Правило игры

Сегодня важный день, как и всё этим летом. Рассветы предвещали только скупость следующих суток, но все они были особенными. Одинаково особенными.

Мелисса до сих пор не угомонилась. Прошло уже три дня, а этого вполне достаточно, чтобы прийти в себя и приобщиться к домашней обстановке. Но в этот раз всё оказалось сложнее — и с каждым днем Мелисса становилась всё более взбалмошной.

Её словно бы обложили острыми камнями, но она бесформенную водою всё равно утекала — сквозь маленькие щели, которые образовались между этими огромными глыбами.

Её тельце извилисто передвигалось по закоулкам Поместья, пока чувства стекали на пол, оставляя за своей хозяйкой длинный и неуклюжий след. Слишком искренний, слишком открытый.

Эти следы ощущались везде. Они раздражающе появлялись в самых неожиданных местах. Однажды, то есть всего лишь вчера, Мелисса случайно задела вазу в Гостиной, в которой аккуратно были сложены лилии. Она разбилась. Но её починили.

Солнце расплавило внимательность, переплавив немногие её остатки в приятный покой. В нежелание что либо делать. В слабость.

Она искала спокойствие в хаосе, и чувствовала в этом свой промах. Потому что в этом доме хаоса не осталось, даже в её собственной голове его уже нет. Всё стало слишком четким и понятным.

Зеленые листья расцвели за окном, свежий лес напитался солнечными лучами, которые уже начинали высушивать его. Лето выдалось жарким, и это ещё сильнее подстрекало Мелиссу к неаккуратностям.

Как только она приехала, мир обострился. Стал слишком явным для этого спокойного лета.

Мелисса не была готова к безошибочным истинам, которые ей без прикрас подавали на завтрак. Гадкая каша уже обогрела горло до волдырей. И это только за три дня.

Молчание отца никогда ещё не было таким прямолинейным. Ему уже всё равно, что она думает, главное — чтобы делала, как говорят. Но Мелисса уже давно потеряла это свойство. Она и не находила его, чтобы потерять.

Она не умеет «делать».

Мелисса лежала на кровати, спрятав лицо в подушку. Воздух проходил через ткань затхлым, неживым, но она была только рада такой безжизненной детали. Слишком много жизни в этом доме.

Жизни социальной, которая только и может, что играть в прятки, надевая маски и меняя грим. Жизни, которая всегда царила в этом доме. Жизни, которая уничтожает.

Мелисса обмякла в мягком покрывале, не ощущая более сил. Она устала, и устала сильно. От вечных шагов, от бесконечных разговоров.

Распущенные волосы прилипали к плечам и пускали по ним пот.

Сегодня важный день, важнее предыдущих. Сегодня должен приехать мистер Нотт вместе с сыном, но только на этот раз без жены, поскольку она скончалась три месяца назад от болезни, которая на протяжении многих лет поражала её сердце.

Мелисса поднялась с кровати, не обращая внимания на сонливость.

Она и так пропустила завтрак, на который должна была приходить без опозданий. Верта сразу, как только юная хозяйка проснулась, облачила её в нарядное летнее платьице, ведь время поджимало.

Теперь лимонный наряд нелепо красовался на Мелиссе, странно сочетаясь с неухоженными волосами.

Ей жутко хотелось есть, но подниматься на заканчивающийся завтрак было боязно. Она опасалась, что прозвучат упреки, насмешки, что газетные заголовки напомнят всем об её недавней глупости. Ведь недаром журналисты брали у Снегга интервью.

Конечно, прошло уже три дня, но Мелисса казалось, что такое не забывается.

Ноги проволочились к двери. Она даже не взглянула в зеркало. Дверная ручка щелкнула, и Мелисса вышла в коридор.

Было страшно думать.

Ноги просто шагали к лестнице, какой бы вялостью их не охватывало.

В доме пахло стерильной свежестью, и это было странно. Мелиссе всегда казалось, что тут грязно. Здесь слишком много старья, чтобы оставалось место для прохладного ветерка.

На ощупь перила были как никогда гладки. Они блистали в легком солнечном свете, который доходил сюда из Главного зала.

Но Мелисса всё равно запомнила их холодными и словно ржавыми — ведь именно такими они были зимой.

Глаза убаюкивались под тишиной, кроткими ароматами и примерным ожиданием.

Туфли последний раз цокнули по паркету. Мелисса остановилась. Но в зале никого не было — ни столов, ни людей. Только отцовское кресло, по обыкновению стоящее в дальнем углу у окна.

И на темной ткани которого лежала газета.

Мелисса остановила на ней свой ошарашенный взгляд.

Воздух похолодел, лучи солнца зашли за облака.

Она быстро подошла к креслу, и рука неконтролируемо потянулась к злосчастной бумаге, которая обмякла в ладонях, точно червяк.

СИРИУС БЛЭК В ХОГВАРТСЕ.

Сириус Блэк — самый опасный преступник последних тринадцати лет — вновь ускользнул из под некрепкой хватки работников Министерства магии.

Пока Корнелиус Фадж общался с Северусом Снеггом, учителем зельеварения, Сириус Блэк исчез из темницы, которую организовали в кабинете заклинаний.

Напомню, что ранее этой ночью в Визжащей хижине произошла сцена, участниками которой были Гарри Поттер, Гермиона Грейнджер, Рональд Уизли, Сириус Блэк, Северус Снегг и преподаватель ЗОТИ Римус Люпин, которого уже отстранили от этой должности за подвержение опасности жизни своих несовершеннолетних студентов.

Школьники оказались там, как утверждает профессор зельеварения, «по собственной глупости и безответственности, и особенно этому поспособствовал Гарри Поттер, который, хочу подметить, уже давно страдает манией величия».

На самом деле, Поттер и его приятели покинули школу так поздно лишь для того, чтобы поддержать своего преподавателя — Рубеуса Хагрида — который недавно проиграл апелляцию по делу Гиппогрифа, напавшего на одного из учащихся прямо во время урока (подробнее об этом на странице 10).

Но Сириус Блэк перехватил их на полпути и подверг своим чарам. Школьники, повинуясь его приказам, направились в Визжащую хижину. Северус Снегг пытался их спасти, но дети напали на него.

Причастность к этому нападению Римуса Люпина и Сириуса Блэка пока не доказана.

Далее Блэк рассказал школьникам невиданную сказку, в которой его последняя жертва — Питер Петтигрю — жив и до сих пор верен Сами-знаете-кому (Вспомним, что Питер Петтигрю был выдающимся членом Ордена феникса, который героически защищал невинных людей и потому подобные слова в его адрес крайне непочтительны и вульгарны).

После того, как заколдованные школьники и их поработитель покинули старую хижину, Северус Снегг, всё таки, очнулся и пустился в погоню. Он героически обезвредил преступника и отправил всех пострадавших в Замок.

В самой школе не было обнаружено ни одного следа, указывающих на чью либо причастность к повторному побегу Блэка. Преступник словно растворился в воздухе.

Сам профессор зельяварения утверждает, что это был Гарри Поттер. Но способен ли Мальчик-который-выжил вызволить убийцу своих родителей? И зачем ему это понадобилось?

«Этот мальчишка никогда не ставил школьные правила в приоритет! Он уже то этого был на грани исключения! Но он посмел ещё и ранить меня, своего преподавателя, призвав к этому и своих товарищей, которых и без этого подверг опасности! Поттер оказался настолько слаб, что не смог защитится от чар Блэка! Он настолько нагл, что посмел лишить меня ордена, который я получил, защищая его!», — кричал Северус, пока его силой не уложили на кушетку.

Из его слов можно заключить, что мальчик готов на всё.

Мы учтем эту информацию.

Сам же Поттер слезно уверяет, что Блэк невиновен:

«Питер Петигрю жив, он был крысой моего приятеля. Именно он предал моих родителей, которых я оплакиваю уже столько долгих лет! Сириус Блэк невиновен, он мой крестный. Он был верен моим родителям, точно пёс».

Альбус Дамблдор принял в этом вопросе нейтральную позицию и от комментариев отказался.

Министр магии озадачен: «Здесь определенно замешана черная магия. Я призываю всех к осторожности», — передает он.

На сегодняшний день мы не располагаем информацией о местоположении и дальнейших планах Сириуса Блэка.

Если вы знаете что нибудь, касающееся сбежавшего преступника, пишите нам или приходите лично, по адресу: Министерство магии, центральный вход, третий этаж, отдел журналистики и вопросов по связью с общественностью.

Мелисса швырнула газету на пол. О ней ни слова!

Она свалилась на кресло, спрятав лицо в ладони. Ногти зацарапали кожу.

Только сейчас Мелисса поняла, почему так сильно боялась газет — боялась ерунды, которую могут там написать. Боялась, что не попадет туда, что о ней и слова маленького не будет сказано, ведь отец, конечно, всё сгладит, всё устроит! Ведь газетчикам заморочили мозги, или это сами журналисты хотят заморочить головы читателей... Да ведь и Мелисса тоже не знает, этой правды... Как она может что либо утверждать на счет достоверности событий? Да её и слушать не будут. Истина навсегда останется в более сильных руках. В руках, которые совершили нечто большее, чем сдача экзамена по трансфигурации...

Может, тот вечер и впрямь — лишь её иллюзия?

— Мелисса, — грубовато и слишком неожиданно произнес отец, который, видимо, находился здесь всё это время. — Ты же обещала, что будешь приходить на завтрак вовремя.

Кожа покрылась дрожью.

Ногти уже, казалось, процарапали до черепа. Хриплый, циничный тон Люциуса кровью выступил на коже. Она не может его слышать.

Этот голос стал единственной правдой, которая ей известна.

Мелисса ощутила тяжелые ладони на своих коленях, тишину вокруг и подступающий головной жар. Слезы вызывали тошноту. Она прятала в ладонях свое красное и по детскому несчастное лицо. Волосы прикрывали её ещё сильнее. Они липли к коже, точно змеи.

Чужие руки ещё сильнее сжали незащищенную кожу.

— Мелисса, — повторил отец. Его голос был сух, даже мокрые эмоции Мелиссы не увлажняли этого тона. — Такие мелочи в очередной раз показывают, насколько ты безалаберна и халатна по отношению к моим просьбам.

Она резко опустила ладони от лица, облокотившись на спинку кресла.

Впервые за долгое время Мелисса правда испугалась — отец не хмурился.

Но запавшие серые глаза смотрели как никогда пристально.

Белые волосы ровно лежали на плечах, мелкие морщины и легкая щетина на щеках. А губы расплылись в тонкой полуулыбке. Во взрослом, знающем всё, прищуре. С которым не поспоришь, против которого не приведешь аргументов.

Сейчас, вблизи, он казался Мелиссе ещё более непреклонным. Вновь она ощутила его физическое преимущество, умственное преимущество. Мелисса не могла даже представить, что у него на уме. Что он собирается сделать — ударить её или отослать вон?

Незаметные морщинки на его лице чуть разгладились.

Мелисса содрогнулась от осознания собственной уязвимости. Она словно распахнутое окно, в которое с минуты на минуту прилетит камень.

Голова разболелась ещё сильнее.

Если бы Мелисса успела позавтракать, её бы вырвало сейчас. А так живот просто побаливал, не находя того, от чего можно избавиться.

— Ты же знаешь, что здесь нельзя сидеть, — осипший голос отца пробирал до самых косточек, а его ладони ещё сильнее сжали хрупкие колени.

По спине снова прошла дрожь. Да, она знала. Она всегда знала, что на отцовском кресле нельзя сидеть. Но на мгновение забыла. Забыла и больше не хочет вспоминать. Она не хочет знать его и видеть.

Вдруг взгляд Люциуса скользнул чуть ниже — к губам дочери.

Какие то непонятные слова уже почти подступили к горлу, когда Мелисса внезапно поняла, что он делает. Отец пытался понять, зажил ли прошлый шрам. Тот, рождественский.

Мелисса дернулась, и холодные пальцы залепили ей пощечину.

В ушах зазвенело, и Мелисса застыла. На глазах выступили слезы неожиданности. Ей стало невыносимо обидно.

Голова закружилась ещё стремительней.

Она попыталась рассмеяться и не заметила, как у отца в руках оказалась трость. Он умел находить её всегда, в каждый подходящий момент. Серебристые рубцы резанули по лицу. Мелисса ничего и не поняла, только щеку пронзило жгучей болью.

Она почувствовала соленный привкус на губах, который перемешивался с вязкой слюной.

В горле замутило окончательно. Словно неведомые звери, кровавые и необмытые, совсем маленькие и ещё склизкие катались где то внутри неё. Сквозь тонкую кожицу видны были венки... На голодный желудок их запах напоминал молоко...

Руки отпустили мягкий бархат.

С закрытыми глазами Мелисса свалилась на пол. Отец давно уже отошел.

Колени зазудели. Руки уперлись об прохладный паркет, в темноте которого отражался уличный свет.

Её обильно вытошнило. Кровь с губ перемешалась с белой жижей, которая когда то представляла из себя хлеб с молоком. Мелисса и забыла, что ела этой ночью.

Она вообще забыла, что способна есть.

Мелисса тяжело дышала. Она закрыла глаза, потому что не могла больше любоваться этим белым пятном. И так во рту остался привкус.

На мгновение ей стало легче. Но потом она почувствовала всё те же холодные пальцы у себя на голове.

Вдруг они сжали её волосы и быстро потянули наверх, вынуждая поднять голову. У Люциуса была крепкая хватка, и голова заболела с двойной силой.

— Видишь, Мелисса, что произойдет, если ты не перестанешь делать глупостей? — он поднес к её глазам палец, на котором размазалось розовое месиво — молоко и кровь. Голос его был как никогда тверд. — Видишь, как грязно?

Мелисса не ответила.

Он встряхнул её:

— Это было последнее предупреждение. Докажи, что правда больше не замышляешь безрассудств.

* * *

Мелисса вновь лежала в кровати, словно ничего и не произошло.

Домовиха Верта омыла её, заколдовала щеку, привела в порядок платье, закрутила волосы в косу и обвила её вокруг головы, закрепив шпильками.

Вновь красива и опрятна.

Мистер Нотт уже давно прибыл. Его сын прогуливался вместе с Драко по саду —Мелисса видела их из окна.

Гостям сообщили, что ей, Мелиссе, нездоровится. Ей и правда было не очень хорошо. Она лежала на кровати, закрыв глаза и практически не думая.

Потому что тягостно. Каждая мысль несла на себе груз ответственности и сомнений, заставляла вдумываться в происходящее, но Мелисса опасалась заниматься этим сейчас. Она вообще опасалась этого «сейчас».

В теле витала предательская легкость и пустота. Это было не просто странно, это было по приятному естественно.

И Мелиссе очень хотелось выйти на улицу. Настежь открытого окна было недостаточно. Ей нужно потеряться меж деревьев, стать ветром и упорхнуть к небу. Чтобы вздохнуть полной грудью.

Мелисса неспешно поднялась с кровати.

Приятное озорство посетило ум.

Она подошла к двери, и ручка снова щелкнула. Теперь Мелисса начала спускаться не наверх, в главный зал, а вниз, в сад. Взрослые сейчас где то у себя, а мальчики гуляют.

И здесь, на лестнице, была тишина.

Точнее — пустота. Ведь дома и так всегда было тихо. А вот уединение появлялось слишком редко — из-за угла на тебя смотрели портреты, за окном чирикали птицы, по коридорам шастали домовики и почтеннейшие гости. К тому же, дверь у Мелиссы не закрывалась на замок, и она знала, что в любую секунду сюда может кто нибудь войти — мама или же брат. А бродить по Поместью и прятаться в более укромные уголки было слишком муторно и, к тому же, довольно скучно.

Мелисса больше не рисовала. Она уже и забыла, куда спрятала карандаши. Прошло всего три дня, а казалось, что она уже года три не брала кисть в руки. А хотелось. Жутко хотелось. Как никогда.

Сделать что нибудь волшебное. Куда можно убежать и где тебя не найдут.

Однако Мелиссу найдут везде.

Но только не сейчас.

Она шла по ступенькам медленно, наслаждаясь каждым шагом. Туфельки мягко опускались на черное, блестящее дерево, и в голове продолжала играть какая то незатейливая мелодия

Щека зудела.

Магия снова замаскировала кривые увечья, словно спрятала всё под бесконечным слоем пудры. Но ощущения оставались. Как обычно.

Наверное, отец специально бил именно по щеке и губам: чтобы каждый раз, когда Мелисса вздумает заговорить, тупая боль напоминала ей о том, что должно держать язык за зубами. Чтобы не рассказывала лишнего. Чтобы каждый раз, когда она будет есть, противная пульсация напоминала ей, чьими деньгами проплачены эти завтраки, обеды и ужины.

Чтобы была благодарна.

Выйдя в сад, Мелисса сразу же услышала голоса где то неподалеку. Голоса очень насмешливые и надменные, звучащие ещё хуже, чем крики отцовских павлинов. Павлины хотя бы не несут вздор, а лишь кукарекают, да и то хуже петухов.

Мелисса легким шагом подошла к беседке.

Мальчики снова заливисто рассмеялись.

Она появилась в поле зрения брата, и вечернее солнце снова зашло за облака. Его взгляд округлился, он легонько откашлялся и снова принял невозмутимый вид. Нотт продолжал ржать, точно конь, пока Мелисса не дала о себе знать, присев рядом с братом.

— Ох, Мелисса, это ты... — поперхнулся Теодор, стараясь незаметно скинуть газету под стол. — Я надеюсь, у юной мисс всё хорошо?

— Лучше некуда, — слишком сильно улыбнулась Мелисса. Она то знала, что они специально пришли сюда, потому что окна отцовского кабинета выходили на другой конец двора и отсюда он их не услышит. — Что читаете? — Она проскользнула взглядом по исчезающей со столика газете, если эта штука вообще являлась таковой. Насколько она припоминает, в газетах такой беспредел не печатают.

Как бы Нотт не старался, его рука двигалась слишком неуклюже, чтобы скрыть женщину в купальнике на всю страницу. Снизу была ещё какая то остроумная подпись, но Мелисса даже не попыталась вглядеться в неё.

Её поразила и осчастливила мысль, что хотя бы сейчас она сможет посмотреть на брата свысока. И она посмотрела, но тот даже не взглянул в её сторону, ему не хватило смелости хотя бы покраснеть.

Мелисса нахмурилась.

Она разочарована.

Почему даже сейчас он выглядит умнее и порядочнее её?

Недолгое молчание, словно лапша, повисла на ушах всех присутствующих.

— Мелисса, шла бы ты обратно.

— Это почему же? — Мелиссу начало забавлять теперь уже абсолютно всё.

— Лучше тебе и не знать, — резко шепнул он, чуть ли не сквозь зубы.

Мелисса ощутила, как тяжелеет собственное дыхание. Она крепче ухватилась за табуретку. Что то в его тоне напомнило ей отца. Крохотная ниточка, связывающая страх со страхом.

— Я тебя не понимаю, — максимально твердо ответила Мелисса, хотя дрожь уже пробралась к горлу. — Не понимаю, — снова прохрипела она.

Никто не отвечал, и тишина начала сжиматься в кулак. Мелисса бегала глазами по профилю брата, снова ощущая панику. Что то в нем определено напоминало ей отца. Но она не понимала, почему вдруг так решила.

Не понимала, пока не услышала:

— Ну как развлекаетесь, молодые люди? — тряхнул брюшком мистер Нотт.

Мелисса вздрогнула. Дрожь протекла в горло, и она еле удержала слезы. Руки задрожали и пришлось отпустить табуретку. Мелисса медленно встала, поняв наконец то причину внезапных воспоминаний об отце — он стоит рядом.

Мистер Нотт снова хохотнул:

— Тео, сдается мне, пора домой. Больше возиться с бумажками и чеками я не выдержу!

Мелисса уже хотела быстренько спуститься по маленьким ступенькам, когда толстый старикан внезапно подал ей руку.

— А вот и Мелисса. Надеюсь, вам полегчало? — Он не стал дожидаться ответа. — Вы уже познакомились с моим сыном? Он просто отличный малый!

Мелисса уже давно спустилась, но потная рука всё не отпускала её.

Она аккуратно оглянулась на взлохмаченного Теодора, который до сих пор сидел весь красный. Ей не хотелось отвечать. Она понимала, что дрожь в голосе выдаст её сполна.

Мелисса вежливо кивнула, но такой ответ не удовлетворил Нотта старшего. Он приобнял её за талию и снова елейно улыбнулся:

— Присмотрись к нему, он ещё себя покажет.

— Довольно, Ричард, вам и впрямь уже пора, — с наигранной изнуренностью оборвал Люциус.

Мелисса продолжала рассматривать траву, специально игнорируя человека напротив. На сегодня она уже получила своё. Хватит глупостей.

— Ну что, юная миледи, до свидания. Удачного вам вечера. Тео, пойдем.

Мелисса снова вежливо кивнула и поспешила удалиться в другую часть сада, делая при этом вид, будто идет домой. Она знала, что гости не пойдут с этой стороны, и поэтому увидеть они её больше не смогут.

Мелисса шла, нервно заламывая руки. Ей хотелось побыстрее скрыться под тенью деревьев, услышать собственное дыхание и подумать.

Сегодняшний день взбудоражил Мелиссу ещё сильнее, хотя уже утром казалось, что дальше некуда. Но наступил вечер, и эмоции обострились под красными оттенками, потеряв при этом былую свежесть.

Только сейчас она поняла, что туфли сильно натирают ноги — при каждом новом шаге большой палец всё сильнее втирался в жесткую поверхность, а мизинцы охватывала потная ломота.

Только сейчас она поняла, что молния на платье неприятно щекочет спину, что закругленные рукава стискивают плечи и что кожа требует воздуха.

Сейчас она ощутила, насколько твердо шпильки стискивают волосы.

Всё вдруг стало неудобным. Хотя оно изначально было таковым, но заметила Мелисса это только сейчас.

Трава мерно опускалась под подошвой и где то за забором в деревьях щебетали птицы. Мир приятно похолодел, но Мелисса дышала всё так же нервно.

Она пригнулась и пролезло под дерево, чья крона казалась слегка округлой. Это деревце росло непропорционально остальному саду, хотя была четкая структура, по которой здесь сажали кустарники и цветы. Но это деревце стояло одно, практически у прихожей, у главного выхода. Его крона была неровной, но мама любила его — по её мнению оно выглядело благородно.

Но она даже не подозревала, что с помощью него можно пролезть в лес. Да и Мелисса, на самом деле, тоже узнала об этом лишь сегодня, когда наблюдала за братом и его дружком из окна.

В какой то момент она рискнула и высунулась из окна в полной мере — и наткнулась взглядом на толстый ствол, благородную крону и поняла, что через ветви этого дерева можно перемахнуть через забор и выбраться в лес, окружающий участок.

Через центральные ворота трудно было выйти незамеченным, потому что они всегда были на виду. Даже сейчас, когда все провожают гостей в Главном зале — ведь именно там находится камин.

Мелисса повисла на ближайшей ветке, которая на вид была достаточно толстой и устойчивой. Она немного раскачнулась и обхватила её ногами. Кора грубо прижалась к коже. Мелисса подтянулась на руках и попыталась перевернутся в более удобную позу. Дерево туго зацарапало кожу. Мелисса приняла сидячие положение, всё так же обхватывая ветвь ногами.

Она аккуратно встала, придерживаясь за основной ствол. Дерево даже изнутри казалось красивым.

Но мысли не складывалась. Мелисса лишь тяжело дышала.

Три ветви — и она уже спрятана под листвой, ещё две — и Мелисса уже на высоте забора.

Ноги быстро перемахнули через него, цепляясь за узорчатые рисунки. Она сделала три шага вниз, не ощущая при этом опоры в извилистых железках. Руки с трудом держались за острые столбцы, на которых, точно на цветах, росли маленькие листья. Только эти лепестки были из железа.

Туфли, которые и без того сжимали пятки, скользили по забору. Листики были слишком маленькие, к тому же Мелисса не видела, куда ступает.

Руки отяжелели, и она спрыгнула.

По ногам прошла судорога. Мелисса зажмурилась. Мысли перепутались окончательно.

Она прислонилась к забору и злостно скинула черные туфельки. Пятки пробрало вечерней прохладой, и тело расслабилось.

Птицы пели, но уже совсем тихо, потому что закат посинел и аккуратно напустил на лес затишье, — вот и всё богатство, которое Мелиссе нужно. Летнее богатство.

Ноги аккуратно ступили в чащу. Настоящие, сухие листья зашуршали под голыми пятками.

Тишина поглощала все остальные звуки.

Здесь не было больше мамы, отца и брата. Людей и сов, учебы и времени. Здесь была только Мелисса. Хотя нет, даже её здесь не было. Тут царила только тишина.

Истина, с которой всё началось и к которой всё вернется.

В голове витал ветер. Блаженство, которое не хотелось терять. Мелисса мечтала убежать. Далеко-далеко. Там, где её не найдут. Бежать так стремительно, как не бегал самый ловкий зверь!..

Желание тянуло вперед, но ей было страшно.

Деревья уходили вглубь, в бесконечный мир — кусты, цветочки, палочки — где её не найдут...

Мелисса дотронулась до губы, до утренней царапины. Дрожь прошла по телу. Отец оказался прав, это и впрямь напоминает ей. Напоминает слишком четко, поразительно рационально...

В голове жужжало.

Ей было страшно.

Мелисса ощупала щеку, вновь ощущая, как далеко проникли зубцы. Настолько глубоко ещё ничто не проникало.

«Видишь, как грязно?».

Вечер сжимался. Окутывал её своими недомолвками, тишиной и вечерними сумерками. Двусмысленность давила на виски, и Мелисса решила вернуться домой.

Надо поужинать, — проговорила она про себя.