Её апология

Я восстанавливалась годы. Я уверена, что не восстановилась до сих пор от того, что тогда произошло и насколько быстро. Лёжа в постели, я вспоминала то, что было когда-то, призраком летала по всем закоулкам дворца, погружалась в прошлое, бесплодно пыталась предугадать будущее. Я его знала – знала уже тогда – но мне не нравился такой ответ, и я пыталась найти что-то иное.

Когда я, тайком от Кати, училась узнавать будущее по картам, мои прогнозы всегда казались мне слишком нелепыми. Её же – всегда были неполными, потому что она никогда не хотела говорить всего до конца. И когда я, запершись у себя в комнате, смотрела в книге значения вытянутых ею карт, меня часто пугало всё то, что она играючи опускала в своих гаданиях. Пугало меня и то, что её расклады всегда сбывались. Кати, и вправду, была любимицей Судьбы. Но как бы я ни заучивала значения карт, у меня никогда не получалось увидеть будущее: мне оно не хотело раскрывать свои секреты.

Но я не переставала пробовать. И тогда тоже, едва придя в себя спустя долгие месяцы, я потянулась к картам. Повешенный – повесят ли кого-нибудь или нас ждёт период застоя? Пятёрка мечей – бесчестная ли это победа или неожиданное поражение? Всё путалось в моей голове и в моей жизни, и я отбросила карты в сторону.

Меня будил неожиданный прогиб перин и взгляд откуда-то из темноты, но я не могла даже открыть глаз – не было сил – и не могла произнести хоть слово – голос был сорван, и невозможно было даже шептать.

– Тише, девочка моя, тебе надо ещё поспать, – и я спала. И сон этот длился тысячу лет.

За это время мир изменился до неузнаваемости под её жесткой рукой, непримиримой волей. Но когда я окончательно пришла в себя и стояла, с ужасом рассматривая в зеркало, насколько обезображенным стало моё тело, она один за другим целовала мои уродливые шрамы, раскиданные абсолютно везде, будто не видела ничего прекраснее, и это была моя прежняя Катриора. Жестокая и нежная, холодная и пылкая. Ненавидимая и любимая до беспамятства. Я плакала, плакала без конца, когда она говорила мне, что я красива, и шептала: «Я тебя не отпущу, слышишь? Ничто на свете не сможет заставит меня отказаться от тебя... Я живу ради нас с тобой, ради того, чтобы в конце мы были счастливы вместе, разве я не успела тебе это доказать?..»

В этот момент я её любила: она позволяла мне чувствовать, что у меня есть силы, чтобы бороться с ней, что без меня она так же беспомощна, как и я без неё, – я в это искренне верила. На самом же деле я всегда была бессильна.

***

Со смертью императора замок словно опустел: из него исчезла подавляющая тёмная энергетика, которая много лет давила на меня. Теперь, без этого извечного груза, мне постоянно казалось, что я вот-вот взлечу. Скоро, совсем скоро дворец должен был наполниться тёплым, успокаивающим присутствием Кати. А пока её аурой пропиталась вся моя комната, и я чувствовала, что, без сомнения, именно поэтому выздоровление пошло так быстро. Совсем скоро мы заживём той сказкой, о которой мечтали ещё в детстве! Замок, где есть только она и я, наш мир...

И именно тогда, когда я почувствовала себя уже почти, почти прежней – хотя такой, как раньше, я не стану уже никогда – она решила сказать мне то, чего я слышать уже давно не хотела. Но ей просто нужно было сказать. Её мучила – или ей казалось, что мучила, – совесть, и она хотела, чтобы я заверила её, что правда ничего не изменит между нами.

Помню каждое её слово в тот вечер, каждый мой ответ. Это были мгновения, разделившие мою жизнь на «до» и «после».

– Почти шестьдесят лет назад была сформирована моя империя, и основал её Ольхаир – вождь племени оггурхов с южных склонов Пархадских гор... Однако он не был похож на своих соплеменников – не был похож ни на одного живущего человека, и у него не было отца, и невозможно было бы найти его мать – потому что он не рождался. Потому что он не был человеком вообще. Он был демоном, в наказание за непростительное сосланным из Архшнира в мир людей, где он потерял своё бессмертие и должен был, всасывая в себя энергию и магию этой земли, передавать её туда – могущественным правителям, которых он – трус – не смел ослушаться.

Однако власть над соплеменниками и бесконечная сила были сладки на вкус, и вот на Фериоре возникла наша империя. Единственное, в чём ослушался своих хозяев Ольхаир, – это создал себе преемника, вложив в человеческое тело, порождённое простой женщиной, частицу своей силы и завещав своему сыну продолжить его дело после окончательного истощения его земного тела... Так родился мой отец. Так после родилась и я. Я храню в себе дух демона, я ощущаю тягу к моему дому, к другому миру, потому что на самом деле никогда не принадлежала этому... Потому что я не человек.

Её любимое положение для разговора: рассказывать, глядя куда-то в высокий полог кровати или в камин, чтобы не видеть эмоций собеседника. Непонимающая чувства других людей, защищающаяся нападением на любую реакцию. Её холодное, отстранённое выражение лица, словно она не чувствовала ничего – маска, за которой скрывается слабость. Чувства – вот её слабость, от которой она так и не смогла избавиться, которая приведёт её к гибели. Но чувства эти нельзя описать земными словами. Ведь люди такого не испытывают. Потому что она не человек.

Это не меняло ничего. И это меняло всё. Внезапно мир стал огромным, пугающе-неведомым, а я стала такой маленькой... Я посмотрела на Кати другими глазами: таких глаз не может быть у человека; такой силой не обладает ни один земной маг; такое мышление не могло породить никакое человеческое воспитание... Она была другой, но при этом оставалась той же – моей Кати, которой по ночам снятся кошмары; моей Кати, которая вернулась, чтобы спасти меня; моей Кати, чья любовь была столь медово-сладкой и сжигающе-острой, что я никогда не должна была даже предполагать, что это чувство могло существовать в нашем мире...

Не знаю, как возможно описать всё то, что происходило в те мгновения в моей душе, но я знала точно – после этого момента мне нужно будет снова принимать решение. Потому что такова её любовь: ей нужно постоянно доказывать свою преданность. И я каждый раз, каждый раз, когда она делала мне больно своими тайнами и недоверием, выбирала её. Снова и снова. Разве у меня был выбор?

Я сейчас даже не могу вспомнить, в какой момент исчезла возможность уйти. Но уже тогда, когда я сидела перед ней на кровати в тёмной спальне – в одной тонкой ночной сорочке, чувствуя неведомый ветер на своих оголённых плечах, – я знала заранее, что, что бы она ни сказала дальше, – я останусь.

– Ты сказала, – после долгого молчания начала я, вздрагивая от собственного голоса – тонкого и слабого, по сравнению с её голосом – сильным, властным. – Ты сказала, что в этом мире все вы собираете энергию, – Кати медленно кивнула, не поворачиваясь. – И потом вы её отправляете в мир демонов. Что это за энергия? Как ты её получаешь?

Я догадалась по гладкости её речи, что слова эти был сотни раз отрепетированы, продуманы до мелочей – она не могла не сказать об этом случайно. Она ничего не делает случайно. Она хотела, чтобы я спросила. Она хотела ответить. Она хотел меня испытать.

– Это... довольно сложно объяснить... Есть много разных видов энергии, которые добыть можно только в физическом мире – то есть недоступных для Архшнира, потому что это мир-тень, там всё нематериально... Энергия, которую они хотят от нас, это та энергия, которая... высвобождается при уничтожении физической оболочки человека, и её нужно сначала копить, а потом, перед самым разрушением нашего человеческого тела, с помощью ритуала передать в Архшнир. Всю энергию, накопленную в течение жизни. Так они это задумали. Так сделал мой дед, и так хотел сделать мой отец – но я никогда не подчинюсь их требованиям.

– Это же энергия смерти? Ты убиваешь людей и получаешь их энергию?..

– Да.

Она не раскаивается. Холоднокровное убийство просто ради кровопролития, ради какой-то прихоти тех, кого не волнует судьба этого мира. Ради своей прихоти. Ни великой идеи, ни великой мечты о прекрасном мире... Несколько лет назад Кати сказала, что делает всё ради нашего общего будущего, но я не видела счастья в мире, который она хотела для нас создать. Этот мир был пустынен. Этот мир был уродлив, потому что уродливы были и души тех, кто его населял. А жить в нём остались всего лишь два существа – она да я.

И она предлагала мне принять это.

Когда я смотрела на неё, такую спокойную, уверенную в моём ответе, в моей душе боролись друг с другом брезгливое отвращение и желание следовать за каждым поворотом сюжета её жизни.

Помню, однажды она сказала мне, что мне нравится убегать от действительности, по-детски закрывать глаза, делать вид, что не существует ничего, что может нарушить мою душевную тишину. «Душевную тишину». Молчать и своим молчанием позволять происходить всему, что не должно было никогда произойти.

Нужно отдать ей должное: она всегда была честна, почти до болезненности. Но настоящая честность никогда никому не нравится.

Меня вырастил двор. Меня вырастила сама Кати – и вырастила для себя, потому что ей нужна была именно такая, как я. Она не имеет права ни в чём меня обвинять, потому что это не я виновата в том, что я такая. Её яркая воля и моё привязчивое, никогда не знавшее другой любви, кроме её, сердце.

Я просто смотрела на неё, и в моих глазах она могла прочитать тот ответ, что ей хотелось услышать.

***

– Представь...

– Что?

– Представь пустыню. Она тянется бесконечно. Ей не видно ни конца, ни края. Ты идёшь по ней. Это путешествие длится уже две недели, запасы воды на исходе. Ещё неделя – и ты умрёшь от обезвоживания и голода, если не от невыносимой жары и усталости.

– Не могу себе это представить... Где находится это место? Никогда не была там, где летом теплее пятнадцати градусов.

– Это место находится на самом юге Гесперинга. Я там бывала однажды, я видела верблюдов, которых ведут под уздцы кочевники, а меж их горбов лежат огромные баулы с едой и питьём... Я тогда подумала, что хочу однажды пройтись вместе с кочевниками по пустыне, почувствовать пределы моих физических способностей...

Я улыбнулась.

– Их нет – пределов. Ты можешь всё.

– У тела всегда есть предел, просто не каждый хочет это признавать и не у каждого хватит воли добраться до границ своих возможностей. Человеческая оболочка такая хрупкая, ломкая, её ничего не стоит сломать... Это почти что... завораживает, – я невольно вздрогнула, но Кати этого не заметила. – Итак, ты бредёшь по пустыне, помнишь? И вдруг перед тобой появляется оазис. Прямо из ниоткуда. Подарок Богов за упорство. Там всего вдоволь: и тропических фруктов, и воды, – а ещё стоит прекрасный дом – большой, в нём полно тени, где можно скрыться от солнца.

– Неужели я отправилась в такое путешествие одна? Без тебя?

– А представь, что меня нет.

Я настороженно нахмурилась.

– Я не хочу представлять, что тебя нет. Ты есть. В любом из миров.

– Но зачем я тебе в этом мире? Ты одинокий кочевник, тебе не нужно ничего, кроме твоего верблюда и фляжки воды. Я тебе тоже не нужна, – она безразлично, так, словно для неё эти слова ничего не значили, сказала Кати. Но я знала эту игру не хуже неё самой. Затевалась она тогда, когда Кати начинала сомневаться в моих чувствах и ей нужно было очередное моё признание. Она не простила мне того раза, когда она мне всё рассказала, а я так ничего ей и не ответила. Но ей нужно было услышать. Ради этого можно пойти на небольшие манипуляции.

– Перестань, – раздражённо передёрнула я плечами, выбираясь со вздохом из кокона одеяла и тяжело глядя на неё. Ткань сдвинулась, и я увидела всю её, обнажённую, сияющую белизной в темноте северной ночи. Такую тонкую и слабую. – Не говори так. Ты мне нужна. И в том мире была бы нужна. Одной путешествовать по пустыне – это не для меня: я бы сошла с ума...

– Ты не обязана идти одна: ты можешь взять в путешествие своего мужа. Эрена Ашьена, например... Ты же ему нравишься.

– А он мне нет, – отрезала я. – Я бы не хотела, чтобы со мной путешествовал он. Рядом со мной должна идти ты. Не он. И оставшуюся воду мы разделим поровну – тебе глоток и мне. А если Боги будут жестоки и оазис так и не появится, то мы ляжем там, на песке, и умрём – тоже вместе. Я не хочу представлять себе мира, где тебя нет. Меня в таком мире тоже не существовало бы.

Она долго всматривалась в моё лицо, ища в нём ответы на свои сомнения, но я смотрела прямо на неё, не отводя глаз. Веря сама в свои слова и тем самым убеждая её.

Наконец, она выдохнула, и на её губах появилась слабая улыбка.

– Либо вместе, либо никак, да? – прошептала она.

Я улыбнулась ей в ответ.

***

Я рассеянно вглядывалась в ровные ряды солдат и офицеров, собравшихся на плацу под балконом дворца, откуда уже много лет императоры Рашисара произносили свои торжественные речи. Только сейчас на балконе стояла тоненькая, хрупкая девушка в развевающихся на ветру чёрно-рубиновых одеждах. Ангельски прекрасная, с огнём в глазах, который зажигал сердца даже самых видалых воинов, прошедших не одну войну.

«Она пламя», – слышала я на каждом шагу в коридорах дворца. Не чёрная засасывающая пустота, как её отец, а раскалённый древний пожар, что сжигает любого, кто подойдёт слишком близко. Она манит к себе всех этих мотыльков, и их сознание растворяется в сладком чувстве подчинения чьей-то воле свыше – следовать всегда так просто, так увлекательно. А она превосходно умеет вести за собой, опьяняя собственной уверенностью, маня соблазнительной великой целью. И все они охотно пойдут за ней на убой – все, кто сейчас стоит на площади под нами, кто восторженно взирает на свою новую императрицу, своими руками водружающую себе на голову золотой венец величайших правителей мира.

Катриора медленно, торжествующе усмехнулась. На её пальце блеснуло крупное, совсем не женское кольцо с крупным чёрным камнем.

Я могла лишь молча наблюдать за ней из тени арки.