампуса. Маленькое кафе на окраине города будто выпало из старой французской открытки — облупленные стены, деревянные стулья, запах корицы и шоколадной крошки. Старый кофейный аппарат на стойке хрипел и скрежетал, словно протестуя против времени, упрямо продолжая жить своей механической жизнью. За запотевшими окнами капал дождь, будто пытаясь отгородить их от остального мира. В этом уюте с привкусом тревоги начинался разговор, который уже невозможно было отложить.

Кейт сидела у окна и крутила в пальцах деревянную палочку из сахара. Мелкая дрожь выдавала напряжение, хотя на лице у неё играла та самая лёгкая, отстранённая улыбка, которую она научилась носить, как броню. Рядом сидел Алекс — в тёмной худи и с растрёпанными волосами. Он рассеянно царапал ногтем деревянную кромку стола, будто мысли были где-то далеко, но пальцы всё равно не могли оставаться в покое.

Когда Лив вошла, гулкий звон над дверью словно разрезал воздух. Сердце у неё стучало, как перед экзаменом, только ставки были гораздо выше. Кейт мгновенно поднялась.

— Лив, — голос её прозвучал непривычно мягко. Объятие было крепким, почти болезненным — как будто силой рук можно было защитить от страха. — Ты как?

— Всё хорошо, — Лив попыталась выдавить улыбку, но она тут же увяла.

— Не ври мне, — прошипела Кейт. — Я лично найду этого козла и оторву ему голову. Потом засуну обратно. Потом снова оторву. Бесконечный цикл насилия.

— Приятного аппетита, — прокомментировал Алекс, не поднимая глаз, делая глоток из чашки.

Они расселись. Крис сел рядом с Лив, молча, сдержанно, но его рука легла на стол рядом с её. Он не прикоснулся — просто присутствие. Просто "я здесь". И почему-то именно это позволило Лив вдохнуть глубже.

— Так, давайте начнём этот анти-чайный клуб, — проговорила Кейт, её взгляд был сосредоточен, как у хирурга перед операцией. — Рассказывай. Всё.

Слова дались не сразу. Лив чувствовала, как ком подступает к горлу. Сердце билось где-то в горле, в висках. Её пальцы теребили друг друга — цеплялись, скручивались, как будто могли найти в движении устойчивость.

— Всё началось прошлой осенью, — начала она, глядя в кружку с кофе, словно в пропасть. — Первое письмо появилось в сумке. Там было всего три слова: "Ты меня вдохновляешь". Это было странно, но не пугающе. Почти... романтично. Потом начали появляться ещё. В шкафчике. У меня на парте. Но чаще всего — в сумке. Нечасто. Раз в месяц. Я даже подумала, что это Крис прикалывается... — она бросила на него взгляд. — Ну, ты знаешь.

Он усмехнулся, почти виновато. Но промолчал.

— Что в них было? — Кейт наклонилась ближе. Под её саркастическим тоном чувствовалась тревога. Очень живая, очень настоящая.

— Все однотипные. В основном комплименты. Но в конце весны письма изменились... — она сглотнула. — Они стали другими. И приходить стали чаще.

Лив делала паузы. Не для драматичности, а чтобы не сорваться. Её руки беспокойно метались одна к другой — пальцы сцеплялись, расплетались, терлись, словно искали в этом хаосе опору. Грудь сдавило, как будто её кто-то держал изнутри.

— Он начал описывать вещи, которые невозможно заметить случайно. Что я кусаю губу, когда волнуюсь. Что я всегда вытираю ручку перед тем, как ею писать. Я... не знаю. Это было жутко, но не настолько, чтобы паниковать. А потом наступило лето и тишина. Я даже решила, что все закончилась. Убедила себя, что ничего не было...

— А потом? — тихо спросил Джеймс. Его голос будто пробрался сквозь толщу мыслей.

— Потом была вечеринка. Первая в этом семестре. Я ушла раньше...

Крис бросил на неё взгляд. Он понял. Помнил ту ночь. Понял почему она ушла раньше и ни с кем не попрощалась.

— Когда я шла по дорожке, услышала шаги. Сначала подумала, что это кто-то ещё. Но они не прекращались. Не приближались. Шли в такт моим. Неестественно точно. И когда я обернулась... — Лив резко замолчала, словно на мгновение снова оказалась там. — Никого. Но я побежала. И кто-то побежал за мной. Добежала до общежития, до комнаты — и нашла письмо. На полу. Кто-то подсунул его под дверь. Там было «Ты не убежишь».

Эти слова повисли в кафе, как плотная, вязкая пауза. Где-то позади скрипнул кофейный аппарат — слишком громко, слишком живо. Как будто реальность напомнила о себе.

Крис сжал кулаки. Даже не заметил, как.

— А теперь — разбитая комната и ещё одно письмо, — глухо сказал он. Его голос не дрожал. Он был острым.

— Это Зак, — выдохнула Кейт. — Он всегда пялится на тебя. Без стыда. Как будто если долго смотреть, ты станешь его.

— Я не знаю, — прошептала Лив. — Он странный, да. Но при виде меня он начинает заикаться и мямлить. Как будто боится. Он... как ребёнок. Мне страшно. Но если не он? Если всё сложнее?

— Он всё равно наш главный подозреваемый, — отрезал Крис. — Но не единственный. Составим список.

— Мы? — спросила Лив, вскинув глаза.

Он посмотрел прямо. Без пафоса. Просто — в точку.

— Мы, — повторил. Это «мы» было якорем, единственным, что держало её на плаву.

— А письма? У тебя остались? — спросила Кейт.

— Я... выбросила их. Все. Кроме последнего. Его Крис забрал.

Он молча достал листок. Передал ей.

Кейт нахмурилась, всматриваясь в строки.

— Что? — Лив напряглась, сердце застучало громче.

— Почерк... мне кажется знакомым.

— Ты знаешь, кто это? — в голосе Элизабет впервые за вечер появилась надежда, тонкая, хрупкая, как луч света сквозь облака.

— Нет. Но я точно его уже где-то видела.

Лив посмотрела на неё. Её сердце стучало в висках.

— То есть... он ближе, чем кажется.

— Нам нужно быть осторожными, — тихо сказала Элизабет. — Без паники. Но и без легкомыслия. Мы будем встречаться у нас. Без кафе, без общественных мест. Только свои.

Все кивнули.

Лив подняла глаза. Все они смотрели на неё — каждый по-своему потрясён, зол, обеспокоен. Но рядом.

И в самой глубине мыслей, как яд, сидела другая догадка. Если тот, кто пишет, действительно близко... возможно, он всё это слышит.

И улыбается.

***

Улицы были почти пустыми, как часто бывает в дождливые вечера, когда город будто замирает, дышит медленно, осторожно. Лужи растекались неровным зеркалом, отражая оранжевые пятна фонарей. Ветви деревьев тяжело склонялись под весом капель, и звук их падения напоминал тихий шёпот, будто кто-то следил за ними из темноты.

Лив шла рядом с Крисом, немного позади, вцепившись в ворот куртки. Она не мерзла — просто сжимала ткань, как щит. Как броню. Так делала ещё с детства: пряталась в одежде, будто в скорлупе, когда всё внутри было слишком громким.

Крис молчал. Его шаги были тяжёлыми, неторопливыми, почти убаюкивающими. Он не торопил её, не задавал вопросов. Это молчание было особенным — не неловким, не гнетущим. Напротив, оно давало ей пространство. Безопасность.

Лив украдкой взглянула на его профиль. Слегка влажные волосы прилипли к виску. Капли стекали по линии челюсти. Он не вытирал их. Просто шёл, как будто дождь был естественным продолжением его мыслей.

Они свернули за угол. Возле входа в братство Крис замедлил шаг, словно колебался, прежде чем сказать:

— Мы не договорили.

Он не посмотрел на неё, только протянул руку к двери, придерживая её. Взгляд его был направлен куда-то в пространство, будто он боялся увидеть в её глазах то, что сам чувствовал.

Лив кивнула. Не потому что боялась возвращаться в общежитие — ей казалось, что сейчас могла бы пройти в самую тьму без фонаря. И не потому что ей было необходимо его присутствие. А потому что... она не хотела отпускать этот момент. Тот редкий, хрупкий миг, когда между ними нет притворства, нет игры. Только правда.

Внутри пахло пиццей, чистящим средством и чем-то едва уловимо знакомым — возможно, его шампунем, возможно, футболкой, в которой он спал. Этот запах почему-то успокаивал. Был в нём дом, не громкий, а тихий. Уютный.

Он вошёл в комнату первым, её шаг был осторожным. Лив чувствовала, как всё внутри будто сжимается в тугой узел: тревога, усталость, страх. Все чувства переплелись и клубились, как дым под потолком, не находя выхода.

Комната Криса встретила её прохладой. Свет торшера, мягкий и тёплый, пролился на угол с книгами, тетрадями и аккуратно разложенными конспектами. Лив заметила знакомую синюю ручку, рядом — стопку скомканных черновиков. Он учился. Он старался.

Она невольно улыбнулась.

— Ты прибрался? — спросила тихо, будто боялась вспугнуть тишину, поселившуюся между ними.

— Я не свинья, — усмехнулся парень, кидая худи на спинку стула. Он остался в футболке, слегка мятой, пахнущей дождём. Так по-домашнему... — Несмотря на репутацию.

Лив подошла к окну. Стёкла были в каплях, мир за ними казался размытым, как в старом фильме. Она смотрела, как дождь стекает по стеклу, будто сам воздух плачет.

— Думаешь, я перегибаю? — спросила после долгой паузы. — Может, всё это... я слишком себя накручиваю?

— Нет, — спокойно ответил он, и в голосе не было ни тени сомнения. — Это не нормально.

Она обернулась. Крис стоял у стены, руки в карманах, но его взгляд был прикован к ней. И в нём было внимание. Настоящее. Он не просто слушал — он слышал.

— Ты сильная, Лив. Но это не значит, что ты обязана справляться одна.

Слова ударили глубже, чем он, возможно, предполагал. Она вздохнула, сжимая в пальцах подол куртки.

— Я не привыкла говорить. Про себя. Про страхи. Это всегда казалось... слабостью.

Он приблизился. Медленно. Осторожно. Остановился на расстоянии вытянутой руки. Замер.

— А ты? — прошептала она, глядя в пол. — Чего ты боишься?

— Что проснусь в тридцать, и пойму, что жил не свою жизнь. Что делал всё, как хотел отец. Что все мои победы — не мои. И что люди рядом — рядом не потому, что я им нужен, а потому что я удобен.

Слова его звучали просто. Но за этой простотой была боль, знакомая ей до мелочей. Та же усталость от роли, которую вынужден играть.

— Но ты стараешься, — сказала она. — Тренировки, учёба, друзья... Даже сейчас — ты здесь.

Он покачал головой.

— Я здесь, потому что хочу быть. И слышу тебя не из вежливости. Я... просто слышу.

Она больше не могла. Что-то внутри надломилось — как тонкая стеклянная нить, дрожащая от напряжения слишком долго.

Сделала шаг. Потом ещё. Колени будто ватные, сердце — как загнанная птица, бьётся, мечется, мешает дышать.

Он сидел молча, будто ждал. Будто чувствовал.

Она склонялась к нему медленно, будто через пропасть. Не зная, примет ли. Не зная, сможет ли. Коснулась лбом его плеча — осторожно, будто просила прощения за слабость. Обняла. Неловко. Медленно. Как будто боялась, что он отстранится. Что скажет, что это всё неправильно. Что она опять всё испортит. Но он не двинулся.

Крис замер. И только спустя секунду — долгую, как вечность, — его рука легла ей на спину. Осторожно. Невесомо. С такой бережностью, что у неё перехватило горло.

Как будто она — что-то хрупкое.

Что-то важное.

Словно он знал, как сильно ей это сейчас нужно.

В комнате стояла тишина. Живая, насыщенная, полная чувств. За окном дул ветер, слабо стучал в стекло, но здесь — только их дыхание. Только его тепло. И не было ни неловкости, ни страха. Было что-то другое. Что-то настоящее.

Она закрыла глаза. И впервые за долгое время — позволила себе отпустить.

«Я не одна», — подумала она.

«Даже если кто-то наблюдает. Даже если темно. Даже если завтра всё рухнет. Сейчас — я не одна».

И эта мысль стала якорем. Тихим, но крепким. Лив не знала, что будет дальше. Всё в её жизни казалось шатким, зыбким, будто земля под ногами трещит.

Её щека всё ещё чувствовала тепло его плеча. Руки дрожали, но не от холода. Он был рядом — это всё, что имело значение сейчас. Она не знала, что делать с этим новым ощущением. С этой внезапной тишиной внутри, в которой не было паники, только усталость и какое-то странное облегчение.
Странно, но она больше не хотела быть сильной. Не хотела держать всё в себе, под контролем. Не перед ним.

— Ты помнишь, как всё это началось? — спросил Крис, не выпуская её из объятий. — Вот это всё. Мы. Эта вражда. Ненависть.

Вопрос застал её врасплох, словно лёгкий удар под дых. Прошлое хлынуло в сознание, как ледяная вода. Лив всмотрелась в пол, вспоминая ту давнюю лекцию, своё волнение, глупую надежду на признание, и то, как он одним жестом — парой фраз — разбил всё в прах.

— Конечно. Почти в самый первый день учебы ты показал, какой ты засранец.

Она улыбнулась — чуть криво, чуть горько, — продолжая обнимать его, будто он был щитом от всех мыслей, что рвались наружу. Так безопасно, так по-настоящему близко она не чувствовала себя уже давно. Его тепло пробирало под кожу, ломало защиту, которую она строила годами. Но нельзя держаться вечно. Она знала это. И всё же отпускать было трудно. Словно часть её хотела остаться в этом моменте навсегда.

Она медленно отпустила его и села на край кровати. Спина заныла — то ли от напряжения, то ли от попытки снова выпрямиться, сделать вид, что всё в порядке.

— Ты поднял руку, попросил слово и... разнёс моё эссе в пух и прах. Прямо посреди лекции. Как ты сказал? «Это было мило. Как пост из блога «Дневник мечтательной девушки». Только блёсток не хватает».

Комната наполнилась его тихим смехом, и это странным образом согрело. Как будто что-то тёмное стало менее тяжёлым. Она поймала себя на том, что впервые за день дышит свободнее.

Крис сел рядом. Близко. Но не слишком. И всё же она чувствовала его. Каждую искру этого напряжения, этого притяжения между ними — будто натянутую до предела струну.

— Я тогда подумал: «Она считает себя такой умной». И это злило. Потому что ты действительно была умной. В твоём эссе было мнение, уверенность. Я тогда сам не до конца понимал, что пишу, а ты — как будто уже знала, кто ты.

Лив опустила взгляд. Это было странно — слышать правду спустя столько времени. Не язвительность. Не насмешку. А уважение. Может, даже восхищение. От него. От Криса Блейка.

Он посмотрел ей в глаза серьёзно:

— Я не могу утверждать, что ненавидел тебя. Да, ты меня раздражала. Твой голос, когда ты поднимала бровь и говорила «Серьёзно, Блейк?» — это у меня в ушах звенело. Как будто вызов. А ещё твоя ручка с котами. И то, как ты её жевала, когда задумывалась. Это было... невыносимо.

Её сердце забилось быстрее. Эти детали... Он запоминал. Видел. И злился не просто так. Он замечал её — каждую мелочь. А она всегда думала, что для него она была просто очередной умницей, которую надо осадить.

Лив фыркнула, пытаясь скрыть, как это её тронуло.

— А ты! Ты всегда сидел, закинув одну ногу на другую, с этим своим ленивым видом, будто всё это — ниже твоего уровня. Улыбался, когда преподаватель делал замечания другим. А потом...

— Потом ты разнесла мою работу в ответ. Громко. С аргументами. Перед всем курсом.

— Это был шедевр, — Лив не сдержала довольной улыбки. — «Автор словно пересказывает пересказ чужих мыслей, не рискуя иметь свои.»

Он снова рассмеялся. Она слышала в этом смехе не обиду, а принятие. Как будто всё, что было между ними, переставало быть оружием и становилось чем-то другим — чем-то... личным.

— Ты меня тогда уничтожила. Но чёрт, я знал — ты классная. Просто... мы выбрали войну.

И правда. Это всегда был выбор. Они могли остановиться. Могли поговорить. Но вместо этого — играли в то, кто кого перегрызёт первым.

— А ведь могли выбрать что-то другое, — тихо сказала она, впервые за вечер по-настоящему взглянув ему в глаза.

Его взгляд был мягким. Серьёзным. И в этой тишине не было упрёка. Только сожаление. И возможность. Они сидели рядом — не враги, не союзники. Просто двое, уставших притворяться людей.

— Знаешь, — он опёрся локтями на колени. — Мне было интересно, как ты выдержишь. И ты выдержала. Даже больше. Ты стала для меня вызовом. Ежедневным. Адреналином. В какой-то момент мне начали нравиться наши перепалки. Я не знаю, когда именно. Может, когда ты тайно подписалась на рассылку женских психологических тестов на мою почту?

Лив засмеялась. Смех вышел лёгким, почти детским — как будто прорвался сквозь какую-то тонкую, прозрачную пленку напряжения, что всё ещё окутывала её сердце. Её губы дрогнули, но внутри происходило нечто совершенно иное. Это было... слишком искренне. И от этого — страшно.

Почему каждое его слово будто вытягивает из неё то, что она так долго прятала? Почему простые воспоминания, сказанные вполголоса, бьют по сердцу точнее любого признания?

Она украдкой взглянула на него. В тёплом свете ночной лампы его лицо выглядело усталым, но спокойным. Словно он тоже устал бороться. Устал скрываться. И теперь просто сидит здесь, рядом с ней, открытый и уязвимый.

А потом наступила тишина. Уютная. Почти домашняя. Та, в которой не нужно ничего говорить. Где достаточно присутствия. Где их дыхание сливалось с тиканьем часов и шелестом ветра за окном.

Лив почувствовала, как её пальцы слабо дрогнули. Это был не страх. Нет. Это была волна тепла, захлестнувшая её изнутри, заставившая сердце биться чуть быстрее. Будто чувства, которые она прятала слишком долго, вдруг начали прорываться наружу — яркие, настоящие, неудобные.

Что-то внутри неё разрывалось. Боролось. Голос разума шептал, что это всё не может быть правдой. Что нельзя так быстро разрушить стены, которые они строили годами. Но другая часть — уставшая, честная — хотела остановиться. Перестать бежать. Просто остаться рядом с ним.

— Я провожу тебя до общежития, — первым нарушил её Крис. — Уже поздно.

Лив кивнула. Но не двинулась сразу. Не могла. Её тело подчинилось чему-то более сильному — желаниям, ощущениям, эмоциям, что пульсировали в каждом вдохе. Она опустила взгляд на свои руки. Они дрожали. Чуть-чуть. Совсем немного. Как будто тело само не верило, что всё это — реальность.

Они притворялись, что ненавидят друг друга.
Строили крепости. Кидались камнями. А на самом деле... всё это время, может, просто искали повод говорить друг с другом. Быть рядом. Не признаваясь в этом ни себе, ни друг другу.

Когда они вышли на улицу, воздух оказался неожиданно прохладным. Но Лив не замёрзла. Присутствие Криса согревало её лучше любого пальто. Они спускались по лестнице молча. Но тишина больше не давила. Она была насыщена. Плотная, почти ощутимая. В этой тишине было больше слов, чем они когда-либо говорили друг другу.

— Знаешь, — сказала она, когда они подошли к ее общежитию.— Я не думаю, что когда-то тебя по-настоящему ненавидела. Но я очень старалась.

Эти слова вырвались сами. Без фильтра. Без защиты.

— Я тоже, Беннет, — тихо ответил он. — Очень старался.

И в этих словах было признание. Честное. Настоящее.

Лив остановилась на секунду, вглядываясь в темнеющие улицы кампуса. Где-то вдалеке мигнул свет окна. А здесь, рядом с ней, был он. Крис. Не враг. Не раздражающий студент по курсу. А человек, который знал её лучше, чем она сама порой себя понимала.

Потому что иногда чувства проще спрятать под маской войны. Особенно, если сердце боится проиграть. Но сегодня они оба сделали шаг в сторону перемирия. И Лив впервые подумала: может, пора перестать бояться?