nine
Предварительно:
Глава будет очень длинной , и будут присутсвовать постельные сцены
Прошу обратить внимание
по поводу ( РПП ) .
Не совершаете ошибок Чимина и не пытайтесь повторить такое . Это очень плохо. Это психически нездоровое поведение человека . Такой человек никогда не сможет нормальном воспринимать пищу и своë отражения в зеркале. В прямом смысле он будет визуально считать каллории в пище - это будет выходить у него быстро.
Z Z Z
- Я так рад, что ты приехал на выходные, — ласковым, наполненным искренностью голосом сказал мистер Пак, сидя за одним столом с Чимином и не переставая лучезарно улыбаться. Лицо мужчины уже давно стало покрываться морщинами, изнуряясь подобно своему носителю; но его глаза, тёмные и добрые, всё так же хранили в себе исключительно нежные оттенки. Он был одет в тёмно-коричневый свитер с высоким горлом, восседая за стулом с лёгкой небрежностью и немного кланясь вперёд. — Мне тебя очень не хватает порой.
— Прости, пап, — вспыхнув от стыдливости и опустив взгляд вниз, ответил ему Чимин; юноша выглядел так же устало и бледно, как и всегда. Обличённый в белую старую футболку, растянувшуюся со всех сторон и пахнувшую домом, он казался ещё крошечнее и беззащитнее. Кости его рук заметно выпирали, и тонкие линии вен змейками разбегались по его нежной молочной коже. — Я бы очень хотел иметь больше времени, но академия требует слишком много усилий и часов.
— Я понимаю тебя, и ни в коем случае не виню: не вздумай даже больше извиняться, — с лёгким смехом сказал отец, выровнявшись и поместив ладони на колени. — Я сам постоянно вязну в работе, совсем нет времени на жизнь.
— Это грустно, — сочувственно проговорил Чимин, — жизнь ведь требует того, чтобы её чувствовали.
— Да… — рассеянно согласился отец и затих на мгновение. — Как там мама? — робко поинтересовался он.
— Хорошо, — воодушевлённо ответил рыжеволосый юноша и от волнения даже немного встрепенулся, — мы теперь с ней часто общаемся. Она…она двигается дальше, пытается быть счастливой, и я искренне рад за неё. Недавно вот на работе получила повышение, скоро может до главного врача дойти…
По комнате развеялся запах жирного, жареного мяса; Чимин неосознанно скорчился, ощутив себя некомфортно и ухватившись пальцами за рукава свитера. Запах, от которого он так успел отвыкнуть, вновь настигал его, возвращая в прошлое и заставляя подчиниться своей слабости и пуститься в переживание старых вкусов и мгновений. Юноша не хотел отдаваться порыву, ведь он прекрасно знал о последствиях и собственных грядущих мучениях; но совесть, как жестока же она была. Мистер Пак готовил весьма редко, и зачастую то были обычные, ничем не примечательные блюда; но вот сейчас он приготовил нечто особенное, потратив, похоже, кучу времени на свой шедевр. Чимин почувствовал войну внутри себя.
— Я счастлив за неё, — тихо проговорил в ответ мужчина и опустил взгляд вниз, — она заслуживает всего того, к чему стремится, — он печально улыбнулся и заглянул в глаза Чимина, — всегда знал, что в глубине души она сильнее меня. Все женщины справляются с бедами легче мужчин.
— Не думаю, — неуверенно возразил Пак, — это зависит от человека, а не от его половой принадлежности. Она действительно сильная, — он старался оставаться невозмущённым, игнорируя сладкий запах, дарящий предвкушение нежного, будто тающего во рту мяса. — Но и ты тоже.
Мужчина лишь грустно усмехнулся и через мгновение перевёл тему:
— Кажется, кальби уже готово, уху-ху, — довольно пропел он, поднимаясь из-за стола. — Давно я не ел свинину! Даже желудок от запаха сводит, ведь правда? Ты вон совсем похудел, — продолжал говорить мужчина, оказавшись возле плиты и подняв крышку со сковородки; запах усилился, и небольшие клубы пара заволокли воздух. — Не ешь ничего нормально в этом своём общежитии.
— Я питаюсь хорошо, — автоматически возразил Чимин, незаметно за спиной отца утыкаясь носом в рукав свитера. Голова стала неприятно кружиться, и сердце ускорило свой ритм: отказаться от ужина означало бы расстроить и огорчить отца. Пак совсем не хотел становиться причиной его печали, и потому заставил себя принять все последствия и съесть предложенное отцом блюдо. — Но я очень соскучился по твоей готовке, — добавил он.
— Вот и замечательно, — отец развернулся и подмигнул ему; затем он принялся раскладывать блюдо по тарелкам, аккуратно нарезая мясо и добавляя к порции кимчи и рис. — Я новый соус использовал. Он с таким сладким привкусом, тебе должно понравиться.
Чимин постарался улыбнуться с самой искренней убедительностью, как только тарелка с аппетитным мясом и исходящим от него паром оказалась прямо перед ним. Опустив взгляд, он ощутил, как слюна наполнила его рот, и руки его содрогнулись мелкой дрожью. В глубине души он сознавал, что от одной порции он бы не поправился, но ощущение, подобное тому, когда стоишь возле обрыва и пронзаешь себя мыслью о лёгком, навязчивом желании прыгнуть вниз, влияло на него так сильно, что любая мелочь, любой пустяковый приём пищи стал для него невыносимым, терзающим душу мучением.
Счастливый отец продолжал крутиться по кухне, достав палочки, вилки, налив шампанское в два красивых, круглых бокала; усевшись, наконец, перед Чимином, он, в сотый раз отклонив его предложение о помощи, вздохнул и сказал:
— Мне нравится чувствовать себя хоть иногда полезным, — голос его был кающимся, слегка робким и в то же время бесконечно искренним. В такие момента сердце Пака наливалось тёплым чувством любовью, в нём просыпалась нежность и понимание к его чувственному отцу.
— Ты всегда полезен, пап, — возразил он, последовав примеру взрослого и взяв палочки в сломанные дрожью руки. — Спасибо тебе большое.
— Тебе спасибо, что пришёл ко мне! — отмахнулся он, зацепив кусочек мяса и отправив его в рот. — Приятного аппетита, ммм…вкуснотища получилась.
Улыбнувшись сквозь внутренние крики о тревоге, Чимин опустил взгляд на порцию и принялся есть.
Z Z Z
Чимин зашёл в ванную и закрыл за собой дверь. Отсюда не был слышен ни телевизор, ни частые комментарии отца, ни посторонние звуки с улицы; в уборной было тихо. Рыжеволосый юноша закрыл глаза и прикусил губу, опираясь спиной о деревянную дверь позади себя. Он опустил голову вниз и глубоко вздохнул, мгновенно ощутив препятствие в дыхании: желудок был полон настолько, что даже вдох не мог быть полноценным.
Сжав кулаки, он выпрямился и устремил взор на унитаз; его сердце дёрнулось от сладкого предвкушения свободы и чистой совести. Справа находилась раковина, над ней висело круглое зеркало в тёмной деревянной оправе; юноша столкнулся взглядом с собственным отражением и ощутил волну омерзения. Вновь переведя глаза на туалет, Чимин решительно подошёл к нему и, подняв крышку, опустился на колени. Желудок разрывало от еды и огромного количества воды. Смахнув рыжую чёлку, художник слегка привстал, уложил локти на сидение и, оказавшись в наиболее удобной позе, затолкнул два пальца в рот. Мгновенно найдя нужную точку, он стиснул глаза, позволив кристальной плёнке слёз обрушиться в крупные капли, которые тут же скатились по его покраневшим впервые за долгое время щекам.
Горло жгло. Чимину пришлось набивать желудок водой из-под крана вновь и вновь, ровно до тех пор, пока единственной выходящей из его организма жидкостью не стал желудочный сок вперемешку с кровью. Его конечности дрожали, и каждый раз, поднимаясь с колен, он едва не падал на них вновь, ощущая слабость в ногах и лёгкую судорогу.
Очистив желудок, он словно очистил свою совесть, зачеркнул свой неправильный поступок и, вернувшись к прежнему состоянию, почувствовал облегчение. Сидя на полу и содрогаясь от странных импульсов, бегающих по каждому миллиметру его тела, Чимин хотел плакать и смеяться одновременно; каждый раз он говорил себе, что самоконтроль — его сильная точка, его главное оружие. Он воспитал себя сам, сам вызволил себя из болота отчаянности и слабости. Но сейчас, сидя на холодном полу и чувствуя жжение собственного горла, не дающее ему вымолвить ни слова, он стал сомневаться в том, контролировал ли он себя, или же это его тело одерживало над ним контроль.
Через пару минут он принял душ и, придя в себя, направился в свою комнату. В коридоре доносились звуки телевизора: вероятнее всего, отец всё ещё досматривал тот фильм, что они начали смотреть вместе, но посередине которого Чимин оставил отца, не в силах больше удерживать в желудке пищу. Одетый в серый халат, он быстро юркнул в свою комнату и, закрыв за собой дверь, по привычке взглянул на себя в зеркало. Его отражение оставляло желать лучшего: с мокрыми рыжими волосами он был похож на исхудавшую брошенную кошку.
В комнате был тусклый свет; за окном царил весенний вечер. И хотя солнце уже скрылось, сумерки продолжали властвовать над городом, овевая всё вокруг прохладным ветерком и запахом ранних, едва зацветших азалий. Сотни огней мерцали сквозь стеклянное окошко, и Чимин зачарованно наблюдал за вечерним городом, отгоняя от себя мучительные мысли и старательно не думая о том, как стремительно в нём росло сожаление о забытом в доме портрете. Ему хотелось вспомнить любимые черты, хотелось изобразить прекрасное лицо с отсутствием изъян, хотелось провести рукой по нежной коже, хотелось вновь почувствовать чужие уста на своих; тот поцелуй был так сладок, что его приторность застыла в сердце юноши навеки.
Отмахнувшись от навязчивых желаний, Чимин прошёл к своей кровати, заправленной и нетронутой, — совсем такой же, какой он оставлял её полтора месяца назад. Апрель вот уже пару недель как захватил страницы календарей; что же сулила эта весна дальше?
Уложившись на кровать, рыжеволосый юноша уставился в потолок, старательно не концентрируясь на жгучей боли в горле, что едва стала затихать; прикрыв глаза, он пообещал себе голодать неделю подряд, признавая наказание справедливой, стоящей ценой. В голове возникал образ Чонгука, с которым он так ни разу и не заговорил со времён того поцелуя. Они часто сталкивались в академии, нередко оказывались в одной компании; но они никогда не разговаривали. Казалось, словно они стали ещё большими незнакомцами, чем когда-либо. Их взгляды порой сталкивались, но каждый старался отвернуться первым, каждому было неловко и неправильно. Чимин пообещал себе больше не преследовать музыканта, не посвящать ему ни штриха, ни мазка, ни единого эскиза; он сдерживал данное себе обещание, и глупая, владеющая им привязанность утихала на парочку иллюзорных мгновений.
Тишину комнаты разрезал звонок сотового телефона, и Чимин, резко распахнув глаза, приподнялся. Схватив мобильный с тумбочки возле кровати, он распознал имя Тэхёна на экране и улыбнулся. Ему стоило отвлечься.
— Алло? — осипшим голосом ответил он и тут же принялся кашлять в попытке избавиться от хрипотцы.
— Чимин-а! — послышался весёлый голос юноши. — Мне без тебя тут та-а-ак одиноко. Кто бы мог подумать, что я так привяжусь к твоей вечно молчащей по вечерам заднице.
— Будь я на твоём месте, радовался бы одиночеству, — хмыкнул Чимин и перевернулся на живот, уткнувшись краем лица в подушку; мокрая челка спала на его глаза, и сквозь волосы он различал огни ночного города, видневшегося из окна.
— Я люблю одиночество, — возразил Тэхён, — но в последнее время я так редко в нём бываю, что и отвык совсем от него. Теперь мне всегда кто-то нужен, и…
— Позови своего татуировщика, — отрезал Чимин и беззлобно усмехнулся. Поначалу он не готов был принять отношения этих двоих, да и светловолосый юноша скрывал их; после короткой ссоры, откровенного разговора и искреннего признания Тэхёна в том, что Юнги никак не мог знать Чимина и участвовать в той самой ситуации, художник всё-таки принял счастье друга, научившись радоваться ему от всего сердца. Да и Мин, на самом деле, часто стал бывать у них, и даже Паку он стал нравиться своим странным очарованием.
— Ну нет, ему нужно было делать какое-то сверхсерьёзное домашнее задание, — протянул обиженно Ким. — Я ведь не хочу, чтобы из-за меня у него были проблемы в академии. Да он и так, конечно, не особо старается учиться, но и быть отчисленным он совсем не хочет…
— Понимаю.
— Но он по-прежнему не хочет открываться мне. Что мне делать с ним? — тревожно продолжил Тэхён. — Он для меня как закрытая книга, и каждый раз, когда я пытаюсь узнать что-то новое, он тут же захлопывает свой переплёт, тут же уходит в себя. Я не знаю о нём ничего. Я понимаю, что надоел тебе с этим, но я впервые совсем не знаю, что делать.
— Ничего, ты можешь всегда выговориться мне об этом, — автоматически возразил Чимин, закрыв глаза. — Я говорил, что нужно просто не давить. Он привыкнет и расскажет, когда почувствует, что хочет. Не тяни из него ничего, иначе он совсем оттолкнёт тебя.
— Хорошо, — неохотливо согласился Тэхён, сделав глубокий вдох. — И всё-таки…мне так не нравится, что из-за него и я перестал быть самим собой. Мне больше писать не хочется, читать не хочется, вообще ничего не хочется. С ним быть только хочется. И это пугает!
— Это пройдёт, — успокаивал его Чимин, — я думаю, это бывает только в начале. У меня никогда не случалось такого в отношениях с Йунгом, потому что он не смог задеть меня душевно и не удалось ему стать интереснее моего внутреннего мира, однако я думаю, что такое не может длиться вечно.
— А что будет потом? Вот привыкнем мы друг к другу, и потом что? Конец? — скандально спрашивал в трубку взволнованный Тэхён.
— Да откуда мне знать, — усмехнулся Чимин, — вы сами строите ваше будущее. Не зацикливайся на этом, вот и всё. Наслаждайся тем, что есть сейчас.
— Да, ты прав.
На пару мгновений повисло молчание; Чимин слышал приглушенную музыку на том конце провода.
— Кстати, что насчёт дачи Джина? Едешь? — спросил внезапно Тэхён, чей голос был гораздо громче звучания фоновой музыки.
— Уф, — вздохнул устало Чимин, прикрыв глаза от резкого головокружения и потемнения в глазах, — не хочу.
Ещё пару дней назад поступило предложение их общего знакомого Джина о поездке на его дачу на следующих выходных. В планах был алкоголь, хорошее времяпрепровождение, свежий воздух и отдых. Тэхён уцепился за идею подобно осьминогу: он тут же принял приглашение, обрадовался, воодушевил на поездку даже ворчливого и бесстрастного к подобным «вечеринкам» Юнги. За ним, само собой разумеющееся, согласился слегка неохотливо Чонгук. Также присутствовать собирались Хосок и Намджун — ребята из их узкого круга. Чимин пробурчал что-то наподобие «посмотрим», в первое же мгновение ставя в голове красный крест и мысленно отвергая подобную вакханалию. Тэхён по ясным причинам вешаться на него не стал и уговаривать открыто не принимался ни разу. Но, очевидно, так или иначе он косвенно воздействовал на решение Чимина, то томно вздыхая и вслух размышляя о том, «как грустно было бы там без Пака», то открыто заявляя о том, что «без тебя и делать там нечего, на самом деле». Чимина было не пробить.
— Ты так давно никуда не выбирался толком, не отвлекался совсем… — сладким тоном начал вновь Тэхён. — Тебе необходимо развеяться. Тем более ты говоришь, что Чонгука ты уже позабыл — докажи себе это.
— А если будет обратное? Ты ведь знаешь, как я веду себя, когда пьян, — хмыкнул недовольно Чимин. Из-за отсутствия пищи и закуски его «попойки» всегда заканчивались провалами в памяти и поступками, за которые ему потом бывало очень стыдно (если он о них ещё, конечно, вспоминал).
— Как типичный творческий человек! — воскликнул Тэхён. — Бухаешь до потери памяти и творишь!
— Очень смешно, — еле сдерживая смех, проговорил Чимин. — Я не знаю, ладно. Подумаю. Может быть, поеду.
— Вот, не ломайся, — радостно отреагировал Ким. — Куда же пропал вечно пьющий дух Чимина из старшей школы? Ты будто вновь стал таким, каким приехал сюда.
— Это… — юноша запнулся, — …прошлое вернуло меня обратно.
— Не кисни! — протянул светловолосый юноша в трубку. — Может быть, оно вернуло обратно, чтобы ты закончил нечто важное.
— Надеюсь, нет, — хмыкнул Чимин и закрыл глаза.
Z Z Z
Чонгук резко затянулся, скривившись от неприятного жжения в горле. Его пальцы аккуратно держали сигарету, и он то и дело касался её губами, прикрывая от наслаждения глаза и делая глубокие затяги; юноша давно перестал употреблять никотин, но за последние дни он вновь вернулся к данному занятию, вызывая отвращение у себя самого и лёгкое раздражение у Юнги. Они стояли ранним апрельским утром возле высокого здания, в котором располагалась квартира Мина, и ожидали машину Джина. Во дворе было тихо, но на оживлённых дорогах уже вовсю доносились звуки проезжающих по мокрому асфальту автомобилей, суетные голоса пешеходов и громкий вой сирен. Одевшись в серое худи, чёрную расстёгнутую куртку и такие же тёмные джинсы с дырками на коленях, Чонгук впервые осознал потепление, более не содрогаясь от мороза и не видя клубов пара изо рта, помимо сигаретных. Он чувствовал себя слабым, немного разбитым и бесконечно уставшим: недели в академии тянулись очень медленно, и обучение казалось истинной пыткой, превращающей его любимое хобби в нечто изнуряющее и противное. Возможность забыться и выпить радовала его, но не так сильно: никогда не был он особый охотник до такого вида развлечений.
Несмотря на потепление, погода оставалась всё ещё далёкой от жарких летних перепадов. Повсюду было мокро, грязно, сыро и, что хорошо, свежо. Небо всё чаще стало блистать своим лазурным ореолом, и солнце становилось ослепительнее с каждым убегающим мгновением. Однако в десять часов утра всё ещё морозило, но уже не с прежней зимней жестокостью.
Юнги стоял, потупив голову вниз и спрятав руки в карманы чёрной ветровки; на голову юноша накинул капюшон, из-под которого виднелись лишь пряди его тёмных волос. На его спине висел портфель с их общей с Чонгуком одеждой: в доме Джина они собирались остаться с ночевкой. Юноша молчал, изредка изгибаясь так, чтобы сигаретный дым не попадал в его сторону. С виду он тоже казался уставшим, но больше равнодушным.
— Заебал курить, — резко произнёс он, подняв на Чонгука полные недовольством глаза.
Чонгук лишь пожал плечами и сделал ещё одну затяжку.
— Мне просто нравится это, — проговорил он в ответ, — зависимости я не испытываю, всего лишь не могу найти в себе причин, чтобы отказаться.
— Пусть этой причиной будет моё раздражение, — проворчал Юнги и посмотрел в сторону, за спину Чонгука. — Джин едет.
Музыкант инстинктивно развернулся и, бросив окурок, потушил его подошвой ботинок. Через мгновение к ним подъехала небольшая чёрная машина; тут же окно со стороны водителя опустилось, открывая вид на улыбающегося Джина; волосы юноши были аккуратно уложены, и лицо словно сияло от наслаждения.
— Долго ждёте? — спросил он, кивая на машину и зазывая ребят внутрь.
Юнги прошёл к переднему пассажирскому сидению и, заняв место, тихо захлопнул за собой дверцу.
— Да нет, — отвечал татуировщик, застёгивая ремень безопасности, — минут десять от силы.
Чонгук последовал за Мином и через мгновение оказался сзади с левой стороны; он встретился глазами с Джином в зеркале и молча кивнул в знак приветствия. Взгляд Джина выражал любопытство и некую степень заинтересованности; с того самого события в клубе они виделись всего пару раз, но разговор между ними так и не был оживлён.
Джин выехал со дворов и, оказавшись на дороге, включил музыку. Салон наполнился громкими звуками ритмичных и быстрых песен, вызывая раздражение у Чонгука; тому хотелось побыть либо в тишине, либо в компании спокойных, инструментальных мелодий. Настроение юноши зачастую выражалось через музыку, но в последние недели он перестал уделять этому время: синтезатор раздражал, играть в кабинетах музыки было либо запрещено, либо не разрешено; оставалось лишь копить всё в себе, слушая одни и те же песни в плейлисте и мечтая точно так же передать собственные чувства. На самом деле, он даже не мог понять и разобрать собственные ощущения, и это только осложняло процесс написания новой песни. Как он мог писать о том, что не понимал?
Между Джином и Юнги завязался разговор, участие в котором Чонгук не стал принимать. Он никогда не был особо разговорчив: да, бывали у него моменты, когда он мог остроумно пошутить или высказаться по той или иной ситуации, но большинство времени в компании трёх или более человек он предпочитал помалкивать. Люди либо раздражали его, либо не были ему столь важны.
Накинув капюшон худи, Чонгук закрыл глаза и, уложив голову набок, попытался хотя бы немного подремать. В салоне пахло чем-то мятным, но укачивало несильно. В голове юноши было пусто, но внутри он испытывал целый спектр эмоций, главной из которых было напряжение. Что-то чрезвычайно волновало его душу; в глубине он осознавал, что виной тому была неминуемая встреча с Чимином. После того инцидента они не разговаривали, лишь пересекались взглядами в академии и продолжали нести за собой груз недосказанности. Кажется, обоих это удовлетворяло; по крайней мере Чонгук не хотел ничего менять.
Их обоюдное молчание ещё не означало полное игнорирование и равнодушие со стороны Чонгука. Он безмолвно наблюдал за художником, и всё чаще стал обращать внимание на его внешний вид, на каждую новую деталь. Он чётко осознавал наличие расстройства пищевого поведения у Чимина: он стал видеть это настолько часто, что даже развил у себя привычку удостовериваться в этом каждый день. В глубине души в нём постепенно рождалось глубокое сожаление: кто, если не он, стоял за этим? Он не мог признать Чимина ни красивым, ни особенным, ни привлекательным; художник совсем не подходил под его стандарты, однако те эмоции, что он вызывал в нём, были совершенно неожиданными и необъяснимыми.
Пару раз он ему снился. Он стал постоянно преследовать его в мыслях. Чонгук не испытывал обожания, симпатии, восхищения; он просто не мог понять, почему ему было так тяжело забыть Чимина. Почему порой по ночам он глубоко жалел о том, что принёс ему столько страданий, да и продолжал приносить по сей день? Как же так случилось, что он, равнодушный ко многому человек, стал переживать?
— Чонгук? — послышался голос Джина, тут же заставивший Чонгука распахнуть глаза и с лёгким недовольством взглянуть на позвавшего его юношу. Их взгляды вновь столкнулись в зеркале. — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, — хрипло ответил Чон.
— Не выспался?
Музыкант взглянул за окно и, различив лишь полуголые деревья с длинными ветками, полосу синего неба и дорогу, ответил:
— Да, — он помолчал на мгновение, — а мы уже скоро будем?
— Через минут тридцать, — ответил Джин сквозь приглушенную к тому моменту музыку. Юнги внимательно осмотрел младшего друга и негромко вздохнул.
Чонгук молча продолжал смотреть за окно, тщетно пытаясь задержать взгляд на любом дереве и тут же теряя его из виду. Он старался не думать больше ни о чём, прислушиваясь к разговору Юнги и Джина о Тэхёне. Ему хотелось закатить глаза и заткнуть уши наушниками: разговоры об этом писателе ему поднадоели, как и само его присутствие в жизни Мина. Но музыкант научился игнорировать эгоистичные порывы, впервые всерьёз распознавая их в себе и направляя все силы на то, чтобы не подчиниться им.
Чонгук закрыл глаза и понадеялся, что когда он будет ехать обратно, ему будет лучше.
Когда они оказались на месте и припарковались на местной парковке, Чонгук неохотно разлепил глаза и, осмотревшись за окном, тут же последовал за Джином и Юнги наружу. Казалось, словно за городом погода была ещё хуже: несмотря на поблёскивающее голубизной небо, вокруг было серо, сыро и грязно. Неподалёку от линии больших коттеджей располагался проход в лес; повсюду было множество голых, крючковатых и длинных деревьев. Жилая часть загородного селения представляла собой небольшую площадку, состоящую из многотипных домов, шедших в одну линию и протягивающихся далеко вперёд. Тишина тут же удивила Чонгука: давно он не слышал такого умиротворения на природе.
Джин с Юнги последовали вдоль домов, идя впереди Чонгука и обсуждая что-то связанное с профессией старшего юноши. Чонгук следовал за ними по небольшой тропинке, то и дело оглядываясь по сторонам и испытывая нечто неясное, тревожное внутри.
— Чонгук, мы с тобой будем в одной комнате наверху, хорошо? — развернувшись, громко проговорил Юнги, остановив взор на музыканте.
— Хорошо, — ответил Чон, взглянув на Юнги и спрятав продрогшие пальцы в карманы куртки.
— Вообще места много, — так же развернувшись полубоком, добавил Джин, — вся еда и напитки будут на первом этаже, но есть ещё две спальни наверху — в одной из них обосновались Тэхён с Чимином и Хосоком, в другой будете вы. Мы с Намджуном останемся внизу, на диване, — пояснял юноша, обращаясь в основном к Чонгуку.
Музыкант молча кивал, смотря под ноги и прислушиваясь к новой информации.
Спустя минут пять они оказались возле средних размеров коттеджа коричневого цвета с чёрными ставнями, крышей и окнами; внешне он казался совсем новым, ухоженным и приятным. Само здание было ограждено высоким чёрным забором, и как только юноши подошли к большой автоматической двери, Джин нажал на кнопку домофонного аппарата. Пока шёл звонок, Юнги подошёл к Чонгуку и тихо прошептал:
— Если надоест, возвращайся в комнату и не сиди со всеми, — его взгляд оставался на Джине, в то время как он обращался только к Чону.
— Хорошо, хён, — проговорил музыкант, и тут же ответили на домофонный звонок. Этот некто был Хосок.
Пошутив и посмеявшись пару мгновений, юноша впустил их, и троица вошла внутрь. Двор, несмотря на свои немаленькие размеры, был довольно аккуратен и обхожен: грязи не было, деревьев было мало, в некоторых местах проглядывала зелень свежей травы. Разглядев дом получше, Чонгук глубоко вдохнул и вновь молча последовал за своими друзьями.
Z Z Z
Внутри было тепло.
Сняв куртку и разувшись, Чонгук с ощутимой тревогой в сердце шагнул в главную спальню следом за Джином и Юнги. Он нервно осмотрелся по сторонам, оценив обстановку: Тэхён тут же подорвался и направился к Мину с яркой улыбкой на лице; Намджун с Хосоком играли в видеоигру на телевизоре, но, заметив вошедших, они тут же бросили своё занятие и встали с пола; Чимин, до сего момента сидящий на диване и листающий что-то в своём телефоне, медленно убрал от себя гаджет и, выпрямившись, не поднялся, лишь скромно улыбнувшись и тихо поздоровавшись. Чонгук не взглянул на него прямо, но чётко и ясно отметил про себя место его нахождения.
Гостиная была обширной и хорошо обставленной: вокруг доминировали тёмно-коричневые и бежевые оттенки. Мебель очевидно была новой и современной, так же как и вся техника; освещалась комната маленькими лампами на натяжном потолке. Для декора вокруг располагались цветы, картины, полки с безделушками и светло-коричневый ковёр. Вдали комнаты располагался коридор, ведущий, как выяснится позже, в туалет; с противоположной от него стороны находилась лестница на второй этаж. Чонгук чувствовал себя немного неуютно и непривычно, и потому вся его поза открыто заявляла о нервозности.
— Вы так долго добирались, — проговорил Хосок, улыбнувшись Чонгуку, — мы уже тут думали начинать всё без вас.
— Тебя кроме победы в игре ничего не заботило, не ври, — заспорил рядом стоящий Намджун, хлопнув друга по плечу и усмехнувшись. — Единственное, о чём он жалел, — это отсутствие пива!
— Неправда! — скандально завозмущался Хосок, развернувшись к другу лицом и притворившись оскорблённым.
— Слава богу, что дождались, — с усмешкой тихо произнёс Юнги и, взглянув на Тэхёна, кивнул ему в сторону кухни: — Пошли пока приготовим всё, что ли?
— Пойдём, — участливо кивнул Тэхён, одетый в красный свитер и светлые джинсы; также на нём были очки в коричневой оправе. Его волосы находились в лёгком беспорядке, на лице играл заметный румянец, и на мгновение Чонгук усомнился в том, был ли когда-либо этот юноша грустным.
Джин с Намджуном вызвались помочь им и так же удалились на кухню, оставив Чонгука с Хосоком и сохраняющим молчание Чимином. Хосок занял место на диване возле художника и предложил ему сыграть вместе, на что тот с готовностью согласился; Чонгук присел на соседнее от них кресло и, неловко уложив руки на колени, стал молча следить за их игрой.
Внутри него загорелись раздражение и тревога. Присутствие Чимина в комнате очевидно напрягало его; он не мог понять причины своего странного состояния, но также не мог и игнорировать вихрь эмоций, образовавшийся внутри него. Ему всё время хотелось взглянуть на художника, нетерпелось кинуть на него хотя бы один незаметный взгляд; но он всё время останавливал себя, боясь показаться рыжеволосому юноше чрезмерно заинтересованным.
Хосок громко комментировал игру, и Чимин изредка добавлял свои два-три слова, большую часть времени лишь смеясь и сверкая своей улыбкой. Он выглядел не таким уставшим и измученным: к удивлению музыканта, рыжеволосый юноша казался довольно отдохнувшим и даже немного счастливым. Белая футболка открывала вид на его изящные и тонкие руки, покрытые чётко выпирающими дорожками вен; также из-под воротника виднелась линия очерченных ключиц; лицо художника было всё таким же худым, но уже не бледным и не болезненным.
Чонгук ощущал себя подобно слону в комнате: ему было очень неловко, и он совсем не знал, куда бы деть себя, продолжая незаметно разглядывать детали внешности Пака и искренне коря себя за это. Звуки игры были громкими и довольно отвлекающими, как и цветная картинка на экране; однако музыкант будто смотрел на изображение, но не видел его.
Через пару минут в комнату вошли Юнги с Тэхёном, держа в обеих руках подносы с едой и пивом. За ними шли Джин с Намджуном, в чьих руках поблёскивали бутылки соджу и водки. Поставив поднос на маленький круглый столик неподалёку от дивана, Тэхён выпрямился и улыбнулся, пробегаясь взглядом между сидящими на диване парнями; в то время Юнги стал возле него, скрестив руки на груди.
— Ребята, всё готово, предлагаю начать расслабляться, — открывая сперва пиво, сказал Джин, — захотите блевать — идите, прошу вас, в туалет.
— Мы не малолетки, — фыркнул Юнги и открыл банку пива сначала для Тэхёна, занявшего место на диване возле продолжающего играть Хосока, а затем и для себя самого. Чонгук неловко протянул руку и взял бутылку; в то время Намджун уже поместился на полу со своим напитком, утыкаясь в экран телефона.
— А кто вас знает, — шутливо протянул Хосок, — стошнить может каждого.
— Меня никогда не тошнит, — заявил Юнги и сделал первый глоток; его поза выражала расслабленность — ноги юноши были расставлены, спина полностью опиралась о спинку дивана, и голова была слегка закинута назад. Тэхён, сидящий рядом с ним, то и дело поглядывал на него с улыбкой на лице и открытым восхищением.
— Не ври, — подняв на юношу укоризненный взгляд, насмешливо ответил ему Намджун, — все мы помним начало первого курса.
— Только не это, — прикрыв глаза ладонью, жалобно проговорил Юнги; Чонгук с любопытством уставился на него, и через мгновение он случайно столкнулся с точно такими же заинтересованными глазами Чимина. Юноши тут же смутились и обратили взоры к своим бутылкам. — Не позорь меня и заткнись, пожалуйста, — позднее добавил он.
— О нет, однажды все в этой комнате узнают об этом, — сказал Джин, поигрывая бровями и неотрывно глядя на смущающегося Мина. — Это было такое фиаско, друг…
— Давайте сменим тему, — резко сказал татуировщик и, сделав глоток пива, прикрыл глаза на мгновение, — хоть один день не раздражайте меня пустой болтовнёй.
— Просто кто-то не хочет опозориться перед…
— Может, откроем уже водку? — внезапно с энтузиазмом воскликнул Юнги и потянулся вперёд за бутылкой.
Чонгук улыбнулся и взглянул на Чимина, обнаружив юношу в задумчивом и озадаченном состоянии.
Z Z Z
Чимин старался сконцентрировать взгляд на одной точке. Как бы он ни пытался, окружающие его предметы беспрестанно плыли, а каждый шаг давался с большим трудом и полнейшим отсутствием равновесия. Вымыв лицо прохладной водой, он постарался прийти в чувства, но у него ничего не вышло: внутри всё жгло и пронзало изнутри, алкоголь действовал на него смертоносно. Вследствие отсутствия всякой закуски он опьянел едва ли не самым первым, и сейчас, стоя в туалете, юноша размышлял (или пытался размышлять) о своих дальнейших действиях.
Контролировать себя он мог, да вот внезапно появившееся хорошее настроение и желание творить нечто безумное захватили его разум неизбежно. Ванная комната вокруг него плыла, белый унитаз казался неровным и странным; стены были чрезмерно яркими и кричащими; отражение в зеркале было будто косым и чужим: нечто бледное, но с красными щеками, горящими глазами, растрёпанными волосами и стеклянным взглядом.
Собравшись, он нажал на дверную ручку и покинул ванную комнату, тут же оказавшись в полутёмном коридоре. Опираясь одной рукой о левую стену, юноша пошёл вдоль прохода и через пару мгновений вновь очутился в гостиной, где громко играла музыка и творилось явное веселье: раскрасневшийся Намджун распевал караоке на пару с Джином, чей внешний вид был так же безумен и чрезвычайно оживлён; Юнги с Тэхёном сидели на диване и о чём-то разговаривали, при этом Мин выглядел серьёзным и строгим, а Тэхён чрезмерно весёлым и кокетливым; Хосок пытался подпевать Намджуну, приобнимая одной рукой смеющегося (к удивлению) Чонгука и раскачивая их тела в такт музыке.
Отрезвившись всего на пару мгновений, Чимин осмотрел тело Чонгука и капризно вздохнул, неожиданно обнаруживая в себе желание подойти к музыканту и на месте распросить его о его непонятных выходках и ещё больше об их мотивах. Он обиженно направился к парням, поглядывая на источник своего вдохновения и чувствуя себя внезапно одиноким.
По пути его заметил оживлённый и чрезвычайно энергичный Хосок, который тут же обратил на себя внимание юноши и, обняв его второй рукой, прокричал нечто в духе: «Да будет теперь трио!» Чимин неловко усмехнулся, но поддался манипуляциям Хосока, растягиваясь в довольной улыбке и дрыгаясь в такт музыке. Его глаза на мгновение столкнулись со взглядом Чона, но внезапная смелость не позволила ему отвернуться, и потому он задержал зрительный контакт, при этом приподняв голову вверх, сузив слегка глаза и как бы случайно прикусив губу. Музыкант растерялся всего на мгновение, озадаченно взглянув на Хосока, который в это время выл куда-то в потолок, закрыв глаза и не обратив на них ни капли внимания; затем Чонгук перевёл взгляд на Чимина и, облизнув губы, развязно усмехнулся. Его улыбка казалась безумной, игривой и совершенно не знакомой ранее рыжеволосому художнику; ему тут же захотелось схватить лист бумаги в опьянённом состоянии и запечатлеть эту улыбку, сохранить это кроткое мгновение навсегда. Щёки Чона очаровательно покраснели, волосы растрепались, но глаза выражали какую-то уверенность, нечто ребяческое и в своём роде невинное.
Чимин потупил взгляд вниз, сжав руки в кулаки и заставив себя отрезветь хотя бы ещё немного.
— Ребята-а-а, — внезапно подскочил к ним Намджун, продолжая одной рукой стискивать микрофон, — а может сыграем в «Я никогда не…»?
— Давайте же, — тут же подлетел Джин, лукаво улыбаясь; через мгновение он вновь затянул одну и ту же строчку песни, вращаясь вокруг себя.
— Ой, ну не знаю… — проговорил Чимин, но его голос остался не услышан: взволнованные визги Хосока оказались громче и приметнее. Чонгук слегка помялся, но внезапно тоже согласился.
Затем Намджун подошёл к Тэхёну и Юнги, громко озвучил свою идею, поуговаривал их пару секунд и, одержав победу, довольно пошёл за водкой. Тэхён охотливо приподнялся и взглянул на немного апатичного к данному предложению Юнги; однако тот сдался и последовал за своим парнем к ковру, на котором уже в ожидании сидел Джин, пялясь в экран телевизора. Хосок отпустил Чимина с Чонгуком и уселся рядом с ним. Через пару мгновений сбоку от него приземлился Чонгук, взгляд которого стал нечитабельным и странным. (Jungshook!!!) Чимин дождался Тэхёна с Юнги (самых трезвых и прямо ходящих) и занял место рядом со своим другом.
Последним подошёл к ним Намджун, держа в одной руке бутылку с водкой, а в другой рюмки; все в его руках не поместились, поэтому ему пришлось ходить во второй раз. Как только они уселись в круг, Чимин осмотрел уставшим взором каждого и сначала не сообразил, что они собирались делать; пелена перед глазами всё никак не хотела уходить. Потом он почувствовал на себе взгляд Чонгука и, резко посмотрев на него, тут же был встречен холодным приёмом: музыкант, сидящий едва ли не прямо перед ним, насупился и, сдвинув брови, уставился вниз. Чимин вздохнул; у него начинала болеть голова.
— Правила все знают? — проговорил Джин, раздав каждому рюмку. — Если нет, то напоминаю: я, ведущий, должен сказать что-то, что я никогда не делал, и если кто-то из вас такое делал, он должен выпить шот. Если никто не выпьет, пить придётся мне.
Ребята хором пробурчали что-то в ответ, и старший юноша принял это за коллективное согласие.
— Отлично, тогда я начинаю, — с полупьяной улыбкой заявил он и, наполнив рюмку прозрачной жидкостью, поднял на компанию свой сверкающий взгляд, — я никогда не напивался до потери памяти, — гордо заявил он.
Хосок недовольно загудел и тут же потянулся за водкой, дабы наполнить свою рюмку; Намджун покачал головой, улыбаясь, но действовать не стал; Юнги закатил глаза и забрал бутылку от Хосока, получив скандально-весёлый взгляд от Тэхёна; Чимин потупил взгляд вниз, покраснел и стал ожидающе смотреть на бутылку. Чонгук вздохнул и понял, что он, как и Джин, никогда не напивался до такого состояния: к сожалению, он всегда помнил обо всех своих действиях.
Затем настала очередь Намджуна, который сказал про прыжок с парашютом и в итоге выпил шот сам; затем последовал Хосок, заявивший, что он никогда не участвовал в тройничке и получивший весьма подозрительный взгляд неубеждённого Намджуна; однако выпил, на удивление, только Джин. Затем настала очередь Чонгука, взгляд которого оставался всё ещё мутным, но уже более сконцентрировавшимся; он сказал про то, что он никогда не красил волосы, заставив наполнить рюмку Чимина, Хосока, Юнги, Намджуна и Тэхёна. Музыкант лукаво присвистнул на количество ребят и остался доволен собой. Затем последовала очередь Мина, который признался, что никогда не смотрел Гарри Поттера; он тут же заставил выпить всех, получив несильный подзатыльник от Тэхёна и его возглас: «Это мы ещё исправим!» Когда настала очередь Тэхёна, тот размышлял дольше всех, в итоге заявив о том, что он никогда не играл в компьютерные игры; все ребята с досадой застонали и выпили по шоту. А Юнги ещё и недоверчиво покосился на светловолосого юношу.
Со слабой улыбкой на лице Чимин осмотрел присутствующих и, задумавшись на мгновение, произнёс:
— Я никогда не был за границей.
После его фразы выпили Джин, Намджун и Чонгук. Последний задержал на мгновение взгляд на Чимине и, махнув головой, залпом выпил водку.
Игра текла своим невинным чередом, и с каждым новым заявлением ребята становились всё пьянее и пьянее; это неминуемо вело к одному: пришло время для взрослых фраз. Первым обрушился на ребят Намджун, заявив, что он никогда не спал с первым встречным человеком. Выпили Хосок, Джин и раскрасневшийся Чимин. Сдвинув брови, Чонгук проследил за его действием и, спохватившись, наполнил собственную рюмку. Рыжеволосый юноша также на мгновение бросил на него взгляд. Юнги присматривался к Тэхёну и в конце довольно улыбнулся.
— Я никогда не целовался с человеком своего пола, — проговорил Хосок и тут же лукаво уставился на Тэхёна и Юнги; те в свою очередь закатили глаза и выпили свои шоты. Рука Чимина нерешительно дёрнулась в сторону своей рюмки и он, преодолев сомнения, наполнил ёмкость алкоголем и выпил залпом, вызвав одобряющие крики Хосока и поддерживающие фразы Намджуна, чей взгляд, устремлённый на Пака, стал ещё более умилительным. Чонгук не сделал ничего, лишь уставился вниз, на очертания собственных ладоней; он даже не смог поднять взгляд на пьющих ребят и произнести хоть слово. Внутри он чувствовал горящее желание сделать нечто безумное, выпить, закричать что-то; возможно, издевательски подшутить над Чимином. Но он сдержал в себе порыв.
И все начали говорить про подробности секса, про какие-то слишком интимные детали, обсуждать которые в трезвом состоянии показалось бы чрезвычайно неловким; когда очередь дошла до Джина, он молча осмотрел всех и, лукаво усмехнувшись, громко заявил:
— А у меня никогда не было грязных фантазий и снов с людьми в этой комнате.
Тэхён глубоко вздохнул и потянулся за водкой, заставив Юнги скандально раскрыть рот и даже произнести: «Вот ты извращенец!» (опьянев, даже он становился более раскрепощённым и открытым для шуток и издёвок). Чимин напрягся, поднял взгляд на Чонгука и тут же столкнулся с его потемневшими глазами, зрачки которых были расширены и поддёрнуты пеленой лёгкого самозабвения. Сердце рыжеволосого юноши забилось, но он решительно потянулся за рюмкой следом после Тэхёна и, наполнив её, вновь поднял взгляд на прожигающего в нём дырку Чонгука. Художник поднёс рюмку ко рту и, продолжая непрерывно глядеть в глаза Чона и игнорируя возгласы ребят вокруг, выпил её залпом; Чонгук внимательно проследил за каждым его действием, затем взволнованно сглотнул и, объятый каким-то нежданным никем порывом, схватил свою рюмку и наполнил её. Его руки дрожали; он не смотрел ни на кого и лишь опустошив ёмкость заглянул в глаза Паку. Тот смутился, не выдержал его взгляда и опустил взгляд вниз.
В комнате стало чрезвычайно жарко. Возгласы ребят вокруг не утихали; сдвинув брови, Юнги поочерёдно взглянул на каждого из выпившей парочки и затем посмотрел на Тэхёна, который ответил ему тем же озадаченным взглядом.
Они продолжили играть, но состояние каждого стало чрезвычайно опьянённым, и игра превращалась в какое-то жалкое подобие. Намджун уже почти заснул.
Z Z Z
Было около трёх-четырёх часов утра.
Держась за голову, Чонгук прошёл вдоль гостиной и остановился возле лестницы; затем он развернулся лицом к комнате и оценил открывшуюся перед ним картину. В помещении было темно, но сквозь окна падал бледный свет едва ставшего солнца; пахло алкоголем. На диване распластались Джин и Намджун — второй уютно сложил голову на плечо первого и откровенно храпел; на ковре лежали в обнимку спящие Тэхён и Юнги — как они там очутились — неизвестно. Вся четвёрка самозабвенно спала, и Чонгук, с тяжёлой головой и плывущими перед глазами кругами, пошёл вверх по лестнице, дабы добраться до комнаты, отведённой ему и Юнги.
Было темно, и юноша пару раз оступился, едва не споткнувшись о лестницу и не свалившись лицом вперёд. От алкоголя его стало немного отпускать, однако ощущение явного отсутствия полного самообладания было в нём чрезвычайное. В голове картинками всплывали воспоминания прошедших часов: танцующий Хосок, его звонок своей подружке и громкие возгласы о несоизмеримой любви к ней; философствующий Намджун, пустившийся в откровения и в некотором смысле нравоучения — он вдруг стал говорить о жизни, любви и справедливости, медленно хлопая глазами и то и дело вздыхая; сходящий с ума Джин, вытащивший откуда-то гитару и принявшийся играть знакомые всем песни, громко воя на всю комнату и заставляя Чонгука ему аккомпанировать; приставучий ко всем Чимин — к удивлению музыканта, тот вовсе не был грустным или печальным; наоборот — он часто лез ко всем с объятиями, чмокнул раз десять Тэхёна, принялся открыто флиртовать с отвечающим ему с пьяни Хосоком, но что он делал непрестанно — это поглядывал на Чонгука с каким-то странным, мутным взглядом, на который Чон отвечал холодно и равнодушно. Тэхён с Юнги принялись целоваться прямо в коридоре, ведущем в ванную комнату на первом этаже; обнаружив их, Чонгук громко рассмеялся (к собственному удивлению) и сказал не вынуждать его блевать раньше времени. Тэхён обиделся, а Юнги послал его нахуй.
Чонгук даже в опьянённом состоянии не мог перестать думать о Чимине; к сожалению, ситуация усугубилась, и он позволил себе даже фантазировать о юноше, внезапно не находя ни одного адекватного оправдания не делать этого. Контролировать он себя всё ещё мог, но вот регулятор, отвечающий за его поступки, сломался. Ему постоянно хотелось обратить внимание юноши на себя, хотелось чувствовать его приставучие руки на себе, хотелось трогать в ответ; он много раз за этот вечер обнаружил в себе дикое желание поцеловать эти пухлые губы, а затем стукнуть художника со всей силы и угомонить.
Оказавшись на втором этаже, Чонгук осмотрел небольшой коридор и вздохнул: повсюду было темно и тихо, а также перед ним предстали аж три двери. Которая же из них была нужной, юноша забыл. Неровной походкой он добрался до самой первой слева и только хотел было потянуть на себя ручку, как дверь внезапно распахнулась; Чонгук вздрогнул и сделал шаг назад.
Как оказалось, то была ванная комната, и вышел из неё Чимин. Взгляд рыжеволосого юноши был уже не таким мутным и весёлым, скорее болезненным и уставшим; его руки слегка дрожали, и сам он готов был вот-вот свалиться на пол.
Чонгук заглянул ему в глаза и, отступив еще на пару шагов, проследил за тем, как художник закрыл за собой дверь, стал перед ним и уставился на него в ответ. Вокруг по-прежнему было тихо и темно. Сердце музыканта стало биться чаще; он ощутил внутри себя навязчивое желание сделать что-нибудь.
— А я не знаю, где моя комната, — приглушенно сказал вдруг Чонгук, всё ещё находящийся под властью алкоголя, — ищу вот, хожу.
— Это не твоя комната, — ответил ему шёпотом Чимин. Отчего-то оба юноши боялись нарушить воцарившуюся вокруг них тишину, понижая свои голоса и без страха осматривая черты лиц друг друга в полутёмном помещении. Между ними возникла долгая пауза. — Ты жалеешь о поцелуе? — прервал её первым Пак.
— Конечно, — автоматически заявил Чонгук, неотрывно глядя в сверкающие глаза Чимина, — а ты?
— Мне понравилось, — промурлыкал рыжеволосый юноша, разорвав зрительный контакт и покорно опустив голову вниз. — Ты делаешь мне больно.
— Я знаю, — ответил тихо Чонгук и сделал один шаг вперёд. — Ты ведь обо мне фантазируешь, не так ли? — оказавшись ближе, низким тоном спросил он.
— Да, — словно задыхаясь ответил ему Чимин, продолжая смотреть вниз, на свои пальцы, крепко стискивающие подол белой футболки. — А ты думаешь о…
— Нет, — оборвал его музыкант и стал ещё ближе; казалось, словно между ними не осталось и метра. Дыхание обоих стало тяжёлым и прерывистым. Чонгук сжимал кулаки и, ощущая тепло, исходящее от стоявшего перед ним юноши, начинал сходить с ума.
— А ты бы поцеловал меня снова? — ещё тише поинтересовался Чимин, чей голос стал слишком сладким и нежным, подобным мяуканью котёнка. По телу Чонгука прошла дрожь: беззащитность художника взволновала его.
— Никогда, — отрезал Чонгук.
Чимин поднял на него взгляд и, столкнувшись со взглядом музыканта совсем близко, почувствовал запах его парфюма, перемешанный с алкоголем и сигаретами; глаза Чона были дикими и опасными. Пак облизнул губы, попытался побороть головокружение и закрыл глаза, но тут же почувствовал чужие уста на собственных, впившиеся в него с яростью и очевидным желанием.
Чимин охнул и тут же закатил глаза от наслаждения; его руки окольцевали шею Чонгука, и он подался всем телом вперёд, не оставляя между их телами ни миллиметра; Чонгук сделал шаг вперёд и прижал его к стене, схватив одной рукой подбородок юноши и заставив его склонить голову в сторону. Затем он углубил поцелуй, запустив язык в рот художника; почувствовав ответную реакцию, юноша усмехнулся. Второй рукой он крепко сжал талию Чимина, заставив стадо мурашек пробежаться по конечностям рыжеволосого юноши. Они целовались глубоко, страстно и самозабвенно; через мгновение Чонгук коснулся губами шеи Пака, одной рукой схватив его за волосы и потянув назад, чтобы открыть себе больше пространства на бледной и нежной коже, в которую тут же впился зубами, вытянув из Чимина громкий стон.
Чимин попытался запустить руки в волосы Чонгука, но музыкант воспротивился, схватив тонкие запястья юноши и прижав их к поверхности двери; затем он опустил мутный взгляд на лицо Пака и прочитал в его взгляде желание, нужду и мольбу о чём-то большем. Чимин был подобен послушному котёнку: он смотрел на него с обожанием и неким благоговением, приоткрыв рот и продолжая тяжело дышать.
— В комнату, — хрипло проговорил Чонгук, и Чимин послушно кивнул.
Через пару мгновений они оказались в соседней комнате, где было уже немного светлее, чем в коридоре: из окна лился свет раннего солнца. В помещении находились две кровати и спальный мешок, а также несколько предметов мебели, но ни один из юношей не обратил внимание на это; Чонгук нетерпеливо захлопнул за собой дверь и, увидев уже сидящего на одной из кроватей Чимина, направился к нему.
— Раздевайся, — велел ему Чонгук, прожигая рыжеволосого обезумевшим взглядом. Юноша тут же послушался и стал стягивать с себя одежду: сначала футболку, затем джинсы, носки. Как только он оказался в одних боксерах, он забрался на кровать и взглянул на Чонгука жалостливым, просящим взглядом. Чон опустил глаза на его пах и, увидев очертания члена Пака, дёрнулся от пробежавшей по нему волне возбуждения, сконцентрировшейся в его собственном паху.
Чонгук нетерпеливо избавился от собственной одежды и посмотрел на Чимина, который, приоткрыв рот, голодным и полным желания взглядом обвёл каждый миллиметр его тела, особенно задерживаясь на мышцах, прессе, паху.
— Нравится? — тихо проговорил он и подошёл к кровати, упершись одной из колен на матрац. — Ложись.
Кивнув, Чимин лёг на спину, неотрывно и с ожиданием глядя на Чона; тот облизнул губы и двинулся вперёд, через мгновение оказываясь сверху юноши и вновь припадая к его искусанным пухлым губам. Он целовал его не нежно, не любовно, но со скопившейся внутри агонией и долго сдерживавшимся раздражением. Опустившись губами на шею юноши, он крепко продолжал сжимать его тонкую талию и хрупкие руки, пронзая зубами его нежную кожу и вызывая в художнике стоны удовольствия и боли. Коленкой он нажал на пах Чимина, заставив того прогнуться в спине и мучительно застонать; но Чонгук тут же приковал его тело к поверхности кровати, приказав не дёргаться и не отвлекать его.
Рыжие волосы Чимина разбросались по подушке, голова была запрокинута, глаза прикрыты, и из широко раскрытого рта то и дело вырывались громкие стоны; Чонгук очарованно наблюдал за его эмоциями и с каждым мгновением возбуждался сильнее. Опустившись на уровень паха юноши, он решительно стянул с него боксеры и тут же вздрогнул, впервые в жизни увидев член другого парня в реальности. Открыв глаза, Пак смотрел на него из-под опущенных ресниц и молчал, тихонько взвывая от желания прекратить эту стонущую боль.
Чонгук обхватил член Чимина ладонью и, с лёгким страхом внутри, принялся водить по нему так же, как всегда делал себе; большим пальцем он проводил по набухшей головке, ощущая слизкую жидкость и не находя в себе ни капли омерзения. Это была точка невозврата. Он задумался о том, что мог бы коснуться его губами, но внутри него проснулись принципы, и рассудок хотя бы немного, но стал трезветь.
— Чонгу-у-ук, — протянул Чимин, прогнувшись в спине и схватившись ладонями за простынь, — пожалу-у-уйста, быстрее, — его голос был высоким и сорванным.
Подняв взгляд, Чонгук увидел огромное количество синяков на теле юноши, оставленных его губами парой минут ранее; он почувствовал ещё больше возбуждения, ощущая пульсацию внутри собственного органа и желая поскорее снять неприятную ткань, касавшуюся его паха. Но он продолжал водить рукой по члену Чимина, бегая глазами по венкам, трогая большим пальцем твёрдую головку, нежный ствол, чётко осознавая внутри себя свою ориентацию и почему-то в это мгновение глубоко не задумываясь о собственных демонах. Чимин больше не стонал, лишь тяжело дышал и то и дело повторял его имя: «Чонгук, Чонгук, Чонгук…»
Через пару мгновений юноша кончил, и прозрачная жидкость оказалась на его животе, руках Чонгука и немного на покрывале. Первое, о чём подумал музыкант, — это цвет, свидетельствовавший о плохом питании или его отсутствии вообще. Решив подумать об этом позже, Чонгук поднял на художника туманный взгляд; как только их глаза встретились, Чимин прошептал, тяжело дыша:
— Давай теперь я тебе помогу?
Растерявшись, Чонгук лёг на спину и позволил Чимину взять всё в свои руки. Прежняя страстность не угасла, но голова Чона заполнилась мыслями о том, как безумно ему нравился весь процесс; он вдруг стал немного переживать о будущем и приходить в себя. Его член продолжал болезненно тесниться в боксерах, и как только Чимин, оказавшийся возле его ног и нагнувшийся к его паху, стянул с него мешавшуюся ткань, выпустив наружу набухший орган, Чонгук запрокинул голову от наслаждения и прикрыл глаза, боясь увидеть то, что последует дальше, и запомнить это навсегда.
Сначала он почувствовал ладонь Чимина на своём члене и, не стерпев, опустил взгляд вниз; зачарованный, рыжеволосый юноша нежно провёл рукой по органу и затем, подняв на Чонгука взгляд, спросил безмолвное разрешение. Музыкант лишь кивнул, приоткрыв слегка рот и взвыв внутри от одной лишь мысли, что эти самые пухлые губы вот-вот обернутся вокруг его члена. И тут же через мгновение уста художника коснулись его органа, заставив Чонгука закрыть вновь глаза от наслаждения; его рука невольно вплелась в рыжие волосы Чимина, и он дёрнул за них, заставив парня взять глубже. Подавившись всего лишь на мгновение, Пак тут же пришёл в себя и, обведя головку языком, взял член ещё глубже; твёрдая головка уперлась в его горло, и Чонгук готов был застонать от наслаждения и приятного тепла, обернувшегося вокруг его органа.
Чимин стал двигаться вверх и вниз, направляемый рукой Чонгука, продолжавшей крепко стискивать пряди его взмокших волос. По вискам Чона скатывался пот, и он, потерянный в наслаждении, мутным взглядом смотрел то на потолок, то на Чимина, тут же сталкиваясь с его шоколадными глазами, поддёрнутыми дымкой возбуждения и эйфории. Так продолжалось ещё пару мгновений, и затем Чонгук кончил, излившись в рот Чимина; на удивление, тот принял всё и сглотнул, затем встретившись взглядом с Чоном и напоследок облизнув довольно губы. Музыкант закрыл глаза и не понял своих эмоций; внутри него был котёл с непонятной, но очень тяжёлой и ощутимой кипящей жидкостью.
Чимин лёг рядом с ним, проговорив что-то про «грязные простыни, оставшуюся сперму». Чонгук велел ему заткнуться на мгновение и дать ему прийти в себя. Они остались в тишине.
Открыв глаза, Чонгук посмотрел направо и увидел голого Чимина, лежащего рядом с ним и безмолвно глядящего в потолок. Его грудь вздымалась и опускалась, покрытая засосами и отметинами; волосы были взмокшими и растрёпанными; на лице всё ещё играл румянец. Он был красив; впервые за всё это время музыкант подумал, что этот рыжеволосый юноша был красив. Чимин повернул голову в сторону и встретился с ним взглядом.
— Я не хочу жалеть об этом после, — прошептал он
. Чонгук промолчал
.
Через пару мгновений он отвернулся, закрывшись одеялом.
— Спи, — сказал он, стиснув глаза и не почувствовав, с какой болью взглянул на него Чимин.