Эскалация ярости
Май 2005 года. Воздух, пропитанный ароматом первых распускающихся цветов, казался мне удушливым, ядовитым, словно предвестник неминуемой катастрофы. Пять лет нового тысячелетия, и каждый из них, как остро заточенный нож, пронзал меня насквозь, высекая на моей измученной душе новые, кровоточащие раны. Моя жизнь, подобно старой, изодранной карте, была усеяна обрывами, колдобинами и черными пятнами, где некогда были расположены важные точки, теперь навсегда стертые безжалостным временем.
Галлюцинации, эти непрошеные гости, превратились в моих постоянных спутников, в неразлучных компаньонов, тенью следующих за мной по пятам. Мой разум, словно разрушенный храм, был заполнен их призрачными образами, их шепотом, их зловещими видениями. Они танцевали в углах комнаты, кричали из-под кровати, являлись в зеркале, отражая мое собственное, искаженное до неузнаваемости лицо. Теперь они были *всегда* рядом, словно голодные призраки, питающиеся остатками моего рассудка. Иногда, когда я сидел в своей пыльной гостиной, казалось, что стены растворяются, и я вижу сквозь них, как мимо моего дома проносятся автомобили, но не обычные, а те, что везут моих близких на тот роковой перекресток. Я видел их лица, полные ужаса, слышал их предсмертные крики, и эта картина, яркая и отчетливая, словно свежее воспоминание, вновь и вновь пронзала меня, словно раскаленный добела гвоздь.
А новая, странная ярость, словно дремлющий вулкан, наконец-то пробудилась во мне. Ярость на всех, на каждого, кто осмеливался дышать этим воздухом, кто осмеливался улыбаться, жить, когда я гнил заживо. Эта ярость, подобно гниющей гангрене, распространялась по моему телу, отравляя каждую клеточку, заставляя меня сжимать кулаки до побеления костяшек, а зубы – скрипеть от невыносимого напряжения. Особенно меня раздражали люди, полные жизни, те, кто, казалось, купался в лучах беззаботности и оптимизма. Их смех, их легкие разговоры, их наивные планы на будущее – все это, словно ржавые гвозди, вбивалось в мою измученную душу, вызывая приступы неконтролируемого бешенства.
Мой старый Мустин, этот верный, но уже дряхлый кот, теперь большую часть времени спал, свернувшись клубком на моем кресле. Его потомство, трое взрослых котов, изящные и независимые, бродили по дому, словно призрачные стражи, но даже их присутствие, их тихое мурлыканье, уже не приносило мне того хрупкого утешения, что было раньше. Моя душа, словно выжженная пустыня, не могла принять ни капли живительной влаги.
Майк. Майк, мой "друг". Его позитив, его неиссякаемый оптимизм, его постоянные попытки вытащить меня из моей скорлупы, начали действовать мне на нервы, словно наждачная бумага, скребущая по оголенному нерву. Каждый раз, когда он, с широкой улыбкой на лице, окликал меня: "Эй, парень! Сегодня отличный денек, не правда ли?", или предлагал: "Может, зайдешь в бар, выпьем по кружечке?", во мне поднималась волна такой дикой, иррациональной ярости, что я едва сдерживался. Он был слишком ярким, слишком живым, слишком... счастливым. Его счастье, подобно жгучему пламени, обжигало меня, напоминая о моей собственной, бесконечной пустоте.
И вот, однажды, когда Майк, по своей доброй, наивной привычке, зашел ко мне, чтобы просто узнать, как у меня дела, что-то в моей голове оборвалось. Галлюцинации, словно злые духи, налетели на меня, закружились вихрем, и в их центре я увидел его – Майка – его лицо исказилось, он превратился в того самого водителя, который сбил мою семью, в того, кто отнял у меня все. Его улыбка стала ухмылкой, его глаза – красными, демоническими. "Ты... ты отнял их у меня!" – прохрипел я, и мои руки, повинуясь какой-то древней, первобытной ярости, потянулись к столу, где лежал старый, затупившийся нож.
Нож. Его лезвие, некогда тусклое, в моих глазах вспыхнуло зловещим блеском. Что произошло дальше, я помню смутно, словно сквозь туман. Крики. Его крики. И ощущение чего-то теплого, липкого, текущего по моим рукам. Когда пелена ярости спала, я стоял над ним, над его бездыханным телом, с ножом в руке, и его глаза, полные непонимания и ужаса, смотрели прямо на меня. Кровь. Густая, алая кровь, словно темная река, растекалась по полу, пропитывая старый ковер, стекая по моим рукам, окрашивая их в багровый цвет. Я видел эту кровь, и меня охватил такой дикий, первобытный страх, что мои колени подкосились. Я сам себя боялся. Мое собственное отражение в зеркале, искаженное гримасой ужаса и безумия, казалось мне воплощением самого дьявола.
Паранойя, которая и до этого была моим вечным спутником, теперь вознеслась до небес, став невыносимой. Полиция. Они знали. Они уже идут за мной. Каждый шорох за дверью, каждый проезжающий мимо автомобиль, каждый далекий лай собаки – все это, казалось мне, было предвестником их прихода. Я видел их в тенях, слышал их шаги за окном, чувствовал их дыхание на своей шее. Мой мир сжался до размеров моей комнаты, которая превратилась в мою крепость, мою тюрьму, мое убежище. Я заперся, забаррикадировал дверь, задернул шторы, пытаясь отгородиться от внешнего мира, от *них*, от себя самого.
В 2005 году произошло событие, которое, словно огромный, зловещий гонг, прозвучало по всему миру: ураган "Катрина". Этот страшный природный катаклизм, обрушившийся на побережье Мексиканского залива, оставил после себя разрушения, смерть и бесчисленные человеческие трагедии. Миллионы людей потеряли все – дома, имущество, близких. Я наблюдал за этим по телевизору, сидя в своей темной, душной комнате, и это зрелище, словно картина Апокалипсиса, лишь усиливало мое чувство безнадежности. Вот оно, подумал я. Вот она, истинная природа этого мира. Хаос, разрушение, смерть. Это не стихийное бедствие, а скорее закономерность, предвестник того, что ждет всех нас. Разрушенные дома, затопленные улицы, отчаяние на лицах людей – все это было для меня лишь отражением моей собственной, внутренней катастрофы. Мир горел, и я горел вместе с ним, но мой пожар был внутренним, невидимым, тем более мучительным. Человечество, словно крошечные муравьи, пыталось противостоять стихии, но это было бессмысленно. Мы все обречены на уничтожение, а ураган "Катрина" – это лишь маленькая репетиция перед финальной пьесой. И я, этот сломанный, изуродованный человек, сидел в своей пыльной комнате, окруженный призраками прошлого и настоящего, ожидая своей собственной, неизбежной расплаты, которая, я был уверен, будет такой же жестокой и беспощадной, как и все в этой проклятой жизни. Моя душа, словно разбитый колокол, звенела от ужаса, предвкушая грядущую тьму.