Юность

Сильные души. Сильные дети.

Их воспитали поганые эти.

Их ненароком пытались убить,

Больше всего боялись любить.

Усталые глазки, заплаканы лица,

Их волновало, что скажет убийца.

Они ведь любили его без причины,

Как и положено детям Афины.

Мой брат далёк от военного дела, но прекрасно слагает стихи. Правда, об этом знаю лишь я. Он не говорит о стихах, не строчит их подружкам и не читает на семейных вечерах. Но по утрам подсовывает мне под дверь новое стихотворение, зная, что я сохраню этот секрет и смогу оценить его творчество. Это, наверное, единственное, что Томасу нравится во мне. В остальное время мы с ним ссоримся. Я часто смотрю, как хорошо общаются другие братья и сёстры, они никогда не ругаются и поддерживают друг друга. Даже двойняшки Лонгман всегда дружны. Но мы с Томасом никогда не можем поговорить спокойно.

Часы показывали девять утра. Вчера вечером мистер Хопкинс прислал сообщение, в котором предлагал собраться на крыльце центральной галереи в одиннадцать. Я слышала, что он многих учеников отправляет культурно просвещаться в выходные – это входило в его обязанности. Мистер Хопкинс на самом деле один из самых лучших людей в нашей школе: он помогает каждому, невзирая на возраст, пол и, конечно же, оценки; проводит тренинги, лекции, терапии для учеников; старается найти каждому друга. До той групповой терапии я была в его кабинете всего два раза, один из которых был не по собственной воле – мама настояла, чтобы я к нему обратилась, когда только перешла в старшую школу. Сначала я не могла найти слов, расскрыться, а потом меня прорвало. Я рассказала о родной семье, о Канаде, анорексии, побеге. Наша беседа длилась не меньше трёх часов. В следующий раз я пришла в начале этого учебного года, поделившись страхами, присущими всем выпускникам. А потом он сам позвал меня на групповую терапию.

Узнав о предложении мистера Хопкинса, я надеялась, что мы отправимся на какую-нибудь выставку, а не просто встретимся у галереи и пойдём в другое место. Но я была рада, что хоть куда-нибудь выберусь на этих выходных.

Выйдя на улицу, я поняла, что не прогадала с тёплой курткой. Вся листва уже опала, под ногами ещё не растаял иней, а от моего дыхания пар разрывал воздух. По дороге мне встретился Шон, но он меня не заметил.

На месте встречи почти все уже собрались, не было лишь Лонгманов, Холдена Милтона и Колина Миллера. Через пару минут пришёл Мэттью, по его взгляду можно было понять, что он не рад этой воскресной вылазке. Я плохо знала его, мы были лично не знакомы, но я всегда видела его только в хорошем настроении. Он постоянно смеется, и веселиться, видеть его без улыбки – непривычно.

– А где Мэй и Холден? – спросил психолог, когда парень подошёл.Мэттью замялся, отведя взгляд, как будто эта тема была ему неприятна.

– Мэй плохо себя чувствует, а Холден опаздывает. Вон он, кажется, – Лонгман кивнул в сторону дороги.

Милтон бежал по пешеходному переходу, озираясь по сторонам. На нём была тонкая кожаная куртка, которую давно пора заменить чем-то более тёплым.

– Ну, тогда ждём его и можно заходить, – бодро произнёс Дэвид, повернувшись лицом к входу в галерею. – Мэй и Колин не смогли прийти.

В галерее проходила выставка Эдварда Мунка, который имел особенность рисовать картины, наполненные мраком. Я читала, что художник был болен, а его самая известная картина «Крик» была написана под влиянием боязни открытого пространства. Экскурсовод начал рассказывать группе биографию и историю картин Мунка. Только его речь не всех увлекла, мы шли с Хелен, а за нами Мэттью и Холден, которые обсуждали что-то более интересное. Я посмотрела на Хелен – она тоже не была заинтересована в картинах и биографии художника, казалось, девушка находится в своём мире. Перед нами шла Рейчел Остин, которая иногда оглядывалась на Милтона и Лонгмана, пытаясь расслышать их разговор.

– На этой картине вы можете видеть всю боль художника, все его страдания, которые он перенёс в то время. Источники говорят, что это самые тяжёлые годы Эдварда, но именно тогда он больше всего творил, – мужчина в строгом костюме обернулся к картине. – Только вглядитесь в эти интенсивные краски – они яркие, но в то же время мрачные. Мунк удачно мог совмещать эти два явления.

Картина мне понравилась. Я не умела видеть в них глубокий смысл, который всегда призывают разглядеть профессиональные критики, но некоторые картины заставляют думать, вспоминать, чувствовать. От этой же картины мне было больно. Начинаешь рассматривать, вглядываться и появляются воспоминания из детства, которые и начинают причинять боль.

Ещё секунду посмотрев на неё, мы прошли к следующей. У Эдварда Мунка оказалось довольно много картин, но не все из них впечатляли. Большинству они были безразличны.

Когда экскурсия закончилась, нам пришлось ждать психолога в фойе, который что-то обсуждал с экскурсоводом. Вся наша компания сидела молча, никто не говорил. Конечно, кроме Холдена и Мэттью, они продолжали что-то бурно обсуждать, иногда начиная повышать тон.

– Слушай, я же не буду с этим приставать. Я не знаю, что у неё в голове, – вскипел Милтон. Он с самого появления был не в духе, без конца ворчал и спорил с Мэттью. Его друг ответил тяжёлым вздохом, смотря в потолок. – Разве я не прав? Я ведь знаю, что ты согласен со мной.

– Как вам экскурсия? – подошёл мистер Хопкинс, прервав своим появлением начинающуюся перепалку.

Все молчали, отведя взгляд в сторону, как будто и не слышали его вопроса. Я не знала, стоит ли говорить о том, что мне не понравились картины, что я не вижу в них ничего, кроме «мазни» красок. Просто картинки.

– Мне понравилось. Я первый раз ходила в галерею с экскурсоводом, – решилась начать Рейчел. Она посмотрела на психолога, улыбнувшись ему, словно была благодарна за этот день. Я не уверена в её искренности, ведь во время экскурсии Рейчел не слушала о Мунке и его картинах, увлечённая разговорами парней. Я не люблю таких как она – говорящих о том, чего не знают.

– Если честно, биографию я почти не слушал, – подключился Джастин, – но картины мне понравились.

– Мне тоже понравилось. Я первый раз в этой галерее, – невнятно добавила Хелен, дёргая рукав своей кофты.

– А я наоборот работы Мунка не оценил. Не совсем понимаю их, – честно ответил Шон.

Милтон и Лонгман выразили своё импровизированное мнение по поводу экскурсии. А мне пришлось рассказать о том, что я тоже плохо понимаю смысл, заключённый в картинах, но биография художника меня удивила.

Дэвид не остался в стороне и тоже высказался по этому поводу. Оказалось, что он вообще не очень любит картинные галереи, но педагогическая политика не позволяет говорить честно, призывая учеников духовно и культурно просвещаться.

После этого мы разошлись своими путями. Я даже немного расстроилась, что всё так быстро закончилось и придётся идти домой. Мне хотелось ещё погулять, куда-нибудь сходить, провести типичное воскресенье подростков из сериалов.

– Я не понимаю, что ты от меня хочешь Томас. Я ведь тебе уже сказала, что не умею делать это так, как мама, – иногда на выходных готовка достаётся мне, но я этого делать совершенно не умею. И каждый раз мой брат критикует мои блюда, если их конечно можно так назвать. Признаю, кулинария мне не даётся, да я и не жажду её осваивать.

– Тогда научись готовить как мама, потому что я не хочу отправиться в больницу с пищевым отравлением, – продолжал вредничать Томас.

– Значит, готовь сам.

– Хочешь переложить эту ответственность на меня? Ну, уж нет, это твоя обязанность, – он ещё немного покривлялся в дверном проёме и ушёл.

Делать было абсолютно нечего, домашнее задание было готово, читать или смотреть не хотелось. Я выглянула в окно – после обеда стало тепло и миллионы детей носились по улицам города. Я никогда не была среди них. Да и детства у меня не было. Лишь в 13 лет я попала в нормальную и хорошую семью, но всё моё время уходило на улучшение здоровья и самообразование. Я очень отставала от детей моего возраста, хоть сейчас так не скажешь. А потом мне уже и не хотелось играть – учёбу я поставила на первое место. Я и не жалею, лишь иногда появляются мысли: «а если бы...».