four
Чимин брёл по коридору подобно заплутавшейся собачке, встревоженно озираясь по сторонам и предчувствуя опоздание.
Чёрная рубашка, поглаженная на скорую руку, неприятно липла к телу, а чёрные узкие джинсы сковывали некоторые движения; хотелось вернуться домой и переодеться во что-нибудь большое и удобное. Лёгкое головокружение не покидало его ни на мгновение, и даже несмотря на съеденные с утра три ореха энергии не хватало. История искусств - не самый интересный предмет, и юноша был бы рад только проспать эту пару дома, однако преподаватель внушала страх и явную компетентность: уж она вряд ли дала бы первокурсникам прогуливать в
первую же неделю учёбы. Когда Пак впервые заявился на её пару, он тут же пожелал покинуть аудиторию: женщина осмотрела его с лёгким пренебрежением, словно заранее пометив в голове свою будущую жертву.
Сама академия пришлась по вкусу парню как снаружи, так и внутри; с виду фасад
напоминал архитектурное сооружение прошедших веков: светло-песочные стены украшались белыми колоннами, между которыми находился центральный вход и парочка статуй в древнегреческом стиле. В целом от здания веяло эпохой классицизма, хотя в некоторых деталях проскальзывали намёки на модернизм. Больше всего Чимину понравились фонтаны, стоящие прямо во дворе академии: они весьма гармонировали с аккуратно подстриженным газоном и невысокими деревьями, чьи почки едва взяли своё начало. Также двор был усеян небольшими скамейками, на которых можно было провести время в течение перемен.
Внутри здание было оснащено множеством технологий, поэтому и вид был совершенно современный и далёкий от классицизма. Бредя по белым коридорам, Чимин едва обращал внимание на диковинный орнамент, бегая глазами по номерам аудиторий и сомневаясь в правильности корпуса. Тэхёну повезло гораздо больше: он свернул первым, и наверняка уже сейчас блондин спокойно пребывал на лекции, крутя в руках ручку и мечтая скорее заняться делом, нежели теорией.
Предыдущая неделя выдалась дикой для Чимина. Он никогда бы не подумал, что прошлое, от которого он так отчаянно и самозабвенно сбежал, настигнет его когда-то в будущем. За два года чувства успели сгладиться, и даже некоторые черты его лица перестали преследовать юношу во снах. Однако стоило ему увидеть Чонгука вновь, как поток былых воспоминаний со всей своей силой ударил его по лицу, нажав на нанесённые когда-то раны и вызвав новое кровотечение. Существование Чона в такой близости не сделало его жизнь невыносимой, но придало ей некоторых неудобств; каждый раз, когда они сталкивались, его сердце стучало с такой бешеной скоростью, словно вот-вот готово было взорваться и растаять.
За два года Чонгук вырос и стал ещё более прекрасным: не отметить этого Чимин не мог. Каждый раз, когда в его руках оказывался карандаш, Паку не терпелось поскорее нарисовать эти утончённые, уже более взрослые черты лица; ему хотелось придать коже нежных оттенков, хотелось прорисовать линию глаз, челюсти и подбородка. Однажды он уже поборол в себе желание рисовать портреты Чонгука изо дня в день; сейчас он словно вновь вернулся к страшному началу.
Однако и характер Чонгука показался Чимину необычным и нетипичным для юноши: тот словно поник, подавил в себе некоторые сильные черты и стал немного более толерантным. Его дерзость и уверенность в себе никуда не исчезли, однако желание ущемлять других людей и принижать их личное достоинство явно поубавилось. Чон всегда казался ему неразговорчивым человеком, а сейчас он словно совсем утратил способность вести диалоги. Он всегда ходил рядом со своим другом, который являлся тату-мастером Тэхёна: они словно были неразлучны. Возвращаясь назад, Чимин не мог вспомнить Юнги в их общем прошлом: как им вообще удалось сблизиться?
Также один из главных вопросов, волнующих Чимина, заключался в причине нахождения Чонгука в этой самой академии искусств. Паку было известно о пристрастии юноши к игре на фортепиано, но он никогда бы не мог подумать, что такое увлечение выльется в нечто масштабное для него. Пару раз Чимин был свидетелем его игры на некоторых школьных мероприятиях, и это всегда оставляло его под глубоким впечатлением; сейчас желание услышать его игру вновь возросло ещё сильнее.
Множество вопросов накопилось в голове Чимина за эти дни, и каждый раз, когда ему мельком удавалось натолкнуться на профиль Чонгука в коридорах академии, он испытывал странное ощущение де жавю: академия медленно превращалась в школу. И Чимин не знал, придётся ли ему бежать снова.
Спустя десять минут Чимин отыскал нужную аудиторию и, войдя внутрь, сконфуженно улыбнулся, пролепетав вполголоса извинения и словив строгий взгляд преподавательницы. Десятки скучающих взоров, направленных на него со стороны студентов, заставили его смутиться и покраснеть. Однако, неловко добравшись до своего места, Чимин расслабленно вздохнул и достал тетрадь для конспектов, надеясь, что у этого дня ещё остался шанс стать лучше.
Z Z Z
После столовой и бешеного рассказа Тэхёна о ситуации со своим новым преподавателем литературоведения Чимин направился на очередную пару, благодаря небеса за отсутствие столкновений с Чонгуком. И хотя живопись была одной из любимых пар юноши, желание посещать предмет пропало: чем больше тянулось время, тем напряжённее и тревожнее становились его мысли. К тому же, после столовой желудок стал болеть ещё сильнее, напоминая об отсутствии пищи и требуя своё. Жаловаться на эту боль Пак не хотел: в глубине души он знал, что чувство голода было его самым любимым ощущением, поскольку только так он мог чувствовать себя лёгким и худым; только так он знал, что всё оставалось под его контролем.
Звонок должен был прозвенеть с минуту на минуту, но Чимин брёл не торопясь, заранее предчувствуя доброту своего преподавателя и его сочувствие. Уж в части практики ему повезло гораздо больше с учителями. Людей вокруг становилось меньше, музыка в наушниках стала казаться громче, и нужда вытащить скетчбук и нарисовать что-нибудь (кого-нибудь) отзывалась в кончиках пальцев юноши.
Проходя мимо коридора с аудиториями для музыкантов, Чимин неосознанно заглядывал в каждый кабинет, ожидая натолкнуться на играющего на фортепиано Чонгука. Большинство кабинетов оставались пустыми и, внезапно захотев рассмотреть инструмент поближе, Пак юркнул в одну из аудиторией, отложив телефон с наушниками в карман рюкзака. Ранее ему никогда не представлялось шанса прорисовать детальное пианино либо фортепиано, а сейчас всё его существо загорелось желанием отобразить на бумаге страсть Чонгука и, возможно, попытаться таким образом найти ответы на некоторые вопросы.
Аудитория была средних размеров и напоминала обычный кабинет из музыкальной школы: здесь были и стулья, и одно большое фортепиано, и виолончель, и прочие неизвестные Чимину инструменты. Пробегаясь взглядом по представившейся картине, Пак попытался вообразить себя музыкантом; однако даже листы с нотами, наклеенные на белые стены, казались ему чуждыми и неясными.
Сжав рукой лямку от портфеля, Чимин настороженно осмотрелся и, не столкнувшись ни с кем, смело шагнул к тёмно-коричневому фортепиано, крышка которого поддерживалась специальной опорой, обнажавшей белые и чёрные клавиши. Казалось, словно покрытие инструмента было начищено до блеска; даже прикоснуться к такому было немыслимо. Чимин зачарованно прошёлся взглядом по клавиатуре, кончиками пальцев коснувшись их гладкого покрытия и в сознании представляя длинные и тонкие пальцы Чонгука, пробегающие по этим самым клавишам и создающие невероятно волшебные мелодии.
Изучая инструмент, Чимин старательно запоминал мельчайшие детали, подмечая точный оттенок и форму фортепиано. Словно зачарованный, рыжеволосый юноша не смог удержаться и нажал на одну из клавиш, позволив высокой ноте пройтись по всей комнате и достигнуть его ушей. Когда-то Чимин тоже мечтал стать пианистом, но точные изображения пришлись ему по душе больше, нежели неосязаемая музыка.
Снова не сдержавшись, Чимин нажал на другую клавишу, излучившую более низкую и грубую ноту.
- Не мучай бедный инструмент, - послышался резкий голос позади Чимина, заставивший юношу вздрогнуть и, отшагнув от фортепиано, резко развернуться.
Крепче ухватившись за лямку от портфеля, Чимин натолкнулся на равнодушное выражение лица Чонгука и ощутил панику. Чон выглядел как всегда ошеломляюще: светло-синие джинсы с большими разрезами подчёркивали его стройные и сильные ноги, а красный свитшот открывал вид на красивую шею и очертание ключиц; его чёлка казалась гуще и длиннее со времён школы, но с ней он выглядел ещё более уютным и привлекательным. Опустив взгляд вниз, Чимин вдруг ясно и точно понял истинную причину своего посещения данной аудитории.
- Я ничего практически не сделал, - спустя некоторое время отозвался рыжеволосый, считая каждый болезненный удар собственного сердца и внезапно желая разрыдаться на месте.
Чонгук молча подошёл к инструменту и, расположившись всего в метре от едва не трясущегося Чимина, прошёлся длинными пальцами по клавишам, создав великолепную и в то же время простую мелодию. Пак внимательно проследил за чертами его лица, сохранявшими прежнюю непринуждённость. Оторвав взгляд от клавиш, Чонгук выпрямился и вновь взглянул на Чимина, заставив того сконфуженно перевести взгляд в сторону.
- Не думал, что ты действительно захочешь связать с этим жизнь, - с лёгким волнением в голосе произнёс рыжеволосый.
- Ты меня не знаешь, - отрезал Чонгук, приземлившись на небольшой чёрный стул перед фортепиано и приподняв голову на Пака.
- Может быть, - тихо отозвался Чимин.
И в комнате повисла неловкая тишина. Чонгук задумчиво уставился себе под ноги, в то время как Чимин переводил взгляд с окна на своего недособеседника, чувствуя нервозность в каждом миллиметре своего тела и желая поскорее покинуть кабинет. Однако остаться ему хотелось так же сильно, как и уйти.
- Почему ты... - начал вдруг Чимин, - почему ты уехал из Пусана и оставил там своих друзей? Семью?
Не поднимая взгляда, Чонгук устало ответил:
- Я могу задать тебе тот же самый вопрос и более чем уверен, что ответа мне ты не дашь, - юноша поднял нечитабельный взор на Пака, - да мне и неинтересно.
Чимин глубоко вздохнул и первым прервал зрительный контакт, почувствовав болезненный укол в области сердца и попытавшись сдержать эмоции в себе.
- Справедливо, - выдавил он из себя.
- Не хочу вмешиваться не в своё дело, - начал внезапно Чонгук, - однако всё-таки выскажу тебе своё мнение: лучше выглядеть ты не стал, - выражение его лица оставалось совершенно отчуждённым и непроницаемым, - в смысле, ты похудел, перекрасил волосы в глупый цвет, но толку
? Чимин удивлённо вскинул брови, ощутив внезапное желание накричать на Чона за непрошеный и лишний комментарий
.
- Разве тебя должно касаться это? - смело ответил ему рыжий. - Разве моё тело, мои поступки и то, как я хочу выглядеть, должно тебя касаться?
- Почему моё тело тебя когда-то касалось и ты постоянно рисовал его? - подобно пуле выстрелил в него своей фразой Чонгук, в ожидании уставившись на то, как растерянно стал выглядеть Чимин.
Он так и не смог дать ему ответ.
- Вот именно, - усмехнулся Чонгук, смотря в пол, - мы оба знаем ответ. Это мерзко и неправильно.
Чимин вновь почувствовал себя собой два года назад. Его сердце болезненно сжалось, и чрезмерная чувствительность подвела только сильнее: слёзы наполнили его веки, сделав всю картину перед глазами расплывчатой и мутной. Сжав руки в кулаки, рыжеволосый посмотрел наверх в надежде избавиться от слёз.
- Ты слабый, - уверенно проговорил Чонгук.
Прикусив губу до жуткой боли, Чимин стремглав пустился к выходу из аудитории, позволив слезам скатываться по щекам и оставлять за собой солёный след.
«Он не изменился».
Z Z Z
Синтезатор был самой дешёвой и самой не внушаемой попыткой заменить фортепиано.
Спустя полчаса игры на новом инструменте, Чонгук устало развернулся спиной к синтезатору и уставился на полуспящего Юнги. Прикрыв глаза и опрокинув голову на спинку дивана, Юнги слушал музыку в наушниках и, по всей видимости, дремал. Его рот был слегка приоткрыт, и руки расслабленно лежали поперёк туловища. Одетый во всю ту же домашнюю одежду, он привносил чувство комфорта и дома в незнакомую Чонгуку студию, которая постепенно превращалась в его пристанище.
Тишина, воцарившаяся в комнате без участия синтезатора, резала слух. Внезапная нервозность царапала спину и подталкивала на курение; но Чон бросил полтора года назад. Задумавшись, Чонгук остановил взор на светло-коричневом паркете, мысленно возвращаясь к выражению лица Чимина. Тот выбежал из аудитории настолько быстро и резво, что у Чона и мгновения не появилось на то, чтобы остановить его. Не то чтобы он хотел это сделать.
Пак Чимин вызывал в нём эмоции из прошлого, заставляя вернуться к своей старой личности и выуживая на свет все свои тёмные пороки и все свои грязные черты характера. Будучи призраком из далёкого прошлого, рыжеволосый юноша внушал некоторое опасение и нежелание быть поблизости с ним. Рядом с ним Чонгук словно вновь превращался в старого себя, избавиться от которого он пытался уже так долго. Поддеть Пака стало странной необходимостью во время их уединённого пребывания в студии; отчего-то хотелось вызвать у него самую сильную реакцию.
В глубине души Чонгук понимал, что их компаниям ещё не раз придётся пересечься в будущем, и каждый раз наносить удары бедному парню было не самой лучшей перспективой. Стоило сдерживать свою спесь и направлять её на музыку. В конце концов, Чон прекрасно осознавал наличие той самой черты, которая крепко связывала их обоих: ориентация. И как раз именно это заставляло его злиться на Пак Чимина ещё сильнее.
Внезапно тишину разрезал звонок телефона, и Чонгук инстинктивно взглянул на маленький столик. Поднявшись, он забрал телефон и, увидев контакт отца, впервые за эту неделю решился всё-таки ответить на звонок и выслушать упрёки в свою сторону. Он уже отвечал матери, и с ней разговор был довольно кратким: она потеряла веру в него, разочаровалась в нём, да и вообще лучше бы он никогда не был их сыном. Ничего неожиданного.
Приняв звонок, Чонгук с учащённым сердцебиением поднёс телефон к уху.
- Алло?
- Чонгук? Неужели, - послышался раздражённый голос отца. - Что ты удумал? Что ты вообще наделал? Ты хотя бы немного осознаёшь последствия совершённого тобой поступка?
- Осознаю, - стойко отозвался Чонгук, сжав свободную руку в кулак.
- Тогда почему ведёшь себя как маленький ребёнок? Возвращайся немедленно, мы можем договориться с профессорами Пусанского университета: у тебя есть возможность ещё успеть поступить туда, - требовательно и безотговорочно прогремел голос отца. Чонгук буквально мог представить, как тот нервно шагал по комнате и краснел от злости и напряжения.
- Я не хочу, - кратко и спокойно ответил Чонгук. В этой ситуации было некое веселье, на самом деле.
- Как это - «не хочу»? - голос отца стал громче. - Я не предоставлял тебе выбора, я велел тебе так поступать. Если ты этого не сделаешь, я всё равно приеду в Сеул и отыщу тебя.
- И надо вам так возиться из-за этого? - усмехнулся Чон. - Я всю жизнь вас слушался, но теперь я уже совершеннолетний и имею право поступать так, как хочется мне.
- Ты глупый и необразованный мальчишка, - выплюнул отец, раздражаясь всё сильнее и сильнее.
- Я занят, поэтому прощаюсь, - сглотнув ком в горле, чётко произнёс Чонгук. - Не хотите меня поддерживать, не звоните больше.
И он отключил вызов.
Подняв голову от экрана мобильного, Чонгук столкнулся взглядом с задумчивым Юнги; тот снял наушники и выглядел уже вполне проснувшимся.
- Родители? - хриплым от долгого молчания голосом спросил Мин.
Чонгук молча кивнул, опустив взгляд на пол и отложив телефон на синтезатор.
- Не позволяй себе сейчас сомневаться, - устало проговорил Юнги, вновь прикрывая глаза и откидываясь на спинку дивана. - Ты зашёл уже слишком далеко.
- И не думал об этом, - закачал головой Чон. - Просто, - он поднял взгляд на Юнги и, увидев, что тот не смотрел на него, вновь опустил взор вниз, - есть другие вещи, которые тревожат меня немного. Они кажутся мне более масштабными и значимыми? Не знаю.
- Какие? - на этот раз взглянув на Чона, поинтересовался Юнги, спрятав руки в карман домашней толстовки, - что-то похолодало, - тихо прибавил он.
- Да, градус на улице понизился, - кивнул Чонгук. Юнги в ожидании уставился на него. Это был тот самый взгляд, после которого Чону всегда приходилось делиться со старшим одним из своих сокровений: этот взгляд вмещал в себя все оттенки доверия и безопасности.
- Ты же знаешь, что можешь рассказать мне что угодно.
- Да, хён, - выдохнул Чонгук. - Просто порой бывают такие вещи, которыми не то что бы не хочется делиться... - парень на мгновение замялся. - Просто боишься признаться в них самому себе. Сказать вслух означает осознать что-то, не так ли? Вот это страшит больше.
- Я понимаю, - кивнул Юнги. - Именно поэтому нужно выговариваться: если ты всё будешь держать в себе, ты так никогда и не разберёшься в своей личности.
- Ладно, - Чонгук сделал глубокий вдох, - в общем, я думаю, что меня не привлекают девушки.
- Это я знаю, - бесстрастно отреагировал Юнги. - И это нормально. Главное не забывай уважать их.
- Хён, мне нравятся...парни, - последнее слово Чон произнёс с особо тихой интонацией. Его сердце забилось во много раз быстрее, и взглянуть старшему другу в глаза казалось слишком тяжёлым и невыполнимым действием.
- Об этом я тоже догадывался, - спокойно отозвался Мин. Чонгук поднял на него робкий взгляд и, увидев на лице друга лёгкую улыбку, немного расслабился. - Ты всегда был немножко очевиден. Ну, знаешь, твои взгляды на них и всё такое.
- Чёрт, я так и знал, что ты меня раскусил, - нервно усмехнулся Чонгук, проведя рукой по волосам.
Юнги тихо рассмеялся и добавил:
- Не понимаю только, почему ты отказываешься принять это в себе.
- Потому что это ненормально? Ведь это явное отклонение, - отчётливо ответил Чонгук, слегка сдвинув брови, - это противоестественно.
- Что за бред? - нахмурился Юнги. - Ты же понимаешь, что по своей природе люди разные? Мы растём при разных условиях и разном окружении. В некоторых странах быть геем - нормально, в некоторых - нет, - Чонгук вздрогнул при слове «гей», - расслабься, хорошо? Любовь и физическое влечение разные вещи. Я, к примеру, демисексуал.
- Кто это?
- Это люди, которые не испытывают физического влечения к другим людям до тех пор, пока те не станут для них эмоционально близки. И это может быть кто угодно: девушка, парень, андрогин или ещё кто, - пожал плечами Юнги, - да, я не смотрю на людей и не вижу в них своих потенциальных партнёров; однако когда я чувствую сближение с кем-то, то тогда и только тогда я хочу удовлетворить этого человека. Понимаешь? И это нормально.
Чонгук задумчиво кивнул, открывая для себя целый спектр новых ощущений и мыслей.
- Поэтому просто забей на это, - усмехнулся Мин.
- Легче сказать, чем сделать, - Чонгук потряс головой, пытаясь впитать в себя внезапно открывшуюся информацию. - То есть ты можешь влюбиться...в парня?
- Чисто гипотетически, да, - кивнул Мин. - А что такого? В нашем мире бывают женственные мальчики и мужественные девушки - и это прекрасно.
- Это неправильно, - закачал головой Чонгук. - Это...
- Это ты дурак, - бросил старший, не поленившись кинуть подушку в сторону Чона.
- Ладно, в любом случае, я не хотел никогда заводить отношений и даже, если честно, друзей не хотел иметь тоже. В смысле, настоящих друзей, а не вроде тех, которые были у меня в Пусане, - проговорил Чонгук, поймав подушку и кинув её обратно хозяину, - только тебе я стал так доверять.
- И по какой причине ты решил так закрыться?
- Это всё фальшиво, разве нет? Люди получают от тебя то, что хотят, а потом просто уходят, ссылаясь на перемены, время, обстоятельства, - Чонгук испытал странную волну ностальгии, не в силах сдерживать себя от дальнейшего повествования, - я знаю, что можно помочь человеку в его тёмные времена, когда он одинок и никому не нужен; но когда этот человек выбирается из своего болота, он откидывает твою ладонь так резко и болезненно, словно ты никогда не имел для него значения, - Чон горько усмехнулся, - словно всё, что было между вами, - это просто случайность, просто стечение обстоятельств, просто порыв эмоций. В детстве у меня был такой друг. Честно говоря, я по ошибке влюбился в него. Он помог мне осознать свою ориентацию; но потом он оставил меня. Я не хотел обвинять его, он поступил правильно: когда он был одинок, он использовал меня ради собственной выгоды, а потом, вновь обретя окружение, на которое ранее он же мне и жаловался, он просто отбросил меня подобно собачонке, - Чонгук непроизвольно сжал кулаки, мысленно вновь возвращаясь к тем самым печальным обстоятельствам, навсегда оставившим след в его сознании, - так поступают рациональные и неглупые люди. Это правильное решение; просто я виноват в том, что возложил на него слишком огромные надежды и стал доверять ему как самому себе. Это моя ошибка; не его.
Юнги глубоко вдохнул и позволил тишине воцариться ненадолго в их тихой и уединённой атмосфере. Он внимательно наблюдал за эмоциями Чонгука, наконец понимая истинные причины, сокрытые за его злобным и деспотическим поведением.
- Это было взаимно? - спустя пару мгновений поинтересовался он.
- Не знаю, - пожал плечами Чонгук, - я надеялся, что нет: это же неправильно. К тому же, это скорее было что-то типа «я любил его, а он любил то, как я любил его». Я не знаю, - Чон разжал кулаки и поднял на Юнги нечитабельный и потускневший взгляд, - но я благодарен этому человеку. Я научился играть на фортепиано ради него, - усмехнулся Чонгук, - он любил определённую музыку, а у меня получалось творить её. Я стал улучшаться в игре на инструменте, стал писать песни ради него. Он стал моей главной мотивацией, моим главным критиком, - Чонгук вздохнул, - потом он, правда, оставил меня, и смысл в музыке на мгновение для меня погас. Я хотел сдаться и сжечь все ноты дотла; мне не хотелось больше создавать что-то без него. Но я нашёл в себе силы творить искусство дальше: на самом деле, он превратился из моей мотивации в мою причину.
- О боже, - присвистнул Юнги, - ты сейчас сказал мне больше слов, чем за все два года нашего общения.
Чонгук усмехнулся и, ощутив внезапное пощипывание в носу и приближающиеся слёзы, отвернулся в сторону, надеясь на то, что его слабость останется незамеченной.
- Знаешь, что плохо? - начал Юнги. - Ты извлёк из ситуации неправильный урок. Ты сам стал эгоистичным паршивцем, хотя мог бы стать тем, кто спасает и направляет людей. Мы все не ангелы: ошибка всего человечества в том, что они винят всегда других, не беря в счёт собственные поступки.
- Я понял это уже, - тихо проговорил Чонгук, опустив взгляд вниз и окончательно сдавшись на попытке незаметно утереть слёзы.
- Не делай того человека мразью: однажды он был причиной твоего счастья, не так ли? Вполне логично, что в итоге он стал бы причиной твоей печали, - спокойно продолжал Мин, - тебе стоит просто отпустить это и жить дальше. Запомни его самым прекрасным воспоминанием и двигайся вперёд.
Чонгук вяло улыбнулся и, подняв на старшего друга свой опечаленный взор, произнёс:
- Спасибо, хён, - он закрыл глаза, - ты помогаешь мне найти настоящего себя.
Юнги искренне улыбнулся.
Z Z Z
Его длинные пальцы касались везде и оставляли за собой пылающие следы; он медленно опускался губами вниз, очерчивая линию подбородка и покусывая тонкие выпирающие ключицы. Выгнувшись, Чимин закатил глаза от удовольствия и прикусил нижнюю губу, цепляясь маленькой ладонью за широкие плечи и с нетерпением ожидая большего.
Его горячее дыхание обжи
гало нежную кожу живота; Чимин невольно запустил руку в волосы юноши, ощутив их мягкость и густоту. Приоткрыв глаза, Пак увидел перед собой Чонгука, одетого в ту же одежду, что и ранее; только его зрачки были расширены, а покрасневшие губы надламывались в хитрой ухмылке.
- Нравится? - хрипло про
говорил он и коснулся губами пространства вокруг пупка, затем продолжая опускаться поцелуями ниже и щекоча чёлкой кожу Чимина.
Прикусив губу, рыжеволо
сый ощутил явное возбуждение, невольно качнув бёдрами вперёд; Чонгук крепко ухватил его за ягодицы, тем самым приостановив хаотичное движение.
- Потерпи, малыш, - про
шептал он, вновь столкнувшись взглядом с Чимином и медленно переместив руки с ягодиц на ширинку юноши.
- Чонгу-ук...
Чимин проснулся совсем внезапно, в первую секунду своего пробуждения теряясь в пространстве и времени; его взгляд прошёлся по собственной комнате в общежитии, залитой лучами дневного солнца и окутанной атмосферой уединения. Тэхёна всё ещё не было дома.
Вздохнув, Чимин убрал взмокшую чёлку со лба и протёр глаза, не в силах избавиться от ощущения чужих губ на своей коже, чья реальность казалась настолько неподдельной, что даже сон чудился явью. Уставший после академии, он провалился в сон прямо на нерасправленной кровати. В паху постанывало, и, опустив взгляд вниз, Пак обнаружил своё на этот раз реальное возбуждение. Подобные сны мучили его едва не с начала пубертатного периода, странного в этом Чимин ничего не находил; однако сны с участием Чонгука его сознание не выдавало вот уже два года, особенно с тех пор, как юноша стал встречаться с Йунгом.
Но Йунг всё равно никогда не вызывал в нём подобного эмоционального всплеска.
Закрыв глаза, Чимин попытался восстановить сбившиеся дыхание и немного прийти в себя. Руки Чонгука казались слишком реальными.
Прикусив губу, рыжеволосый юноша опустил руку на зону паха, и по его телу прошлись сотни электрических искр. Его возбуждение было сильным и чувственным, и очередная чёткая картинка из недавнего сна заставляла его член вздрагивать и кожу покрываться нетерпеливыми мурашками. Расстегнув ширинку, Чимин медленно запустил пальцы в боксеры, наконец ощутив разгорячённую и уже влажную от предэякулята кожу своего возбуждения.
Расширенные зрачки, наполненные желанием и похотью глаза Чонгука посылали стаю мурашек по его телу; взлохмаченная чёлка и покрасневшие губы, касающиеся его чувствительной кожи в зоне паха, ощущались слишком явственно и реалистично. Длинные пальцы, крепко стискивающие его ягодицы и пробирающиеся под резинку его боксеров, сокрушали юношу только быстрее и интенсивнее.
Запрокинув голову ещё сильнее и сдвинув невольно брови, Чимин приоткрыл рот и прерывисто вздохнул, обернув свою ладонь вокруг стоящего члена. Тепло, сосредоточившееся в нижней части его живота, нетерпеливо и сладко постанывало, желая вырваться поскорее наружу.
Хриплый голос Чонгука заполонил всё его сознание, на время отключив способность рационально мыслить и соображать; плотные бёдра Чонгука картинками всплывали в сознании Чимина, усиливая его возбуждение и заставляя кусать губы от нетерпения. Его сильные руки с выступающими венами и очерченным рельефом, сжимающие ноги и ягодицы самого Чимина, сводили с ума юношу и подводили к концу.
Порывисто двигая крепкой ладонью вверх и вниз, Чимину еле удавалось сдерживать приглушенные стоны, звучащие так громко и резко в тишине комнаты и смешивающиеся со звуком собственных движений по возбуждению. Скользя ладонью к головке, Чимин проводил по ней большим пальцем, ловя собственные вздрагивания и прикусывая губу от наслаждения и всё нарастающего нетерпения.
Он был так близок; мысли о Чонгуке, его властном характере и его сильной харизме помогали возбуждению пронзать юношу в каждом миллиметре всего его существа. Каждая картинка из сна посылала электрические волны наслаждения по спине Чимина, заставляя прогнуться в спине и самозабвенно застонать.
Вообразив покрасневшие губы Чонгука на своём возбуждённом члене, Чимин закатил глаза от удовольствия ещё сильнее и, поджав пальчики на ногах, он ускорил движения рукой по чувствительному органу. Хриплый голос Чонгука, произносящий имя Чимина, стал последней каплей; и целый космос едва не разросся перед глазами Пака.
Почувствовав тёплую и вязкую жидкость на постанывающих от напряжения пальцах, Чимин снизил скорость своих движений, ощущая, как его член постепенно смягчался и становился чувствительнее и чувствительнее. Спустя минуту он медленно и неохотно вытянул ладонь из штанов, затем аккуратно поместив её рядом с собой и постаравшись не задеть покрывало жидкостью.
Его чёлка взмокла ещё сильнее, и перед глазами плавали звёздочки от усталости и одного из самых прекрасных оргазмов в его жизни. Дыхание юноши всё ещё оставалось сбивчивым, и биение собственного сердца он мог ощутить на каждом сантиметре своего тела.
Действительность настигла его спустя пять минут, как только утренние воспоминания проникли в его сознание и напомнили все те слова, которыми так равнодушно бросился в него Чонгук. Как же ему удавалось отыскивать в людях их слабости и затем, прекрасно чувствуя своё влияние, надавливать на них с таким садистким наслаждением в глазах? В глубине души Чимин прекрасно понимал, что если бы сам не являлся мазохистом, то реакция его подсознания на оскорбления явно не несла бы подобный характер. В голове Пака появилась безумная мысль о том, что, быть может, именно потому ему и нравился ранее Чонгук - тот заставлял его испытывать эмоциональное насилие, нужду в котором рыжий хоть и не осознавал, но чувствовал.
Но Чимин не хотел быть слабым.
Приоткрыв глаза, юноша перевёл взгляд на небольшой комод возле своей кровати и, обнаружив телефон, вспомнил об ещё одном незаконченном деле. Нужно было позвонить матери. Нужно было решиться на диалог с ней. Тем более раз уж прошлое догнало его даже в Сеуле, смысла бежать от него дальше уже не оставалось.
Но сначала Чимин должен был нарисовать Чонгука, играющего на фортепиано.
И помыть руки.