Юность

Воспоминания разрушают нас. Они появляются, не спрашивая, хочешь ли ты что-то вспоминать или нет. Психолог мне часто советовал во время вспышки ярости вспоминать что-то хорошее, в такие моменты ты понимаешь, что твоё детство, да и вся жизнь были дерьмовыми. Я не хотел той жизни и не хотел быть тем, кем сейчас являюсь. «Так в чём же проблема, становись лучше». Я пытался восстановиться. Я пытался стать лучше. Но где-то дорога свернула не туда, и я снова развалился, снова потерялся.

Достаю из-под подушки телефон, просматриваю сообщения – пусто. Захожу в альбом, смотрю старые фотографии из средней школы, лето, много снимков двойняшек. Вот они воспоминания. Я убираю телефон и встаю с кровати.

Комната похожа на кладовку, в которой много лет жила семья бомжей, причём несколько поколений. Изорванный матрас, который я называю кроватью, всем своим видом призывает меня сдать его в утиль, ибо жизнь – жестокая штука для одинокого матраса. По всей комнате валяются объедки, бутылки, коробочки из-под быстрорастворимой лапши, мусор неизвестного происхождения. Я уверен, что где-то здесь лежит труп наркомана, потому что вонять так от мусора просто не может. Преодолев препятствия, я открываю окно, чуть не разбив его. Мне захотелось убраться, разгрести эту свалку. И о боже, пусть здесь не будет трупов.

Найдя подобие мешка, я начал собирать в него бумажки, объедки, бутылки и стаканы. Хотя если быть честным, в мешке было всё, что попадалось мне под руку. Сквозь приоткрытое окно начал просачиваться свежий морозный воздух. Приближается Рождество, многие уже планируют праздничные выходные. Мне тоже хотелось бы праздника, самого настоящего, с подарками, песнями, уткой и печеньем. Но со своей семьёй я так и не узнал, что такое Рождество, да и вообще праздник.

Когда я был совсем маленьким, когда у меня ещё был брат, родители пытались устроить праздник, но я не получал подарков, иногда даже и праздничного ужина. В моём доме для меня не было места за столом. Но даже за всё то время, что я жил там, у нас не часто были праздники. Скорее всего, это было из-за того, что у родителей не было денег. Иногда не хватало даже на простую еду.

Я, наконец, вспомнил, какого цвета полы в моей комнате. Поставив пакет с мусором у двери, я пошёл в ванную комнату. Её трудно так назвать, потому что в ней нет ванны. Обычно я принимаю душ на первом этаже, и то, используя только холодную воду. К сожалению, отопления в подобных бараках нет. Умывшись, я посмотрел на себя в разбитое зеркало. Кажется, его тоже лучше выкинуть. Сняв зеркало с петель, я уложил его в мешок.

Осталось потерпеть совсем чуть-чуть, протянуть бы до Рождества, а дальше уже всё будет хорошо. В новом году всё будет по-другому.

Переодевшись, я схватил мешок и потащил его вниз по лестнице. На первом этаже меня встретила Джил, одна из жителей нашего дома. Женщина была уже в среднем возрасте, но пила так, как будто утром похмелья у неё не будет. Хотя, у таких как она, его и нет, потому что употреблять алкоголь они не прекращают.

– Идиот, это ты устраиваешь ледниковый период в доме? – закричала та с дикой злобой. Когда-то Джил была учителем в младшей школе, вела активный образ жизни и ни в чём не нуждалась. Как она докатилась до такого состояния, Джил не рассказывает, но Отис – хозяин барака, говорил мне, что она лишилась своей работы. – На улице не лето, чтобы окна открывать, а если тебе жарко, то иди, гуляй.

Я остановился возле женщины, поставив мешок возле себя.

– Прости, Джил, но я не хочу вонять так же, как и вы. Как перестанет нести трупными разложениями и дерьмом, закрой окно, будь другом.

Пока Джил не продолжила возмущаться, я потащил мешок на улицу. Закинув его в мусорный бак, я натянул капюшон и отправился в школу. К сожалению, учёбу мне нельзя оставить. Хотя возможно, это пока мой единственный путь, чтобы не довести себя до той жизни, к которой так отчаянно упала моя соседка.

– Можете идти, – сказал психолог.

Я первым выскочил из кабинета, намереваясь поскорее уйти из школы. Впервые в жизни я убегал от девчонки, которая бегала также быстро, как и я. Инесс нагнала меня у главных дверей.

– Мистер Хопкинс сказал, что нам нужно узнать друг друга лучше, – проговорила она, когда немного отдышалась. – Я понимаю, тебе неприятно со мной рядом находиться, не то чтобы разговаривать. Но, я пришла сюда искуплять свои грехи.

– С каких пор ты стала верующей? – бросил я, выходя за территорию школы, Монтгомери не отставала.

– Всегда была. Знаешь, я приехала сюда одна. Уговорила родителей, и они перевели меня в Нью-Ричмонд. Поверь, моей целью действительно является исправить всё, что я натворила.

– Не представляю, как ты будешь воскрешать души, – я уже начал огрызаться. В моей жизни никогда не было такого, чтобы я хотел прибить девчонку, но Инесс была особенной.

– Я постараюсь сделать хоть что-то. Я понимаю, что бы я ни сделала, этого не хватит, но я не отступлю от того, что уже решила.

Я остановился у дороги и повернулся к Инесс, которая всё это время шла прямо за мной.

– Кто тебе мозги вправил? – издевательски протянул я.

– Мой психотерапевт, – скромно улыбнулась та. – Где ты живёшь?

– Всё там же, – грубо ответил, всё ещё надеясь, что она отстанет. – И что ты собираешься сделать для меня?

– Пока не знаю, но уверена, что скоро пойму, – оптимистично произнесла она.

Инесс предложила мне пойти к ней и поговорить обо всём нормально. Я не мог решиться. С одной стороны я хотел сейчас же придушить её на этой безлюдной улице, а с другой её речь меня всё-таки заинтересовала.

Монтгомери поселилась в том же доме, что и год назад. Её родители сняли его для неё, а Инесс обещала устроиться на работу и содержать себя самостоятельно. Даже таким богатым людям как семья Монтгомери не нужны нахлебники. Девушка пообещала приготовить поесть и выложить мне всё подчистую.

Дом у неё был практически пустой, как будто она в него забралась, а не сняла. На кухне из техники были лишь плита и холодильник. В гостиной старый диван с ободранной обшивкой, а в её спальне кровать и рабочий стол.

– У меня тут пустенько, но я уже привыкла за эти два дня, – мягко проговорила она, начиная резать мясо. Её спокойный и дружелюбный тон звучал непривычно. – Я сама выбрала такую жизнь.

– Непривычно тебе, наверное, из роскоши вот в такое, – я сел за стол, осматриваясь.

– Мы часто переезжали, было многое, даже похуже. Иногда у нас не было даже кроватей или стола, а один раз ни душа, ни ванны. Из-за того, что мы переезжали, у меня не было друзей. Мало кто любит принимать новеньких в уже состоявшийся коллектив. Я начала злиться, обзывать их. Я говорила им, что они все глупые, как и их игры. А потом стала и драться. Мне нравилось рушить дружбу, в которую меня не принимали. Так я росла. В какой-то момент от моих рук начали страдать питомцы. Некогда любимого хомяка я задушила, просто схватила его за шею и держала, пока он не перестал двигаться.

– Многие дети мучают животных. Я вот голубю крылья переломал, а мой сосед кота в стиральную машинку засунул. И что с того? – я не понимал, к чему она ведёт.

– Да, я знаю. А в Нью-Ричмонде мне как будто голову снесло. Мне казалось, будет круто разрушить всю школу, довести каждого её ученика. И знаешь, если бы мы не переехали, у меня бы, наверное, всё получилось. Для меня не было друзей или авторитета, даже учителя не были для меня преградой. Я помню, как Мэй Лонгман пыталась со мной подружиться. Единственная. А я её...

– Инесс, – я подскочил со стула, – ты сказала ей: «ты никому здесь не нужна», зная, чем она болеет и как отреагирует на такие слова. В тот же вечер она наглоталась таблеток и чуть не умерла. Она месяц пролежала дома, считая, что все, кто ей дорог, ненавидят её. Ты понимаешь, что если бы Мэй тогда не откачали, она бы умерла. И её смерть была бы на твоей совести. А ты бы здесь уже не стояла, потому что я бы нашёл тебя и убил.

– Да, я понимаю, Холден. Ты вправе злиться на меня или ненавидеть, – девушка говорила всё тише, продолжая жарить мясо. – Знаешь, к психотерапевту меня отправили насильно. У меня ведь есть братик, а я пыталась его задушить. И после этого меня отправили лечиться. Всё лето я провела в клинике. Доктор многое мне рассказал, он мне помог. Я не хочу больше причинять людям боль, но проснулось кое-что другое – совесть, – она шмыгнула носом, словно пыталась не заплакать. – Она пожирала меня изнутри. Когда я вернулась домой, то не могла смотреть на брата. Знаешь, он ангел. Это правда, дети не бывают такими как он. Я спросила у него, что мне нужно сделать, чтобы он простил меня, а братик ответил, что он уже давно не обижается на меня, но есть ещё люди, перед которыми я виновата и именно у них я обязана молить прощение. И вот я здесь, отказалась от всего, чтобы искупить свои грехи.

Я не мог поверить своим ушам. Дэвид говорил правду, она изменилась. Инесс Монтгомери была теперь совсем другая, как будто её отправляли не в клинику, а в монастырь. Хотя может быть, именно так оно и было. И то, что я тогда сказал про «Заводной апельсин», было правдой. Ей промыли мозги.