Цена короны

Дорогой Эймонд,

Надеюсь, это письмо найдет тебя в добром здравии. Я извиняюсь от всего сердца за то, что не написал тебе раньше, и обещаю, что это не будет похоже на прошлый раз. Я ужасно скучал по тебе.
Как ты себя чувствуешь сейчас?
Тебе становится лучше?

Пожалуйста, скажи мне, что ты есть, хотя бы немного. Мне разрывает сердце мысль о твоих страданиях, и я хотел бы быть там с тобой, хотя, возможно, ты не захочешь моей компании. Я молился всем богам о твоем выздоровлении, старым и новым. Моя септа говорит мне, что это богохульство - молиться обоим, но я думаю, что по крайней мере один из них должен услышать, если я попрошу достаточно сильно.

Я пойму, если ты не захочешь со мной разговаривать, учитывая все, что произошло, но ты по-прежнему мой самый близкий друг, и я надеюсь, что ты найдешь в себе силы написать мне в ответ.

О, у меня есть еще кое-что, чем я хочу поделиться с тобой! Моя септа учит меня вышивать. Она говорит, что это признак истинной леди, хотя мои бедные больные пальцы не согласны. Количество раз, когда я укололась, просто смешно, но мне удалось сделать кое-что для тебя. Это должен быть дракон, в честь твоего нового дракона. Мои братья не согласны, говоря, что это больше похоже на деформированную кошку, но я надеюсь, что тебе понравится. Я отправлю его тебе вместе с этим письмом, и ты сможешь судить.

Теперь у тебя есть Вхагар. Ты уже катался на ней? Береги себя, когда будешь это делать. Я так рада за тебя и хотела бы услышать о ней!

Со всей моей любовью.

- Дейнис

*********

Эймонд сидел в своей тускло освещенной комнате, когда лакей доставил ему первое письмо из Дрифтмарка, тяжелые шторы были задернуты, чтобы не пропускать солнечные лучи. В эти дни его мысли часто были поглощены горечью и гневом, и он размышлял о своей травме и несправедливости всего этого. Боевые навыки, которые он приобрел до сих пор, оказались устаревшими, поскольку он заново учился ориентироваться в мире с его отсутствующим глазом и отсутствием надлежащего восприятия глубины.

Когда он открыл тонкий конверт, вид знакомого почерка Дейнис на мгновение смягчил его выражение лица. Ее почерк был наклонным, а буквы слегка неровными, с пятнами чернил, которые пачкали пергамент в тех местах, где она слишком сильно нажимала. Но когда он читал ее слова, его ярость росла внутри него, как буря. Как она смеет писать ему, как будто ее заботит его благополучие? Как она может вести себя так, будто она невиновна во всем этом?

Слова на странице расплылись сквозь его ярость. Ее извинения и добрые пожелания действовали ему на нервы, напоминая о дне, когда он был ранен, дне, навсегда омраченном предательством ее брата. Его дрожащие руки сжали письмо, скомкав его в скрученный комок пергамента. Не задумываясь, он бросил его в ревущий камин рядом с собой, наблюдая, как пламя поглощает послание. Некогда девственно белый пергамент почти мгновенно почернел по краям, скручиваясь, словно отступая от пламени. По мере того, как ярость огня бушевала, бумага стала глубокой, пепельно-серой в центре, затем потемнела еще больше до глубокого, угольного оттенка. Чернила, которые когда-то содержали слова Дейенис, превратились в неразличимые пятна черного, растворяясь в бездне горящей страницы. Комнату наполнил едкий запах, едкая смесь горящих чернил, горелой бумаги и слабого аромата обугленного дерева. Запах царапал его ноздри, горькое напоминание о его гневе и разочаровании.

Маленькие, огненные угли танцевали на поверхности пергамента, светясь мимолетным блеском, прежде чем их поглотил ад. Пламя потрескивало и шипело, их неустанное стремление превратить письмо в пепел не ослабевало. Эймонд продолжал смотреть на огонь, его гнев не ослабевал. Он наблюдал, как остатки письма рассыпались на тлеющие фрагменты. Незаметно для него из конверта выскользнул небольшой клочок вышитого шелка. Он порхнул вниз, как хрупкая бабочка, и приземлился на холодный каменный пол, скрывшись из виду под кроватью, его замысловатый узор был едва различим в тусклом свете. Принц Эймонд, все еще кипящий от гнева, оставался не обращающим внимания на крошечный остаток доброй воли своего друга.

Алисента вошла в его комнату как раз в этот момент, ее глаза расширились, когда она увидела растерянное состояние своего сына. Не колеблясь ни секунды, она бросилась к нему, встала на колени перед ним и взяла его лицо в свои руки. Она повернула его голову так и этак, разглядывая его.

«Все в порядке? Что случилось? Почему ты выглядишь такой расстроенной, дорогая?»

Гнев Эймонда вырвался наружу, и он повернулся к матери, его единственный глаз пылал негодованием.

«Мама, это то самое письмо от Дейенис», - выплюнул он, его голос дрожал от гнева. «Она посмела написать мне, как будто ничего не произошло, как будто ее брат чуть не убил меня! Я не хочу больше слышать о ней и никогда больше не хочу видеть ее лица!»

Он указал на пустой конверт, лежавший рядом с ним, на котором все еще было написано его имя. Алисента притянула Эймонда к груди, приглаживая его волосы и целуя в макушку.

«Я понимаю, любовь моя», - прошептала она, и ее голос был полон сочувствия. «Я знаю, как тебе больно, и я здесь для тебя. Если ты больше никогда не захочешь слышать о ней, то так тому и быть. Твое благополучие - вот что для меня важнее всего».

Эймонд прижался к матери, его гнев постепенно утихал, когда ее объятия приносили утешение. В этот момент он почувствовал тепло ее любви и поддержки, напоминание о том, что он не одинок в своей боли. Несмотря на свой гнев и боль, он знал, что его мать всегда будет рядом с ним, готовая защитить его от бурь мира. Алисента, в свою очередь, прижалась к нему, поклявшись себе, что никогда больше не позволит жалким ублюдкам Рейниры причинить боль ее собственным детям.

В резком контрасте с реакцией брата, в соседней комнате Хелена с улыбкой получила письмо от Дейнис. Она внимательно прочитала ее слова, прежде чем немедленно вытащить свой пергамент, чтобы написать ответ. В то время как Дейнис весело спрашивала о ее здоровье и благополучии, у Хелены была острая интуиция, отточенная за годы мечтательницы, что позволяло ей обнаруживать скрытые эмоции в словах ее подруги. В письме Дейнис была несомненная скрытая печаль, тонкая меланхолия, которая дергала за сердечные струны Хелены. Она знала, что что-то беспокоило ее подругу, что-то более глубокое, чем то, что было написано на странице.

*********

Дни превращались в месяцы, в замке кипела подготовка к свадьбе принцессы Хелены и принца Эйгона. Атмосфера при дворе становилась менее напряженной, и волнение от предстоящей свадьбы ощущалось по всему Красному замку, когда слуги суетились. Принц Эймонд оставался уединенным в своих покоях, все еще оправляясь от ран, лелея свою злобу на мир.

Хелена продолжала получать все более частые письма от Дейнис, и Эймонд не мог не чувствовать горечи, наблюдая за усердной перепиской сестры с ней. В минуты одиночества он не мог избавиться от мучительной мысли, что Дейнис, по-видимому, отказалась от него после всего лишь одного письма, хотя это он страстно желал разорвать их связь. Его горечь кипела, смесь гнева, ревности и глубокого чувства изоляции. Он не мог понять, почему Дейнис продолжала писать Хелене, по-видимому, бросая его. Контраст между веселым обменом письмами сестры и его собственным одиночеством терзал его, подпитывая его обиду на Дейнис и ее семью. Он старался не выходить из своих покоев, если мог, принимая все свои обеды в темноте своей комнаты. Он не мог вынести встречи с кем-либо, не с ужасным шрамом, который начал формироваться на его лице.

День свадьбы Хелейны и Эйгона был грандиозным зрелищем, соответствующим традициям Веры Семерых и королевскому статусу Дома Таргариенов. Воздух был наполнен благоухающими цветами, а звуки гимнов и молитв разносились по залам.

Когда церемония началась, Хелена стояла у алтаря в платье белого с золотом цвета, ее детское юное лицо хранило маску безмятежного спокойствия. Она годами знала, что ожидания ее семьи относительно ее брака должны быть значительными. Но в глубине души она никогда по-настоящему не задумывалась о том, что значит выйти замуж за собственного брата. Тяжесть ответственности и странность ситуации становились все более реальными по мере приближения дня.

На протяжении всей церемонии движения Хелены были грациозными, резко контрастируя с вялыми, безразличными движениями Эйгона. Ее жесты были отработаны, а ее улыбки были послушными. Но под фасадом сияющей невесты ее сердце было тяжелым, а ее шаги несли тяжесть, которую могла понять только она. Она не могла избавиться от подавляющего чувства, что она была ребенком, играющим в переодевание в самые грандиозные костюмы. Вес ее платья тяжело нависал над ее хрупкой фигурой, слои ткани казались слишком тяжелыми для ее юных плеч. Сложная вышивка и замысловатые кружева, украшавшие ее платье, заставляли ее чувствовать себя изящной фарфоровой куклой, а не невестой.

Большой зал, где проходила церемония, казался огромным и внушительным, его возвышающиеся арки и высокие потолки заставляли ее чувствовать себя маленькой и незначительной. Когда она смотрела на толпу знати, собравшихся, чтобы стать свидетелями ее свадьбы, она чувствовала себя крошечной фигуркой, затерянной в море роскоши и ожиданий. Каждый ее шаг, каждый ее жест казались отрепетированными и неестественными. Она жаждала исчезнуть, сбросить тяжесть своего платья и удушающие слои традиций и формальностей. Изящный головной убор, украшавший ее волосы, скрепленные сотней шпилек, ощущался как терновый венец, впивающийся в ее кожу головы. Она представляла, как срывает его и убегает в сад, где она могла бы свободно дышать и скрыться от любопытных глаз двора.

В этот момент Хелена не могла не провести параллель между собой и собранными ею насекомыми. Приколотая и выставленная на всеобщее обозрение, она чувствовала себя одним из своих образцов, хрупким существом, которое рассматривают и оценивают окружающие. Это было чувство уязвимости и дискомфорта, которое она никогда раньше не испытывала, и оно оставило в ней тоску по чувству свободы воли и контроля над собственной судьбой, тоску, которая казалась далекой и недостижимой в день ее свадьбы.

Когда клятвы были произнесены, а союз освящен перед Семеркой, Хелена не могла не чувствовать себя в ловушке судьбы, которую она не выбирала полностью. Она была еще ребенком, втянутым в мир политики и союзов, где желания ее сердца были вторичны по отношению к требованиям ее семьи.

Доброжелатели и ликующая толпа снаружи септы увидели картину королевского совершенства, но внутри Хелена не могла не желать, чтобы все было по-другому. Она жаждала свободы делать собственный выбор, следовать своему сердцу, но знала, что это роскошь, недоступная ей.

Когда ее и Эйгона объявили мужем и женой, ликование собравшихся гостей наполнило воздух, маскируя смятение в ее душе. Хелейна пошла к алтарю вместе с ним, мальчиком, с которым она выросла, любя его тем сложным и всепрощающим образом, которым сестра любит своего брата, несмотря на их различия. Теперь, когда они шли вместе, ее рука нежно лежала в его руке, она не могла не чувствовать чувство разъединения. Связь, которую они разделяли как братья и сестры, менялась, превращаясь во что-то незнакомое и отягощенное ожиданиями. Эйгон больше не был просто ее братом; он был ее мужем и, согласно традиции, ее лордом.

По мере того, как день тянулся, а празднества продолжались, тоска Хелены по детству только усиливалась. Она все еще была ребенком, несмотря на ожидания и церемонию, которая ее окружала. Она жаждала освободиться от бремени своего нового статуса, посмеяться над самоотверженностью юности и забыть, пусть даже на мгновение, о сложностях своей роли королевской невесты. В своем сердце она лелеяла надежду, что каким-то образом среди атрибутов взрослой жизни она все еще сможет найти моменты ребенка, которым она когда-то была, проблеск невинности, которую она хотела сохранить.

Не раз она не могла не тосковать по присутствию своей дорогой подруги Дейнис. Дейнис всегда обладала уникальной способностью заставлять Хелену улыбаться, освещать ее сердце своими восторженными выходками и безграничным духом. В день, столь обремененный торжественностью и традициями, живая и заразительная энергия Дейнис была бы желанной передышкой.

Однако напряжение, сохранявшееся между их семьями, бросало длинную тень на возможность ее присутствия. Разрыв между их семьями стал глубоким, а раны прошлого все еще гноились. Отсутствие Дейнис и ее семьи в этот знаменательный день тяжело давило на сердце Хелены. Она представляла, как Дейнис могла бы привнести смех и тепло в это формальное мероприятие. Она почти могла слышать заразительный смех своей племянницы и видеть ее озорную ухмылку, бальзам для ее души среди тяжести ее новых обязанностей.

Но увы, напряженные отношения между их семьями лишили ее утешения в присутствии Дейнис. Пока Хелейна переживала события дня, она не могла не чувствовать глубокого чувства потери. Она тосковала по простоте их дружбы, по моментам совместного смеха и тайных выходок. В эти моменты она знала, что Дейнис заставила бы ее снова почувствовать себя ребенком, свободной от бремени ее королевского статуса и тяжести мира на ее плечах.

Реакция принца Эйгона на брак резко контрастировала с величием и формальностью церемонии. Перед свадьбой он выпил несколько напитков, достаточно, чтобы размыть грани реальности и создать туманную вуаль отрешенности. В результате события дня прошли в непримечательной и безразличной дымке.

Он едва замечал слова, которые произносил септ, когда они проводили церемонию бракосочетания, торжественность события была для него упущена. Неодобрительные взгляды его матери и брата Эймонда не остались незамеченными, но они не пробудили в нем никакого чувства ответственности. Он сумел пронести себя через церемонию, не вызвав никаких значительных актов публичной непристойности, хотя его безразличие было очевидно тем, кто хорошо его знал.

Мысли Эйгона были закрученным клубком разочарования и несправедливости. Он презирал пышность и величие придворной жизни, бесконечный фасад вежливости и приличий. В глубине души он жаждал освободиться от этих удушающих ожиданий. Он мечтал о жизни, в которой он мог бы жениться по любви или, по крайней мере, на ком-то, кого он считал достаточно привлекательным, чтобы лечь в постель. Хелена, в его глазах, была просто Хеленой - его глупой, одержимой насекомыми сестрой, той, которая, казалось, была далека от мира романтики и притяжения.

Во время церемонии разум Эйгона блуждал в далеких фантазиях, где он мог бы избежать ловушек королевской власти и удушающих ограничений традиций. Он жаждал жизни, которая могла бы предложить ему больше, чем этот брак долга и обязательств, и он не мог не возмущаться ролью, которая была ему навязана, даже если ему удавалось скрывать свои истинные чувства под маской безразличия.

Когда свадебный пир развернулся в пышной демонстрации роскоши и празднества, принц Эйгон мог чувствовать бремя традиций и ожиданий, давящих на него. Радостное веселье гостей казалось ему далеким и пустым, заглушенным какофонией его собственных мыслей и эмоций.

Традиция предписывала, что после пира должна была состояться церемония постельных утех - публичная демонстрация завершения их брака. Но Эйгон в глубине души не хотел в этом участвовать. Он возмущался тем, что у него отняли еще один выбор, и мысль об этом наполняла его горечью и разочарованием.

Когда пир подходил к концу, он принял решение. Когда пришло время для церемонии отхода ко сну, он отказался. Вместо этого он удалился в свои покои и утонул в кубках вина, ища утешения и забвения в объятиях алкоголя. Он жаждал момента передышки, способа заглушить чувство несправедливости, которое терзало его.

Когда настал час и гуляки начали сопровождать молодоженов в их покои, Эйгон отказался участвовать. Он заявил, что ему нездоровится, притворившись, что у него внезапно наступила болезнь, из-за которой он не может участвовать в таких празднествах. Это заявление было встречено ропотом неодобрения и удивления, но Эйгон не обратил на них внимания. В конце концов, когда ты всегда разочарован, что значит еще один неодобрительный взгляд?

В своих покоях, вдали от любопытных глаз двора и ожиданий традиций, Эйгон оказался наедине со своими мыслями и кубком вина. Не в силах выносить уединение своих покоев и тяжесть своих мыслей, он решил искать общества одной из своих любимых служанок. Ее присутствие дало бы мимолетную передышку от удушающих ожиданий его королевских обязанностей. Они провели ночь вместе, и он искал утешения в ее объятиях.

Тем временем Хелена удалилась в свои покои. Она всегда находила утешение в своей коллекции насекомых, и в эту ночь они стали ее доверенными лицами. Нежным прикосновением она ухаживала за своими любимыми созданиями, нашептывая им, как будто они были ее самыми близкими друзьями.

Когда ночь уже подходила к концу, она села за стол, мерцающая свеча отбрасывала теплый свет на пергамент перед ней. С сердцем, полным тоски, она начала писать следующее письмо к своей Дейенис. В своих словах она изливала мысли и эмоции, которые переполняли ее в этот бурный день. Мимолетная мысль мелькнула у нее в голове - смелая и причудливая идея сбежать. Возможно, она могла бы искать убежища у своей сводной сестры Рейниры. Эта идея на мгновение мелькнула в ее воображении, проблеск надежды, что она сможет избежать ограничивающих ожиданий своего брака. Она представляла себя в другой жизни, где она могла бы быть свободна следовать за своими собственными мечтами и желаниями.

Но затем реальность накрыла ее, как холодная волна. Она знала, что это глупая и непрактичная идея. Кто примет ее, если она бросит свою семью и свои обязательства? Ее мать будет убита горем, и мысль о причинении ей такой боли тяжким бременем легла на ее совесть.

Злая и ожесточенная, часть ее негодовала на свою мать за организацию этого брака, за жизнь, которую выбрали для нее. Она таила в себе мысли о бунте и неповиновении, желание утвердить свою волю в мире, где у нее было мало выбора. Но как быстро пришла эта мысль, она посмеялась над ней, отвергнув ее как не более чем мимолетную фантазию. Реальность ее положения, бремя долга и традиций были слишком укоренены, чтобы их можно было так легко отбросить. Хелена знала, что она связана ожиданиями своей семьи и своего положения, и мысль оставить все это позади, какой бы заманчивой она ни была, была путем, который она не могла по-настоящему принять.