eight
Юнги торопливо взабрался по чёрной, испещрённой мелкой грязью лестнице на крыльцо салона; бросив взгляд на правое окошко, он убедился в присутствии остальных работников и, решительно дёрнув дверь на себя, вошёл внутрь. Погода на улице была вновь угрюмая: мелкий дождь капал по лужам, оставляя за собой разводы и смешивая оставшийся снег с мокрой, влажной землёй; небо вновь поддёрнулось бледной пеленой, скрывая лучи недавнего солнца.
В нос ударил запах спирта, ванили и резкого дезодоранта. Юнги снял плащ и, повесив его на крючок с верхней одеждой, услышал позади себя:
- О, привет, Юнги!
Развернувшись, татуировщик молча махнул рукой и, засучив рукава чёрного свитера с высоким горлом, надел такой же тёмный рабочий фартук.
- Твой клиент скоро должен приехать, - окликнул его всё тот же голос. Подойдя к раковине, Мин принялся тщательно мыть руки; взглянув на подошедшего краем правого глаза, он различил второго мастера - Хьюна, его давнего знакомого, и устало вздохнул.
- Помню, - проговорил он. Вымыв руки, юноша направился к своему рабочему месту, состоящему из похожего на шезлонг высокого стула для клиентов и стола с большим количеством различных кремов, банок с красками, стерилизованных салфеток, упаковок с иглами и самой машинкой для нанесения татуировок. Несмотря на многочисленные нагромождения, везде соблюдалась чистота и определённая закономерность.
Помимо рабочего стола Юнги в салоне также находились три других рабочих места, одно из которых принадлежало Хьюну; остальные работали посменно, поэтому их места оставались пустыми. Салон не был одним из самых престижных, и потому внутреннее убранство было похоже на большую кладовку: при входе стояла касса с работающей на ней кассиршей - Джиен, женщиной не старше тридцати лет с красными, постриженными в нечто необычное волосами; внешне она была стройной и высокой, с длинным носом и заострёнными чертами лица. Столкнувшись взглядом с Юнги, Джиен приветливо улыбнулась и, молча кивнув, вновь обратила взор на экран компьютера. Чуть дальше от её рабочего места располагались столы и стулья для мастеров; тут же были раковины, множество стеклянных шкафов с дополнительным приспособлением и парочкой не использующихся машинок. Освещение было удачным, и возле каждого рабочего места располагались большие подвижные лампы. Помимо прочего салон был украшен множеством постеров, эскизов, фотографий наиболее удачных татуировок; с правой стороны располагались даже места для клиентов - пуфики, небольшие втиснутые столики и кофемашинка. Входя в помещение, клиент тут же мог засвидетельствовать работу татуировщиков и убедиться в соблюдении правил гигиены; однако Юнги раздражали вечно любопытные взгляды, направленные на него во время работы.
Мин работал в этом месте уже больше года, и был несказанно счастлив завоевать расположение к себе; будучи без образования, он совершенно не имел права делать людям татуировки, да ещё и за деньги, но Хьюн, его старый знакомый с детства, помог ему устроиться без проблем, но, правда, с меньшей заработной платой. Но мастер не жаловался: работу он любил больше приносящихся от неё средств.
- Подготовил трансферную бумагу с эскизом? - поинтересовался Хьюн, усевшись на стул Юнги и уставившись на него тёмными, но добрыми глазами. Несмотря на свои двадцать семь лет, молодой человек выглядел совсем молодо и довольно привлекательно: высокий, стройный, с аккуратными чертами лица, чёрными, зачёсанными всегда немного вверх волосами, с пирсингом на правой брови и нижней губе и выразительными глазами он казался мечтой любой девочки из старшей школы.
Кивнув, Юнги достал из коричневой сумки заготовку и поместил её на рабочий стол. Пока Хьюн сообщал ему последние новости из своей жизни, татуировщик подготавливал машинку к работе, надевая на питающие шнуры одноразовые полиэтиленовые чехлы, стерилизуя инструменты, иглы, убирая ненужные ёмкости с краской в нижний шкаф; процедура была довольно обычной, даже немного ритуальной, и Мин выполнял её с бережностью и аккуратностью. Хьюн всегда был довольно разговорчив и дружелюбен, за что темноволосый юноша ценил его, но ответы свои вставлял редко, обычно обходясь кивками головы.
- Так ладно, мне надо идти: клиент тоже скоро будет, - поднявшись к радости Юнги со стула, проговорил старший юноша и, пожелав удачи Мину, направился к своему рабочему месту.
Юнги устало приземлился на свободный стул и, прикусив губу, принялся ожидать Тэхёна, в сотый раз рассматривая эскиз с нарисованной Чимином бабочкой. Обычно он никогда не переживал насчёт клиентов; первый страх давно прошёл, уверенность ступила в свои владения ещё много месяцев назад. Однако в эту секунду юноша тревожился о качестве татуировки, о мнении Тэхёна и обо всём процессе в целом.
Как бы ни пытался Юнги отрицать, но юный писатель привлёк его. Поначалу, как оно всегда случалось в его жизни, блондинистый юноша вызвал в нём одно лишь раздражение и, подобно вампиру, впитал всю его энергию, оставив за собой лишь пустоту. Он был вечно активный, вечно добрый, вечно открытый; его глаза искрились той глубиной, найти которую в людях бывает очень непросто. Его личность показалась Мину настолько уникальной, что он стал сомневаться в том, смог ли бы он ещё когда-либо встретить подобного человека в своей жизни. И, подобно ситуации с Чонгуком, он стал медленно заинтересовываться юным писателем. Обнаружив его талант, обнаружив то, как волшебно он владел словами, как они, подобно послушным весенним цветочкам, распускались в его умелых руках, он осознал в себе желание разузнать все глубины этого непростого, но чрезвычайно очаровательного человека.
Однако в последнее время Тэхён стал непривычно холоден, даже несколько отрешён. Он перестал писать ему милые и добрые сообщения, перестал украдкой улыбаться ему в академии, прекратил искать случайных встреч. Такое поведение совершенно не укладывалось в голове Юнги, ведь с самого начала он так ясно сознавал интерес писателя к своей персоне. Что же могло произойти? И хотя Мин старался не зацикливаться на этом - были ведь и другие важные вещи в его жизни - он не мог отделаться от ощущения нехватки чего-то важного, чего-то, что стало приятной, непоборимой привычкой его жизни за последние недели.
Дверь салона открылась, создав некоторый шум, и Юнги инстинктивно поднял голову; его глаза тут же столкнулись со слегка боязливым взором Тэхёна, и мастер непроизвольно напрягся. Светлые волосы вошедшего юноши были немного влажными от дождя, но лицо оставалось всё таким же здоровым, ярким и привлекательным; Джиен указала ему на вешалки с верхней одеждой и, избавившись от чёрного пальто, Тэхён остался в одних тёмно-серых узких джинсах и свободной, даже слегка висевшей на руках толстовке. Юнги тут же поднялся со своего места и подошёл к клиенту, неловко кивнув головой в знак приветствия и проговорив:
- Точно готов? - тон его голоса оставался ровным и спокойным.
- Да, - энергично кивнул Тэхён, облизнув губы и бегло осмотрев убранство помещения. Его поза казалась неловкой, и сам юноша словно сутулился, пытаясь вжаться в себя ещё сильнее.
- Пойдем, - проговорил Юнги, развернувшись и направившись в сторону своего рабочего места. Тэхён молча последовал за ним.
- Вот сюда ты сядешь, - Мин указал на стул для клиентов, который был чем-то похож на стул у стоматологов, - а я буду наносить татуировку со своего места, - надевая перчатки, он кивнул на своё место, - также я направлю свет на место, где будет тату. Понял? - он взглянул на продолжающего неловко стоять Тэхёна. Тот вновь бессловесно кивнул и, немного помявшись, уселся на стул.
- Мне нужно, хм, - смущённо начал он, озираясь по сторонам, - мне нужно будет снять штаны, наверное? - обратился он к Юнги; краска охватила его прелестное лицо, и Мин невольно расслабился, ощутив себя более собранным в данной ситуации.
- Ну раз собрался делать на бедре - придётся, - усмехнулся он, взяв трансферную бумагу в свои руки и выжидающе уставившись на блондина. Отмерев, Тэхён вновь поднялся и с едва удерживаемым смущением стянул с себя штаны, оставшись в одних боксерах. Юнги не обратил внимания на его ноги и лишь продолжил свои приготовления, убрав рисунок и надев на машинку нужную иглу, тем самым испугав бедного писателя своим аппаратом.
- Садись и закидывай ноги, - велел Юнги, развернувшись лицом к юноше и заглянув тому в глаза. Лицо Кима пылало, и его вечно открытые глаза излучали неподдельную тревогу и волнение. - Не переживай, - вздохнул Мин, - процесс не настолько болезненный. Сначала будет неприятно, но потом привыкнешь - мы уже обсуждали.
- Да, просто, - блондин кивнул и забрался на стул, вытянув правую ногу, возле которой тут же расположился Мин, - я просто, эм, немного боюсь боли.
- Все боятся боли, - бесстрастно проговорил Юнги, - только в разной степени. Просто рассказывай мне что-нибудь и не смотри на процесс.
- Ладно, - неуверенно кивнул Тэхён и, откинувшись спиной на стул-кушетку, уставился на белый потолок с такими же яркими, больно бьющими по глазам лампочками.
- Для начала мне нужно приложить трансферную бумагу, чтобы эскиз остался на твоей коже, - стал пояснять Мин, обрабатывая нежную кожу на бедре Тэхёна спиртом, - затем я буду рисовать по контуру. Мы с тобой всё это уже обсуждали.
- Да, - кивнул Тэхён, не сводя глаз с потолка и слегка дёргаясь от прикосновений холодной жидкости, - я помню.
Пока Юнги работал с эскизом, Тэхён продолжал глядеть в потолок и молчать. Время от времени Мин поглядывал на черты его лица, размышляя о том, чем же было так оккупировано сознание писателя. Тревожные мысли насчёт татуировки? внезапная неуверенность в своём поступке? Всё это не могло быть правдой: Тэхён не один раз уверял татуировщика в готовности к такому ответственному шагу. Да и не был светловолосый юноша человеком, который стал бы жалеть о чём-либо в своей жизни; как и многие писатели, он хватался за любое событие с неописуемой страстью, выжимая все соки, эмоции и впечатления из случившегося, независимо от того, плохая или же хорошая произошла ситуация.
Убрав трансферную бумагу, Юнги осмотрел на бледной коже Тэхёна фиолетовый отпечаток рисунка и привлёк внимание писателя:
- Вот так будет всё выглядеть.
Тэхёна опустил взгляд вниз и кивнул; затем юноша поднял взгляд на мастера и, смутившись от интенсивного зрительного контакта, посмотрел вновь на эскиз.
- Очень здорово получается, - добавил он.
- Ещё пока ничего не получается, - взяв в руки готовую машинку, ответил ему Мин, - вот сейчас начнём. Так, аллергии у тебя нет на все те препараты, которые я перечислил в прошлый раз, верно? - обратился он к блондину.
- Да, всё нормально, - с участием кивнул юный писатель; его взгляд выражал великую степень взволнованности. - Кажется, меня уже трясти начинает, - со смущённой улыбкой добавил он.
- Лучше не трясись, иначе у меня дёрнется рука, и всё пойдёт в пизду, - с усмешкой проговорил Юнги, напугав бедного Тэхёна и заставив его побледнеть. - Да шучу я, - расслабленно усмехнулся он, вставив питательные шнуры от машинки в розетку и расположив лампу так, чтобы она светила на место эскиза. - Всё будет нормально.
На самом деле Юнги чрезвычайно переживал. Даже у него ускорилось сердцебиение и слегка подрагивали руки. Но он сумел сосредоточиться на работе и, спросив Тэхёна, готов ли тот был к процессу, принялся за дело. Как только игла коснулась кожи писателя, тот невольно дёрнулся и сразу же замер, боясь разозлить мастера. Брови Юнги нахмурились, и всё его внимание было сосредоточено исключительно на татуировке.
Тэхён в это время бесстыдно рассматривал черты его лица, следил за каждой эмоцией и ловил каждое моргание глаза; такое откровенное рассматривание ещё больше будоражило Мина, и через некоторое время он остановил процесс, чтобы поднять голову и, подловив на себе любопытный взгляд блондина, сказать:
- Не пялься так на меня: отвлекает, - затем он откашлялся и решил сделать тон своего голос немного мягче: - смущает.
- Прости, - вспыхнул Тэхён и опустил взгляд вниз, - просто ты выглядишь так гармонично и эстетично, когда делаешь татуировку, - неожиданно для самого себя ляпнул юноша и испуганно расширил глаза.
Юнги лишь молча усмехнулся и вновь принялся за дело, не беря во внимание собственные загоревшиеся от смущения уши.
Порой Тэхён переводил дыхание и стискивал зубы от боли, но жаловаться не решался; иногда он мог невольно дёрнуться и вызвать осуждённый взгляд старшего юноши, но, улыбнувшись, он тут же оставался прощён. Время шло быстро, и иной раз Тэхён заводил разговор о мелкозначимых вещах, вроде академии, предметов, что там преподавали, учителей и наставников. Он описывал свои эмоции, описывал новых знакомых, включая в монолог множество шуток и детальных пересказов тех или иных событий. Юнги нравилось слушать его; ему нравилось то, как красиво была построена речь писателя, как точно и ярко передавал он всевозможные образы, возникающие у него в голове; ему нравилась лёгкость, открытость, искренний интерес к жизни и её событиям, плескавшийся в янтарных от яркого света глазах юноши.
Как странно, что все эти дни он не проявлял к нему ни капли интереса.
- Тэхён, - внезапно оборвал его Мин, остановив процесс и подняв на блондина задумчивый взор, - почему ты был такой странный в последние дни?
- А? - с лёгким испугом и смущением произнёс Тэхён, широко раскрыв глаза и уставившись на Мина. Очевидно, что ответ на вопрос был, и мало того: он не просто был, он был известен самому Киму; но говорить этого тот, по всей видимости, не хотел. - Да так, просто проблемы были... - уклончиво продолжил он.
- Как знаешь, - беспристрастно ответил Юнги и принялся вновь за работу. Такой ответ его совсем не удовлетворил, и дабы не позволить себе окунуться в волну внезапной печали, он решил стать холодным и сохранять молчание.
- Просто, - неуверенно начал вдруг Тэхён, - ведь это всё было только ради тату, правда? Сейчас ты закончишь работу, я заплачу, и всё?.. - голос писателя был осторожным, будто бы он крался по тонкому-тонкому льду.
- Да? - не отрываясь от работы, приподнял брови Юнги и усмехнулся, - ну, раз хочешь так, то ладно, - равнодушно добавил он; на душе у него стало, правда, угрюмо.
- Нет-нет, - спешно закачал головой Тэхён, - я бы хотел... - он оборвал себя на мгновение, - ...хотел бы общаться с тобой и дальше.
Остановив работу вновь, Мин поднял на юного писателя наполненный вопросом и озадаченностью взгляд; одна из его бровей скептически приподнялась, и сам мастер невольно стал излучать раздражение.
- Не всегда понимаю тебя, - с усталым вздохом проговорил он. - Слушай, давай встретимся и поговорим? Вдвоём. Погуляем.
Глаза Тэхёна загорелись радостным огоньком, и весь он будто очнулся ото сна:
- Да! Я бы с радостью.
- Только не в привычной атмосфере, - задумавшись, проговорил Юнги и взглянул за окно, располагающееся на противоположной от них стене, - ночью должно быть тепло. Давай погуляем ранним утром, ладно? Улицы будут относительно пустыми, - проговорил он, обращаясь уже к Тэхёну, - я люблю встречать солнце по утрам. Особенно весной.
На пару мгновений юный писатель сохранял молчание; Юнги стал слегка переживать насчёт удачности своего предложения.
- Нет? - переспросил он неуверенно.
- Да! - громко воскликнул Тэхён, вызвав удивление на лице Юнги, - в смысле, я просто не могу поверить, что ты действительно предложил мне погулять на рассвете. Это, - он остановился, - это вау.
- Договорились тогда, - спокойно отреагировал Мин и вновь принялся за работу над татуировкой.
В душе он ликовал.
Z Z Z
Поймав сброшенный девушкой портфель, Тэхён лучезарно улыбнулся в темноте весенней ночи и сказал, различив горящие глаза студентки из окна:
- Спасибо огромное за услугу!
- Надеюсь, больше мне не придется из-за тебя не спать до трёх часов ночи, - с озорными нотками в голосе наигранно фыркнула девушка с длинными чёрными волосами и худым, вытянутым лицом, махнув на прощание юноше рукой и задвинув оконную раму обратно.
Продолжая мечтательно улыбаться, Тэхён отряхнул грязь с колен и стал в полный рост, вдохнув свежий аромат весны и тишину благоухающей ночи. Выбраться из общежития было невыполнимой задачей - в три часа ночи его не выпустили бы ни под каким-либо предлогом; однако общительность и природное очарование помогли Тэхёну выкарабкаться из данной ситуации: его новая знакомая, Чонни, обучающаяся на том же факультете, что и он, с готовностью помогла ему вылезти через окно своей комнаты, благо находящейся на первом этаже здания. Сначала она была обескуражена просьбой юного писателя, но, войдя в его положение и расчувствовавшись, с радостью выручила его.
Весенная ночь была ни капли не теплее зимней: ощутимый ветер обдавал кожу своим ледяным порывом, оставляя за собой мурашки и озноб; Тэхён, одетый в одну лишь чёрную толстовку с капюшоном и сверху накинутую куртку, сразу же продрог до костей, пряча худые пальцы в карманы верхней одежды. Вокруг всё ещё было темно: солнце не успело встать и осветить улицы, дома и суетные перекрёстки своими ранними весенними лучами, и потому атмосфера заднего двора общежития казалась несколько омертвелой и в то же время царственно спокойной. Тишина обволакивала и очаровывала: в таком месте услышать её доводилось с завидной редкостью.
Тэхён оглянулся на всякий случай и, не обнаружив вокруг ни души, направился к заднему выходу из общежитского двора. Единственное, о чём он тревожился и совестился, - это оставшийся в комнате Чимин. Несмотря на то что тот спал, подобно убитому, Тэхёну было известно об его чутком сне; и как же сильно ему не хотелось, чтобы тот, проснувшись, обнаружил себя в одиночестве. Писатель оставил записку на его тумбочке, побоявшись предупредить друга раньше: кто знает, был бы он рад услышать о том, что Тэхён собрался на прогулку с Юнги, с которым обещал Чимину больше не контактировать.
Однако татуировка была сделана, напоминая о себе неприятно облепивший бедро плёнкой и успокаивающейся жгучей болью. И мысли о странном, загадочном и скрытном татуировщике не перестали терзать его сознание, лишь больше напоминая о себе внезапными, неудержимыми порывами сотворить что-то необыкновенное по отношению к нему.
Они договорились встретиться возле ближайшего парка, и Тэхён шёл в нужном ему направлении, прислушиваясь к звукам ошеломляющей и до недоверчивости непривычной тишины. Улицы были пусты, как и пророчил Юнги: лишь редкие зеваки шли, еле передвигая ногами и бурча себе что-то под нос; порой был слышен рёв машин и проезжающих мимо мотоциклов. Тэхён ускорил шаг, опустив взгляд на свои кроссовки с надеждой не наступить на оставшиеся после неприятного, мелкого дневного дождя лужи.
Спустя минут десять он оказался возле центрального входа в парк, освещаемого двумя большими и длинными фонарями, раположенными по обеим сторонам от входа. Голые деревья пыльной россыпью подсвечивались под тусклым фонарным светом, и в первое мгновение Тэхён обратил внимание на уже не чёрное, но синевато-тёмное небо, на поверхности которого виднелись вдали будто бы мрачные, грузные тучи, обтягивающие вокруг себя острый серп полумесяца; это было неописуемо красиво. Затем юноша пригляделся к входу и различил стройную и ровную фигуру Юнги.
На секунду Тэхён подумал, что, оказавшись на месте, он встретится лишь с пустотой и тёмным сиянием ночи; его сердце радостно подскочило в груди от приятной ошибки.
Юнги лишь молча кивнул ему, внимательным и немного строгим взглядом заглянув в глаза писателя; на голове татуировщика был накинут капюшон от куртки, и от волос видна была лишь тёмная чёлка. В темноте глаза его словно горели, и кожа казалась бледной и фарфоровой. Тэхён невольно осветился улыбкой и спросил отчего-то полушёпотом:
- Куда мы пойдём?
- В парк для скейтбордистов, там есть одна большая горка, на верху которой и расположимся, - размеренным и спокойным тоном сообщил ему Юнги, развернувшись всем телом в сторону необходимого направления. - Подумал на мгновение, что ты не придёшь, - тише добавил он.
- Я так же подумал про тебя, - с усмешкой признался блондин, как только они двинулись направо; с обеих сторон тротуара располагались скамейки и голые деревья, подсвеченные маленькими, аккуратными фонарными столбами. Всё вокруг дышало спокойствием и умиротворением, и с какой же причудливой парадоксальностью сердце писателя стучало рвано, отрывисто и чрезвычайно оглушительно.
- Почему? - поинтересовался Юнги, быстро шагая и глядя только себе под ноги; его руки были засунуты в карманы куртки.
- Это так...необычно, - с улыбкой в голосе пояснил Тэхён, стараясь идти в одном темпе со своим собеседником, но беспрестанно отвлекаясь на окружающие их ночные пейзажи, - никогда не гулял с кем-то вот так ночью, внезапно.
- Разве тебе, как писателю и поэту, не по душе такое? - спустя пару тяжёлых моментов ответил Мин.
- Наоборот, - заспешил сказать блондин, повернув голову в сторону Юнги и столкнувшись с его горящими в ночи глазами, - я люблю такую уединённую, атмосферную обстановку. Мне кажется, в такие моменты все люди становятся поэтичнее и искреннее.
- Да, - согласно кивнул мастер, - поэтому я позвал тебя прогуляться ночью. Без людей всё всегда иначе.
Дальше они шли минут десять, переговариваясь на общие темы, обсуждая новую татуировку Тэхёна, реакцию Чимина, страх юноши признаться об этом родителям; Юнги посоветовал ему не переживать по этому поводу: что сделано, то сделано, и родителям в любом случае придётся смириться с этим. Юнги, на удивление, поведал писателю о работе над своей картиной, которую необходимо было предъявить в академию и вдохновение на которую он получил благодаря стихотворениям Тэхёна. Блондин чрезвычайно разволновался, опустил глаза вниз, совсем затих на пару мгновений, отдаваясь душевной радости и чувствуя себя таким значимым для кого-то.
Как только они добрались до парка для скейтбординга, Тэхён любопытно принялся осматривать обстановку, жалея о слабом освещении; однако горки, разные приспособления для трюков и парочка необычных скамеек бросались в глаза мгновенно, очаровывая своими габаритами и уникальностью.
- Я часто раньше бывал здесь, - сказал Юнги, направляясь к самой высокой горке, - здесь легко получить вдохновение.
Тэхён поверил юноше на слово, поднимая взгляд на бесконечно-синее, но всё ещё поддёрнутое ночной дымкой небо; полумесяц блеснул своими яркими очертаниями, и писатель поспешил за ушедшим немного вперёд Мином. Поднимаясь по лестнице наверх, светловолосый юноша заботливо ожидал Юнги и следил за каждым его передвижением; как только тот оказался наверху, Тэхён тут же присоединился к нему и, свесив ноги на горку, уселся сбоку. Их ноги касались друг друга, и близость была осознанной и ощутимой с обеих сторон.
Горка была не такой и высокой, примерно в три этажа; однако вид с неё открывался уже гораздо более волшебный, нежели с обычной скамейки. Небольшой парк, вместе со своими скамейками, голыми деревьями и фонарями, многочисленными горками и прочими приспособлениями для скейтбордистов, казался волшебным и мрачным местом, обуреваемым пустотой и темнотой морозной весенней ночи. Тишина манила, ласкала слух и заставляла тело вздрагивать; близость Юнги дарила Тэхёну неописуемую эйфорию, отзывающуюся в кончиках его пальцев и странных сжиманий и разжиманий его сердца. Он, кажется, был счастлив. (и я тоже еб твою мать)
- Почему ты начал писать? - нарушил внезапно тишину Юнги, продолжая разглядывать голые кроны деревьев, податливо качающихся на ветру.
- Потому что это единственный способ избежать реальности для меня, - с готовностью поведал Тэхён, - потому что только так я могу адекватно оценивать эмоции, ситуации. Когда что-то происходит в жизни, оно неизбежно оставляет на тебе след; просто ходить с этим мазком в душе очень тяжело, да подчас и больно, а творчество помогает выплеснуть это, помогает поделиться с другими людьми своими переживаниями и, возможно, помочь им разрешить их собственные.
- Красиво сказано, - тихо проговорил Юнги, - ты очень красиво пишешь и говоришь.
- Спасибо, - смутился блондин и опустил взгляд на свисающие с горки ноги, - а ты великолепно делаешь татуировки. И эскизы твои, которые ты мне показывал раньше, чрезвычайно красивые.
- Ты же понимаешь, что тебе необязательно говорить людям что-то в ответ, если они делают тебе комплимент? - с лёгкой улыбкой проговорил Мин, заглянув светловолосому юноше в глаза.
- Я знаю, но я сказал честно, - глядя ему в глаза, уверенно заявил писатель.
- Спасибо, - нерешительно проговорил Юнги и отвернулся вновь. - Мне никогда не нравилось школьное искусство. Да-да, я имею в виду все эти жанры, эти устаревшие направления. Все эти барокко, классицизм, вся эта древняя чушь. Не пойми меня неправильно: каноны важны, - размеренно говорил он, смотря куда-то вдаль, - но учить одно и то же годами, чтобы создать нечто новое, не всегда работает. Ты можешь набить руку, но ты не создашь что-то уникальное.
- Ты прав, - выдохнул Тэхён, - с литературой так же.
Юнги лишь молча кивнул, и на мгновение повисла тишина.
- Почему Чонгук такой? - отважился спросить Ким, с лёгкой опаской оглянувшись на своего собеседника. - Такой...озлобленный будто.
- Никто не может и отказывается понимать его, - спустя долгую минуту проговорил Юнги; ни одна черта его лица не дрогнула. - Ему всегда было тяжело. Мне сложно описать тебе всю ситуацию: ты ведь не знаешь его от слова совсем, - Тэхён виновато опустил взгляд на этих словах, но ничего не сказал, - скажу лишь то, что я начал общаться с ним потому, что увидел в нём нечто особенное. Люди так любят судить по поверхности, совсем отказываясь глядеть внутрь, а именно там у него теплится его лучшая сторона, - он едва заметно улыбнулся, - никто не понимает, что он наказывает самого себя. Никто никогда не понимал того, что, принося боль другим, он в первую очередь ранил себя, - с некоторой степенью безумства говорил Юнги, и затем замолк. - Знаешь, не думаю, что тебе будет ясно хоть что-то из этой ситуации. Объясню так: он много приносил боли людям, но, знаешь, ни одна блядская душа в этом мире не знает, что он делает это только ради того, чтобы самого себя убедить в том, какой он равнодушный, ужасный монстр, - юноша вдруг опустил взгляд вниз.
- Собственные страдания не оправдание для того, чтобы мучить других людей, - сглотнув, тихо добавил Тэхён; атмосфера внезапно наколилась, и при мысли о плачущем Чимине Киму стало очень мерзко на душе.
- Да, но это не совсем тот случай, - усмехнулся Юнги, - он ищет страданий и получает их только через унижение других. Он мазохист и садист в одном лице, понимаешь? Такой сложный человек.
- Разве тебе не было от него больно? - сухо поинтересовался Тэхён.
- Я понял его, - отвечал Юнги, - я понял, принял его. Я стал помогать ему, стал поддерживать, несмотря на его попытки оттолкнуть и унизить меня. И только тогда он сдался и открылся мне. Теперь он бережёт меня больше всего на свете, - он улыбнулся, - такие, как он, думают, будто не способны любить; но они способны, но любят они только тех, кто искренне полюбит их в ответ.
- Ты тоже любишь его, - тихо прибавил Тэхён и заглянул в превратившиеся в стеклянные глаза Юнги.
- Да, как моего брата, как самого дорогого человека, - кивнул Мин, - знаешь, в тот день, когда я впервые встретил его, он унизил при всех художника в парке, - Тэхён закрыл глаза, и его сердце болезненно сжалось, - он был таким злым, таким агрессивным просто потому, что тот рисовал его. А потом этот художник исчез, словно растворился, и если ты сейчас спросишь Чонгука, помнит ли он о нём, - он скажет твёрдое «нет», но, блять, сколько ночей он напивался и мучил меня со своей совестью, решая чуть ли не найти этого парня и не изменить всё к чёрту, а потом вновь просыпаясь и ведя себя так, словно ничего не было. Он убивает себя ебаной совестью, он делает больно, чтобы потом прийти домой и мучить себя, - Юнги выдохнул, и казалось, будто он был близок к слезам. (я говорила вам не ненавидеть чонгука, он не такой и плохой!)
- Ого, ты так...эмоционален на этот счёт, - тихо проговорил Тэхён, собирая в голове частички и совершенно теряясь в том, что было реальностью, а что нет. - Прости, если это была слишком тяжёлая для тебя тема.
- Нет, всё нормально: мне надо было выговориться, - выдохнул Юнги и поднял на писателя уже более весёлые глаза.
Тэхён прикусил губу, размышляя о том, что Юнги не было известно о личности Пак Чимина. Одна часть его хотела раскрыть правду, но, осознавая, что Чонгук очевидно скрывал это от Мина, он решил не лезть не в своё дело и не ухудшать положение вещей.
- Может быть, однажды художник простит его, и всё будет хорошо, - полушёпотом проговорил он.
- Может быть, - выдохнул Юнги, и между ними вновь повисла тишина.
Через пару минут Тэхён заметил, как небо стало ещё светлее: тёмно-синий сменился на слегка голубоватый, и вдали стало проглядываться розовое солнце. Рассветало. Звонкие голоса птиц стали слышны со всех сторон, и их небольшие стаи грациозно пересекали едва очнувшееся ото сна небо.
- Я никогда не влюблялся, - ляпнул Тэхён, обескураженный прекрасным и неописуемым видом перед глазами.
- Совсем? - переспросил Юнги, так же неотрывно глядящий на бесконечно прекрасное солнце, вокруг которого образовались мягкие перья облаков, окрасившиеся в розовые, фиолетовые, перламутровые тона.
- Заинтересовывался - да; испытывал симпатию - да, - перечислял шёпотом Тэхён, - но никогда не встречал я никого, кто мог бы запасть мне в душу надолго. Я всегда разочаровываюсь, стоит мне снять розовые очки и взглянуть правде в глаза; а разочарование страшная для меня штука - оно, подобно ножу, отрезает всё то, что было раньше, от настоящего и создаёт огромную пропасть между ними. Для меня это всегда конец.
- Не знаю, счастливчик ли ты или нет, - протянул Юнги, - но я вот влюблялся. Испытал весь спектр эмоций: от счастья до глубокого разочарования. И, знаешь, не жалею ни о чём ни капли.
- Я бы тоже, наверное, не жалел, - тихо проговорил Тэхён, - ведь даже в прощании есть своё очарование.
- Как и во встрече, - кивнул Мин.
- Как и во встрече, - согласился писатель.
Тэхён повернул голову на Юнги и, встретившись с его задумчивыми, немного сонными глазами, ощутил бешенный стук собственного сердца, заставивший его ладони трястись хуже, чем от холода. Выражение лица Мина оставалось нечитабельным, покрытым маской таинств и загадок.
Тэхён потянулся первый, прикрыв глаза, отдавшись мгновению и понадеявшись на счастье.
Юнги поцеловал его нежно, совсем легко, подобно ласковому касанию пёрышка.
Z Z Z
Юнги вернулся домой счастливым. Открыв входную дверь, он тихо снял обувь, повесил куртку на крючок; коридор был залит лучами раннего весеннего солнца. Его рука казалась всё ещё тёплой от руки Тэхёна. В висках давило от нехватки сна, внутри всё сворачивалось, и его пронзало странное ощущение сюрреальности происходящего; всё словно было сном.
На цыпочках он пробрался в комнату, решив направиться на кухню и попить воды; однако его остановили звуки, исходящие от соединённой с кухней комнаты. Там должен был спать Чонгук.
Юнги инстинктивно повернул голову и увидел Чонгука в необычном положении: тот, обняв колени и вжавшись в них лицом, плакал, до побелевших костяшек обхватывая своё тело. Сердце Мина словно упало вниз, и он тут же поспешил к другу. Чон словно не заметил его, продолжая плакать и что-то шепча себе под нос.
- Чонгук? Чонгук?! - твёрдо и громко позвал его Юнги, оказавшись рядом и принявшись отводить руки юноши от лица. Тот поддался довольно легко; через мгновение перед татуировщиком открылось лицо младшего парня; оно было красным, заплаканным и с глубокой печатью боли; глаза опухли, губы были искусаны в кровь. Юнги обнял его и закрыл глаза.
- Я не могу так, - выдохнул Чонгук осипшим голосом, - я так устал, Юнги. Зачем жить так, если ни музыка, ничего больше не приносит счастья? - заикаясь, говорил он; его голос был высоким и печальным. - Зачем приносить людям только боль? Зачем я так больно ему делаю, ведь он теперь совсем не ест, совсем не ест...
- Чонгук, о чём ты? - заботливо спросил Юнги, продолжая крепко стискивать его в своих объятиях; это всегда помогало музыканту. Мин выучил это уже наизусть.
- Он...я поцеловал его, мне так понравилось, но он, - Чонгук всхлипывал, обнимая Юнги в ответ и сокрушаясь с новой силой, - он так меня должен ненавидеть, я ведь...я так хочу...
- Чонгук, дыши, - спокойно говорил Мин, - всё хорошо. Я рядом. Никто не должен тебя ненавидеть, всё в порядке. Ты не плохой человек. Не плохой.
- Я ужасный человек, - проговорил он в ответ осипшим голосом, - лучше бы меня вообще не было, ведь я...я так хотел бы, чтобы он был счастлив, он такой талантливый, я просто...как же я так...могу...
- Чонгук, - стиснув глаза и крепче сжав музыканта, оборвал его Мин, - всё нормально. Ты не ужасный человек. Всё хорошо.
Через пару минут Чонгук стал успокаиваться, засыпая в руках Юнги и приходя в порядок. Мин смотрел на его умиротворённые черты, убирая чёлку со лба и шепча:
- У тебя ведь есть шанс спасти его. Он ведь любит тебя так же, как любил и тогда, - он вздохнул, - дай себе шанс, и вы можете спасти друг друга.
____________________________________
В следующих главах будут наиболее яркие проявления анорексии .
