Лицемерие - общее правило приличия
***
"Очисти прежде внутренность чаши
и блюда, чтобы чиста была
и внешность их. Горе вам,
книжники и фарисеи, лицемеры,
что уподобляетесь окрашенным
гробам, которые снаружи
кажутся красивыми, а внутри
полны костей мертвых и всякой
нечистоты".
Евангелие от Матфея 23:25-27
Забежать в ванную и закрыться на шпингалет: первое, что пришло в голову после случившегося. За дверью отчетливо слышались громкие мольбы с бранью отца и плач матери. Хлопок дверью у выхода.
Ноги совсем ослабели и ватное тело рухнуло на пол с грохотом на кафельные плиты. Федя поджал ноги ближе к себе и закрыл руками лицо. Уткнулся в коленки и впервые в жизни так плакал. С животным надрывом и полным осознанием эмоций. Произошедшие накатило мощной волной, сметая всë на пути, как море сметает хрупкие руины древних цивилизаций.
Надо привести себя в порядок.
На трясущихся ногах Федя кое-как поднялся с пола, ухватившись за резную дверную ручку, оставляя в кованых узорах кровавый след.
Не хотелось отрывать глаза от белоснежного фаянса и вензелей, чтобы не видеть себя такого.
Грязного, всклокоченного и напуганного до смерти...
Осмелившись, Федя решился таки поднять малиновые радужки глаз к зеркалу, чтобы встретиться со своим отражением.
- Разве я демон? Я не хотел делать ничего плохого... - вопрошал своему двойнику Федя по ту сторону отражения. Такому же перепуганному ребёнку с застывшем ужасом на душе.
Кожу начинало неприятно печь от высыхающей крови. Федя открутил краны и набрал небольшое количество тёплой воды в ванную чтобы отмыться. Сняв испачканную одежду, положил в деревянное ведро и тоже залил водой. Хотя как отстирывать кровь, он не знал.
Смочив мочалку, Федя растирал кожу, смывая кровь. Тёплая вода согревала замерзшее тело. Стекающие струйки с кожи уносили с собой неприятные воспоминания и ощущения. Хотя бы самую малость, но становилось легче. Постепенно вода окрасилась в грязно-розовый и остыла.
Федя вылез из ванны и насухо вытерся полотенцем. Разве что волосы малость остались висеть бесформенными сосульками.
Раздался стук в дверь.
- Федя... я знаю что ты тут. Отец очень обозлился и обезумел после произошедшего. Он уже ушёл за священником и скоро придет. Могу что-нибудь сделать для тебя, пока его нет? - матушкин голос дрожал от бессилия и отчаяния.
Федя видел, какой сильной она была женщиной, если не боялась говорить с ним после всего...
- Можешь пожалуйста принести чистую одежду? Эта вся испачкана.
- Хорошо.
В коридоре послышалась спешка и удаляющийся быстрый стук женских туфель.
Позже мать вернулась с чистым набором, состоящим из кафтана и новыми белыми штанами в обтяжку.
Федя приоткрыл дверь самую малость и забрал вещи через небольшую щель. Быстро оделся и выскочил из ванной прямиком в свою комнату. Сейчас не хотелось никого видеть. Особенно прислугу.
Необычное ощущение. Комната выглядит также. Ничего не поменялось в ней, как ушёл на ужин. Всë стоит на своих местах: стопка книг на деревяном столе возле окна, карандаши и перья в подставках. Не до конца задернутая синяя штора, пропускала ничтожный поток солнечных лучей. В призрачной полоске света кружились пылинки в ленивом вальсе.
Но вязкое послевкусие преследовало тенью. Чуть обернёшься - изчезнет. Но невозможно всë время смотреть на свою тень. Ты либо умрёшь от голода либо обезумиешь.
Матушка стучит в дверь и Федя сразу открывает. Уже давно научился распознавать всех в доме по стуку в дверь, походке. Ведь есть небольшие различия: в скорости шага, шарканьи туфель или сапогов и между паузами в стучании в дверь.
- Я принесла тебе шапку. На улице прохладно. Ты можешь застудить уши, а зная твоё слабое здоровье, лучше перестраховаться.
Матушка протягивает шапку. Федя тянет руки к ней, но не успевает коснуться рук матери, как она вся резко отдергивается и ушанка выпадает из её ладоней.
- Ты тоже боишься меня касаться как и отец?
- Нет! Что ты, Феденька... Просто судорогой свело, - матушка размяла кисть. Подняла шапку с пола и оттряхнула.
Федя выбрал момент и протянул к ней ладонь, чтобы понять раз и навсегда...
Матушка отдернула руку во второй раз и замолчала, похоже не находясь что сказать.
Теперь всë понятно. Ложь. Чистая ложь.
- Значит боишься... - заключил Федя и надел шапку.
Она не такая сильная. Она как отец... слабая.
Больно. Несомненно больно. Федя всю жизнь думал, что мама будет на его стороне, но он только что видел своими глазами обратное. До чего же слепым надо быть, чтобы верить добрым улыбкам и поступкам, если вся суть - гнилая ложь, раскрывающаяся за секунду.
- Маша! Отойди от него! Он опасен! Видела что он сделал с той кошкой?! Хочешь чтобы он сделал тоже самое и с тобой? - Отец без стука ворвался в комнату и грубо отдернул маму к себе за руку.
Спрятал за спину, словно от бешеной цепной шавки, которая вот вот порвёт привязь.
- Это и есть ваш сын, Фёдор верно? В него бес вселился, говорите?
Пожилой священник в чёрной рясе и скуфье, поправил очки на носу и оценивающе рассматривал Федю с головы до пят.
Сам он толстый как личинка майского жука. Мелкие чёрные глазенки не внушающие доверия и толстый нос картошкой, на котором отчётливо виднелся сальный блеск.
Неприятный взгляд, липкий.
В душе Федя не имел ничего против священнослужителей, но от некоторых порой так перекашивало. Хотелось выбежать на свежий воздух как можно быстрее.
- Да, отец Иннокентий. Он на моих глазах разорвал кошку. Можете сами посмотреть, что с ней случилось! - Отец мельтешил возле священника, но ближе не подходил.
Боялся. Как и мать. Они все боятся...
После внимательных разглядываний, священнослужитель вынес свой приговор.
- Что могу сказать... Придётся забрать юного Фёдора в церковь, чтобы наверняка изгнать беса ежедневными отчитками. Не беспокойтесь! У нас есть хорошие комнаты для людей, подлежащих такому виду лечения.
Отец очень радостно кивал на каждое слово. Он не посмотрел в сторону Феди ни разу. Словно тут его уже не было.
Мать же изредка одаривала сына сочувствующим взглядом.
Только сейчас Федя осознавал какие все лицемеры. Каждый думает про себя и свою безопасность. Прикрываются отполированной лже-добродетелью в своё же благо. Добродетель ради себя. Как удобно.
После промелькнувшей мысли, Федя начинает более беспристрастно смотреть на всех присутствующих. А что делать? Протестовать против решения отца? Глупо. Остаётся лишь пережить назначенную каторгу и вернуться домой. Хотя после всего происходящего он уже перестал быть таковым...
- И сколько мне надо будет лечиться? - решает подать свой голос Федя, изображая заинтересованность в данном вопросе.
На самом деле нет. Плевать на этот фарс.
- Порядка месяца, - заключает поп и поворачивается к Феде, нервно вертя увесистым крестом на шее. - Подъем в пять утра, затем молитва, отчитка, завтрак. Время на свой досуг. Потом снова молитва нашему Господу в полдень и обед. Молимся мы всегда по расписанию. Три раза в день, но можно и больше при желании. Запомни! Чем больше твоя вера в Бога, тем ты ближе к нему и ближе к искуплению своих грехов.
«Как близость к кому-то может искупить совершенные грехи? - дивился про себя Федя.»
- Ясно. Дайте пожалуйста немного времени собрать свои вещи.
- Хорошо, дитя, - ответил священник.
Отец предложил священнику подождать в гостевой комнате и тот согласился. Матушка последняя выходила и закрыла дверь, бросив краткий взгляд на сына.
Но в ответ холод.
Федя облегченно выдохнул, когда вся делегация вышла. Никуда он не хотел ехать. Хотелось жить как раньше и не думать о том, что можешь кого-то случайно убить, после чего на тебя все повесят клеймо демона.
Достав сумку с деревянного шкафа, Федя начал складывать в неё самое важное. Навряд ли родители захотят его навещать каждый день. Не смогут привезти нужное сразу если попросит. Разве что передачки через этого священника не внушающего доверия.
В сумку сразу полетела одежда: рубашки, кафтаны, штаны, шерстяной шарф, обувь. В самый центр сумки, меж слоёв одежды, Федя запрятал книги. Интуиция подсказывала, что кроме священных писаний ему ничего не светит в церкви, куда его отправляют. Да и с кем можно будет поговорить? Фанатики или несчастные люди, пришедшие на исповедь. Выбор не богатый. Может вообще запрут в каморе без доступа к людям. Демон как ни как. Опасный.
Сознание до сих пор терзал один вопрос...
С какой целью дана эта сила? Она дар или проклятие? Хотя сложно назвать даром то, что лишает жизни. Особенно, если это что-то дорогое твоему сердцу...
Когда вещи были собраны, Федя вышел из комнаты и оповестил родителей и священника, что готов.
Поп неспешно поднялся со стула и поблагодарил хозяина дома за приём и угощение. Он подошёл к Феде и похлопал по плечу. Хотелось скинуть руку, но Федя усмирил краткий порыв неприязни.
- Вы не боитесь? Так смело трогаете его, - недоумевал отец, удивлённо смотря на столь самоуверенного священника, положившего руку на плечо сына.
- Пока со мной Бог, он защищает от любых тёмных сил, - священник утвердительно взял в ладонь увесистый крест с шеи и приложился, целуя в молитве, - вам же стоит чаще ходить в церковь и молиться за сына. Так процесс выздоровления пойдёт быстрее.
- Спасибо вам большое, отец Иннокентий, за вашу доброту и помощь, - отец приложился лбом к кресту, который протянул священник и сразу же перекрестился.
- Я служитель Бога, это моя работа, так что не стоит благодарностей, - священник сделал шаг к двери. - Прошу прощения, но нам надо идти. Скоро как раз состоится молитва и Фёдор сможет всë увидеть своими глазами и проникнуться божественным в соборе.
- Федя, будь хорошим мальчиком и не опозорь нас, - решился таки сказать отец хоть что-то на прощание.
- Хорошо отец, - сдержанно ответил Федя, не принимая эмоционального участия во всем этом казалось бы "грустном" прощании.
Федя снял с вешалки свою тёплую шинельШинель - верхняя военная и штатская одежда, форменное пальто со складками на спине и удерживающим их сложенными хлястиком. с меховым воротником и одел на себя. Обвязал шарф вокруг горла и заправил внутрь для большего тепла. В завершение застегнул пуговицы и взял авоську с вещами в руки.
Леденящий ветер душил за горло, на глазах наворачивались слезы. Мороз кусал за щеки, оставляя после себя багровые метки. Непослушная чёлка так и норовила кольнуть в глаз, но поправлять было бесполезно. Слишком коротка, чтобы заправить за уши.
Недавно выпавший снег хрустел под сапогами. Оборачиваясь назад, можно было увидеть свои следы и дом, который постепенно расплывался в морозной дымке наступающего вечера. Ультрамариновые тени на снегу постепенно впитывали в себя последние лучи заходящего солнца. Снежинки, подхватываемые потоком ветра, начинали светиться золотом при попадании света.
До чего же был завораживающий пейзаж. Сейчас пожалуй это было единственной радостью, которая могла хоть как-то успокоить истерзанную душу.
Улицы зимнего Санкт-Петербурга были весьма прилично заметены снегом. Порой дорога превращалась в настоящий каток и было сложно сохранять равновесие, чтобы не расшибиться об лёд. Туда сюда сновали горожане, утонувшие в слоях одежды, чтобы спрятаться от жестокого ветра с Невы-реки.
Люди то и дело оглядывались на них. Кто-то из любопытства, кто-то узнавал священника и подходил поздороваться. В такие неловкие моменты встреч, Федя предпочитал прятать глаза в шарф, дабы не стать объектом чьего-то любопытства. Пальцы рук постепенно начали коченеть и побаливать от холода.
- Мы пришли, - священник остановился у черненых кованных ворот собора.
Федя, пересиливая сквозной ветер приподнял голову ввысь. Перед ним открылось воистину большое строение.
Собор в стиле классицизмаКлассицизм - это симметричная планировка и сдержанность в убранстве. Архитекторы классицизма обычно черпали вдохновение и опирались на композиционные основы античной архитектуры с уклоном в греко-римские мотивы. Феде как-то довелось читать в одной из отцовских книг по архитектуре про подобное. Тогда он не мог оторвать глаз от изображений. Всë это величество и монументальность произвело большое впечатление. Он порой не понимал, как люди могли создавать столь прекрасное своими руками.
На вершине храма красовались пять позолоченных главок с самой крупной по центру. В каждой располагалась небольшая звоница. Несмотря на свою аскетичное отношение к религии в целом, колокольный звон дурманил разум Феди с ранних лет и до сих пор. Доводилось обычно наслаждаться летом, когда приходилось открывать окна, чтобы проветрить комнату. В нём было что-то таинственное и притягивающее.
Удивительным было то, что в данном соборе использовались полированные гранитные колонны и мрамор. Редко такое можно увидеть в других церквях. Подходя ближе, здание казалось ещё больше. Особенно шестнадцать колонн портиковПортик - выступающая часть здания, крытая галерея, образованная колоннадой или аркадой, имеющей собственное перекрытие, обращённых в две стороны: на Неву и на площадь.
Федя немного оробел от размахов собора, но все-таки решился войти внутрь, следуя за священником. Парадную арку украшали две лазуритовые колонны и врата, за которыми и находился главный алтарь. В окне над этим самым алтарём был изображён запрестольный образ Христа. Яркие краски поражали своей глубиной цвета и воссоздавали некую торжественную атмосферу. Также сложно было не заметить множество позолоченных деталей и литых бронзовых с причудливым рельефным орнаментом. Всë в этом соборе выглядело очень роскошно и богато.
Петляя по коридорам, священник привёл Федю в одну из подвальных комнат собора. Терпкий запах сырости и застоявшегося свечного перегара засели глубоко в носу. Отец Иннокентий отворил дверь и пригласил Федю внутрь.
- Не бойся, Федор заходи. Внутри есть окно, так что темно не будет.
Досчатые стены с подоткнутыми кое-где сеном и ватой. Алтарь на полке с ликами святых в позолоченных рамках и восковые свечи в каменных подставках. Большой деревянный крест монументально стоял перед иконами. Помимо него были и кресты поменьше, всюду развешанные по комнате. Коробок спичек и ещё по мелочи. Узкая кровать с жёстким матрасом, небольшая с кое-где облупившимся лаком тумбочка с двумя открывающимися секциями. В верхней лежала Библия. Комната взывала к минимализму и человеческой простоте. Всë только самое нужное.
- Обустраивайся и приходи на молитву. Отчитку проведём немного позже. К ней надо будет подготовиться.
То, как невзначай священник сказал про последнее, немного встревожило Федю. Оставалось надеяться, что время здесь пролетит быстро, и он сможет вернуться домой. Хотя душа хотела куда подальше от всего этого.
От церкви, от дома...