Юность

Говорят, депрессия – это чувство грусти. Я же предпочитаю понятие: «отсутствие мотивации к жизни». Я не сплю, потому что не вижу в этом смысла. Я не моюсь, потому что забываю о существовании душа. Я переедаю, потому что не знаю, зачем сохранять фигуру или здоровье. Я не выхожу на улицу, потому что не вижу смысла в витамине D. Я не расчёсываю свои волосы и не ухаживаю за кожей, потому что у меня нет сил. Иногда, я не могу даже лечь в свою кровать. И сейчас, смотря в потолок в четыре утра, я не понимаю, зачем я живу.

Я переворачиваюсь на бок и перевожу взгляд на баночку с таблетками, лежащими на столе. Я перестала их пить с самого ухода из школы, меня от них тошнит. Или меня тошнит от себя. Или от этого дома. Я не знаю.

Я поворачиваюсь в другую сторону, на меня смотрит белая холодная стена. Почему это не стены морга? Через три часа нужно вставать и идти в школу. Я не делала домашнее задание. Есть ли смысл делать его, если у меня уже есть плохие отметки? Я не знаю.

Закрываю глаза. Что я вижу? Стример, старый дом, маму, папу. Открываю глаза. Вокруг тишина, ещё никто не проснулся, весь город спит, Нью-Ричмонд спит. Интересно, кто сейчас также как и я смотрит в потолок? О чём он думает? Я стала представлять, о чём думает этот человек. Но меня прервала мама, которая сказала мне собираться в школу.

Поднимаю с пола штаны и рубашку, которые надеваю уже неделю. Заглядываю в ванную комнату, мама уже вовсю собирается. На кухне Дейзи готовит завтрак. Я отказываюсь. Начинаются нравоучения о том, что завтрак – самый главный приём пищи. Мама замечает мой убитый вид и растрёпанные волосы. Силой усаживает меня на диван и принимается за мои волосы. Еле вырвавшись, я выхожу на улицу и иду в школу.

Когда-нибудь меня добьёт учёба по понедельникам, и по пятницам, да и вообще учёба. Выгребая учебники из своего шкафчика, я поняла, что забыла две тетради, одну из которых обещала принести ещё на прошлой неделе. На первом уроке нам в 41-й раз напоминаю, что мы выпускники и нам нужно готовиться к итоговым экзаменам. В этот небольшой кабинет затолкали почти треть учеников и директор на пару с каким-то учителем вещали нам о важной информации. Я поняла, что на встрече у психолога большинство присутствующих – выпускники. На второй парте сидела Энн Леман, на четвёртой парте вместе с симпатичной девочкой устроился Колин, а сзади стояли Джастин и Холден, которые определённо хотели поскорее уйти отсюда. Аманда Штольц упомянула выбор высшего учебного заведения и дальнейший путь нашего обучения. Как я поняла, многие уже определились. А я даже и не думала, к какой профессии меня тянет.

После уроков мне надо было зайти к психологу, но у меня не было сил идти к нему. Да и желание говорить отпало, хотелось просто полежать дома в тишине. Чтобы никто меня не трогал и не мешал.

Я не спеша свернула на аллею, направляясь к Дейзи. Но меня кто-то окликнул. Развернувшись, я увидела Мэй Лонгман, которая пыталась догнать меня. Может, я что-то забыла? Или она хочет сказать, чтобы я вернулась к мистеру Хопкинсу. В голове появилась сумасшедшая мысль убежать.

– Стой, подожди, – она, наконец, приблизилась. – Ты же знаешь, Дэвид предложил нам с тобой поближе пообщаться...

– Ну да.

– Я думаю, наше знакомство стоит начать сейчас. Согласись, оно у нас не очень задалось сначала. Ты меня, можно сказать, начала игнорировать, – она грустно улыбнулась, как будто мой поступок её задел. – Куда ты направляешься?

– К маминой подруге. В 47 квартал, – я отвернулась, собираясь идти дальше, но девушка остановила меня.

– Может, лучше немного погуляем? – она посмотрела на меня с надеждой. Я неохотно согласилась, понимая, что она от меня не отстанет, и мы пошли дальше по аллее, которая вела в парк. – Почему ты не стала со мной общаться? Я тебе не нравлюсь?

Я не знала, что сказать. Сейчас она мне казалась маленькой девочкой, которая не понимала, почему я не хочу с ней играть. Её невинный взгляд и непонимание выводило меня из себя.

– Всё очень сложно, – я вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. Это была отличная возможность высказать то, что я думаю о таких, как она. – Ты такая же, как и те девушки, которые издевались надо мной в моей прошлой школе. Поэтому я не хочу общаться с тобой, я ненавижу вас, – Лонгман выпучила глаза, удивляясь моим словам.

– И чем же я на них похожа? – Мэй явно не понравилось, с кем я её сравнила. Она надула губы и скрестила руки на груди, не отводя взгляд от моих глаз, словно искала в них ответ на свой вопрос.

Я пожала плечами.

– Просто ты богатая и популярная, все тебя знают. Приглашают в гости, на вечеринки, свидания. Ты нравишься мальчикам, красиво одеваешься, да и сама тоже красивая, – я обвела её взглядом. Резко мне стало больно в груди, почему-то было страшно и обидно, – но в то же время недосягаемая. Иногда, даже страшно к тебе подойти, кажется, что ты засмеёшься и начнёшь обзывать, издеваться.

Девушка смотрела растеряно. Кажется, мои слова её задели. Она сжалась как маленький котёнок и опустила глаза вниз.

– Прости, – прошептала она и заплакала. Сначала я думала, что мне показалось, но девушка действительно начала плакать. – Я не знала, что я такая. Да, в средней школе я была задирой, но в старшей я никого не трогала, старалась дружить со всеми, защищать, когда это нужно.

Мэй говорила это на одном дыхании, а потом с новой силой начала плакать. Я не знала что делать. Это было просто невозможным. Она стояла посреди дороги и плакала.

– Мэй, подожди, я не...

– Я не знала, честно, – она села на бордюр, вытирая слёзы рукавом пальто. – Я ведь не знала.

На секунду я поняла, что поступила так же, как когда-то поступали со мной, и мне стало стыдно. Я подскочила к ней, сев рядом и взяв за руку. А слова, как назло, встали комом в горле, я не знала, что сказать.

– Мэй, успокойся. Я не хотела тебя обидеть.

Через пятнадцать минут мы сидели в кафетерии, отогреваясь и успокаиваясь. Пока мы ждали кофе, Мэй привела себя в порядок, вытирая подтёки туши. Было такое ощущение, что она смущается, то ли меня, то ли людей, которые видели её размазанный макияж.

– Прости меня ещё раз, – сказала она, делая глоток кофе. Она старалась сделать серьёзный вид, но продолжала трястись. – Я последнее время плохо контролирую себя. Наверное, ты права и я действительно кажусь Реджиной Джордж из «дрянных девчонок», но я действительно только лишь кажусь. Я не богата, как ты думала. Я ведь учусь в Нью-Ричмонде, здесь никто не богат, – она улыбнулась. – Да и мальчики ко мне не липнут, а если и пытаются пригласить на свидания, то я отказываюсь. Я учусь в старшей школе второй год, но встречалась только два раза. То, кем я сейчас являюсь, всего лишь образ, в который я, скорее всего, влюбилась и подстроилась. Иногда мне кажется, что я хамелеон.

– Почему ты так делаешь? – решилась спросить я, не понимая стоит ли вообще об этом говорить. Девушка замялась и начала нервничать.

– Я это не контролирую. Точнее, не осознаю, что копирую чей-то образ.

– Я поняла, Мэй. Это ты прости меня. Я сделала вывод о тебе, основываясь на неудачном опыте, не стала разбираться и понимать. Обычно я так не делаю, но почему-то решила, что ты мой враг.

Мы не стали долго ходить вокруг этой темы, желая поскорее забыть этот инцидент. Нам предстояло обсудить более интересные вещи, о которых Мэй не терпелось меня расспросить. Всё начиналось с простого, но очень важного. Семья. Но я рассказывала ей не много, в основном какую-то общую информацию. Мэй не стала допытываться, но в свою очередь рассказала гораздо больше.

– Родители развелись, когда нам с Мэттью было по пять лет, мы тогда были ещё совсем крошками. Мы остались с мамой. Она нас тогда очень любила, следила за нами, лечила, развивала и играла, но потом в её жизни появился Уильям, и мама забыла про нас. Тогда Мэттью приходилось заботиться о нас двоих. Один раз мы с братом убежали из дома, но нас быстро нашли, потому что мы прятались в магазине и съели там весь шоколад, – она рассмеялась. – В средней школе он меня защищал от огромного парня по прозвищу Боб-великан. А потом я стала сама учиться драться, и Мэттью не приходилось меня защищать, только иногда останавливать. Я тогда передралась со всеми девчонками, они часто не хотели со мной дружить. Эй, – девушка махнула рукой перед моим лицом, – ты слушаешь?

– Да, конечно.

– Ты уже минут пять смотришь в стену. Тебе не интересно со мной? – на её глаза вновь навернулись слёзы.

– Нет, всё нормально, – я опустила глаза, фокусируясь на стакане кофе. – Просто у меня так бывает.

Девушка улыбнулась, предлагая уйти из кафе, потому что там было скучно.

– Кстати, вы не нашли ещё дом с мамой? – спросила Мэй, накидывая дублёнку.

– Нет, у нас с мамой разные вкусы. Да и в Нью-Ричмонде не так много домов для продажи.

Девушка предложила посмотреть дома в её квартале, там сейчас строят новые и многие уже готовы к продаже.

Мы погуляли по парку, и нам пришлось разойтись, Мэй позвонил брат и попросил быстрее прийти. Я свернула на одну из протянувшихся аллей и пошла к Дейзи. С мамой мы сегодня должны были снова пойти по адресам риелтора. Мне уже хотелось, чтобы мама купила первый попавшийся дом, и мы больше никуда не ездили.

Мне повезло. Первый дом, который мы осмотрели, находился в начале квартала, в котором жили Лонгманы. Маму он устраивал полностью, а я, понимая, что это может быть наш последний поход по Нью-Ричмонду, выразила свой восторг, рассказывая, как мне понравилась кухня, гостиная, ванна, спальни, коридор, задний двор, и даже крыльцо оценила. В итоге, мама всё-таки согласилась, они с риелтором поехали в офис заключать все договора, а меня отправили к Дейзи, чтобы я собрала вещи. Но ночевать мы всё равно остались у маминой подруги.

Мама стала планировать свой завтрашний день, ей нужно было привести мебель и наши вещи, всё расставить и навести уют. И я надеялась, что не буду в этом участвовать, но мама предложила мне не идти завтра в школу и помочь ей. Я попросила время для раздумья. Мне не хотелось что-то делать, но я была бы рада не идти в школу. Но так не получится. В конечном итоге, я всё-таки согласилась на мамины условия, заверив себя, что переживу завтрашний день.