fourteen
Солнце ослепляюще пробивалось сквозь стеклянные стены кафе, узорами расплываясь по поверхности идеально гладких столов; атмосфера помещения казалась оживлённой и истинно весенней. Официанты в белых фартуках и с яркими улыбками на губах лавировали между клиентами, спешно подавая каждому столику заказы. Воздух был пропитан запахом кофе и десертов; было в этом нечто чарующее. В воскресенье много людей посещало это непримечательное снаружи заведение: всем отчего-то казалось, что здесь можно было избежать вечной толпы.
Чимин сидел за столиком среди своих новых друзей, активно поддерживая разговор, завязавшийся между ними. Солнечная погода дарила ему энергию и оптимизм; хотя, быть может, причина заключалась не только в этом. Однако потепление определённо действовало на него положительно: теперь он хотел улыбаться, пересекая знакомые проспекты и щурясь от солнца.
Тэхён, сидевший рядом с ним, то и дело пихал его, чтобы показать смешные картинки из интернета. Иногда он рассказывал шутку всему окружению, и каждый поддерживал, добавляя свой бред. Всё вокруг казалось лёгким и уютным; Чимин любил это чувство, любил его именно в этот момент, когда солнце отражалось в волосах его ближних, сливаясь с их не менее блистательными улыбками.
Хосок корчил забавные рожицы, пародируя странного парня из интернета, которого показал им ранее Тэхён; Чимин следил за мимикой юноши, искренне улыбаясь и забывая обо всём на мгновение. Переведя взгляд, художник случайно столкнулся с пытливым взором Чонгука; тот смотрел прямо на него. Растерявшись, Пак опустил уголки губ и смущённо перевёл взгляд на свои лежавшие на коленях руки.
В последнее время он постоянно вспыхивал, стоило ему заметить пристальный взор Чонгука на своей фигуре. Раньше он привык чувствовать страх и напряжённость; сейчас он ощущал смущение и нежность. Да и музыкант стал смотреть на него чаще. Причина такой перемены заключалась в той самой прогулке, позволившей им впервые поговорить наедине без алкоголя и ругани. Тот вечер всё ещё казался Чимину игрой его бурной фантазии. Он никогда бы не мог подумать, что голос Чонгука мог так дрожать; он и вообразить себе не мог, что глаза музыканта могли приобретать такой уязвлённый оттенок. Чимин впервые видел его таким искренним и переполненным не негативными эмоциями.
С того момента они ни разу не оставались наедине, но музыкант продолжал приносить небольшие порции перекуса, и Чимин продолжал делить их с ним.
Надежда, родившаяся в его сердце, беспрестанно шептала ему о том, что, быть может, он станет однажды причиной улыбки и счастья Чонгука. Эгоистичное, но очень привлекательное желание.
Слабо улыбнувшись гуляющим в голове мыслям, Пак поднял взгляд и посмотрел на лицо Чонгука. Его черты казались мягкими, кожа светлой и нежной под лучами пробивающегося солнца; волосы тёмной копной переливались и спадали ему на лоб. Музыкант смотрел на рассуждающего Намджуна, и его глаза словно удвоились в размере: так внимательно и пристально следил он за каждой его фразой; рот юноши был слегка приоткрыт.
Чимин ощутил волну любви внутри своего сердца и, вздохнув, перевёл неловкий взгляд на Тэхёна. Тот неприятно оскалился, поиграл бровями и, стрельнув глазами в сторону Чонгука, изобразил физиономию влюблённого щенка, явно пародируя Пака.
Художник пихнул его плечом и отвернулся. Ему точно не стоило делать Ким Тэхёна своим лучшим другом.
— И всё равно, так оно не делается, — сказал Юнги, пододвигаясь вперёд, чтобы взглянуть Намджуну в глаза, — сначала лучше было бы заработать определённую сумму, а уже потом переезжать, — он широко раскрыл глаза, — у тебя ведь должен быть фундамент.
— Да ведь можно найти работу уже на месте, — закачал головой Намджун, не соглашаясь с Мином, — деньги нужны, да, но не обязательно накапливать огромную сумму. Ты потратишь полжизни на то, чтобы накопить эту сумму: переезжать потом будет неинтересно.
— Да нет, — Юнги отрицательно замотал головой, опустив взгляд вниз, — это опасно.
Тут в разговор вмешался Джин, пытаясь осветить свой взгляд на вещи. Однако через пару мгновений его монолог был прерван официанткой, милой девушкой двадцати с немногим лет. Она перенесла несколько порций с подноса на стол, желая приятного аппетита и посылая компании ослепительную улыбку. Как только она удалилась, все восторженно загалдели, расставляя порции по своим местам и предвкушая обед.
Ощущая себя частью своего нового круга, Чимин почувствовал непреодолимое желание поесть вместе со всеми, побыть нормальным и типичным юношей без вредных пищевых привычек и осложнений. Ранее он смело заказал себе салат, ловя одобряющий взгляд Тэхёна и отчего-то радуясь своему поступку так, словно причина заключалась в искреннем желании пойти на поправку.
Разглядывая перед собой тарелку с салатом, состоящим из множества овощей и курицы, Пак услышал стон собственного желудка и робко улыбнулся. Сейчас он сможет поесть так же, как и любой другой нормальный человек. Быть может, ему уже стало лучше? Должен ли он ещё стараться, голодать и мучить себя? Жизнь прекрасна, не так ли? Еда — не самое главное, правда? Все проблемы только в его голове?..
Настроенный на лучшее, Чимин вкусил первый кусочек и улыбнулся. Подняв взгляд, он посмотрел на поедающего бургер Чонгука, и на его душе стало ещё светлее. Разговор между ребятами продолжался, хоть и прежняя активность заменилась учащённым одобрительным мычанием и кивками головой.
После первого кусочка рыжеволосый юноша принялся есть активно, быстро и с огромным аппетитом. Тэхён незаметно переложил ему на тарелку картошку фри, и Чимин даже не задумываясь проглотил и её тоже. Он ведь и не осознавал, насколько сильно был голоден. Ему хотелось ещё и ещё; он перестал вслушиваться в разговор друзей, всецело сконцентрировавшись на еде. Через пару мгновений юноша попытался сделать глубокий вдох и вдруг с тревогой в сердце осознал, что его желудок был переполнен настолько, что даже дышать стало тяжело. Юноша отложил столовый прибор и поднял взгляд на друзей; глаза его казались потерянными и обезумевшими. Он смотрел на друзей, но словно не видел их. Картинка перед глазами словно исказилось, и восприятие реальности изменилось за одно улетевшее мгновение.
В горле стоял ком. Чимин опустил глаза вниз и почувствовал себя собой два года назад. На душе стало омерзительно от самого себя. «Что же я наделал…я съел не меньше пятисот килокалорий…зачем…». Его мысли казались отрывистыми, тяжёлыми и невыносимыми. Попытавшись вздохнуть, Пак понял, что паническая атака была в паре шагах от него; ещё чуть-чуть, и он мог бы забиться в истерике. Его охватил страх.
— Я скоро приду, — глухим голосом проговорил он и встал изо стола. Не смотря ни на кого, лишь сверля мутными глазами пространство перед собой, он отдалился от компании и свернул в сторону уборной. Его внутренности царапало от желания избавиться от еды как можно скорее.
Зайдя в помещение, Чимин обнаружил, что дверь не закрывалась; однако внутри располагались удобные кабинки, которые были к тому же пусты. По привычке скрупулёзно осмотрев своё отражение, юноша увидел себя в искажённом виде и закрыл глаза, делая глубокий вдох и ощущая, как ненависть к себе потоком лилась по его жилам. Почему он был таким слабохарактерным, почему не мог он контролировать свой глупый голод?
Открыв кабинку, располагающуюся посередине, он не медля зашёл внутрь и заперся. Пространства было немного, но юноше удалось сесть так, чтобы не касаться коленками пола и чтобы чистить желудок было легче. Он так надеялся, что не будет прибегать к этому больше. Его глаза наполнились слезами.
Засунув два пальца в рот, он с лёгкостью вызвал рефлекс и, ощущая стекающие из уголков глаз слёзы, игнорировал собственную нужду в кислороде. Его сознание словно помутнело, отключилось и стало вне его ощущений; всё, что он мог чувствовать, — это опустошение желудка и моральное очищение. С каждым порывом ему становилось легче. Тишина уборной оставалась практически не тронутой: с месяцами он научился всё делать бесшумно.
Прошло не более пяти минут. Забывшись, Чимин даже не сразу различил чьи-то шаги и последовавшие далее стуки в кабинку. Испугавшись, юноша остановился, словно остолбенев от страха, и перевёл взгляд за плечо, на белую поверхность двери. За ней кто-то стоял и стучался. Как только осознание реальности вернулось к нему, он принялся глупо молчать и не создавать ни шороха.
— Чимин?
Сделав рваный вздох, художник закрыл глаза и ощутил, как сильно задрожало его тело. В это мгновение он не желал ничего больше, чем исчезнуть с лица Земли.
Голос принадлежал Чонгуку.
— Чимин, я знаю, что ты там, — настойчиво повторил Чон.
— Уходи, — охрипшим и сиплым голосом отозвался Чимин. Тут же откашлявшись, он ощутил, как его лицо покрылось краской, и продолжил: — Уходи отсюда.
— Нет, я не уйду, — решительно заявил Чонгук. — Ты сам знаешь. Выйди.
— Не выйду, — тихо отозвался Чимин, продолжая полусидеть на полу и потихоньку мирясь с положением дел. По крайней мере музыкант не лицезрел картину полностью.
— Нет, ты выйдешь, — уверенно повторил Чонгук и снова с силой стукнул в дверь кабинки. — Пожалуйста, не надо меня провоцировать, — на тон ниже добавил он. — У меня плохой самоконтроль.
Сглотнув, рыжеволосый юноша перевёл взгляд на внутренность унитаза и вздохнул. Он даже больше не считал процесс отвратным: настолько въелся ритуал в его сознание. Ощутив себя ослабленным и почти до конца опустошённым, через пару молчаливых мгновений Чимин решился смыть остатки пищи и, поднявшись, он проверил руки, лицо, одежду на наличие следов. Убедившись в их отсутствии, юноша вновь откашлялся и трясущейся рукой отпер дверь кабинки.
Выйдя наружу, он увидел Чонгука, взгляд которого напряжённо остановился на нём. Брови юноши были задумчиво нахмурены, а выражение лица казалось каменным и хладнокровным; руки его были сомкнуты в кулаки. Глаза музыканта на секунду пробежались по всему телу Чимина, и затем он прикрыл их, сделал глубокий вздох, разомкнул пальцы и уже более смягчённым взглядом посмотрел в глаза художнику.
Кратко осмотрев собственное отражение в зеркале, Чимин успел отметить покраснение на лице, взъерошенные волосы и безумные глаза. Он выглядел совершенно отвратительно; ему захотелось скрыться подальше от испепеляющего взора музыканта.
Но его молчание казалось ещё более невыносимым.
Вздохнув ещё раз, в полной тишине Чимин подошёл к раковине, игнорируя взгляд Чонгука, и включил воду. Помыв руки, он прополоскал рот и, вытеревшись полотенцем, повернулся на музыканта, который на этот раз смотрел в пол.
— Не делай так больше, — сказал Чонгук и поднял на него взгляд; глаза его вновь наполнились неясными Чимину эмоциями.
— Не твоё дело, что я делаю, — вырвалось у художника, который внезапно ощутил себя слишком уязвлённым и беззащитным. Никто никогда ранее не ловил его на приступах булимии; даже Тэхён. Это было постыдное чувство.
Чонгук усмехнулся и, пройдясь языком по внутренней стороне щеки, отвёл взгляд в другую сторону. Теперь он явно выглядел раздражённо.
Рыжеволосый юноша опустил взгляд вниз и ощутил забившиеся в уголках глаз слёзы. Ему вновь стало противно от себя. Теперь Чонгук вновь накричит на него, застыдит его и отвернётся от него раз и навсегда. Он потерял шанс, который даже не успел упасть ему в ладони.
— Ты глупый, — сказал Чонгук и сделал пару шагов в его сторону. Чимин не шелохнулся. — Ты поступаешь неправильно по отношению к себе. Честно говоря, я даже не знаю, как всё это изменить, — продолжал говорить музыкант. — Как повлиять на тебя? Я догадывался о том, что ты…используешь прочие методы, и… — казалось, словно говорил он через огромную силу, — …я не знаю, что с этим можно поделать.
— Не надо ничего делать, — ровным тоном произнёс Чимин, продолжая смотреть вниз; слеза стекла с ресницы прямо вниз и упала на пол. Он спешно вытер глаза рукавом и поднял взор на приблизившегося к нему Чонгука. — Оставь это.
— Нет, я же сказал, что не могу, — твёрдо повторил Чонгук и, пристально заглядывая Паку в глаза, сделал глубокий вдох. Выражение его лица передавало весь тот конфликт, который явно разразился внутри него.
Чимин лишь молча опустил взгляд вниз, ощущая себя нашкодившим ребёнком. Ему было бесконечно стыдно за свои глупые детские поступки.
— Я понимаю, — тихо проговорил Чонгук, продолжая стоять в парочке метров от него, — это тяжело. Наверное, тебе приходится много бороться с самим собой, правда? Я понимаю это чувство, — шептал он, — тебе надо научиться отделять голос своего рассудка от криков своих демонов.
— Я уже не могу понять, где начинается и заканчивается голос моего рассудка, — немного невнятно ответил Чимин, вдыхая знакомый аромат музыканта; пахло лимонным порошком и Чонгуком. Почему он так явно мог чувствовать его запах даже на расстоянии?
— Давай, — Чонгук на мгновение обдумал своё предложение ещё раз, — давай каждый раз, когда ты захочешь…чистить желудок таким образом, я буду рядом с тобой. Ну, в смысле, каждый раз ты можешь делать это всё в меньших…размерах, — голос юноши казался робким и чрезвычайно неуверенным. Чимин озадаченно поднял на него взгляд и тут же внутренне вздрогнул от напряжения, тлеющего в его карих глазах. — Слушай, я имею в виду…с каждым разом ты можешь оставлять всё больше еды в желудке. Таким образом ты можешь и…удовлетворить свою совесть и не принести большого вреда. Спустя время ты сможешь вовсе и не прибегать к этому, понимаешь? И я, — он сделал глубокий вдох и опустил взгляд, — я могу быть каждый раз рядом с тобой, чтобы следить за процессом и чтобы, — казалось, словно он говорил с огромной трудностью, — и чтобы тебе меньше хотелось очищаться.
Чимин глядел на него с удивлением, озадаченностью и недоверием. Его брови были нахмурены, и выражение лица оставалось совершенно растерянным. Чонгук предлагал ему каждый раз сопровождать его приступы булимии? Он хотел избавить Чимина от желания чистить желудок при помощи двух волшебных пальцев?
Он предлагал наблюдать за процессом?
— Нет, — отчеканил Чимин и с силой закачал головой. Его охватила паника от одной лишь мысли о том, что Чонгук мог бы быть рядом с ним в такой интимный момент.
— Зато это отучит тебя от привычки, — настаивал Чонгук, хмуря в ответ брови. — А что ты хочешь? Как ты собираешься избавляться от этого?
— Кто сказал, что я хочу избавиться от этого? — тихим тоном ответил ему Чимин и опустил глаза вниз. Чонгук замолк на мгновение.
— Чимин, чёрт подери, пойми одно: это не образ жизни, это не твои принципы и выборы, это, блять, не тот случай, когда ты можешь кричать о том, что ты сам выбрал себе такую жизнь и что это нормально в твоём понимании. Бояться еды, ненавидеть еду, бежать от еды — это ненормально! Ругать себя за съеденный завтрак, мучить себя голодом из-за обеда и идти блевать, — Чимин вздрогнул, — от ужина — это не то, как ты выбираешь вести свою жизнь. Это, блять, проблема, если ты не можешь разрешить себе еду, — быстрым и с лёгкой тонкой агонии потоком высказывал ему Чонгук, каждый раз останавливаясь и делая глубокие вдохи. В его речи всё было пропитано искренностью.
— Я знаю, — спокойным тоном проговорил в ответ Пак, несмотря ни на вспышку боли в области груди, ни на ощущение жалости к самому себе, ни на желание сломаться и расплакаться навзрыд. — Не надо думать, что я не осознаю всех этих вещей, не надо думать, словно я не мечтаю быть таким же независимым от еды! Не надо думать, что если я голодаю, то обязательно ненавижу еду или не хочу её! — казалось, словно и он взорвался. Уборная наполнилась их голосами, и юноши совершенно позабыли о том, что снаружи их всё ещё ожидали друзья. — Я одержим едой, все мои мысли всегда связаны с ней…я, — он сделал глубокий вдох и закрыл глаза. — Я не знаю, как можно объяснить это. Я устал, — он открыл наполненные новым потоком слёз глаза; казалось, словно все силы в нём иссякли, и даже стоять на ногах было слишком тяжко и невыносимо. — Я так сильно устал бороться, — прошептал он, глядя в глаза Чонгука; его нижняя губа дрожала.
Чонгук подошёл к нему и притянул к себе за плечи. Чимин податливо растаял в его руках и, закрыв глаза, позволил себе расплакаться, крепко стискивая пальцами ткань его свитера в области спины.
— Я тоже устал бороться, — тихо прошептал Чонгук в его волосы.
Спустя минуту они молча отстранились друг от друга. Чимин умылся, привёл себя в порядок, и они вместе покинули уборную. Оказавшись вновь рядом с друзьями, рыжеволосый художник неловко поднял взгляд на Тэхёна и тут же услышал:
— Я даже не хочу спрашивать, почему вас обоих не было пятнадцать минут, — с насмешкой проговорил Хосок. Чимин покраснел и молча занял своё место. Тэхён в ответ стал сверлить его взглядом.
Чонгук так же молча оккупировал свой стул, избегая пытливого взора Юнги.
Z Z Z
Z Z Z
Чонгук нервно кусал губу, удерживая за горлышко стакан с ромом и изредка делая небольшие глотки. Сидя за столиком посреди душного клуба, он в который раз за вечер жалел о том, что высунулся куда-то за пределы дешёвой студии Юнги. Его глаза с неудержимой скукой гуляли по танцующим телам, сливавшимся в одну пёструю толпу; было нестерпимо жарко и громко.
Причина, по которой он вообще вышел из дома и дотащил своё тело до клуба, заключалась в одной лишь возможности столкнуться с Чимином вне привычных стен академии. Узнав о том, что Тэхён со своим другом тоже планируют посетить данное заведение, музыкант даже не задумавшись стал собираться, игнорируя отдалённые вопросительные возгласы в своём помутившимся рассудке. Юнги всё чаще стал бросать на него внимательные взгляды, видимо ожидая каких-то первых слов со стороны самого Чона; но как бы сильно тот ни хотел выговориться другу, он всё никак не мог понять, что же именно и каким образом он должен был рассказывать.
Какая-то девушка, стоящая неподалёку от их общего столика, мило улыбнулась Чонгуку; юноша заметил её томные взгляды ещё десять минут назад. С виду она казалась привлекательной и довольно очаровательной: прямые тёмные волосы, большие ярко накрашенные глаза, аккуратные черты лица, подчёркивающее миниатюрную фигуру чёрное платье. Справившись с желанием оскорбить девушку, Чонгук решил притвориться, что не замечал её пытливых глаз; отчего-то в этот вечер ему не хотелось портить никому настроение, тем более обычной, ничего не подозревающей девушке.
И вот он вновь пригубил янтарный ром, бросая взгляд куда-то в толпу в надежде найти кого-то. Он ожидал уже более получаса; нетерпение начинало сводить его с ума. Люди, прожектора и софиты с каждым мгновением смещались в плывущую картину: алкоголь медленной змеёй ударял в голову, блокируя адекватное восприятие и самосознание. Юнги равнодушно сидел неподалёку от него, беспристрастно бегая глазами по экрану мобильного; даже в клубе татуировщик умудрялся игнорировать постороннее присутствие с неописуемой лёгкостью. Пару раз Чонгук порывался спросить друга, где же его парень; и каждый раз он оставлял эту мысль, придерживаясь своего уже явно нарочитого безразличия.
— Тэхён с Чимином скоро придут, — оборвал его мысли Юнги; Чонгук тут же перевёл на него взгляд, в голове ругаясь на самого себя за ту скорость, с которой развернулась его голова. Глаза Мина были устремлены прямо на него, и в его карих омутах читалось ожидание.
— Ладно, — бросил музыкант и вновь опустил глаза на ром; поигрывая жидкостью в стакане, он старательно игнорировал испепеляющие его профиль глаза Юнги. Он ощущал острую нужду в том, чтобы сказать что-то другу; но слова просто не приходили ему в голову.
В тот вечер, когда он неожиданно даже для самого себя вызвался проводить Чимина до дома, его мировоззрение и отношение к художнику ощутимо пошатнулись. Вместо привычной агрессии от чувства жалости он испытал нечто совсем чуждое и малознакомое. Он вдруг ощутил себя несказанно полезным, нужным и особенным. Ему захотелось защитить Чимина, исправить все свои глупые ошибки и сделать хоть кого-то, кроме самого себя, счастливее.
В ту ночь он долго не мог заснуть, прокручивая в голове признание Чимина. Музыкант знал, что не заслуживал такого к себе отношения, не заслуживал и капли чей-то любви в те мрачные годы, не говоря уже о том, чтобы являться чьим-то вдохновением. Его прогнившая душа не могла задеть ничьё сердце, не могла коснуться и вдохнуть жизнь в творения художника. В то время даже сам Чонгук ненавидел себя и являлся своим самым главным врагом; это не изменилось и по сей день, но теперь юноша хотя бы старался.
В голове Чонгука совсем не укладывалось то, как мог Чимин так мучить себя голодом и так рискованно очищать свой желудок, нарушая все процессы в деятельности своего пищеварения и очевидно нанося вред своему организму. Ведь не был же он ребёнком, правда? Ведь понимал всю ту опасность, все те угрозы, на которые шёл, убивая собственное тело, самого себя день за днём? Сначала Чону казалось, что Пак просто хотел внимания, просто хотел, чтобы все вокруг смотрели на него и жалели; он так твёрдо поставил в своей голове одну лишь мысль о том, что рыжеволосый художник просто был невежественен и даже не осознавал то, как опасны и глупы были его поступки. Ему просто нравилось выглядеть жертвой.
Но Чимин знал. И это не укладывалось в голове Чонгука: если он знал, почему продолжал убивать себя?
А если он хотел внимания и жалости, могло ли это означать, что он был глупым и неразвитым ребёнком? Не искал ли он просто ту же любовь, ту же заботу, в поисках которых находятся миллионы? Не искал ли сам Чонгук всю жизнь это заветное небезразличие, эти наполненные преданностью и любовью глаза, продолжающие гореть ярким пламенем несмотря на самые ужасные и жестокие его поступки?
Чонгук встряхнул головой и сжал свободную руку в кулак. Чем больше думал он об этой ситуации, тем сильнее ненавидел себя за собственные чёрствость и упёртость, за своё упрямое желание игнорировать причины и реальные факты, лишь невежественно цепляясь за представленное перед глазами и стремглав спеша судить.
— Ого, вы выглядите как пятидесятилетние мужчины-педофилы, которые так и не поняли, зачем пришли в клуб, — послышался озорной голос Тэхёна. Чонгук поднял на него взгляд и неубедительно улыбнулся (скорее сморщился), заполучив в ответ активные кивки от писателя; и с каких это пор они контактируют?
Рядом с блондином, одетым в свободную голубую рубашку с расстёгнутыми верхними пуговицами и чёрные широкие штаны, находился Чимин; глаза художника осторожно проходились по рукам Чонгука, останавливаясь на стакане с ромом. Чон невольно осмотрел его слегка сгорбленное маленькое тело, вновь спрятанное за слоем широкого и большого свитера; худые ноги юноши были обтянуты чёрными джинсами. Чонгук в очередной раз вздохнул: совсем не находил он привлекательными такие костлявые фигуры.
Тэхён протиснулся между ним и Юнги, тут же схватил стакан татуировщика, наполненный колой, и сделал пару глотков. Улыбка засияла на его лице, и он поднял взгляд на продолжающего неловко стоять Чимина. Казалось, словно он не был уверен, мог ли занять место рядом с Чонгуком — только оно оказалось свободным.
— Я не кусаюсь, — спокойно констатировал музыкант, удерживая зрительный контакт со слегка смущающимся рыжеволосым юношей. Чимин едва заметно кивнул и сел рядом с ним, оставляя достаточно пространства между их бёдрами. И Чонгук всё ещё ломал голову: как мог он неосознанно вести себя вот так по-детски, так потерянно и словно напрашиваясь на жалость?
— Можно выпить и идти танцевать, — объявил Ким, бросая на всех полный энтузиазма взгляд. — Сегодня вечер пятницы! Что может быть лучше?
— Любой другой день в календаре, — произнёс внезапно Чонгук, чем тут же привлёк внимание Тэхёна; даже Юнги невольно покосился на него. Очутившись под пристальным взором, музыкант слегка растерялся. — Ну, в смысле, любой день может стать знаменательным, ведь дни недели придумали люди и всё такое.
— С тобой не весело, — выпятив губу, провозгласил Тэхён и тут же потянулся за колой Юнги, явно разбавленной алкоголем.
— Боже, Тэхён, не все как ты, — рассмеялся обиженному тону друга Чимин, облокотившись вперёд и через Чонгука поймав взгляд блондина. — Только ты ищешь любой повод напиться и провозгласить день особенным.
— Можешь присоединяться к их клубу дедов за пятьдесят, — закатив глаза, проговорил Тэхён и откинулся на спинку кожаного диванчика.
— Быть взрослым и мудрым не так и плохо… — начал Юнги, бросая на блондина взгляд сбоку. Каждый раз, когда Тэхён брал стакан с колой и делал глоток, глаза татуировщика следили за действием.
— Да-да, — отмахнулся Ким и тут же приблизился к слегка ошеломлённому Юнги. Закинув руку тому на плечо, он оскалился и продолжил: — Танцевать?
— Ну нет, танцевать я не пойду, — скривившись, отрицательно замотал головой Мин, попытавшись убрать с себя конечности своего парня.
— Куда ты денешься, — хмыкнул Тэхён, — в любом случае, в клубе много людей, и я могу просто найти…
— О боже, пошли, — закатил глаза Юнги и вылез изо стола. По всей видимости, маска усталости и нежелания начинала спадать с его лица: даже Чимин мог видеть то, с каким едва уловимым удовольствием и энтузиазмом татуировщик сопровождал Тэхёна. Чонгук также не мог понять ещё одной вещи: как Тэхён и Юнги умудрились стать такими близкими за столь короткий срок? Как возможно ощущать себя вот так просто и непринуждённо, когда их отношениям не минуло и двух полноценных месяцев?
Как только они ушли, Чонгук откинулся на спинку и отчётливо фыркнул, тут же обратив на себя внимание Чимина.
— Мне здесь не нравится, — объявил музыкант, демонстративно обведя взглядом толпу. — Музыка ужаснейшая.
— Ну, с этим ничего не поделаешь, — неловко обернувшись через плечо, ответил ему Чимин. Взгляд юноши всё ещё сохранял в себе капельки робости.
— Можно уйти отсюда, — предложил Чонгук и вопросительно взглянул на художника, ожидая его согласие.
— Я Тэхёну обещал, что мы вместе уйдём домой, — с искренним сожалением в голосе объявил Чимин и тут же вздохнул, уложив подбородок на ладони рук. — Сам не люблю часто посещать клубы.
— Что? — Чонгук не до конца расслышал фразу художника из-за громкой и противной музыки и вновь облокотился на стол; Чимин повторил свои слова, и музыкант охотно закивал головой. — Да, я тоже.
— Раньше мне нравилось в клубе, — на пару тонов громче продолжил говорить Чимин, кидая на приблизившегося Чонгука осторожные взгляды. — Но это просто надоедает.
— Всегда ненавидел проводить время вот так, — Чон хмыкнул, — впустую. Мне всегда казалось, что моя жизнь могла бы быть немного другой, и тогда я бы мог не чувствовать себя так, словно время моей молодости уходит от меня, как песок сквозь пальцы, — несмотря на музыку, он всё равно соблюдал приглушенный тон голоса. Говорить громко Чонгуку не хотелось из принципа: обсуждать такие вещи вслух и так было для него большим достижением.
— Сейчас ведь всё иначе? — с переполненными тревогой глазами поинтересовался Чимин, в волнении даже переведя на него прямой взгляд.
Чонгук задумался на мгновение. Был ли он в клубе из-за принуждения или был ли он здесь потому, что хотел так?
— Да, — кивнул он, следя за людьми в толпе и в то же время не обращая на них внимание, — да, иначе. Знаешь, — он резко развернулся лицом к Чимину. — Тут неподалёку от туалетов есть небольшой коридорчик, я видел; мы могли бы побыть там, — осознав до конца своё вылетевшее внезапно предложение и разглядев расширившиеся глаза Чимина, музыкант тут же осёкся и добавил: — Ну, в смысле, я пойду туда, потому что музыка мне надоела, а ты как хочешь.
Чимин молча кивнул и первым вылез изо стола; следом за ним вышел Чонгук, отряхнув несуществующие крошки с чёрных джинсов и взмахнув упавшей на лоб чёлкой. Заметив пристальный взгляд Чимина, юноша невольно смутился и, указав куда-то в сторону, молча пошёл туда, ожидая, что художник просто последует за ним.
И с каких пор взгляд Чимина смущал его? Чонгук всё ещё не мог разобраться во многих вещах, и самой страшной из тех, которые метались в его голове, было его отношение к Чимину. Как он объяснял себе всё это? Юноша боялся строить самостоятельные выводы и поэтому просто игнорировал ситуацию.
Как только они вышли из душного зала, Чонгук пробежался взглядом по небольшому, но довольно широкому коридору; пахло алкоголем, сигаретами и мерзкими духами. Вокруг было чисто, но воздух всё равно казался спёртым, а грязно-коричневые стены так и кричали о дешевизне и простоте. Рядом располагались двери для общего туалета. Свет был слегка тусклым, и музыка, биты которой раздавались даже в коридоре, уже не давила на голову так, как раньше.
Чон вздохнул и опёрся спиной о стену; Чимин аккуратно пристроился рядом с ним, продолжая неловко молчать и визуально вжиматься в самого себя. Чонгуку всё время хотелось потрясти его и попросить не пугаться.
Достав пачку сигарет, Чонгук спокойно позволил себе закурить, заранее учуяв гулявший по коридору запах табака; раз остальные делали, то и он мог. Запрокинув голову, он делал глубокие затяжки, позволяя никотину царапать горло и проникать в лёгкие.
Чимин слегка кашлянул и, опустив голову, поправил рыжую чёлку
.
— Ты против, что я курю? — наблюдая за его сбивчивыми и хаотичными действиями, поинтересовался Чонгук. Никотин не действовал на него так сильно, как раньше, но ощущение лёгкой расслабленности помогло ему немного прийти в себя
. — Нет-нет, — замотал головой Чимин, тут же хмуря брови. — Просто тут немного…душно
.
— И правда, — усмехнулся Чонгук. Он прошёлся взглядом по телу Чимина, по его маленьким пальцам, торчащим из длинных чёрных рукавов, по худым (к сожалению Чонгука) ногам, по миниатюрному телу; нехорошие мысли посетили его голову, и он тут же попытался избавиться от них. — Как с питанием?
— Лучше, — лаконично ответил Чимин. Чонгуку показалось, словно он был напряжён и напуган. Или словно ему было дурно.
— Расслабься, — улыбнулся музыкант и выкинул окурок. — Почему ты вдруг боишься меня?
— Не боюсь, — с нервной улыбкой замотал головой Чимин, опустив голову вниз. — Просто ты очень непредсказуемый; откуда я знаю, что ты можешь выкинуть на этот раз.
Чонгук усмехнулся низким голосом и, словно подстраиваясь под слова художника, протянул руку; Чимин тут же перевёл на неё взгляд и замер. Музыкант нежно и едва заметно провёл ладонью по лицу рыжеволосого юноши, замирая от того, как дыхание Чимина прервалось от одного лишь касания; его напуганные карие глаза томно прикрылись. Словно одурманенный, Чонгук отступил от стены и, сделав шаг навстречу Паку, замер в паре сантиметрах от его лица. Он чувствовал тепло, исходившее от тела юноши, и мог явно различить мелкую дрожь, пронзившую его хрупкое тело.
В тот знаменательный вечер он поцеловал его по некому инстинкту; он поцеловал его потому, что всё внутри кричало ему о том, что именно это ему необходимо было сделать и именно это от него ждали. Чонгук поцеловал Чимина потому, что иначе он и не мог бы сделать; таким тяжёлым и неизбежным было это ощущение.
Сейчас он позволил себе замедлить время, остановить его течение вовсе; прикрыв глаза, музыкант склонил голову и ощутил дыхание Чимина на собственной коже. Его руки покрылись мурашками от предвкушения и желания. Оскалившись, Чон положил одну из рук на талию Чимина, тут же ощутив рваный вдох парня, искрой отдавшийся в его собственном паху.
Чимин поцеловал его сам. С таким же желанием, с той же неудержимой отчаянностью, как тогда, в доме Джина. Он вцепился в чёрную джинсовую куртку Чонгука, заставив того отступить на шаг и удариться спиной о стену. Отстранившись на мгновение, музыкант столкнулся с наполненными страстью и желанием глазами Чимина; правда, было в них нечто ещё, нечто совсем мутное и безумное. По его телу пробежали мурашки, и на одно мгновение он позволил себе признать то, насколько чертовски красивым и привлекательным казался художник на грани своего контроля.
Их губы столкнулись вновь, и Чонгук различил сквозь шум в ушах стон Чимина, от которого его член непроизвольно дёрнулся. Отстранившись, чтобы сделать вздох, Чонгук вцепился в пухлые, но такие, к сожалению, сухие губы юноши с требовательностью, проталкиваясь языком внутрь.
В какой-то момент посреди процесса Чонгук почувствовал, что Чимин перестал отвечать ему на поцелуй, и тут же отпрянул. Озадаченный, он взглянул охваченными страстью глазами на рыжеволосого парня и, увидев, каким бледным тот стал за пару ушедших мгновений, ощутил укол тревоги. Глаза Чимина словно стали стеклянными, его веки оставались полузакрытыми; дыхание юноши было тяжёлым и отрывистым, губы видимо посинели и иссохли за один миг.
Ощутив, как Чимин стал опадать наземь, музыкант с ещё большей тревогой схватил его за плечи, попытавшись поставить на ноги; подняв перепуганный взгляд на Чимина, он увидел, как глаза юноши закрылись, и, словно по щелчку пальца, художник упал на него всем телом. Просунув свои руки под руками Чимина, Чонгук озадаченно держал тело юноши, наблюдая за тем, как его собственные ладони стали покрываться мелкой дрожью, а сердце упало куда-то в пятки. Всё его существо охватил неописуемый страх, и он почувствовал себя совсем маленьким и беззащитным мальчишкой.
Продолжая держать на себе обмякшее тело Чимина, Чон с паникой оглядывался по сторонам, уже на грани крика о помощи. Страх заставлял его действовать импульсивно, ему стало всё равно на клуб, на музыку, на спёртый воздух; все его органы чувств словно заострились, адреналин стал отскакивать от стенок его сосудов; дикий страх пленил его за одно считанное мгновение.
Он закрыл глаза и почувствовал, как его собственные ноги стали дрожать; колени непроизвольно подкашивались, и всё внутри горело огнём страха и беспокойства.
— Чимин! — услышал он возглас Тэхёна и словно сквозь туман почувствовал, как тело Пака изъяли из его рук.
Но страх так и не отпустил его.
Z Z Z
Полчаса позже Чонгук бродил по незнакомому переулку, шарахаясь от проезжающих мимо машин и словно в бреду раскачиваясь из стороны в сторону. Он выкурил ещё четыре сигареты, но страх так и не отпустил его полностью.
Вокруг было сыро и холодно. Дождь обрушился на город мрачной лавиной, окрасив Сеул в тёмные и холодные тона. Едва покрытые мелкой листвой деревья казались мокрыми и пугающими, подсвечиваясь в темноте единственным маленьким фонариком на противоположной стороне улицы; тишина давила и успокаивала одновременно.
Чонгук смотрел на асфальт, боясь поднять взгляд и посмотреть вперёд, боясь осознать разразившуюся вокруг него реальность. Он не понимал, куда шёл, совсем не знал, где находился; казалось, словно как только он выбежал из клуба, его сознание перестало работать вовсе, и сейчас, медленно начиная приходить в себя, он стал чувствовать.
Парой минут ранее он прочёл сообщение от Юнги, в котором была самая лаконичная, но дарующая Чонгуку возможность вновь дышать фраза: «Он в порядке».
Чимин был в порядке.
Чонгук сделал глубокий вдох и поднял взгляд на пустынную улицу. Он ощутил, как сильно ему хотелось плакать, кричать и биться головой о стену. Он винил себя в том, что сбежал, как последний трус, но в то же время он не был уверен в том, смог бы он вынести вид потерявшего сознание Чимина. Смог бы он быть в порядке, видя, как юноша лежал бы едва не мёртвый в руках Тэхёна? Смог бы он жить дальше, собственными глазами засвидетельствовав, до чего довёл он чудесного и талантливого человека, готового отдать ему не только всё своё время, но и всё своё здоровье? Всю свою жизнь?
Увидев скамейку, Чонгук не медля приземлился на неё и, вцепившись пальцами в волосы, позволил себе сломаться. Он плакал громко, навзрыд, не стесняясь своих громких стонов, гулким эхом раздававшихся в тёмном и совершенно безлюдном переулке. Он и раньше не раз ломался, задумываясь по ночам о том, как много жизней он успел испортить за своё короткое существование; но в этот раз всё было немного иначе.
В этот раз он был безумно напуган тем, что мог бы стать палачом собственного счастья. Он боялся, что убил своими собственными руками последний шанс на то, чтобы стать счастливым.
Он боялся, что мог бы не успеть признаться даже самому себе. Его сердце словно разваливалось на части, будто озверевшие демоны внутри его сознания принялись раздирать его на кусочки. Он ощущал себя беспомощным, чудовищным, никому не нужным и бесполезным созданием. Разве мог он заслуживать внимание Чимина? Разве смел он вот так ломать ему жизнь?
Разве имел он право влюбляться в него?
Чонгук прикусил губу от дикой боли, пронзившей его сердце.
Он был влюблён в Чимина.