Её апология

– Знаешь, Лисси, ты для меня как океан, – Катриора как-то странно усмехнулась в тяжело повисших в нашей спальне сумерках. – В тебе есть какая-то безграничная, всё сметающая на своём пути сила. Порой воды спокойные и нежные, но в следующую минуту на них разыгрывается настоящий шторм, и стоит мне сделать шаг навстречу – и меня захлёстывают волны. Я добровольно погружаюсь в пучину моего океана по самую макушку – и он топит меня, поглощает, пытается разбить о свои подводные камни... Мне страшно, Лисси, оттого, какую невероятную власть ты порой имеешь надо мною и всей моей жизнью; одно твоё желание, взгляд или слово – и я всё сделаю для тебя, и в глубине души ты это знаешь. Ты захочешь уйти – и я не посмею последовать за тобой. Ты скажешь мне остаться здесь, с тобой, за всю жизнь не сделать и шагу за пределы дворца – и я послушаюсь... Но ты своей властью не пользуешься – никогда – и именно поэтому я могу тебе доверять. Я бросаюсь безрассудно в твои воды, потому что точно знаю, что ты меня не потопишь, а в безопасности донесёшь до берега.

Это всё была ложь. Но её сладкий голос дурманил мой разум своим смирением, своей откровенностью. И её руки вплетали мне в волосы золотой венец, вдевали в уши гранаты и изумруды, клали мне на грудь жемчуга и заморские цветы, и я закрывала глаза и отвечала на её поцелуи, плавилась под её касаниями, сходила с ума от вседозволенности, позволяя увлекать себя всё дальше – непонятно только, ввысь или в пучину.

– Я обрету такое могущество, что врата Архшнира раскроются передо мной и его владыки примут меня, примут меня и забудут давнее преступление тех, кто едва ли может считаться моим предком. Я вернусь домой! Домой! Ничто не удержит меня здесь!

– Даже я?

– И ты пойдёшь со мной, я найду способ, я создам его, если понадобится! Наша сила будет бесконечна! Мы всегда, всегда будем вместе – и это будет длиться вечность, потому что разрушаются только тела, но не души, Лисси, только не души! Это будет прекрасный мир – два прекрасных мира, и они будут только наши, представь себе всё это, – шептала она мне в самые губы. Её глаза сверкали решительностью и восторгом, бесконечным упоением мечтой, которой она может достичь своей силой. – Мы будем счастливы. Я знаю, ты тоже хочешь этого.

Всё это было правдой. Она бы не отпустила меня. Или не позволила бы мне отпустить её. Пока жива я, пока живо её смертное тело – мы должны быть вместе. Таков был план.

Чёрные волосы Катриоры к двадцатилетию достигли уровня колен, но сразу после коронации, желая символически показать, что со старым порядком навсегда покончено, она остригла их, и теперь они едва укрывали плечи. И когда чёрные пряди с треском пожирал огонь камина, я плакала в стороне, в самом дальнем углу, подальше ото всех. Я была отныне настоящей тенью – ведь источник света стал столь сильным, что всё остальное вокруг погружалось во тьму. Этой тени легко можно было приказать на сутки, неделю, месяц оставить свою хозяйку, пока та сама не решит вернуться. А в остальное время тень могла только терпеливо ждать. В шелках и бархате, среди непрошеной роскоши и в окружении тысячи слуг – но просто ждать. И я ждала её. Потому что моя жизнь была посвящена ей – столь многим я ей была должна.

Ждала я долго: на бесконечные дни и недели она уезжала из своей столицы в дальние государства другого континента, чтобы подавить восстания, чтобы договориться о союзе с местными князьями – силой или просто словом. Она должна была убедиться, что вся империя находится в её власти. Каждый её край. Каждый житель.

Я не думала. Не чувствовала. Жила от одного взгляда её глаз – всегда восхищённого – до следующего. В другие моменты я просто существовала.

Дикое язычество. На главной площади Арда в дорожной пыли разлагались головы и тела предателей. Древние жертвоприношения совершались каждый день, каждую ночь, и горело божественное пламя, требуя всё больше, больше!.. Мир потерял контроль, потому что Кати позволила ему – на пару мгновений приспустила вожжи, ослабила железную хватку. Бал каждый день, до самого рассвета. Нужно отметить начало новой эпохи. Пир круглые сутки, пока от количества деликатесов не начнёт тошнить. Оргии по ночам, пока стены дворца содрогаются в ужасе и впитывают стоны боли и наслаждения. Совсем скоро всё это кончится. Но ни один не забудет щедрости новой императрицы. Она вписывала своё имя в историю.

– Ты счастлива? – однажды спросила я её, когда Кати, разрумянившаяся и с широкой улыбкой, вернулась ко мне после очередного танца.

– Почти, – ответила Кати, незаметно кладя руку мне сзади на талию. – Я хочу, чтобы мы никогда не расставались. Я хочу танцевать с тобой – прямо сейчас, наплевав на всех этих аристократов. Я хочу поцеловать тебя, не дожидаясь ночи. Только когда у меня будет всё это, я смогу быть счастливой.

Мне нравилась спокойная убеждённость в её голосе, и я ненавидела, что с каждым признанием её слова казались всё более фальшивыми, хотя я и знала, что Катриора не умеет врать. Если не хочешь расставаться, тогда почему ты не останешься во дворце со мной? Зачем разъезжаешь каждый день по всем уголкам своей империи? Что тебе важнее: этот мир или я?

Среди этого года безумия и бесконечного праздника я иногда видела его лицо – Эрен Ашьен, мальчик, мужчина, которому я не была безразлична. Иногда он не подходил ко мне целый вечер, иногда мы танцевали с ним, спрятавшись от её пристального взгляда среди толпы, – но я знала, что она видит. Даже больше – я хотела, чтобы она видела, я хотела, чтобы она что-то почувствовала, чтобы что-то мне сказала. Это щекочущее ощущение где-то в глубине живота казалось мне приятно будоражащим; от него легко было впасть в зависимость. Однако она делала вид, что не замечает. Хотя сейчас я точно знаю, что моё поведение – детская попытка привлечь её внимание – приводило её в неистовство... Эрен был со мной так же добр, как и несколько лет назад, когда я действительно нуждалась в нём, пока дела его графства не вынудили его надолго покинуть столицу. Мы были друзьями, и я позволила себе забыть о его любви, считая её давним прошлым... А о ней никогда не следовало забывать.

Катриора любила вечерами танцевать со мной в полной тишине, когда на мне была надета лишь полупрозрачная туника, сплетенная искусными мастерицами княжества Синчига из косичек серебра, унизанных жемчугом и изумрудами. Кати хотелось, чтобы я была одета в кашемир и парчу, чтобы не носила одного платья дважды, чтобы моё тело и волосы были пропитаны самыми дорогими экзотическими маслами, чтобы моя комната была отделана лучшими материалами, с лучшими картинами на стенах и самыми редкими книгами на полках... Этот блеск в чёрных глазах – дикая смесь восхищения мною и собственными достижениями и жажда большего.

Я чувствовала себя куклой, которую Катриора наряжала в самые красивые одежды, словно я была живым воплощением её величия. Она давала мне всё, чего не могла раньше, – но мне никогда не нужна была вся эта роскошь. От неутолимого голода в её глазах у меня каждый раз болело где-то в груди. Почему тебе недостаточно лишь меня? Чего ты хочешь, что я не в силах тебе дать?

Я знала, что должна была быть ей благодарна: за подарки, за крупицы внимания, за ласку, за то, что она оставалась моим единственным родным человеком во всём мире. Я должна была быть благодарна. И всё же иногда я чувствовала себя пленницей в золотых цепях, прямо как те прекрасные наложницы в гаремах южных князей. Тогда моё положение вдруг казалось мне унизительным: я просто целыми днями ждала, пока моя повелительница вспомнит обо мне, подарит минуту своего внимания, одарит лаской и добрым словом. Словно я обязана подчинить всю свою жизнь служению одному идолу. Словно я не самостоятельное существо, а лишь часть какого-то чудовищного сращения душ и тел...

А ведь я потомок королей, которые правили этими землями многие столетия.

В один вечер чувство жалости к себе, смешавшись с какой-то отвратительной, холодной тёмной волной, шедшей откуда-то из глубины меня, пересилило во мне гордость.

– Одно твоё слово, Кати, и я умру, – я с любопытством наблюдала за её реакцией: уголок её губ дёрнулся вниз, но потом лицо превратилось в непроницаемую маску. Её задели мои слова. На мгновение я почувствовала себя удовлетворённой, только чтобы потом понять, что этого мне было мало. – Просто прикажи мне...

– Ты не можешь умереть, Лисси. Я не захочу этого. И никогда больше так не говори, слышишь меня? Никогда, – она ещё секунду глядела на меня, а потом резкими шагами вышла из комнаты. Я криво усмехнулась ей вслед, покачав головой. «Я не захочу этого». Когда, интересно, она спросит, чего же хочу я?

***

Когда я жила в загородном дворце императорской семьи Вириус-Горонни – бесследно сгинувшей несколько десятилетий назад во время попытки заговора – мы часто ссорились. Это я уговорила её позволить мне жить вдали от любопытных глаз – ведь между нами, по сути, ничего не поменяется... Я лишь хотела забыть о бессмысленной жестокости и распутстве ардского двора. Но я знала, что она согласилась лишь потому, что хотела меня спрятать ото всех – чтобы я была только её. Говорила только с ней, думала только о ней. Она не признавалась мне в этом. И себе тоже, наверное, не признавалась, но я увидела это в её глазах, когда однажды поздно ночью, возникнув в дверях моей спальни после целого дня утомительных разъездов по всей всё ещё бурлящей беспорядками империи, она посмотрела на меня этими своими бескрайними, неземными глазами, и я поняла, что она – тот самый дракон из детских сказок. Жадный дракон, который прячет все свои сокровища в огромной пещере далеко-далеко от людской зависти и будет защищать их, пока сам не умрёт. Потому что его сокровища стали его смыслом жизни, они стали самой жизнью.

У Кати было всего два сокровища – её уродливая мечта и, как ни странно, я.

Когда я это поняла, я испугалась.

В тот вечер я не позволила ей прикоснуться ко мне. Это была наша первая ссора, и во сне я чувствовала на себе её прожигающий, обиженный взгляд, хотя сама она уже давно исчезла из моей комнаты.

За что этот демон выбрал меня?

Я смотрела на себя в зеркало и пыталась угадать. Светлые волосы, блёклые, невыразительные голубые глаза – типичная северянка с типично хрупким телом – такое так легко сломать, пусть даже и случайно – и она постоянно оставляла на мне синяки. Шрамы на спине, на груди, по всей голове, даже несколько полосок на лице. От них я не становилась красивее. Я думала о ней, о её ярком характере, плавности и силе её тела, о резких чертах лица и уверенных касаниях там, где я себя коснуться никогда не решилась бы... Такие, как она – демоны или люди, какая разница? – не должны любить таких, как я, но она почему-то полюбила. Иногда это было благословением – никто никогда бы мне не поверил, что быть любимой кем-то столь могущественным может быть настоящим счастьем – но иногда это вызывало только страх.

– Скажи, тебе нравится твоя новая камеристка?

Так начался наш разговор в один из синих гороннийских вечеров. Я тогда думала над тем, чтобы предложить ей поехать куда-нибудь вместе, просто отдохнуть – прошёл целый год с переворота, большая часть земель была возвращена под контроль Рашисара.

Я сразу почувствовала, что она спросила это неспроста: раньше она принципиально не замечала Карину, мою служанку из местных жителей.

– Что ж, она неплохая, – осторожно ответила я. – Мы с ней постоянно говорим – это помогает мне совершенствовать рижский язык...

Не знаю как, но за пару минут мы скатились до всех неоправданных обвинений, до которых успели додуматься за то время, пока были порознь.

– Я чувствую, что в последнее время ты стала со мной такой холодной и отстранённой, – в её глазах я видела отблески багрового пламени, на лице – почерневшие вены. Но её голос оставался неизменно ровным. – Неужели думаешь, что я не вижу, что с каждым днём я становлюсь тебе всё более безразлична? Что ты ищешь мне замену...

– Я не ищу тебе никакую замену!

– Нет, ищешь! От окружающих ты хочешь получить лишь защиту от самой себя же, и тебе никогда не было достаточно лишь меня...

– Как ты можешь обвинять меня в этом?! Это тебе всегда хотелось большего: ты с детства хотела, чтобы весь мир был у твоих ног, а я всегда была в этих планах где-то на задворках! Тебе никогда не хотелось быть просто рядом со мной!..

– Ты прекрасно знаешь, что всё, что я делаю, я делаю для того, чтобы в итоге мы были вместе, чтобы и ты и я были счастливы!

– Это всё ложь! Не говори так, словно это всё ради меня! Если бы меня не было, ты бы точно так же хотела бы подчинить себе весь этот проклятый мир! Ты делаешь это не ради меня, не ради нас! Просто «нас» тебе всегда было мало!

Чашки на столе рядом с нами дрожали на блюдцах, в комнате потемнело, и ветер, возникший из ниоткуда, зашуршал страницами книг... Катриора злилась. Но я злилась тоже. Я просто уже так устала, так устала от этого одиночества!..

– Ты не можешь обвинять меня в том, что это я стала «холодной и отстранённой», когда сама ты не желаешь видеть меня чаще нескольких минут в день, когда находишь сотню оправданий, почему не можешь хоть одни сутки провести со мной и только со мной, как раньше!.. Ты не делаешь меня счастливой! Ты не можешь, ты не хочешь сделать меня счастливой! Хотя ты мне обещала, ты обещала, Кати, обещала! И если твоё слово ничего не значит, если я для тебя ничего не значу – уходи! Ради всех богов заклинаю тебя – уйди, уйди уже наконец от меня! Или прикажи уйти мне! Я так не могу больше, я не могу!..

***

И тогда она ушла. Я не видела её целый месяц.

Я могла притвориться, что её никогда и не было. Что всё это было лишь моей галлюцинацией – прекрасная девочка-призрак, девочка-загадка, девочка-демон. Мягкие чёрные волосы, когда-то путавшиеся в моих пальцах. Такие же чёрные глаза, смотревшие на меня с чем-то затаённым на самом дне, клубившиеся мраком темнее самых чёрных ночей... Её не было. Никогда. Я могла заставить себя поверить в это и продолжить жить так, будто только-только родилась – чистая, незапятнанная, готовая стать той, кем должна была стать изначально, если бы только она не вмешалась в мою судьбу...

Но жизнь нельзя повернуть вспять.

Она была повсюду, хоть её и не было нигде. Когда я, спустя почти неделю придя в себя после всплеска её магии, выпившей из меня все силы, написала ей сотню писем с просьбой поговорить – просто поговорить, мне не нужно было большего – мне не пришло ни одного ответа. Молчали глашатаи на площадях, обычно трубившие на всю округу о новостях двора. Молчали и мои охранники – часть её гвардии. Она вполне могла оказаться лишь выдумкой моего сведённого с ума одиночеством мозга.

Меня кто-то любит, меня кто-то ценит, ради меня кто-то готов пойти на жертвы... Разве могло это быть правдой? Но тогда что – правда?

Правда заключалась в том, что жизнь в самом деле приостановилась. Весь императорский дворец замер, окутанный её иномирной магией, поглощённый темнотой её печали. На улицах столицы царило насилие. Во дворце не раздавалось ни звука. Об этом я узнала, когда спустя месяц решилась приехать к ней сама – отказавшаяся от чистоты и возможности новой жизни. Пташка, полюбившая свою клетку. Пташка, готовая погибнуть, лишь бы никогда не покидать её пределов, потому что клетка не тюрьма, а гарант безопасности, гарант вечной жизни, гарант вечной любви. Всё это есть только в клетке, хоть порой жизнь в ней и неудобна, и пугает. За её пределами – лишь пустота.

Среди сумрака её спальни, в затхлом влажном воздухе, среди простыней и подушек я нашла её – будто бы слабую, будто бы разбитую, будто бы нуждающуюся в моей помощи. Может быть, без «будто бы». Я не знаю. Она не была человеком: я не могла её понять. Но и демоном она тоже не была.

Кто же она всё же? Кто? Непостижимое существо, что-то не от этого мира и при этом – не от того, другого, Архшнира, нет...

В тот день и час, когда я пыталась усыпить её тревогу в своих объятиях, она сказала мне одну из тех фраз, что невозможно забыть.

– Я боюсь тебя, – прошептала она, а я держала в руках её бледные ладони, ловя каждое её слово. – Я боюсь тебя так, что иногда ненавижу, и мне хочется либо сбежать от тебя далеко-далеко – либо убить.

– Так убей, давай, чего же ты тянешь? Я тебе только обуза... – эти слова вырвались болезненным шёпотом откуда-то изнутри меня, неконтролируемые, страстные.

– Я не хочу тебя убивать, – в её голосе проскользнула какая-то эмоция, чем-то похожая на страх, но голос её звучал слабо, неуверенно. – Я хочу, чтобы ты жила, Лисси, я хочу отдать тебе всё, что у меня есть. Всё, что у меня было и будет. Ты часть меня, которую уже не вырвать с корнем... Я борюсь с тобой, и радуюсь мимолётной победе, но при этом я – проигравшая, потому что я это ты... Но иногда я вижу твой взгляд – и знаю, что ты меня ненавидишь. И я сама себя ненавижу. И ненавижу этот мир. Но дороги назад уже нет. Уже нет, понимаешь? Я должна пройти весь путь до конца. И ты должна пройти его со мной, помнишь? Мы с тобой вдвоём на пути к оазису разделим последний глоток воды. Ты мне обещала, Лисси.

Мои губы дрогнули. Ты мне обещала. Целится в меня моими же словами и следит за выражением лица.

Никто и не говорил, что все игры остались в прошлом. И что все они были и будут честными.

***

Мы решили – на время – забыть обо всём и отправиться в путешествие – как мечтали об этом с самого детства. Это должно было нас спасти.

– Представь, что тебе принадлежит весь мир, или что весь мир – твоя империя, – Кати широко развела руками, показывая всю обширность мои потенциальных владений. – И ты решила, что тебе пора осмотреть свои новые территории. Куда бы ты тогда хотела поехать?

– Не знаю, – я растерялась. В моей голове не укладывалось такое огромное пространство, как «мир». Я не могла его представить. Кати же, видимо, представляла себе эту ситуацию весьма отчётливо. – Может быть, в южные Княжества? А, или лучше на Альваю! А еще – на Энотрину, там так много живописных островов! Хотя и Силистра тоже неплоха: я хочу посмотреть на руины столицы Лей-Марда...

Кати довольно рассмеялась.

– А теперь представь, что наступит день, и ты побываешь везде, в каждом месте на свете! И всё это, и правда, будут твои владения...

Но книги никогда в точности не передавали всей красоты вселенной, где мы всё это время жили, даже не глядя по сторонам. И тем более с этим не справлялось моё воображение.

Гигантские водопады и заброшенные города, погружённые в озёра. Скалы, возвышающиеся над всем миром, и замки с угрюмыми, отчуждёнными хозяевами. Прекрасные столицы, в которых жизнь либо кипит всю ночь, либо застывает, как только солнце скрывается за горизонтом. Прекрасные древние праздники, старинные обряды позабытых народов и полустёртые руны заклинаний на стенах, на которые Кати могла смотреть часами.

Анонимность. Как прекрасно иногда позабыть, кто ты есть. Кати запретила её тревожить, переложив управление государством на плечи группы доверенных людей. Вечера вдвоём в номерах харчевен. Ночи под тонкой простынёй – то, что мы не могли позволить себе на леденящем душу севере. Долгие разговоры под крики одинокой птицы за окном – до самого рассвета. Причудливые очертания незнакомых деревьев на рано светлеющем небе. Свечи на полу, на тумбах, и книгах, и сундуках.

– Скажи, ты помнишь нашу самую первую встречу? Тогда, когда ты сказала, что хочешь, чтобы я была твоей камеристкой? – я прижималась спиной к груди Катриоры, повернув голову в сторону и утыкаясь носом в её оголённое плечо. Вдыхая запах и задыхаясь от того, что его никак не удаётся сохранить в памяти, а дышать им хочется бесконечно.

– Конечно.

– Расскажи мне, почему?

– М-м-м, – неопределенно промычала Кати, устраиваясь поудобнее на подушках на полу. – Я не знаю. Просто почувствовала, что так надо.

– Это не ответ: ты не могла сделать обо мне никаких выводов, ворвавшись в комнату и видя меня всего лишь пять секунд.

– Может быть, я видела тебя не пять секунд, а, скажем, пять минут.

Внезапная догадка заставила меня выпрямиться и требовательно заглянуть ей в глаза.

– Поверить не могу, что ты за мной подсматривала из тайных коридоров! – уголки губ Кати дёрнулись от сдерживаемой улыбки. – Постой... не говори мне, что это был не единственный раз, когда ты за мной тайно следила!

– Не скажу, – послушно согласилась Кати, а я, не выдержав, схватила ближайшую подушку и попыталась придушить её, на что Катриора только рассмеялась, заставляя и меня смеяться в ответ – как же давно я не смеялась искренне! Как же счастлива я тогда была!

– И всё же, – спустя несколько минут, отдышавшись, начала я, водя пальцами по её запястью, расслабленно лежащему на моей талии. – Я не понимаю: почему я тебе сразу понравилась? И почему потом, пять лет спустя, ты выбрала именно меня? Я не самая умная и не самая интересная. Я даже не красавица: таких, как я, тысячи, миллионы. Так почему я?

Кати лишь тяжело вздохнула.

– Не надоело задаваться бессмысленными вопросами? Просто потому что. Нет никакого объяснения. Я почувствовала, что из всех людей, это должна быть ты. Ни мой отец, ни мой дед не встретили кого-то, кто бы заставил их что-то почувствовать. Они проживали свою земную жизнь, не живя, и они ненавидели этот мир. Ты же заставила меня полюбить его – я люблю его больше, чем ненавижу. И только из-за тебя я не такая, как они. Разве это не свидетельствует о том, что всё это: наша встреча, мы – неслучайно? Что после нас всё изменится?

Я просто поцеловала, поднеся к своему лицу, внутреннюю сторону её запястья. Эти минуты вместе заставляли меня забывать всё то плохое, что бывало между нами раньше.

Несколько месяцев мы исследовали Гесперинг, пока не вернулись на Фериору, начав с Альваи – древнего островного государства, отрезанного от остальной суши, а потому совершенно уникального. Я давно читала об этой земле, где с древнейших времён верховной властью обладали женщины, потому что, только если власть передавалась по женской линии, можно было быть уверенным, что династия не прерывалась: отец наследницы же может быть любым, а по поводу личности матери никогда не может возникнуть сомнений. Несколько дней мы жили в небольшом селении на самой окраине тропического леса, пока не дошли пешком до столицы – сердца острова.

Это было величественное зрелище: словно на землю обрушилась странной формы звезда, оставив после себя огромную воронку и осыпавшись горой серебряной пыли в самом центре котлована. На самом деле, именно так и гласила местная легенда: из звездной пыли рабы древней императрицы Кикиояне построили высокий холм, доходящий своей вершиной до краёв воронки, а на верхушке был воздвигнут величественный дворец, где императрица пожелала устроить свою резиденцию – неприступную ни с суши, ни с моря, ни с воздуха. На дне котловины постепенно начал расти город, ставший столицей, а от дворца к краям углубления протянулись сложные мосты – поразительных масштабов конструкции как для сооружений более чем пятивековой давности.

Я неподвижно смотрела на это чудо человеческого гения, пока Кати не сказала мне, что так как Альвая была завоевана её дедом в самом конце его правления, то замок сейчас не занимает ни один властитель – а значит, он может принадлежать любому. И не успела я отреагировать на её слова, как нас закрутил вихрь портала и картина перед глазами поменялась: теперь я наблюдала за городом с высоты птичьего полёта. От непривычки задрожали ноги и перехватило дыхание, и я покрепче сжала руку тихо рассмеявшейся Катриоры.

– Пойдём, я тебе покажу ещё кое-что.

На негнущихся ногах я следовала за ней по извилистым коридорам, уходящим, казалось бы, вглубь звездной горы, по лестнице вверх, по новым виткам ответвлений. Наконец, мы оказались в огромной, наполненной закатным светом спальне с мягкой периной в самом центре. Вместо стен тут были полупрозрачные панели рисовой бумаги, сейчас сдвинутые в одну сторону и открывающие круговую панораму на столицу и долину вокруг, а потолок заменяли переплетения разноцветных полос шёлка, в прорехи между которыми было видно вечереющее небо. И, разумеется, свечи. Вот куда Кати пропадала сегодня утром.

У меня перехватило дыхание от восторга при виде этого места. Подумать только, императрицы древности просыпались утром и сразу видели из окон своей спальни все свои владения... Мужчины поклонялись им, как дарующим жизнь божествам. Слуги без конца носили сюда блюда с фруктами, восточными щербетами и вином. Всех неугодных же императрицы повелевали сбрасывать из окон своего дворца в пропасть под ним...

– Тебе тут нравится? – тихий вопрос, неуверенное облизывание губ.

– Безумно, – выдохнула я.

– Тогда – это всё твоё. Ты можешь приезжать сюда, когда захочешь.

– Нет, я хочу быть здесь только с тобой... Одной тут страшно.

– Хорошо, – в её голосе сквозила нежность, когда она подошла ближе ко мне и её руки обвили мою талию. Когда сейчас я вспоминаю о той секунде, моё сердце бьётся так же сумасшедше. – Тогда это будет наш дом, куда мы закроем вход всем слугам и всем придворным. Только наше место. Как мы и мечтали.

– Да, только наше, – пробормотала я, почувствовав в следующую секунду, как меня легко толкнули на кровать и начали осыпать лицо короткими поцелуями.

***

Внезапно всё пришло в движение: взревели призывно трубы, созывая всех на новую бойню, раздались радостные вопли предвкушающих быструю и легкую победу воинов. «Энотрина», – подобно заклинанию, раздавался шёпот со всех сторон. Энотрина, Энотрина, Энотрина!.. Как бы я ни затыкала уши, как бы ни куталась в сотни одеял и не пряталась в своей комнате в ненавистном Ардском дворце, это слово преследовало меня днём и во сне.

– Ты же помнишь нашу цель? – спросила меня Кати за пару дней до того, как я возненавидела название этого континента. Я так, чтобы она не видела моего лица, поморщилась.

– Ты хочешь собрать силу и открыть портал в мир демонов.

– Медлить больше нельзя. Мы и так потратили целый год на утихомиривание всех провинций – пора расширить наши границы.

– Опять уйдёшь от меня? – мне казалось, я знаю ответ. Но я не знала.

– Неужели ты думаешь, что я не учусь на своих ошибках? – раздражённо повела Кати плечом. – Я тебя больше не отпущу. Ты же... поедешь со мной? На Энотрину?..

Что за нелепый вопрос. Я тоже учусь на своих ошибках. Её нельзя отпускать.

***

Война была объявлена несколько дней назад. Посланники каждого из тринадцати княжеств Энотрины гордо возвратились на свою родину. Я, как и почти полтора года назад, стояла позади Катриоры, прячась в тени арки, и слушала, как её звонкая, наполненная яростью речь, разлетается над толпой нетерпеливых солдат, постоянно разражающихся криками: это шумели новобранцы, вдохновлённые прошлыми великими победами имперской армии; они ещё не знают, что спустя несколько недель в них кнутами будет вбита строгая дисциплина, чеканный шаг и абсолютная тишина, когда говорит их императрица. Но пока Катриоре доставляло удовольствие видеть их энтузиазм: её восторг не уступал их.

Мне же просто нравилось смотреть на её гордо расправленные лопатки и развевающиеся чёрные одежды, создающие иллюзию слабости.

И иногда я позволяла себе верить в это.

Мне вдруг представилось на мгновение, что эта тонкая шёлковая лента на её шее легко может обратиться удавкой, если подкрасться к ней сзади, если она не будет ожидать нападения. И тогда её больше не будет в этом мире. Хрупкое человеческое тело, как она сама однажды сказала. Что тогда случится? Этот мир, должно быть, рухнет под грузом стыда своего прошлого... Однако уже в следующий миг иллюзия рассеялась. Она снова была воплощением силы и несгибаемости.

Она будет жить вечно. Она должна.