Сеть

«Накануне вечером, в самом центре Метрополии, произошёл очередной вопиющий акт подавления гражданских свобод. Этот случай – не первый в череде репрессий, которые, кажется, становятся нормой в последние годы. Полиция Империи, действующая в полном согласии с властями, задержала десятки активистов, чья единственная вина заключается в стремлении высказать свою точку зрения.

Что именно послужило причиной столь массовых задержаний, остаётся неясным. Официальных заявлений от АПП пока не поступило, и даже самые высокопрофильные источники, близкие к правительственным структурам, не могут предоставить точной информации.

Что это значит для каждого из нас?

Каждый арест, каждая попытка заставить нас молчать – это не просто удар по отдельным личностям, но и по будущему всей страны. Это шаг в сторону диктатуры, шаг, который нельзя оставить без ответа. Мы не можем быть равнодушными, когда на кону свобода. Делайте репосты, делитесь новостями, проявляйте солидарность. Помните: правда – это единственное, чего они действительно боятся.

Свобода невозможна без тех, кто готов за неё бороться. Если мы будем бездействовать, они победят. Но если каждый из нас сделает хотя бы маленький шаг, мы станем непобедимы».

«Эпоха» от 15/06/25.2

***

Хьялла присела на край кресла в кабинете отца, ощущая на подлокотниках холод лестенского железного дерева. Строгий, тяжеловесный и очень прочный материал, закаленный в суровом северном климате. Её отец был таким же – человеком стальной воли, истинным Хойнером, потомком великих баронов. Он сидел напротив, поигрывая платиновой авторучкой. Девушка чуть поёжилась под его взглядом.

Вальдар прервал тишину. Его голос звучал негромко, но уверенно.

– Хьялла... Ты уже взрослая, и ты прекрасно знаешь, кто мы. Репутация Хойнеров зарабатывалась веками. В каком-то смысле она – тоже наш капитал, столь же значимый, как заводы и пакеты акций. Мы – один из символов Империи. И мы должны вести себя соответствующе.

Хьялла кивнула, удерживая спокойное выражение лица, хотя что-то внутри болезненно сопротивлялось. Она понимала отца, но в свете произошедшего принять это было сложнее, чем когда-либо. Негласный семейный кодекс диктовал, что любое отклонение от нормы воспринимается как угроза, а не как свободный выбор.

– Я понимаю, ты молода, тебе хочется новых впечатлений, – продолжал Вальдар, слегка улыбнувшись. – Вечеринки, друзья... Твоя мама была такой же. Я вижу Линну, когда смотрю на тебя... И всё же ты должна помнить, кто ты. Я не против этих новомодных экспериментов на концертах, но протесты, митинги – это красная черта. Понимаешь? Особенно в свете недавнего назначения Иллиры. Твоя тётя ответственна за стратегические решения в ЦК, решения, которые касаются в том числе и наших производств. Это, в конце концов, защита наших же интересов! Дома ты можешь думать и говорить о чём угодно, но на публике... Хойнеры поддерживают линию Стады, и это не обсуждается.

Произнося последнее слово, он легонько ударил концом ручки об стол, подчёркивая незыблемость своего решения.

– Ты хочешь сказать, что я подрываю репутацию тёти Иллиры тем, что... интересуюсь реальными проблемами? – с вызовом спросила Хьялла. – Или тем, что просто общаюсь с людьми, которые смотрят на Империю другими глазами?

– У тебя опасное представление о том, что значит «интересоваться проблемами», – его голос сделался холодным, как сталь. – Мы должны тщательно взвешивать, кого допускаем в свой круг, Хьялла. Семья превыше всего. Всегда.

– Но... Тилия – это моя старая подруга, ещё со школы. Я же про неё сто раз рассказывала, пап. И там, на митинге... это была случайность. Мы просто возвращались с концерта. И сейчас она непонятно где. Я не могу до неё дозвониться.

– Хьялла, малышка, пойми, – в голосе отца появились тёплые нотки, но взгляд оставался бескомпромиссным. – Ничего в Империи не делается просто так. Ситуация сейчас сложная. Если её задержали, значит, на то были основания. У Академии есть досье на всех опасных людей. Ты ведь с ней три года не общалась – как ты можешь знать, кто она теперь? Ты не видишь всей картины. И мы не имеем права рисковать, любые сомнительные связи могут обернуться против нас...

Хьялла прикусила губу, чувствуя, как внутри закипает негодование. Её злила уверенность отца в том, что все незнакомые и непонятные ему люди – «опасные» по определению. И эта его холодная расчётливость... Больнее всего было осознавать, что чужая жизнь для него – только досье и цифры в статистике.

Взгляд её упал на массивные старинные часы в углу кабинета, которые когда-то давно купила мама. Работа доимперских мастеров. Они тикали мягко, почти незаметно – и всё же задавали особую атмосферу размеренности и спокойствия. Эти часы словно напоминали – над временем никто не властен, даже тот, кто кто стоит на вершине имперской элиты.

Хьялла запомнила мать именно такой – тихой, но смелой. В ней сочетались достоинство, мудрость, отзывчивость. Она не боялась говорить то, что думала. Линна Хойнер умела видеть в людях их подлинную суть – нечто большее, чем просто титулы и статусы. Девушка чувствовала, что маме бы понравилась Тил, её независимость, её прямота... Но вот отец... Он слишком глубоко вплавился в систему, которая не оставляет места для инакомыслия. Девушка понимала, что спорить с ним сейчас бессмысленно.

– Я поняла, – произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Ты хочешь, чтобы я была осторожной.

Вальдар кивнул.

– Осторожность – это всё, о чём я прошу.

***

– Кастер, Тилия!

Тил подняла голову, соображая, сколько времени прошло. День сейчас или ночь?

Её проводили по узкому коридору в соседнюю комнату – пространство за дверью было огорожено решеткой, за которой сидел дежурный следователь в форме цвета хаки. Рядом же с ним стоял не кто иной, как Эл Диттена. Музыкант о чём-то спорил со служащим.

– ...Послушайте, у меня через два часа важная встреча в городской администрации. Давайте не будем затягивать, а то они там сами захотят разобраться, почему моя ассистентка в участке. Я вас уверяю, мои люди никаких серьёзных законов не нарушали. Всё это лишь досадное недоразумение. Разве у вас нет какого-то протокола для подобных инцидентов?

Тил удивленно смотрела на него, но ничего не сказала. Следователь вздохнул, положил свой планшет на стол и поправил галстук.

– Разумеется, господин Диттена... Но тут особая ситуация. Политический момент, вы должны понимать. Нам необходимо проверить всех, иначе могут быть проблемы. Техников ваших мы знаем, а вот эту Кастер видим впервые.

Музыкант одним лишь взглядом дал понять, что не намерен уходить без девушки. Он молча достал из внутреннего кармана золотистую пластиковую карточку и положил на стол, придвинув пальцем в сторону полисмена.

– Я всё прекрасно понимаю. Между прочим, вот, совершенно случайно нашёл тут за углом... Может, вы потеряли? Сертификат на сто тысяч ГОЗов на предъявителя.

Следователь многозначительно посмотрел на него исподлобья, но карточку взял, сразу спрятав в карман.

– Ладно, – произнёс он, понизив голос, и повернулся к Тилии. – На первый раз отпускаем, раз уж господин Диттена так о вас печётся. Но если я снова вас здесь увижу, будь вы кем угодно, мы будем говорить совсем по-другому. Ясно?

Эл, широко улыбаясь, сделал шаг вперёд.

– Отвечаю за неё лично. Мы вас больше не потревожим.

Следователь нажал на кнопку, и дверь допросного изолятора отъехала в сторону.

Они вышли из участка в утренний полумрак. Влажный воздух обещал скорый дождь, и Тил невольно поёжилась от холода. Эл, заметив её состояние, сбавил шаг и посмотрел ей прямо в глаза. Лицо его оставалось серьёзным и слегка взволнованным.

– Ты в порядке? – его голос звучал мягко и непривычно заботливо.

Тил кивнула, но ответить сразу не смогла. Всё произошедшее казалось каким-то нелепым сном, из которого она ещё не полностью проснулась.

– Майра и Кайт сказали, что ты тоже здесь. Не мог же я тебя тут оставить!

Она вздохнула и, собравшись с мыслями, едва слышно пробормотала:

– Спасибо, господин Диттена...

– Зови меня просто Эл, – мягко перебил он, подмигнув.

Её собственная серьёзность внезапно показалась ей немного нелепой.

– Да, Эл, я просто хотела... Я потеряла коннектор – видимо, выпал из кармана тогда, ночью. Можно попросить ваш? Мне нужно с друзьями связаться.

Музыкант нахмурился.

– Слушай, Тилия, крошка... С этим не всё так просто. На тебя хотели завести политическое дело, и если ты будешь звонить с моего коннектора... Ты понимаешь? Мне пришлось соврать, сказать, что ты моя ассистентка – предлагаю придерживаться этой легенды, пока всё не уляжется.

– Но я недавно в городе, мы сюда приехали с другом. У меня никого тут нет, кроме него и Хьяллы... Мне некуда идти.

– Не надо никуда идти, дорогая! Поехали ко мне, переждёшь бурю у меня дома.

Он положил руку ей на плечо. Уверенность Эла заразила её, хотя сомнения не исчезли до конца. Всё ещё немного растерянная, она кивнула, но в её глазах оставался лёгкий налёт тревоги.

Эл, казалось, не замечал её сомнений. Он умел держать дистанцию и в то же время проникаться моментом.

Он открыл дверцу автомобиля, но перед тем как сесть сам, повернулся и произнёс:

– Как только всё уляжется, вернёмся к обычной жизни. Просто забудь обо всём ненадолго. Истинная свобода, не забывай!

Тилия молча села в машину, оглядываясь ещё раз на пустую улицу. Она не могла отделаться от ощущения, будто всё, что происходило с ней – часть какой-то большой игры, в которой ей не были даны все карты. Но отчего-то она доверяла Элу. С ним всё казалось более стабильным, пусть и неясным. И хотя ей не хватало уверенности в своих поступках, она надеялась, что хотя бы это время с ним принесёт ей немного покоя.

***

– Шикарно, Двадцать семь! И почти ничего теперь делать не нужно: Эл сам пришёл за своим трекером, даже взятку дал. Не забудь только мотивации подкрутить, чтобы она не сорвалась. А то всякое бывает...

– Да сам знаю, не учи учёного.

№14 и №27 продолжали наблюдение. В связи с протестами контроль над ключевыми фигурами Империи усилился. Операторам предстояло выяснить природу феномена, похожего на нейроэффект, но в десятки раз мощнее. Таинственное устройство, которое Диттена использовал с Тилией, было серьёзной потенциальной угрозой для всего проекта.

– Слушай... А как тебя зовут?

№27 удивленно уставился на коллегу:

– За такие вопросы... знаешь, что тут могут сделать? Наши старые имена тут звучать не должны.

Тот усмехнулся.

– Да брось, ничего не будет. Сколько уже работаем вместе, а ничего друг о друге не знаем.

– Ну, хорошо... Ардакс. Можно Арди. Фамилию, конечно, не скажу.

– И не требую! А я Винтон. Или просто Вин. Ты знаешь, я... Может, глупо звучит, но что-то захотелось на секунду вообразить себя нормальным человеком. Как будто мы с тобой сейчас доделаем дела, как обычные клерки из какого-нибудь офиса захолустного, сгоняем в бар, пропустим по паре пива...

Арди настороженно прервал его.

– Какое пиво, какой бар? Ты как вообще себя чувствуешь? Может, тебе в рекреационную камеру сгонять?

Операторам было строжайше запрещено покидать специальную зону. Срок стандартного контракта составлял семь лет, и в течение этого времени оператор безвылазно находился в этом секретном центре. Подписав контракт, он официально «умирал», а по завершении службы ему создавали новую личность с новыми документами.

Вин рассмеялся, хотя его смех звучал немного натянуто.

– Да шучу я, Арди. Правила есть правила, это ясно. Но просто иногда хочется представить, будто все это – лишь работа, а не вся наша жизнь. Не знаю, стены, что ли, давят. И ещё эти мои придурки... так надоели, если честно. У тебя вон хотя бы девчонка симпатичная... Слушай, а ты это... Смотришь на неё, когда она, ну... в ванной там или типа того?

Арди взъерошил себе волосы, отворачиваясь в сторону.

– Ну и вопросы у тебя, Четырнадцать, ей-богу...

– А что такого-то? Ну, смотришь или нет?

Арди в ответ надолго замолчал, раздумывая, стоит ли вообще поддерживать такой разговор.

– Слушай, Вин, ты тут уже шутки шутишь, как будто, я не знаю... забываешь, где мы с тобой находимся. Девчонка – не моя, и уж точно не для того, чтобы на неё пялиться. У неё своя жизнь. Свои дела, мысли... Мы тут с тобой не для этого.

Вин хмыкнул, и на его лице отразилось что-то среднее между шутливой жалостью и злым любопытством.

– Ну, так она сама вроде как... не для этого, Арди. Ты же понимаешь, что у неё по факту нет своей жизни? Она просто трекер, и я не особо понимаю, почему не...

Арди резко повернулся к нему.

– Заткнись, пожалуйста, а? Я не против твоих шуток, но вот это... Границу не переходи, ладно?

Вин промолчал и, махнув рукой, демонстративно уставился в свой экран.

– Вот и правильно, – буркнул Арди. – А то развёл тут непонятно что...

Он понимал, что вышел из себя, потому что Тилия действительно ему нравилась. Привязанность операторов к трекерам противоположного пола была распространённой проблемой проекта – многих из-за этого пришлось переводить на другие объекты, а их протеже отдавать кому-то ещё, и это вызывало многочисленные трудности адаптации. Поэтому Ардакс страшно боялся, что кто-то узнает о его тайной влюблённости. В последнее время ему становилось всё труднее отстраниться от личности Тил, от её слов, жестов и милых порывистых движений. Он пытался убедить себя, что это профессиональное наблюдение, и необходимо абстрагироваться от эмоционального восприятия, как велят правила, но с каждым днём у него появлялось всё больше тревоги, если её шаги вдруг замедлялись или она задерживалась где-то дольше, чем обычно. Её радости и разочарования передавались ему, как если бы он был с ней рядом.

«Смотришь на неё, когда...». Конечно, он смотрел. Много раз. Это не было запрещено. И он сам себя ненавидел за это. Это было аморально и жутко – какой-то машинный вуайеризм. Но весь этот проект аморальный и жуткий!

Когда ему предложили подписать контракт, он думал, что придётся наблюдать за какими-нибудь настоящими преступниками, членами группировок. А здесь сотни обычных людей – даже тысячи, десятки тысяч. Большинство, правда, «спящие» – так называли пассивных носителей транскодера, через которых не велось наблюдение. Резерв, так сказать. Арди управлял двадцатью трекерами, но никто из них не интересовал его так, как Тил. Когда она оставалась одна, когда её движения становились более свободными, а лицо – таким живым и настоящим, Арди не мог не смотреть. И особенно ему нравилось, как она любуется своим телом в зеркале...

Оператор тряхнул головой, стараясь не думать о таком в рабочее время. Вот он сидит в этом проклятом центре наблюдения и мучает свою любовь – заставляет её идти, куда нужно, разговаривать с теми, кто мог выдать необходимую информацию. Арди был частью системы, которая превращала людей в живые видеокамеры. А Тил... она, бедняжка, ничего об этом не знает. Живёт в своём уютном мире книжек и музыки, вечеринок и курсовых, свиданий и прогулок под дождём...

Арди понимал, что эта любовь – иллюзия, что их жизни на самом деле не соприкасаются, и он лишь механическое звено в этой чудовищной машине, построенной для того, чтобы держать под контролем сложное общество. Они с Тил никогда не встретятся. Даже если бы он захотел это сделать по завершении контракта, агенты Стады ему бы не позволили. Но не мог же он просто выключить свои чувства, как выключает какой-нибудь канал данных на мониторе по сто раз на дню?

Он откинулся на стуле и задрал голову, уставившись в потолок. На него внезапно навалилась вся тяжесть службы здесь. Было трудно понять, где в нём проходит граница между Арди, живым человеком, и роботоподобным оператором №27. Вообще-то Вин по-своему прав – он оказался слишком нормальным для всего этого.

***

Норт открыл глаза и несколько секунд соображал, где находится. Вместо привычной комнаты общежития его встретил ослепительный свет флуоресцентной лампы над головой.

– Доктор, он очнулся, – раздался голос откуда-то слева.

Норт повернул голову и увидел высокого человека в строгом костюме. Его острый взгляд изучал юношу, оценивая каждую мелочь.

– Где я?.. - выдавил Норт хриплым шёпотом.

– Ты в безопасности, сынок, – ответил мужчина. – Это Центральная клиника. Меня зовут Прейтон Восс. Ты попал под машину, но тебе повезло – отделался царапинами.

Восс... Фамилия показалась знакомоц, но голова трещала, и Норт не мог вспомнить, где он ее слышал.

Затем появился ещё один – с седой бородкой и усталым взглядом. В отличие от Восса, он выглядел менее уверенно, хотя улыбка на его лице была тёплой, почти отеческой.

– Ну наконец-то, – пробормотал он. – Как ваше самочувствие, молодой человек?

– Ужасно... Голова раскалывается, – еле слышно отозвался Норт. – Вы кто?

– Доктор Веннер, – мужчина наклонился чуть ближе. – Отдыхайте, мой юный друг, голова скоро пройдет. К вечеру будете как огурчик, обещаю.

Норт попытался пошевелиться и заметил, что к его голове прикреплены электроды.

– А это... зачем? – спросил он, дёргая за один из проводов.

– Это просто диагностика. Проверяем, как работает ваш мозг после аварии. Ничего страшного, можете снять.

Норт отклеил один за другим контакты от своего лба и сел на кушетке.

– Диагностика? И часто такие штуки ставят пациентам?

Советник и доктор переглянулись. Веннер расплылся в чуть натянутой улыбке.

– Бывает, что лучше перестраховаться... Что ж, молодой человек, не будем вас больше беспокоить, отдыхайте. Если что-то понадобится, нажмите на кнопку, медсестра вам поможет.

Восс и Веннер вышли из палаты и зашагали по коридору, залитому ярким солнечным светом из больших окон. Здесь было завораживающе тихо – Центральную клинику Метрополии окружал ухоженный сад, который берёг спокойствие пациентов от городского шума.

– Ох и рискнули мы с этим парнишкой, – заметил Восс. – Но согласитесь, удачно он нам подвернулся – нет худа без добра!

– Он нас раскусит, – задумчиво ответил Веннер. – Видно, что умный. Догадается, что он здесь не просто так.

– Полагаю, в этом нет ничего страшного, доктор. Парень жив-здоров, и это главное. Эркад нужен нам живым, для этого стоило рискнуть.

Веннер посмотрел на Восса с лёгким укором.

– И всё же это как-то... неправильно, что ли. Нельзя так играть жизнями людей. Понимаю, нам сейчас не до сантиментов, но ставить опыты на случайном пострадавшем, без согласия родственников... Вас не смущает, что это нарушение всех принципов научной этики?

Восс остановился и посмотрел ему в глаза.

– Уважаемый доктор Веннер... Когда речь идёт о судьбе государства, жизнь отдельного человека – как бы это помягче? – величина пренебрежимо малая. Поэтому очень вас прошу, оставьте эту риторику.

Веннер хотел было что-то возразить, но тут их догнал Дэн Хальд. Он как всегда, двигался стремительно и уверенно.

– Как всё прошло? – спросил он, не утруждая себя приветствием. – Учти, Прейтон, лишние проблемы нам не нужны.

– Без осложнений, – отозвался Восс, опережая Веннера. - Парень в порядке, реагирует на стимулы, никаких отклонений.

– Это радует. Мы готовы приступить?

– Не совсем, – вмешался доктор. – Нужны дополнительные проверки. Понимаете, Эркад – не двадцатилетний юноша. Активность мозга сохраняется, но связь между нейронными узлами ослабевает. Он может очнуться... другим человеком, выражаясь простыми словами.

– Что ж, доктор, выбора у нас нет. Делайте всё, что необходимо, – резюмировал Дэн. – Нам нужен Гилан Эркад – если не в здравом уме и твёрдой памяти, то хотя бы способный нажать на кнопку.

– Понимаю. Голосование, резолюция... Я не вмешиваюсь в политику, господа советники. Поэтому не хотел бы, чтобы на меня в случае чего повесили какую-то ответственность.

– Не волнуйтесь, доктор, – заверил его Дэн. – В случае неудачи вас здесь не было. А в случае успеха... вы войдёте в историю. Как вы смотрите на то, чтобы возглавить собственный институт?

– О, не смею и мечтать, господин Хальд.

Дэн усмехнулся.

– Как там сказал философ? Нужно мечтать, чтобы действовать, и действовать, чтобы быть счастливым.

Веннер с легкой полуулыбкой кивнул. Они подошли к стеклянной двери, за которой, окруженный сложной медицинской аппаратурой, лежал без сознания престарелый советник Эркад. Мягкое равномерное мигание индикаторов свидетельствовало, что его мозг находился в стабильном состоянии.

Доктор внимательно оглядел оборудование.

– Я подготовлю генератор и проведу настройку под текущие показатели. Процесс займет около двух часов.

– Хорошо. – Дэн кивнул и отвернулся, его взгляд устремился куда-то в конец коридора, где в стеклянной двери отражался сад. – Дайте знать, как только будете готовы.

Он развернулся и ушёл, оставив Веннера и Восса наедине.

***

Эрид сидела за монитором, всматриваясь в электронное досье Тилии Кастер. Информация была пугающе лаконичной. Дата рождения, место жительства, место учебы... Основная информация нетронута. Но в графе «родственники» – пустота! Она нажала на ссылку «Медицинские записи».

– Покажите хоть что-то... – пробормотала Эрид себе под нос.

Часть записей была закрыта для её ранга, и это уже само по себе настораживало. Медицинские документы большинства граждан для «троек» были в свободном доступе.

Всё же одна запись открылась. Операция годичной давности.

– Нейрохирургия?..

Эрид углубилась в описание. «Косметическая коррекция нейронной активности» – так значилось в заголовке. Чёрт знает, что под этим имелось в виду... Операция была проведена в одной из частных клиник Лестена. Инспектор хотела развернуть список проведённых процедур, но он тоже оказался пустым – эту информацию не добавили. Или удалили? Всё это вызывало ещё больше вопросов.

Эрид переключилась на поисковую систему, введя в строку «косметическая нейрохирургия». Результаты поиска были скудны. Что-то связанное с коррекцией эмоциональной нестабильности.

Она вновь открыла досье и увеличила фотографию девушки.

– Тилия... Что же с тобой сделали?

И тут Эрид осенило. Она быстро запустила новый поиск по базе, чтобы проверить свою догадку. Все, кто подвергался операциям на мозге и имел странное досье с пропусками, проходил через одну из трёх клиник. И в большинстве случаев в досье упоминались одни и те же процедуры – каждый раз без подробностей. И таких людей были сотни...

Просигналил коннектор. Звонил Ингварт.

– Эрид, я тебе отправил файл, посмотри. Программа обнаружила кое-что странное... Я не уверен, стоит ли сообщать об этом наверх.

Программа предиктивного анализа отслеживала перемещения граждан, выявляя связи между поведением людей в госсети и действиями протестующих во время недавних событий. Система обрабатывала огромные массивы информации, причём значительная их доля зашифрована – М4, будь он неладен – однако нужные паттерны можно было выявлять не только по содержимому личных сообщений. Геолокация коннекторов, перемещения на такси, посты в соцсетях и открытых источниках вроде «Эпохи» – всё шло в дело.

Эрид открыла вложение – это были данные на карте Метрополии. Схема охватывала множество маршрутов и транспортных узлов.

– Обрати внимание на красные траектории, – подсказал Кадел. – Это... особые люди. Они как будто направляют движение толпы. Ведут её так, чтобы лавировать между скоплениями гвардейцев.

Она увеличила фрагмент карты, сосредоточившись на одном из красных маршрутов. Этот человек вёл группу протестующих через узкие переулки, избегая столкновения с полицейскими отрядами. А вот другой – остановил свой грузовик посреди шоссе так, чтобы заблокировать дорогу автозакам.

– Погоди, Кадел... Ты хочешь сказать, что они заранее знали, как будет действовать полиция?

– Я тебе больше скажу, они работали синхронно. Как будто их что-то направляет, координирует. Я не понимаю, как это возможно.

Эрид всмотрелась в карту. А что, если?..

Она вывела список людей, которые были представлены красными линиями, и сформировала из него запрос для базы досье. Результат оказался шокирующими: все они прошли через ту же пресловутую «коррекцию нейронной активности».

– Кадел, это невероятно. Срочно приходи, ты должен это видеть! Это... сеть. Сеть из людей, которым сделали какую-то коррекцию мозговой активности.

Ингварт прав – это нечто большее, чем просто группа протестующих. Люди с нейрохирургическими коррекциями стали частью некой силы, что направляла их действия. Они словно получали инструкции в своих головах. Но кто стоял за этим?

Эрид продолжала разглядывать карты и данные. Через несколько минут дверь кабинета открылась, и в помещение вошел Кадел. Он был заметно взволнован.

– Я вот о чём подумал, Эрид... – начал он, садясь рядом с ней. – Помнишь ту штуку, которую я поизамствовал у Веннера? Транскодер. Теперь всё становится на свои места.

– Ты украл его, – с лёгким укором сказала Эрид. – Называй вещи своими именами.

Кадел усмехнулся.

– Старик, скорее всего, и не вспомнил о нём. – он задумался. – Я, кажется, понимаю, почему Академия тогда закрыла наш проект. Они решили использовать эту технологию не для лечения опасных психопатов, а для слежки и контроля. Всем этим людям... – он указал на экран. – ...не проводили никаких коррекций. Это пустая отписка для «троек». Им вживили такой же имплант, чтобы управлять ими на расстоянии. Представь, вставляют эту штуку в голову ничего не подозревающему обывателю и внедряют его в нужную среду, чтобы он играл свою роль.

Эрид отодвинулась от монитора, задумавшись.

– Выходит, Веннер разработал основы, и руководство передало его работу кому-то другому, – продолжила она мысль Ингварта. – Но вот чего я не понимаю: зачем они выбрали Тилию? Обычная молодая девчонка, ничего особенного. И этот твой Кейен... Он мне так и не позвонил. Возможно, он и правда ничего не знает. Мы гоняемся за призраком, Кадел. Если твоя гипотеза верна, то люди, которые управляют этими транскодерами... они же в сто раз опаснее хакеров!

– Да, ты права. Вероятно, зреет заговор. Протесты – это дымовая завеса. Имитация хаоса, чтобы сбить нас с толку, тщательно организованная игра, где каждый ход просчитан заранее. Они создают не просто сеть агентов... Агентов можно вычислить и обмануть. Это не прямой контроль, в этом-то вся хитрость. Людей заставляют поверить в то, что они действуют по собственной воле! Все эти протесты, вся шумиха вокруг хакеров – что, если всё это лишь манипуляция через нейротехнологии? Мы уже три года ловим Скорпиона в M4, и никаких зацепок. Так, может, мы ищем не того и не там?

Эрид напряглась, уловив намёк.

– Ты хочешь сказать, что Скорпион – это не человек, а... система? – её голос прозвучал едва слышно, будто она опасалась нарушить невидимую черту.

– Вот именно, – ответил Кадел. – Что, если это тоже программа, такая же, как наша? Они создали распределенную сеть, где отдельные люди или даже целые ячейки действуют, полагаясь на сигналы, которые передаются через транскодеры. Никакой централизации, никаких приказов от живого начальства – только сеть и информация, циркулирующая в ней... Каждый получает то, что нужно, и выполняет свою роль. Горизонталь в масштабе всей Империи. Это объясняет синхронизацию, которую мы тут обнаружили.

– Мы только предположили, что эти «они» существуют, а ты уже изучаешь их мотивы? – усмехнулась Эрид. – Такому, как ты, и нейросети не нужны!

Кадел улыбнулся в ответ, но в его взгляде читалась смесь задумчивости и тревоги.

– В нашем деле интуиция – не роскошь, а необходимый навык, – ответил он. – Если я прав, и Академию втягивают в хитроумную игру, значит, будем играть...

– Кстати, Кадел... У этой нашей системы нет нормального названия. «Программа предиктивного анализа» – это же из отчетов для начальства. Как ее называют сами разработчики?

– Не знаю, вроде просто «Программа», – пожал тот плечами.

– Кажется, у меня есть идея. Как тебе «Вертикаль»? Как противовес «горизонтали».

Ингварт снова улыбнулся. Да, что-то в этом есть.