Пережидая бурю
Виктор уже забыл, когда последний раз появлялся в школе. Когда одноклассники в общем чате спрашивали, где он, Виктор отвечал, что на больничном. Только болело у него не тело, а душа. Первое время учителя не трогали его, зная о ситуации в семье, а потом, кажется, и вовсе забыли о Викторе Афанасьеве с последней парты.
Пришлось устроиться на работу в продуктовый магазин около дома, потому что Оксана работать не могла, но кому-то же нужно было покупать продукты и оплачивать счета за воду и электричество (о них Виктор вспомнил, только когда почтовый ящик переполнился, и некоторые квитанции стали торчать из него). В магазин его взяли «по связям», пришлось даже выдавить скупую слезу перед руководителем, чтобы его приняли на работу в свои семнадцать. Ещё Виктору предлагали подрабатывать грузчиком для другого магазина, но такие смены он брал редко — слишком тяжело было таскать коробки всю ночь напролёт.
В перерывах между работой Виктор готовился к ЕГЭ, убирался и готовил еду. За последний год он стал очень самостоятельным. Настолько, что сам не верил в то, что способен на это. Не при таких условиях ему хотелось ощутить себя взрослым и независимым. Хотя он был как раз-таки зависим и обременён, но тогда это не чувствовалось столь явно. Виктор делал ровно то, что считал нужным. Но всё-таки взрослая жизнь представлялась ему совсем иначе.
Бо́льшая часть времени тратилась на уход за Оксаной. Она не была больна физически, но уход за ней требовался постоянный: она полностью погрузилась в рюмки с водкой и своё горе. Виктор стал видеть её пьяной гораздо чаще, чем в трезвом уме. Честно говоря, в глубине души он знал, что никакое это уже не горе, а алкоголизм в чистом виде, но он не знал, что с этим делать. То есть он, конечно, понимал, что это плохо и надо как-то решать проблему, но вместо этого Виктор закрывал глаза. Буквально закрывал и считал в уме, пока не отпускало. Убеждал себя, что она так скорбит по мужу и скоро это пройдёт.
Не проходило.
Иногда он вспоминал, как смотрел на Оксану и Влада и думал, что они друг друга недолюбливают. Они ведь вечно спорили и ругались из-за всякой ерунды, почти никогда не могли найти общего языка. Или же Виктору так только казалось. Ведь потом стало понятно, что они давно разучились жить иначе. Все колкости и споры срослись с ними, да им и не хотелось ничего менять.
Теперь же Оксана просто не могла жить, точнее, не знала, как жить без привычного положения дел. Раньше она, наверное, и представить не могла, что этого может не быть. И сейчас ей приходилось менять всю жизнь. Буквально всю. А перемены — это трудно. Не каждый на них способен.
Потом дошло до того, что Виктор не мог находиться дома. Было слишком тяжело, в голову лезло всякое. Сил на всё не хватало, не помогала и горечь утраты, которая словно становилась только сильнее с каждым днём. Однако, уходя каждое утро на работу, подальше от гнетущей атмосферы, Виктор не думал о том, что Оксана тоже потеряла Влада. Вне стен дома он специально абстрагировался, чтобы не размышлять о том насколько ей плохо. Просто не хотел, потому что и без того было паршиво. Поэтому, даже после работы он не торопился домой, а часами сидел во дворе, разглядывая жёлтые трубы пятиэтажек и почёсывая за ухом бродячих котов, или бесцельно шатался по району, заглушая шум города и собственные мысли наушниками.
А мысли всё равно были громче. Они всё твердили, какой он ужасный сын, раз сбегает от того, кому нужен как никогда. Оксане требовалась поддержка, ей наверняка хотелось поговорить с кем-нибудь, однако дома никого не было. Наверное, из-за этого она и начала звать посторонних в их квартиру.
Виктору не раз приходилось выгонять из дома «подружек» Оксаны по застольям и собирать пустые бутылки, выслушивая при этом комментарии из разряда: «Ты малолетний ублюдок. Ты даже не мой сын!».
— Ещё скажи, что лучше бы меня не рожала, — ну вот, вырвалось.
— Да как ты...
Было сложно поверить в происходящее. Виктор относился ко всему как к миссии в видеоигре, продолжая думать, что скоро всё закончится, не имея в виду ничего определённого. Он не позволял ситуации выходить за пределы квартиры, которая изменилась до неузнаваемости. Однако горы хлама и мусора не могли заменить пустоты. Только свою комнату Виктор сумел сохранить в приемлемом виде. Для этого пришлось приделать шпингалет. Как всё могло докатиться до того, что ему приходится запираться в собственной комнате? Жизнь изменилась так резко, что Виктор боялся в одно утро посмотреть в зеркало и не узнать самого себя. Ему казалось, что из-за происходящего вокруг он и сам стал другим. И вряд ли он изменился в лучшую сторону.
Его словно не было в собственном теле, осталась лишь оболочка, да и та трещала по швам. «Что происходит?»
Виктор не рассказывал ничего сестре, поэтому она не знала, что творится на самом деле. Он специально чаще обычного созванивался с Есенией и плёл всякую чушь, как делал это раньше с Оксаной — грамотно врал и недоговаривал. Сестра беспокоилась, что Оксана давно ей не звонит, а Виктор уверял её, что та просто много работает и устаёт. Есения вроде бы верила, а может тоже боялась принять правду. С правдой не так легко смириться, как иногда кажется. И сколько бы времени ни прошло, надежда всё равно продолжала вытеснять здравый смысл. Виктору не хотелось тащить за собой сестру в эту пучину, ведь она только отошла от смерти Влада и начала налаживать свою жизнь.
Спустя ещё какое-то время Виктор понял, что не справляется. Хуже. Он был полностью разбит. К тому моменту Сеня уже не верила никаким оправданиям и, как бы Виктор не отговаривал её, намеревалась прилететь первым же рейсом после того как закончит дела на учёбе.
Виктор метался между мнимым выбором: сказать кому-то или оставить всё как есть. Он то брал в руки телефон, то бросал его. В контактах Виктора всё равно не было никаких номеров, кроме Есении, Оксаны, его классной руководительницы и заблокированного номера Влада. Последний он так и не решился удалить.
Но однажды вечером, когда Оксана отрубилась — по-другому он не мог назвать тело, которое наполовину лежало на полу, не добравшись до дивана — Виктор нашёл её мобильник. Тот оказался разряженным в ноль, поэтому ещё некоторое время Виктор потратил на поиски зарядки. Потом он стал сидеть около розетки и ждать, прислушиваясь к звукам из гостиной. Оттуда доносился только храп.
Когда телефон достаточно зарядился, Виктор включил его и тихо выругался. Конечно, там стоял графический ключ. Парень вздохнул и успокоился — вряд ли это могло быть что-то сложное. Он попробовал нарисовать «Z» — не сработало, ввёл треугольник — не вышло. Но с третьей попытки, когда он вывел перевёрнутый треугольник телефон разблокировался.
Виктор стал пролистывать контакты и выбрал самый очевидный вариант — он позвонил маме Оксаны. Парень ненавидел свой дрожащий голос, когда просил «Мамулю» — так она была записана в контактах у Оксаны — приехать.
На следующий день Виктор ушёл на работу, а когда вернулся, Оксана уже ждала его.
— Ты нахрена ей позвонил? — взревела она. — Тебе что-то не нравится? Тебя что-то не устраивает?
— А что мне ещё остаётся?
Оксана отвесила ему хлёсткую пощёчину и тут же разрыдалась.
Больше Виктор никому не звонил. Он не мог спасать утопающего, который хотел захлебнуться так, чтобы самому не пойти на дно.
Виктор разрывался от эмоций, но не позволял выйти ни одной. Всё не могло быть так плохо. Он продолжал пережидать бурю, потому что знал, что до своего совершеннолетия ему нельзя ломаться.