День без Быкова
Утро началось странно. Подозрительно странно. Ни одного язвительного комментария в коридоре, ни скрипа ботинок, ни даже привычного аромата крепкого кофе, который обычно висел в воздухе, как боевое облако. Быкова не было. Просто не было.
— Ребята, у меня очень важный вопрос, — Левин высунулся из ординаторской, словно белка из дупла. — Вы слышали его голос сегодня?
— Нет. И не видел. И даже не почувствовал родную ауру токсичности. Кофе тоже не пахнет угрожающим приговором, — протянул Романенко, закидывая ноги на стол. — Может... он умер?
— Не, он бессмертный, — буркнул Лобанов, растягиваясь на кушетке. — Как таракан: переживёт ядерную зиму и нас всех. Наверное, ушёл в спячку. Вулканическая пауза.
— А если он заболел? — аккуратно предположила Варя, одновременно надеясь и ужасаясь.
Ответом стало появление Кисегач. Заведующая вошла, как шторм: быстро, чётко, с бумажкой.
— Интерны. Быкова сегодня не будет. Он на конференции в Петербурге. День. Без. Него. Наслаждайтесь. Но помните: я рядом. И чувство юмора у меня тоже есть. Оно... специфическое.
Она исчезла, оставив тишину и лёгкий запах власти. Все переглянулись.
— Ну что, народ, — торжественно начал Романенко. — Мы свободны! Один день без унижений, криков «Чмошник!», и лекций «ты — позор медицины». Это... революция!
— Это... конец, — вздохнул Левин.
— Это... вечеринка! — завопил Лобанов, включая колонку с бодрой советской мелодией, отчего‑то идеально подходящей под настроение.
— Это... работа, — отрезала Варя. — Пациенты ведь остались.
— Пациенты невиновны, но они тоже будут частью эксперимента, — подмигнул Романенко. — Идея! Создаём временное правительство!
Он схватил лист и нацарапал фломастером:
ПРАВИТЕЛЬСТВО ХАОС‑ТЕРАПИИ
Главнокомандующий — Романенко
Лобанов — министр капельниц
Левин — министр... пусть будет «мозг» (временно)
Варя — министр морали
— Я — Наполеон, — гордо объявил он.
— Ты максимум «Наполеон» в кремовом исполнении, — фыркнул Лобанов.
Музыка играет, настроение приподнятое, идеальная анархия.
Первый час свободы
— Палата № 3. Женщина, давление 90/60. Кто пойдёт? — спросила медсестра.
— Левин. Он у нас по «нежным душам», — решил Лобанов.
— А ты по каким?
— По «жёстким реанимациям». Поднял — проверил — отпустил.
В это время Варя столкнулась с пациенткой из вчерашнего дня.
— Здравствуйте, я Черноус Варвара, ваш врач.
— А, опять вы! Это вы вчера сказали: «всё будет хорошо», а потом у меня температура подскочила! С таким «хорошо» я до морга доживу!
— Я просто хотела вас поддержать...
— Вот и поддержали — одной ногой в гроб!
Варя капитулировала и выскочила в коридор, глянув на Лобанова глазами полными отчаяния.
— Почему пациенты такие... жесткие?
— Боятся. А страх либо орёт, либо молчит. Чаще орёт, — философски буркнул тот.
14:00. Первая катастрофа
— Пациент с аппендицитом отказывается от операции. Говорит: «просто переел гороха» и «очистил кармический поток», — сообщил Левин.
— Лобанов, это твоих рук дело?
— Ну... он спросил, можно ли лечить боль дыханием. Я пошутил: «Выдыхай через ухо». Он поверил.
— Он что, реально дышал ухом?!
— Старался. Даже сидел в позе лотоса.
— Гениально. Мы не врачи, мы цирк.
— Тогда я — дрессированный пингвин, — устало констатировал Романенко.
Вечер. Выгорание
Варя отпивала остывший чай, Романенко смотрел в пустоту, Лобанов сидел, обмотанный бинтом (тот же пациент «исцелил» его энергетически), Левин краснел над историями болезней.
— Я где‑то назначил «спиртовой компресс внутрь». Это я или автозамена?
— Это ты в режиме автопилота, — хмыкнул Лобанов.
— Без Быкова мы как подростки в доме без родителей: через два часа пицца на потолке и тушь на коте.
— Если бы был ещё один день свободы, я бы открыл бизнес: «Гомеопатические капельницы от скуки», — мечтательно произнёс Романенко.
— А я бы запустил SPA‑салон «Медсестра по подписке», — поддержал Лобанов.
— Я пыталась всё контролировать... — прошептала Варя. — Но меня никто не слушал.
— Ты единственная, кто пытался, — сказал Левин. — Без тебя мы бы запихали пациента в МРТ и забыли выключить.
— Кстати, где наш «кармический»?
— Сбежал. Унёс халат, заявил, что перешёл на пятый энергетический уровень, и ушёл. Я ему даже завидую: он хоть знает, чего хочет.
Следующее утро
Все пришли на работу на пятнадцать минут раньше. Подозрительно.
— Ну что, ваши 24 часа свободы закончились, — сообщила медсестра Лена тоном из фильма ужасов. — Быков вернулся. Сказал: «Оставлю вас ещё на день — придётся больницу отстраивать заново».
Варя тихо выдохнула:
— С ним страшно, но как‑то... правильно.
— Он хоть орёт по делу, — кивнул Левин.
— И держит нас в форме. В страхе, но в форме, — добавил Лобанов.
Когда Быков вошёл, все поднялись автоматически.
— Так... Что вы тут натворили?
Молчание. Первой вышла Варя:
— Я пыталась всех собрать. Не получилось. Простите.
Левин:
— Я... назначил спирт внутрь.
Романенко:
— Создал правительство. Мы его свергли через два часа.
Лобанов:
— Я был собой. Хуже уже некуда.
Быков сел, долго смотрел на них и наконец сказал:
— Вы молодцы. Почти не развалились. Никто не умер. А для вас это уже успех.
Он подошёл к доске, стёр «правительство» и крупно написал:
БЕЗ БЫКОВА — БАРДАК.
С БЫКОВЫМ — АД.
ВЫБИРАЙТЕ, ГДЕ ЖИТЬ.
С довольной ухмылкой он ушёл в кабинет.
Интерны переглянулись — и дружно выдохнули.
Страшно. Хаотично. Жестко. Но — все на местах.
Быков вернулся.
И всё снова стало... правильно.