Космонавт
— Запомните, интерны: если вам попался странный пациент — не пытайтесь его понять. Просто убедитесь, что он дышит и не угрожает Вселенной, — сказал Быков, задвигая дверь ординаторской.
— Это о нас или о ком-то конкретном? — уточнил Романенко.
— Палата №7. Имя — Пётр Леонидович. Говорит, что он космонавт и потерял связь с Землёй. А ещё требует сублимированной еды и "контакт с центром управления".
— Звучит как мой дед после второго бокала, — хмыкнул Лобанов.
— Тогда иди и поговори с ним. Ты же эксперт по "послепраздничному синдрому", — усмехнулся Быков.
Палата №7. Пётр Леонидович — мужчина лет 70, в халате, украшенном значками, будто орденами. В руках — пульт от телевизора, им он "передаёт сигналы".
— Молодёжь прибыла. Ну что ж, доложите обстановку на орбите! Есть ли контакт с Землёй?
— Контакт установлен. Правда, пока только с санитарами, — пробормотал Лобанов, открывая блокнот.
— Вы не понимаете. С третьей миссии я вышел из капсулы и до сих пор не вернулся. Это и есть моя болезнь — я где-то между орбитами.
— Ага. Я вчера между диваном и холодильником застрял — тоже болезнь, — буркнул Лобанов.
Вошла Варя, увидела пациента, тот резко повернулся:
— О! Женщина с Земли! Это вы? Вы моя координатор по биополе?
— Я... эээ... — Варя растерялась. — Ага. Я именно она.
— Тогда скажите честно: Земля ещё держится? Или всё-таки захватили инопланетяне в костюмах бухгалтеров?
— Ну... как сказать... налоги растут, инфляция тоже. Так что, возможно, вы правы.
— Я так и знал!
Через пару часов все четверо уже были «втянуты» в космическую сагу. Левин пытался вести осмотр, а Пётр Леонидович объяснял, как правильно делать ЭКГ на невесомости.
— Вот тут, если не пристегнёшь аппарат — он улетит. А в космосі, сынок, що улетело — то твоєму начальнику в лоб потрапить!
Романенко нацепил на себя шапочку из фольги, чтобы «уловить сигнал».
— Говорите, командир. Земля слушает вас. Только побыстрее, я на обед опаздываю.
Варя вообще записала у себя в блокноте:
"Пётр Леонидович: странный, но милый. Уровень риска — космос. Лечение: обнимашки, жаропонижающее, фантазія."
На утреннем разборе Быков спросил:
— Ну что, мои звёздные воины. Где отчёт по "Гагарину"?
— Психиатр не нашёл диагноза. Он говорит, что дедушка, возможно, просто... играет, — сказал Левин. — Но почему — непонятно.
— Вот и разберитесь. Может, он притворяется, потому что одинокий. Или боится забыться. А может, действительно улетел, но не туда. Разберитесь, а потом докладывайте.
Тем же вечером Романенко остался в палате у Петра Леонидовича.
— Пётр, скажите честно. Вы правда были в космосе?
Тот долго молчал. А потом сказал:
— Нет, я был рядом. Я работал техником на космодроме. Никогда не летал. Но я видел, как Гагарина провожали. Я мечтал — но не попал. А потом... жена умерла. Сын уехал. И остался только космос — в голове.
Романенко посмотрел на него по-другому.
— А вы знаете, что вы всё равно герой? Я, может, и летаю по бабам, но вы летали выше. Хоть и в мечтах.
Пётр Леонидович улыбнулся.
— Спасибо, сынок. Это самый честный контакт с Землёй за последние 10 лет.
Позже, в ординаторской:
— Я думал, он дурак, — сказал Лобанов. — А он просто... хотел, чтобы его слушали.
— Он всех нас научил больше, чем учебники, — сказала Варя.
— Он напомнил, что в нас у каждого — свой космос, — философски добавил Левин.
— Ладно, поэты, — вздохнул Романенко. — Пошли пить чай. За нашего Гагарина.
А в углу палаты №7 Пётр Леонидович тихо нажимал на пульт и шептал:
— Центр, приём. Я нашёл своих. Миссия — выполнена.
На следующий день Пётр Леонидович появился в коридоре в... самодельном шлеме из пластикового тазика и прозрачной папки. Он уверенно шагал к лифту, где собрался «вернуться на базу».
— Контакт окончен. Больше тут делать нечего. Пора домой — на орбиту дачи и супа с фрикадельками, — объявил он.
Медсестра растерялась:
— Пётр Леонидович, вы куда? Вы ж ещё не выписаны!
— Как это не выписан? У меня маршрут — космос, остановка "бабушкина веранда".
Интерны сбежались. Романенко насупился:
— Командир, миссия же ещё не закончена. Вы нам ещё лекцию про астероиды обещали.
— Да? Ну ладно, — Пётр снял «шлем» и с гордостью сказал: — Тогда слушайте внимательно. Астероиды — как женщины. Если пролетели — не факт, что не вернутся. Только будь к этому готов.
Левин смеялся, держась за живот. Даже Варя прослезилась — від сміху чи чогось більшого, сама не знала.
Потом пришла его выписка. Настоящая. По всем анализам — всё стабильно, состояние хорошее. Пора было прощаться.
— Ты уверен, что справишься сам? — спросила Варя у него у двери. — Может, сыну позвонить?
— Сын далеко. А вы — вот. Тут. Выслушали. Посмеялись. Не отправили в дурку. Это, знаете ли, лучше, чем тысячи орбитальных станций.
Он протянул ей свернутую салфетку. Там было нарисовано:
✦ "КОСМИЧЕСКИЙ ЕКИПАЖ: ЧЕРНОУС, ЛЕВИН, ЛОБАНОВ, РОМАНЕНКО"
✦ "БАЗА: ПАЛАТА №7"
✦ "КОМАНДИР: ПЁТР ЛЕОНИДОВИЧ"
— Если вдруг потеряетесь в системе — ищите меня. Я на даче с рацией.
Когда он ушёл, в ординаторской было тихо. Даже Романенко не шутил. Варя держала рисунок, как щось цінне.
— Мы смеёмся с него, а он — с нас, — вдруг сказал Лобанов. — Но только он смеётся добрее.
— И он вообще-то первый, кто назвал нас командой, — добавил Левин. — Не "интернами", не "неудачниками". А командой.
Романенко молча приклеил рисунок Петра на стену рядом с расписанием дежурств. Надпись добавил маркером:
"Единственный пациент, который знал, зачем он здесь"
А вечером Быков мимоходом бросил:
— Космонавт улетел?
— Да.
— И что? Всё ещё думаете, что больница — это только про кровь, диагнозы и таблетки? Иногда — это про человечность. Хотя ладно, не буду вас переоценивать.
Он вышел.
— Он что, похвалил нас? — ошарашено спросила Варя.
— Это была почти доброта. Почти. Очень странное чувство, — задумчиво сказал Левин.
— Пойду измерю давление — у меня галлюцинации, — добавил Романенко.
— Ну что, экипаж, — Лобанов встал. — Курс — на нових придурков. Следующая станция — палата №9. Погнались.
И они ушли — не просто
интернами, а уже немного командой.
Потому что даже в больнице бывает место для полета.